скачать книгу бесплатно
Она повернула ко мне голову:
– Не знаю…
– Послушайте… Кстати, как вас зовут? А то неловко, знаете, как-то. Я Арина, а вы?
Снова это беспомощное выражение:
– Не помню. Честное слово, не помню…
Господи, это надо же. Я, конечно, в теории знала, что такое амнезия, то есть потеря памяти, и даже читала об этом какие-то околонаучные статьи, не говоря уже о том, что без случая амнезии не обходится теперь ни один мало-мальски уважающий себя сериал, но чтобы вот так, непосредственно рядом со мной… Да что там рядом – просто из-за меня! А главное, что мне-то теперь делать? Конечно, надо в больницу, но она не хочет, она же хоть и без памяти, но в своем уме и сознании, а мне ее жалко, я и так виновата… Может, домой отвезти? Вальки нет. О, черт, там же домработница, будь она неладна! Ну и что, это мой дом, кого хочу, того и давлю. Но она может в милицию позвонить, нет, надо сперва Вальке…
Тут моя обеспамятевшая что-то сказала и неловко повернулась на сиденье, отчего ее сумка съехала вбок и шлепнулась на коробку передач между нами. Я подняла ее, и тут меня осенило. Сумка! А там наверняка паспорт или хоть что-нибудь, из чего станет понятно, кто и откуда ее хозяйка.
– Вот ваша сумка, вы не возражаете, если я погляжу, может, там документы есть?
Не возражает. Хорошо. Открываем, смотрим. Молнию заело, господи, ну и сумка, как люди с такими ходят, но это не твое дело, так, кошелек, носовой платок, ключи, кармашек на молнии… А вот и паспорт, ура!
Шмелева Марина Михайловна. Так, год рождения… Надо же, на пять лет меня младше, а ведь и не скажешь. Место рождения… поселок какой-то, паспорт выдан… г. Москвы, уже хорошо, регистрация по адресу… Шмитовский проезд, 15, квартира 9.
Так это совсем недалеко. Еще, конечно, сообразить бы, где мы находимся. На Марину Михайловну в этом смысле рассчитывать явно не приходилось. Она сидела, снова закрыв глаза и опустив голову на плечо, и было полное впечатление, что только автомобильный ремень удерживает ее в вертикальном положении. Хорошо, что догадалась застегнуть.
Я плохо ориентируюсь в городских улицах, но в критические минуты во мне просыпается какой-то загадочный древний инстинкт, зов предков или еще что-то в этом роде. Я решительно рванула с места, развернулась и уже минут через пять снова оказалась на ненавистной площади Красного Балтийца, но уже в нужную сторону. А уж доехать оттуда до Пресни и найти Шмитовский проезд способна даже такая топографическая кретинка, как я.
Заехав во двор нужного дома и вычислив нужный подъезд, для чего пришлось открывать окно и высовываться чуть ли не до половины в попытке разглядеть номера квартир, я аккуратно запарковалась как можно ближе к подъезду. Выключив мотор, я тихонько потрясла свою жертву за плечо:
– Марин, Марина. Просыпайтесь, мы приехали домой.
Вздрогнув, она подняла голову и поглядела на меня непонимающими глазами. Ну, хоть против имени не возражает, уже кое-что. Может, все-таки придет в себя потихоньку. Вот только кого она мне все время напоминает…
Отстегнув застежку ремня, я наклонилась в ее сторону, чтобы помочь высвободить ее руку из ременной петли. Прядь волос упала мне на лицо, я досадливо мотнула головой, отбрасывая ее, и мой взгляд случайно упал на зеркало заднего вида. Прямо перед моими глазами, слегка искаженные в его выпуклой поверхности – зеркало у меня панорамное, – отражались наши склоненные друг к другу головы с одинаково встрепанными белокурыми кудрями. Со второго взгляда я тихо охнула и сползла на свое сиденье, чувствуя, что тоже сейчас лишусь – нет, наверное, уже лишилась, – если не памяти, то рассудка. Почти наверняка.
