скачать книгу бесплатно
Я горько усмехнулась.
– Ну да. Отрубим хвостик по частям, чтобы собачка не мучилась. Но черт с ним, с хвостиком, Коля, это, в сущности, мелочи. Ты мне три месяца врал… Или больше? Сколько это все у тебя продолжается?
– С Рождества примерно, чуть раньше, – ответил он, не глядя на меня.
– Значит, почти полгода. Что уж значит на этом фоне еще какое-то малозначительное вранье? Я вообще не понимаю, как ты мог? Как ты жил-то все это время, разговаривал со мной, целовал, спал… И все время врал?! И в Новый год?!
Я задохнулась и замолчала. Меня снова накрыло горячей волной возмущения и жалости к себе. Новый год… В этом году Женька первый раз не приехал на Рождество домой, решив встретить его с университетскими друзьями, а точнее, как я понимала, с девушкой, и мы остались вдвоем. На само Рождество мы съездили в гости к друзьям, а Новый год, который для меня все эти годы оставался все-таки более важным из этих двух праздников, решили встречать дома. Я нарядила елку, приготовила традиционный стол с салатом оливье и селедкой под шубой… Вдвоем, без Женьки, без гостей, шума, радостных криков и праздничной суеты, было слегка непривычно, но неожиданно хорошо. Почему-то романтично и слегка таинственно. Коля разжег камин, мы сели прямо на полу возле елки, пили красное вино вместо шампанского, разговаривали, целовались… Я даже пробку потом нашла и сохранила, на счастье. И выходит, все это время он знал… Вспоминал и думал о какой-то другой девице?! Может быть, даже жалел, что на моем месте не она? Мерзость, мерзость.
Мне снова захотелось закричать, даже ударить его, сказать ему что-нибудь гадкое, такое, чтобы он взвыл от боли, чтобы ему стало так же, как мне сейчас, чтобы он… Но я сдержалась, досчитала про себя до десяти и только спросила сквозь зубы:
– Что ты собираешься со всем этим делать?
– То есть – что делать? – не понял он. – Сейчас?
– Я не знаю, сейчас, вчера, вообще! – не выдержав, закричала я. – Неважно! Так же дальше не может оставаться!
– Да, наверное, – неуверенно сказал Ник.
– Вот я и спрашиваю – что ты собираешься делать?!
Он посмотрел на меня затравленно, как будто это я все устроила. Ужас, ужас. Где-то в голове промелькнула вереница подходящих к случаю советов из какого-то бабского журнала. «Не давите на него, дайте ему время, дайте ему шанс…» Наверное, я делаю глупости, но я тоже так больше не могу.
– Я хочу знать, что – ты – собираешься – делать? Я хочу это знать сейчас, здесь, немедленно! Я тоже живой человек!
– Да, Лиза, конечно… Я понимаю… Я постараюсь что-нибудь… Но, видишь ли, дело в том… В общем, я не могу вот так сразу. Она… Я… Она очень тонкая, ранимая, я не могу ее обидеть. Мне было с ней хорошо. Это тоже стало частью моей жизни, и прямо так… Она мне тоже нужна. Дело в том… Со временем я как-нибудь…
Это было слишком. То есть вообще все это было слишком, но уж его последнее заявление… Я разозлилась до белых пятен в глазах, и это, наверное, меня спасло, потому что от ярости я вновь обрела способность четко формулировать свои мысли и видеть ситуацию как бы со стороны.
– Очень хорошо, Коля, то есть Ник. Я все понимаю. Ты свободный человек, немножко женатый, правда, но тем не менее. У тебя, как у любого человека, есть право выбора, ты можешь им воспользоваться, и никто не в силах тебя этого права лишить.
– Я не собираюсь… Не выбираю… Ты пойми…
Я сделала ему знак рукой, чтоб замолчал. Собьет еще сейчас с мысли своими блеяньями.
– Не перебивай. У тебя есть право решать, я или она, и есть право жить так, как ты хочешь, и выбирать самому. Я на твои права не посягаю. Но у меня – у меня! – тоже есть право выбора. Понимаешь? Я тоже могу выбирать, как мне жить, и я тебе говорю совершенно четко, что я с этой мерзостью жить не буду. Ни дня, ни секунды. Хватит! Ты можешь выбирать, разбираться и вообще делать, что хочешь, вы все тут такие тонко чувствующие люди – но я в этих ваших играх не участвую. Я выхожу!