Наши лица были похожи одно на другое как две капли воды.
С минутку я посидела спокойно, не шевелясь. Потом на всякий случай потерла глаза и снова взглянула в зеркало. С водительского места было видно только мое лицо, да и то лишь верхняя часть. Мое лицо, точно. Глаза серые, ресницы ненакрашенные, нос, лоб. Щека запачканная, и когда только успела. Я отвернулась от зеркала и посмотрела на соседку. Нос, лоб. Глаза, правда, уже закрыты, но щека точно так же запачкана. Действительно мы так похожи, или мне померещилось?
Я обернулась назад и вытащила с заднего сиденья свою сумку, нашарила в ней зеркальце. Как следует посмотрела на себя, потом на Марину. Все было точно. Мы действительно были похожи, как родные сестры, и даже больше, если учесть, что как раз с родной-то сестрой нас спутать никак нельзя. И вообще она давно живет в Америке. Хотя при чем тут моя сестра?
Я выдохнула, бросила сумку назад, закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями. Ничего себе ситуация! Наехала на человека, задавила до состояния полной амнезии, да еще в придачу оказывается, что из всех на свете умудрилась выбрать для этого своего двойника. Бывает же такое! Ведь кому рассказать – не поверят, прямо как в фантастическом романе.
И тут меня осенило. Вот же он, мой невероятный шанс! Полная смена образа жизни! Вот она, моя новая жизнь, сидит рядом со мной в беспамятстве. Переодеть ее и подсунуть вместо меня. Она все равно ничего не помнит. Мити нет, Валька ничего не заметит. А самой стать Мариной Михайловной, простой скромной женщиной, и зажить просто и правильно с чистого листа.
Конечно, надо учесть, что я и сама-то была тогда в сильно нестабильном состоянии рассудка. Больше ничем эту дикую идею объяснить нельзя. Затяжная депрессия, алкоголь, авария, шок… В здравом уме со мной такого бы, наверное, не случилось.
А тут все выходило очень хорошо. Будто мне черт ворожил. Я собралась, сконцентрировалась, а потом, как заведенный автомат, приступила к выполнению этого безумного плана.
Снова взяв ее сумку, я вытащила оттуда ключи, сунула их себе в карман, потом убрала ее сумку в свою, вышла, обошла машину, аккуратно вытащила из машины Марину (почему-то это оказалось гораздо легче, чем ее туда запихать), прислонила ее к машине, захлопнула и заперла дверцы, обхватила свою жертву за талию и повела к подъезду.
Она была в странном, полусознательном состоянии. Идти сама почти не могла, но все-таки и не падала, ничего не спрашивала, не говорила. Мы, как сиамские близнецы, вошли в подъезд и стали не спеша подыматься по лестнице.
Дом был старый, пятиэтажный, не хрущевка, но недалеко от нее. Лифта не было. Девятая квартира оказалась на третьем этаже, и я все прокляла, пока доперлась. И доперла Марину. Но вот, наконец-то. Обшарпанная дерматиновая дверь с покосившейся девяткой наверху и двумя дырочками замков. Над верхней скважиной из-под дерматина торчали клочья ваты.
Прислонив Марину к косяку, я вытащила из кармана ключи. Их было три, причем один маленький, наверняка от почтового ящика. Из двух оставшихся я наугад сунула один в верхний замок. Он вошел, не запнувшись, и я повернула его раз, другой. Дверь, всхлипнув, отворилась.
Схватив Марину и увлекая ее за собой, я ступила в темноту, сделала шаг и чуть не налетела на стену. От испуга я охнула. Так, спокойно, остановись и дай глазам привыкнуть, не так уж тут и темно.
Действительно, уже через мгновение я смогла ориентироваться. Крошечная прихожая, вешалка, сразу направо дверь – наверное, кухня. А вон там, прямо, откуда идет свет – комната.