Он пялился на меня, не моргая, явно ошарашенный моим выпадом. Потом опомнился, замахал руками.
– Лиза, Лиза, ну что ты говоришь? Куда ты пойдешь? Я же не к тому, я без тебя не могу, я никогда и не помышлял… Нет, ты неправильно поняла, ты моя жена и ей останешься, просто мне надо время…
– Время?! – заорала я. – Бремя, блин, стремя! Как ты себе это все представляешь? Я – твоя жена, без нее ты не можешь, без меня – тоже! И при чем тут время? Мало тебе полгода было? Какого черта ты вообще все это начинал, если я тебе так нужна?
– Я не начинал… Не думал… Оно так получилось, постепенно… Черт, ну я не знаю, как тебе объяснить…
– Да что тут объяснять? «Не виноватая я, он сам пришел!» В общем так, Коля. Я больше не могу это обсуждать. Завтра я звоню своему адвокату, она пришлет тебе все бумаги. Меня вполне устроит половина всего имущества, и разойдемся друзьями. Кстати, чтобы ты не переживал об имуществе – я перевела все наши закрытые суммы на свой личный счет. На всякий случай, знаешь ли. А то кругом все такие тонкие, нервные, мало ли что…
Это, конечно, был удар ниже пояса. Мой муж может очень любить меня, или сына, или свою загадочную китаянку с заячьими ушами, но главным для него всегда останется его благосостояние. Свои деньги он все равно любит больше всех. Наверное, это рефлекс, подкорка, в конце концов, он тоже был в свое время бедным вместе со мной, а для мужчин это, наверное, еще тяжелее, и он страшно гордился своими успехами в бизнесе, и фирмой, и особенно ее доходами, и зримым их выражением… В общем, если я и хотела попасть куда-нибудь побольнее, мне это наконец удалось.
– Что-о ты сделала? – взревел мой муж.
– Не ори. Я открыла счета – да, пришлось, конечно, заплатить банку штраф, не без этого, но я не стала мелочиться. И перевела все деньги на свой, на мое то есть имя открытый счет. Вот так. Взяла и перевела, всего делов-то было на полчаса. Кстати, твою кредитку я не трогала – надо же и зайчику немножко капустки оставить. Оцени мое благородство. По крайней мере, я тебе сама об этом говорю.
Но Ник не оценил. И намека тоже не понял.
– Да уж, куда как благородно. И что ты собираешься делать с моими деньгами?
– Ну, во-первых, там половина моя. А может быть, даже больше, я еще точно не подсчитывала. Делать пока ничего не собираюсь – пусть полежат, есть не просят. А дальше все будет в зависимости от того, как мы с тобой разойдемся. Может, верну тебе твою половину, может…
Он перебил меня:
– Лиза, ты ведь шутишь? Ведь это все не так, правда? Ну скажи, что ты пошутила…
Жалобно так…
– Да нет, дорогой, какие уж тут шутки. Мне, знаешь, как-то не до шуток теперь. И еще. Завтра я позвоню агенту, выставим дом на продажу…
Ник взревел.
– Я не дам продавать дом! Это мой дом! Ты сошла с ума! Я вообще не желаю говорить на эту тему!
Я пожала плечами.
– Как хочешь. Мне эта беседа тоже специальной радости не доставляет. К счастью, адвокат мне сказал, что все можно будет оформить без личных переговоров и обсуждений, даже встречаться больше не обязательно. Завтра я пришлю тебе все бумаги.
С этими словами я поднялась на ноги и, плавно покачивая бедрами, не спеша вышла из кухни. Скрывшись из его поля зрения, быстро-быстро взбежала на второй этаж и заперлась в гостевой спальне, куда еще раньше перенесла свою постель. Прижалась спиной к двери, выдохнула… Постояла так чуть-чуть – и наконец позволила себе разреветься. Потому что уж теперь больше не было никаких причин откладывать это дело. Господи, как же я ждала этого момента.
Слезы, весь день сдерживаемые титаническим усилием воли, хлынули, как из какой-то бочки. Я тряслась, всхлипывала, подвывала, причитала что-то тоненько себе под нос, оплакивая и Колю, и себя, и всю нашу бывшую прекрасную жизнь. Не переставая рыдать и не раздеваясь, я забралась в постель и натянула на голову одеяло. Кажется, Коля пришел и стучался в дверь. Кажется, он стоял там какое-то время, уговаривая меня открыть и перестать. Не знаю. Не помню. Мне было все равно. Я спряталась, я не виновата.
Проснулась я очень рано – за окнами только-только начинал брезжить день. Собственно, я не была до конца уверена, что проснулась, потому что не знала, спала я вообще или просто лежала в полузабытьи, доведя себя слезами до отключки, но это было и неважно. Важно, что я проснулась и пришла в себя. Глаза видели свет, а голова снова была в состоянии действовать. Говорят, когда просыпаешься после тяжелых потрясений, первое ощущение – как будто все плохое только приснилось. Я ничего подобного не почувствовала – все мое плохое никуда не делось. Но так, наверное, даже легче. По крайней мере, не надо привыкать к нему заново. Просто встаешь – и тащишься дальше со своим камушком на шее. А потом и совсем, поди, с ним сроднишься, и замечать перестанешь…
Тащиться-то мне, собственно, в буквальном смысле было некуда. Встречаться с мужем совершенно не хотелось, надо просто дождаться его ухода. Эх, дура, не сообразила вчера компьютер сюда притащить, залезла бы сейчас в интернет, и время бы прошло с пользой, ну да ладно. Он все равно скоро уйдет. Дождусь. Подремлю.
Я слышала шаги Ника в коридоре. В одну сторону, в другую… Чего он там разгуливает? Неужели вещи собирает? Интересно, это хорошо или плохо?
Я не успела решить, рада я буду, если он уйдет-таки с вещами, или же огорчусь. Шаги затихли у моей двери. Ник тихо поскреб дверь со своей стороны.
– Лиза? Лиза, ты спишь? Ты там жива?
Молчу. Вообще-то трудно придумать более идиотский вопрос. А отвечать на него было бы с моей стороны еще глупее.
Ушел. Спустился вниз по лестнице. Интересно, он еще завтракать будет или прямо так уйдет? Обычно-то завтрак готовлю я, и вовсе не факт, что прекрасный Ники сумеет самостоятельно отыскать в холодильнике свой любимый йогурт. Тем более что он вчера закончился, а в магазин я так и не попала. А уж чтобы он себе хлопья в шкафу нашел – это и вовсе утопия.
Выждав еще с полчаса, я осторожненько открыла дверь, на цыпочках подошла к лестнице и прислушалась. Тихо. Похоже, ушел.
На кухонном столе сиротливо темнела кучка просыпанного кофе, и лежали рядышком два одинаковых мобильных телефона. На, дескать, проверяй! А то я такая дура, и впрямь поверю, что он зайчику хвоста еще вчера не накрутил, чтоб не слал свои записочки, куда не надо.
Я вытерла со стола, налила себе апельсинового сока. Есть не хотелось, но я сделала над собой усилие и против воли запихнула в организм пару сухариков с джемом. Больше я и никогда-то не ем, но совсем отказываться от еды не дело, организм должен функционировать. У нас с ним на сегодня дел полно.
Так, дела. Первое – позвонить Марсии, сказать про бумаги. Но сейчас еще рано, это можно сделать часа через два. Второе – дом. Позвонить агенту, выяснить, сколько он будет стоить и как его продавать. Говорить он, видите ли, об этом не хочет! В смысле, не дом, а муж… Ну и не надо. Продадим без разговоров. Хотя, если он заупрямится и не подпишет бумаги на продажу… Тогда ему же хуже – сделаю, как говорила Марсия: открою под дом кредитную линию, свою половину заберу, и пусть дальше разбирается, как хочет. Но агенту все-таки позвонить надо.
Интересно, для этого любой сгодится? Хотя зачем мне любой? Я лучше позвоню той агентше, которая в свое время нам этот дом продавала. По крайней мере, не придется объяснять все заново. Помнится, это была забавная тетка, русская – тогда нам это казалось надежнее, и у нее еще фамилия такая смешная, и глаз один косил… Как же ее звали? Хромая? Кривая? А, точно – Косая. Полина Косая. То есть, она, конечно, называла себя на здешний манер – миссис Коссой, но суть-то от этого не менялась.
Найти в справочнике телефон нужного агентства недвижимости и попросить к телефону миссис Коссой было минутным делом.