Туда мы и направились. Небольшая комната, обои в полоску с цветочком. Трехстворчатый шкаф, раскладной диван с поднятой спинкой, подушки, телевизор, письменный стол у окна. Я тут же опустила Марину на диван, где она так и замерла, не шевелясь, полусидя-полулежа. Я подсунула ей под бок подушку для надежности и перевела дух. Все-таки тяжело быть сестрой милосердия. Хотя о каком милосердии я говорю…
Я сняла куртку, бросила ее на тахту рядом с Мариной и пошла вымыть руки и чего-нибудь попить. Ванную я без проблем нашла рядом с кухней, там же находился и туалет. Вся квартира была крошечной, довольно потрепанной, но аккуратной. Что называется, бедненько, но чистенько.
Марина жила одна. Я поняла это почти сразу, хотя, если пытаться объяснить, почему, навряд ли получится связно. Это было видно. Предметы на полочке в ванной, полотенца, халатик на двери… Невымытая чашка в раковине на кухне, маленькая кастрюлька на плите. Тогда я даже не успела оценить это свое открытие, просто восприняла его как должное в суматохе претворения своих идей. Осмысление придет потом.
А тогда я быстро вымыла руки, оттерла грязь с лица и попыталась, насколько можно, отчистить замызганные брюки. В этом я, конечно, не преуспела, в старой жизни пришлось бы выкинуть, а тут надо было обходиться тем, что есть.
Напившись на кухне из-под крана, я налила воды в чашку и отнесла в комнату.
Марина лежала в той же позе. Я села рядом, приподняла ее голову и попыталась попоить. Она, не открывая глаза, сделала несколько глотков и снова уронила голову на подушку. Ладно. Я отставила чашку и собралась с мыслями.
Что я должна делать? Мне надо перевоплотиться в Марину, а ее обратить в себя. Как это будет? Первым делом надо переодеться. Одеть на нее мои тряпки, дать ей мои документы, посадить в машину… Точно! А машину я разобью. Ну, не совсем, а немножко. Как будто я – то есть она – то есть нет, я – попала в аварию, ударилась и потеряла память. Этим все отлично объясняется.
А я вернусь сюда. А потом посмотрим, сейчас некогда о себе думать, надо с Мариной разобраться.
Я стянула с нее сапоги – простые резиновые дутики, расстегнула клетчатое пальтишко. Под ним обнаружились голубой самовязаный свитер и серая юбка. Так, свитер – сюда, юбку – туда, пальто пусть лежит, его все равно в последнюю очередь. Ну и грязное же оно. Ладно, может, найду на вешалке что-нибудь другое.
Пришел черед раздеваться самой. Я разулась, стянула через голову свой серый кашемировый свитер, сняла брюки. На коленках, конечно, так и остались мокрые пятна. Но делать нечего, авось, там, потом, в суете никто не заметит.
Пришел черед белья. А его тоже надо? Я посмотрела, что было надето на Марине. Да. Надо. Ее же в больнице разденут, и никто не поймет, почему элегантная дама на дорогой машине носит такое… Я вдруг вспомнила, как бабушка учила меня, совсем маленькую, что белье всегда должно быть красивым и чистым. «Но зачем, ба? – спрашивала я. – Его же никто не видит!» «А если ты под машину попадешь?» – назидательно возражала мне бабушка… Марина явно не собиралась сегодня попадать под машину…
Я разделась – раздела нас обеих – совсем догола. Натянув на Марину свои кружевные трусики и маечку-тедди, я взяла в руки ее белье и содрогнулась. Нет. Не могу я надевать чужие, еще теплые трусы, даже ради спасения собственной жизни. Ничего, обойдусь совсем без белья. Это ненадолго, никто не увидит, а потом я тут что-нибудь найду.
Раздевая Марину, я заметила у нее на теле, по нижнему краю ребер, здоровенный багровый синяк. Все-таки я ее задела, и сильно так… Может, у нее не только голова, а что-нибудь внутри повреждено, а я тут со своими игрушками. Я замерла было и потянулась к телефону – звать скорую, но быстро одернула себя. Что ты изменишь? Наоборот, ради тебя Валька поставит на ноги лучших врачей в Москве, а вызовешь ты сейчас скорую, свезут ее в районную морильню, что ей там, лучше будет? И не быстрее это нисколько. Надо одеваться скорей, и за дело.
Вязаный свитер страшно кусался на голое тело. Впрочем, и с юбкой было ничуть не лучше, она тоже была жесткая. Внутренне передернувшись, я надела-таки Маринины колготки, мокрые насквозь.
Ладно, теперь займемся ей. Свитер, брюки, носки. Интересно, а что будет с обувью, вдруг ей мои ботинки не налезут? У меня довольно маленький размер.
Но ботинки – чудо – налезли. Строго говоря, даже оказались чуть велики. Отлично, значит, и мне ее вся обувь подойдет. Уже проще.
Так, одежда. Теперь лицо. Бог с ней, с косметикой, но умыть надо. Я сходила в ванную, намочила полотенце и аккуратно протерла Марине лоб и щеки. Во время этой процедуры она открыла глаза и уставилась на меня. Взгляд был грустным и одновременно жалобным. Я чуть не заплакала.
– Мариночка, ты подожди, потерпи, сейчас все будет хорошо, – забормотала я сбивчиво какую-то чушь, чтобы она не пугалась. Но вообще так нельзя. Ей и без того нехорошо. Надо ее… Не знаю, успокоить как-то… Усыпить, что ли… Точно! Усыпить. Это ей будет только на пользу. Я даже где-то читала, что людей с мозговыми травмами специально держат на снотворных долгое время, пока не поправятся. Вот только чем…
И тут я вспомнила, что у меня в сумке должна валяться пачка снотворного с незапамятных времен. Я всегда плохо спала, после отъезда Мити совсем перестала, а в какой-то момент даже сходила к врачу и купила снотворное. Но мне от него было только хуже, спать не спала, а ходила, как сонная муха, выпила пачку, купила вторую и даже из сумки не вынула, так и таскаю… Вот бы нашлась…
И она действительно нашлась. Я вылущила две таблетки, снова схватила чашку с водой…
– Марин, давай выпьем. Это лекарство, глотай. Запивай водичкой.
Должно подействовать. Пускай спит. А то мне еще с этой машиной возиться, пугать ее опять. Между прочим, надо бы поторапливаться, а то народ с работы пойдет, а я буду машину бить… Так, а что еще осталось? Сапоги мне, вот они, надела, куртку на Марину, пальто… Грязное, ну да ладно.
Так, документы. Паспорт, права. Ключи от машины. Все в сумке. Вынуть Маринину сумку из своей, что еще? Часы. Переодеть на нее мои часы. Возясь с часами, я заметила кольца. Вот ведь хорошо, что заметила. Я никогда и никуда не хожу без колец, у меня их четыре штуки. Обручальное, потом то, что Валя подарил на рождение Мити, с бриллиантом, старый бабушкин сапфир и последнее, самое любимое. Тоже Валькин подарок, на пятнадцатилетие свадьбы. Три переплетенных обруча из золота разных цветов, от Картье. Белое золото – дружба, желтое золото – мудрость, розовое – любовь… И где оно все? Только кольцо и осталось.
Может, оставить все-таки? Жалко. Как я без него буду? Хотя, конечно, Валька тогда поймет, что что-то не так, он знает, что я кольца никогда не снимаю.
Скрепя сердце (или скрипя сердцем?), я сняла все свои кольца и надела Марине на пальцы. Обручальное еле налезло. Теперь точно все.