– Полиночка? Здравствуйте. Вы меня, наверное, не помните, меня зовут Лиза Будберг, и мы у вас покупали дом примерно лет десять назад.
– Это какой дом? – бодро переспросили меня в трубке.
– Ну такой, двухэтажный, в… – я назвала наш пригород.
– Виктория, кедровая дранка, два этажа, три с половиной спальни, полторы ванны, старые трубы, пятьсот двадцать тысяч? Как же не помню, прекрасно помню, здравствуйте, Лизочка. Чем могу вам помочь?
Я, слегка обалдев от такой профессиональной памяти, промямлила ей пару комплиментов, и только потом, придя в себя, смогла перейти непосредственно к делу.
– Полиночка, я, собственно, хотела у вас поинтересоваться – а сколько, к примеру, мог бы этот дом стоить теперь?
– Лизочка, а вы что – хотите продавать?
Если возможно в принципе представить себе акулу, учуявшую дичь и вставшую в охотничью стойку, то это было как раз то, что при моем невинном вопросе случилось на другом конце трубки.
– Мы думаем, – ответила я уклончиво. – Хотелось бы представить себе состояние рынка.
Но акулу так легко не собьешь.
– Давайте я к вам приеду, я через десять минут смогу быть у вас, и мы на месте все посмотрим, и договорчик я прихвачу, и…
Но вынести в своем доме мадам Косую прямо вот так, без специальной подготовки, я не могла.
– Нет, Полиночка, милая, это пока рановато, вы мне на словах скажите, я должна еще с мужем обсудить.
– Ну, если на словах, тот дом, что я помню, будет сейчас стоить миллиона два, два с небольшим. Сейчас еще и рынок вялый, вот если бы год назад, тогда другое дело, тогда любую рухлядь, как пирожки, разносили, а у вас еще и район такой хороший, самый дорогой почти район, но спроса почти нету, только если подешевле поставить или уж сентября подождать, тогда тоже поживее будет, а так – дом старый, ремонта в нем… Лизочка, вы с ним что-нибудь делали?
– То есть?
– Ну, какой-нибудь ремонт?
– А как же, Полиночка, он же старый был, конечно, делала. Все время какой-то ремонт делала, и проводку всю поменяли, и трубы, и чердак, и лестница новая, и две ванные достроили, и кухню. Кухню я вообще три раза перестраивала, и в комнатах весь ремонт, и потолки, и полы, и обои, и окна новые, и витражи восстановили. В подвале я прачечную новую сделала, и еще бильярдную комнату…
– Так это же совсем другое дело, Лизочка, что же вы мне голову морочите? Если и ремонт, и трубы, и кухня… Нет, конечно, я все равно должна сама все посмотреть, отделка там, материалы, но если все, как вы говорите, то это примерно… Миллиона три с половиной, я думаю, легко можно взять. Ну там, конечно, плюс-минус сто тысяч, а может, даже и побольше, особенно если вам не к спеху, так можно цену немножечко и поднять. Лизочка, может, я все-таки подъеду? Я бы посмотрела и сразу вам все точненько бы сказала…
Три с половиной миллиона??? Три! С половиной! Миллиона! Я обалдела от этой суммы. Нет, теоретически, конечно, я знала, что дом у нас дорогой, он и был дорогой, а за пятнадцать-то лет цена его естественным образом выросла в несколько раз, это тоже не тайна, но все равно, когда тебе это говорят вот так, сразу… Три с половиной миллиона! И если даже я возьму только половину, то все равно буду миллионершей… Ой, мама дорогая, это, пожалуй, становится даже забавным. Интересно, Ник хоть представляет себе, сколько стоит наш дом? Хотя что это я – конечно, представляет, он же перед закладом тоже должен был пройти тот же самый путь…
Я несколько резковато распрощалась с Косой-агентшей, сказав, что должна еще раз все обдумать, посоветоваться с мужем (ха-ха), и повесила трубку.
После этого разговора я окинула свои владения новым взглядом. Надо же, три с половиной миллиона. А я жила себе и ничего не знала. Даже обидно, что так скоро придется со всем этим расстаться, а то бы пожила миллионершей. Как все-таки по-дурацки иногда устроена жизнь.