Я подняла Марину с дивана, вывела на площадку, захлопнула дверь. Снова став сиамскими близнецами, мы повторили весь наш путь, только в обратную сторону. Нельзя не отметить, что спускаться с третьего этажа с ношей гораздо приятнее.
Я снова усадила Марину в машину, пристегнула ремнем. Села сама, завела мотор и отправилась на поиски подходящего места для будущей аварии. Я решила, что лучше всего найти какое-нибудь дерево или столб, стоящий в безлюдном месте где-нибудь неподалеку, и въехать в него лобовым образом, по возможности своим, водительским краем. На небольшой скорости, чтоб только машину помять. Осталось найти этот самый столб.
Я никогда не думала, что у нас такая проблема со столбами. Все, которые мне встречались, были или за ограждением, или на возвышении, или во дворах. Не могу же я посреди двора со столбом бодаться! А далеко уезжать тоже не хотелось – обратно-то пешком возвращаться. Я уж совсем было отчаялась, но тут мне на глаза попался здоровенный забор, в нем широкие ворота, а за воротами стройка. Я тормознула и заглянула туда. Чудненько! Полное безлюдье, и везде навалены горы бетонных плит. Не столб, конечно, но что уж поделаешь.
Я быстренько въехала в ворота и огляделась уже более придирчиво. Вот отличная куча плит – высотой метра полтора, и угол торчит, острый такой. И как раз слева. То есть, конечно, правый угол тоже есть, но мне он не нужен. Интересно, с какого расстояния надо въезжать? Метров десять? Или это много. Лучше на глазок, как-то надежнее выходит.
Я аккуратно дала задний ход, примерилась и выехала на пристрелянную позицию. Ну, все. В животе вдруг – впервые за все время дурацкой эскапады – зашевелился липкий комок страха. А если я не рассчитаю и убьюсь? Ну и что? Тебе будет уже все равно, и вообще ты – уже не ты, Волковицкая Арина Николаевна, а вовсе другая женщина, Марина Шмелева. Интересно, что тогда все решат? Что я похитила Арину и не справилась с машиной?
«Гольфик», ты прости меня. Я постараюсь тебя поменьше покалечить. Я поглядела на угол еще раз. Он казался до отвращения острым и безжалостным. На всякий случай я еще подала на пару метров вперед.
Ладно, хватит рассусоливать. А то я никогда не соберусь. Сейчас набегут какие-нибудь, начнут приставать. А что это вы тут делаете, гражданка?
Я сняла ногу с тормоза и поставила на газ. Машина тихо-тихо двинулась вперед, я почему-то вспомнила, как однажды в аквапарке Митя уговорил меня съехать с высоченной водяной горки, как я, уже сдвинувшись с места и набирая скорость, вдруг увидела, какая она высокая и как мне страшно, и я уже не могу остановиться и никуда убежать. Тогда я закрыла глаза от страха, и это помогло. Я выдохнула, покрепче зажмурилась и вдавила ногу в пол…
Дзынь! Бах! Трр! Ой! Меня тряхнуло и ударило о руль. Я инстинктивно накрыла голову руками. Все было тихо. Наверное, кончилось. Быстро-то как. Я осторожно открыла один глаз. Сама жива, это точно. Марина сидела рядом и тоже вроде дышала. Я открыла второй глаз и посмотрела вперед. Все получилось!
Левый край машины был смят в лепешку. Фара разбилась, угол пропорол бампер и вмялся в радиатор. Капот вспучился и покоробился. Очень убедительно, по крайней мере изнутри.
Но любоваться творением рук своих было некогда. Я отстегнула ремни, открыла дверцу (ее, кстати, почти не перекосило) и вылезла. Потом нырнула в машину и попыталась перетащить Марину на сиденье водителя.
Снотворное, очевидно, успело подействовать, потому что она совершенно ни на что не реагировала и была обмякшая, как тряпичная кукла. Я прислушалась – дыхание ровное, нащупала пульс – вроде нормальный, не частит, не пропадает. Тащить ее было трудно, но в конце концов я справилась и усадила ее как надо. Она тут же поникла и опустилась на руль. Очень убедительно.
Я вытащила Маринину сумку и захлопнула за собой дверцу. Все. Арина осталась там, внутри. А мне надо отсюда смываться.
Я огляделась. Вокруг по-прежнему не было ни души. День катился к вечеру, ранние сумерки грозили с минуты на минуту сгуститься в серьезный вечер. Теперь надо вызвать сюда врачей и милицию.
Выбежав за ворота и отбежав по улице метров десять, я схватилась за сумку, нашаривая в ней телефон. Он никак не находился, это вечная история, когда надо, никогда мобильник в сумке не найдешь. Стоп! Какой к черту мобильник, он же остался в м-о-е-й сумке, а это – Маринина. То есть теперь моя, конечно, но от этого не легче. А как же я позвоню?
Как все люди, из автомата. Вон, кстати, на углу и автомат. Я радостно подскочила к нему и снова замерла. Чем я буду звонить? Чем вообще из них звонят? Раньше были двушки, но это было очень давно, даже я помню, что потом ввели жетоны. У меня, конечно, никакого жетона нету. В отчаянии я уставилась на автомат и поняла, что ему жетоны и не нужны. На аппарате красовалась инструкция: «Вставьте карту…»
Бог ты мой, какую еще карту? Жетон можно было бы выпросить у прохожих, но карту… Дожили, как в Париже начали по картам разговаривать. Я тупо продолжала читать бесполезную инструкцию, и вдруг, в конце… Бесплатно вызывается… Ура! Я, то есть Марина, то есть я, спасена.
– Але, скорая! Будьте добры, тут авария, машина врезалась в стену… Откуда я знаю, какой район. Адрес – Шмитовский проезд, дом я не знаю, это стройка, за забором, кирпичный такой высокий забор… Я просто мимо шла, не знаю ничего. Приезжайте, пожалуйста, я не валяю дурака. Шмитовский, да.
Поседеть можно, пока объяснишь. Надеюсь, все-таки приедут. Теперь еще милиция осталась. А надо ли ее? Может, ну на фиг… Нет, надо. А то вдруг скорая все-таки не приедет.
Но звонок в милицию почему-то дался мне легче. Изложив случившееся, я повесила трубку. Можно было бы уходить, но почему-то не хотелось. Лучше я дождусь хоть кого-нибудь, чтобы своими глазами увидеть, как Марину найдут.
Я гуляла по улице туда и сюда минут, наверное, сорок. Ничего себе, скорая помощь! Двадцать раз помрешь. Ноги в мокрых колготках страшно замерзли. Тоненькая юбочка не грела, да и пальтишко тоже, прямо сказать. Наконец мимо меня плавно проехал белый медицинский рафик с красным крестом. Поравнялся с забором, притормозил явно в поисках ворот и неспешно въехал на стройку. Слава Богу! Можно с чистой совестью отправляться домой.
На рысях, подгоняемая противным ветром, я довольно быстро дотрусила до дому. Почти даже не заблудилась, хоть и в темноте. Взобралась на третий этаж, подошла к знакомой двери, сунула руку в сумку за ключами.
Ключи не находились. Я раскрыла сумку пошире и покопалась поглубже. Нет. Я повернулась и стала внимательно рассматривать содержимое сумки в тусклом свете лампочки на площадке. Кошелек, носовой платок, никаких ключей. Я сунула руки в карманы – тоже нету, да и не может их там быть, это ж не мое пальто, прошлый-то раз я эту дверь не в нем открывала.
Внутренне я уже все поняла, но разум отказывался признавать эту кошмарную догадку. Конечно же! Дверь я отпирала в своей куртке, ключи держала в руке, на мне висела Марина, и я сунула их в карман. Там они и лежат – на Марине, то есть Арине, то есть на мне. И вот найдут их там, и чего? Даже думать не хочется.