Я позвонила Марсии, и она обещала мне подготовить все документы к завтрашнему утру. Мы назначили встречу для подписания бумаг на двенадцать, после чего, обещала мне она, я смогу больше не беспокоиться о своем статусе и считать себя морально свободной. Дальше моими делами будет заниматься она. Я взглянула на часы. Они показывали половину второго. Существованию моего замужества оставалось меньше двадцати трех часов. Я решила подождать, когда их останется двадцать, и что-нибудь выпить в честь нашего двадцатилетнего брака. Двадцать лет, Боже ты мой, двадцать лет. Даже несколько больше, потому что мы поженились в конце осени, а сейчас почти лето, но не будем цепляться к мелочам. Двадцать – красивое круглое число. Мелькнула мысль позвонить Нику и предложить ему отметить вместе, в конце концов, он тоже имеет право, но я ее – мысль – отвергла, как излишне сентиментальную.
До знаменательного момента оставалось, тем не менее, часа два, и я решила, последовав совету Марсии, разобраться более детально с условиями получения кредита под мой теперь уже почти бывший дом. Ну, хотя бы чтобы посмотреть, что же там Ник такое хотел сделать…
Я достала письмо-отказ из банка, внимательно изучила все формы. Так, по заявлению… Владелец… Такого-то числа (месяц назад почти, между прочим)… Дело номер такой-то… Личный код… В случае изменения обстоятельств оговоренные условия сохраняются в течение месяца… Обращайтесь по адресу…
Я набрала в компьютере указанный адрес, вышла на вебсайт банка, ввела код. Условия, то есть сроки и проценты по кредитам, были очень симпатичными. Если бы чертов Ник спросил бы меня… Хотя нет – никогда бы я на это не согласилась, тем более, если бы он мне про зайчика рассказал. Я б его лучше честно убила на месте… Хотя… Тоже своего рода вариант… И я, не очень-то и всерьез, а больше из любопытства – получится или нет – кликнула мышкой по строчке «запросить новую форму для заполнения».
И они мне ее прислали. Очень быстро, буквально через десять минут. Я посмотрела – анкета для меня, как второго совладельца недвижимости, была крайне несложной. Еще через четверть часа я заполнила нужный бланк и отослала его. Мне пришел ответ: «Ваши данные проверяются, наше решение относительно кредита будет сообщено вам в течение сегодняшнего дня». Опаньки. И всего-то? Дня не пройдет, а мне, может быть, дадут денежку? И просила-то я у них (вернее, Ник просил, но это теперь неважно) всего ничего, каких-то два миллиона (число было такое красивое, круглое, ну и что, что больше половины, это же все равно понарошку), и пожалуйста – в течение дня?! Ну и порядочки у них в этих банках.
Если честно, я ни секунды не верила в то, что мне дадут эти деньги, я вообще с самого утра как-то всерьез не задумывалась над собственной судьбой, перемещаясь в пространстве как бы в слегка зомбированном состоянии после ночной истерики. Голова была пустой и легкой, только в висках слегка поламывало, да глаза болели от света. На душе было… Никак. Ни плохо, ни больно… Радость, естественно, тоже отсутствовала, с чего бы ей взяться. Наверное, мои действия, хотя я и старалась изо всех сил придать им оттенок отчетливости, квалифицировались бы, если бы хоть кому-то пришло в голову их квалифицировать, как состояние аффекта.
Вот так, в состоянии аффекта, не приходя в сознание, вступила во владение двумя миллионами американских долларов…
Время подошло, и я спустилась вниз, налила себе полстакана виски – не люблю виски, оно горькое, но тут уж что под руку пришлось. И потом, у меня и повод нерадостный, так что правильно, что гадость – выпила залпом. Подавилась, конечно, закашлялась, чуть вообще не захлебнулась.
«Миллионерша покончила с собой в собственном доме, утопившись в виски!» Какие были бы заголовки газет, а? Наверное, я неправильно жила, нужно было ярче. Тогда, глядишь, и муж бы не ушел…
Внезапно я поняла, что не хочу сидеть больше одна дома, а хочу к людям. К тому же мог прийти Ник, пришлось бы опять с ним ругаться, а мне не хотелось. Ну что я ему скажу, что он мне скажет? Только расстроит опять, опять буду плакать, а зачем мне все это? Лучше пойду гулять.
Или нет. Гулять скучно. Лучше позвоню Нэнси, зайду к ней в галерею. Там хорошо, красиво, картины на стенах висят. Можно было бы купить в дом пару картин подороже, я ведь теперь миллионерша. Правда, у меня и дома-то нет, ну да неважно. Решено – пойду к Нэнси.
Садясь за руль, я немного струхнула, потому что, несмотря ни на что, понимала, что изрядно пьяна. Ну ладно, пусть не пьяна, но выпивши, а поскольку я делаю это редко, то, наверное, лучше было бы взять такси… Нет, доеду. А если и не доеду, может, будет только лучше…
Я люблю заходить к Нэнси в галерею. И ради самой Нэнси, и галерея мне ужасно нравится. В самом центре Бостона, в изящном колониальном особняке, несколько просторных залов, большие окна на сквер. Много света и воздуха, изящный дизайн интерьера – достаточно современный, но вместе с тем классически-уютный. Все так легко и очень-очень дорого. И картины подобраны потрясающие. В свое время я купила у Нэнси несколько, и с удовольствием купила бы еще, если бы не цены. Цены у нее соответствующие. Наверное, картины того стоят, Нэнси утверждает, что это прекрасное вложение денег, потому что все они с годами только дорожают в цене, но все же… Мне кажется, что пять, а то и все десять тысяч долларов за картину, пусть даже очень хорошую, пусть даже музейного качества – слегка многовато. Хотя, наверное, я просто не понимаю.
Я, если честно, на самом деле не очень понимаю в картинах. Для меня существует один критерий – нравится она мне или нет. То есть – хочу ли я видеть ее каждый день, просыпаясь с утра, и жить с ней в одном доме. А нужно учитывать, говорит Нэнси, еще направление и школу, технику художника и манеру письма, период и моду на тематику, а самое главное – спрос. Причем даже не тот, что есть сегодня, а тот, который может быть послезавтра. Ну, или через несколько десятков лет. Мне это кажется китайской грамотой, но она, безусловно, права. Иначе бы ее галерея так не преуспевала.
В какой-то момент я, под впечатлением от цен на картины в галерее Нэнси и в стремлении приобрести не хуже за меньшие деньги, попыталась искать и покупать картины сама. Для этого я, недолго думая, залезла на всемирный интернетовский аукцион е-бэй – там можно купить все, что угодно, к тому же сама Нэнси как-то обмолвилась, что иногда находит там потрясающие экземпляры. Если она находит, то и я смогу, подумала я. Тем более, у меня и запросы меньше, мне ведь не нужно учитывать дальнейший спрос.
В общем, из этого мало что вышло. За месяц, перекопав дикое количество всего ненужного и купив попутно по дешевке двадцать две серебряные ложки, я нашла на аукционе примерно с десяток картин, которые мне были симпатичны. Треть из них стоила ничуть не меньше, чем у Нэнси, и я их немедленно отвергла. Четыре из оставшихся у меня перебили в результате ожесточенных торгов, причем три – один и тот же персонаж.
Трансвестит – я выяснила это, разозлившись и поглядев в расстройстве его личные данные: кто он такой и что вообще покупает и продает. Кроме картин этот тип продавал и обменивал книги и альбомы соответствующей тематики. «Третий пол – история транссексуалов», «Не в своем теле – операции по перемене пола с фотографиями до и после», «Drag Queens – искусство трансвеститов в развитии моды и поп-арта», «Сравнительные особенности психологии гермафродитов и транссесуалов» – одни названия чего стоили. Просто удивительно, сколько может сказать о человеке список его покупок.
А возвращаясь к картинам – те три, которые я все-таки купила и за пересылку которых заплатила в конечном итоге едва ли не вдвое от стоимости собственно картин, в реальности оказались далеко не так хороши. Ведь фотографию для аукциона можно высветлить фотошопом. А потом получишь ночь в Крыму и жалуйся на монитор. Профессиональная чистка дорога, да и заметно снижает ценность картин. То есть я, конечно, все равно развесила их на стены, постаравшись выбрать незаметные места в комнатах для гостей, но в целом опыт самостоятельного приобретения художественных ценностей, не считая ложек, меня разочаровал. Для этого, очевидно, нужно иметь какие-то специальные таланты, которыми я, увы, не обладаю, в то время как Нэнси, напротив – весьма и весьма.
Нэнси вообще молодец. Фантастическая женщина. Я ей всегда восхищалась. Вчуже, конечно, то есть совершенно абстрактно, не завидуя и даже не примеряя ее жизнь к своей, но абсолютно искренне. Ну, как можно восхищаться, например, произведением искусства, той же античной вазой в музее. Пускай она потрясающе хороша, но ведь ее даже на секунду нельзя представить стоящей в углу собственной квартиры.
После смерти мужа – кажется, третьего, у Нэнси было несколько мужей, и каждый, как понимаю, был лучше, то есть богаче предыдущего… Так вот, овдовев в последний раз, Нэнси унаследовала не только дом и состояние, но и большую коллекцию картин. Выходить еще раз замуж ей не хотелось, а отвлечься чем-то в одиночестве было нужно – и она стала заниматься этой коллекцией. Что-то докупила, что-то продала, обменяла, увлеклась, втянулась – и в конце концов открыла свою галерею. Как я уже говорила, чутье и художественный вкус у Нэнси потрясающие, так что неудивительно, что ее предприятие процветало. Когда мы с ней познакомились, я была уверена, что она родилась в этом бизнесе, и с удивлением узнала, что ее галерее немногим меньше пяти лет. При этом сама Нэнси всегда выглядит так, что и ее можно принять невзначай за один из экспонатов. Стройная до сухости, изящная, одетая всегда в безупречно классическую Шанель. Нитка жемчуга, кольца… Словом, вам и не снилось. Я всегда, глядя на нее, изо всех сил заставляла себя помнить о том, что рот должен быть закрыт, но мне это не всегда удавалось.
Очевидно, мой искренний восторг вызывал в Нэнси какие-то ответные чувства, потому что она тоже ко мне благоволила. Мы с ней даже подружились – в американском, конечно, понимании этого слова. Помимо встреч в музее, где мы, собственно, и познакомились, мы раза три-четыре в году выбирались вместе на ланч или на послеобеденный чай где-нибудь в изящном ресторанчике, сидели, как две цыпочки, и щебетали о светских сплетнях. Ну и еще я, естественно, заходила время от времени к ней в галерею, где что-то иногда покупала. Этот факт, я полагаю, тоже в известной степени способствовал теплоте отношений.
Нэнси оказалась в своей галерее – где бы ей еще быть? – и была рада меня повидать. Она встретила меня в первом же зале, как только я вошла. Вообще-то в галерее всегда сидит какая-нибудь девочка, но к любимым клиентам Нэнси всегда выходит сама. Вот и ко мне тоже – очень мило. Мы расцеловались в воздухе и обменялись приличествующими любезностями. Нэнси, кстати, сказала мне, что я заметно похудела и чудесно выгляжу. Забавно. Вообще-то я стараюсь свой вес отслеживать, причем в другую сторону, чтобы не рос, но за последние дни мне было не до взвешиваний. Хотя, конечно, если учесть все нервы… Это способствует.
Нэнси, естественно, провела меня по всей галерее, показывая новинки. Они и в самом деле были хороши, особенно одна, небольшая картинка в таких смугло-розово-золотистых тонах. Молодая девушка сидит, облокотившись о подоконник, над ней свисает ветка березы, за окном какие-то поля, поля. И что-то во всем этом такое безмятежное, с легкой грустинкой…
– Когда я ее только увидела, Лиз, – защебетала Нэнси, заметив мое внимание к картине, – ты не поверишь, я тут же подумала о тебе. Она даже чем-то на тебя похожа, не замечаешь? Что-то такое в глазах, в выражении лица. Это, кстати, русский художник, может быть, поэтому? И настроение здесь такое – я всегда именно так себе Россию и представляла. Девятнадцатый век, конец. Русская пастораль – сейчас исключительно входит в моду. Я даже хотела специально тебе позвонить.
Да, Нэнси умеет продавать свои картины. Хотя я в других обстоятельствах и так бы задумалась – картина действительно пришлась мне по душе. Я бы повесила ее в своей спальне, чтобы видеть, только проснувшись… Да что уж теперь… Но надо отдать Нэнси должное – она ведь и в самом деле угадала, что мне понравится. Из вежливости я спросила о цене.
– Вообще-то она стоит пять с половиной тысяч, дорогая, это же позапрошлый век, и очень хороший художник, обрати внимание на технику, но тебе – только тебе, потому что вы с ней так похожи, и я хочу, чтобы она попала в хорошие руки, – тебе я отдам за четыре. Даже за три восемьсот, потому что еще не успела сделать новую раму.