Оставалась еще надежда, что я бросила ключи где-нибудь в прихожей. Это, конечно, чуть легче, но чисто умозрительно – в квартиру-то я все равно попасть не могу. То, что в принципе можно вызвать слесаря и взломать дверь – паспорт-то у меня есть, – мне тогда в голову не пришло, да я, наверное, тогда и не знала о таком общенародном способе. Идиотка! Так все рассчитать и так глупо вляпаться на первом же этапе. И главное, чего делать-то теперь?
Не знаю, сколько времени я проторчала под дверью с выражением тупого отчаяния на лице, но вдруг у меня за спиной раздался звук открываемой двери, шаркающие шаги, и чей-то голос позвал:
– Марин, ты чего тут застыла, или ночевать на площадке собралась?
Сперва я даже не среагировала, мало ли, кто тут с кем разговаривает. Вопрос повторили, и только тогда до меня дошло, что он, собственно, ко мне и обращен.
Я обернулась, как ужаленная. Передо мной стояла низенькая, какая-то вся такая кругленькая бабушка в непромокаемом пальто и платочке. Соседка! Господи, она же прекрасно знает Марину, но я-то ее не знаю! Как ее зовут, и вообще. Сейчас вляпаюсь.
Я промычала какое-то невнятное приветствие, но бабулька не очень прислушивалась.
– Господи, а что ж ты грязная такая? Да на тебе и лица нет! Случилось чего?
Тут в припадке мужества отчаяния меня снова посетило вдохновение, и я запинающимся голосом сбивчиво рассказала, как поскользнулась в темноте, упала в лужу, вся выгвоздалась и уронила ключи. Старушка сочувственно охала.
– И не говори, такая грязь у нас тут. Не убирают ни черта, уж ты, молодая, падаешь, а нам, старикам, хоть вообще не выходи. А чего ж не позвонила-то? Хорошо, я вышла, увидела тебя, а ну как разошлись бы? Ничо, счас дам тебе твои ключи.
Я снова и окончательно потеряла дар речи. Воистину, бог за сирот. Или, наоборот, вся преисподняя сегодня сговорилась мне помогать. Все просто, как апельсин: у соседки были мои ключи. Я в своих евроапартаментах совершенно забыла, как это бывает, я там и соседей-то толком не видела, не говоря уж о том, чтоб ключи кому-то отдать, а ведь и действительно, когда я была маленькой, мы тоже держали ключи у соседей – на всякий случай. Вот бы еще узнать, как зовут спасительницу…
Словно услышав, бабулька отозвалась от своей двери:
– Ну и чего б ты делала без бабы Кати? То-то. Вот бери, раздевайся да заходи вечерком чай пить.
– Спасибо, баба Катя! – от всего сердца откликнулась я. – А с чаем, боюсь, не выйдет – устала я, да промерзла, не заболеть бы. Я лучше завтра зайду. И к чаю чего-нибудь куплю – с меня причитается.
И что самое смешное – ни в одном ведь слове не соврала, ни тенью мысли не сфальшивила.
Я распрощалась с бабой Катей и вошла в новообретенные апартаменты, на сей раз уже полной хозяйкой. Радость от того, что ключи нашлись, ненадолго заслонила в моем сознании предыдущие страхи и сомненья, поэтому я довольно бодро нашарила на стене прихожей выключатель, разделась, сунула ноги в Маринины тапки и прошлепала в кухню. Там я на волне эйфории зажгла плиту, поставила чайник и в ожидании, пока он вскипит, сунула нос в холодильник в поисках еды.
Не могу сказать, что поиски увенчались полным успехом. На узеньких полочках жили: небольшая кастрюлька с отварной вермишелью, начатая пачка бутербродного маргарина, плошка с чем-то белым, застывшим и липким на ощупь, наполовину пустая банка какого-то темно-красного варенья, плавленый заветренный сырок и два яйца. В морозилке отыскалась неначатая пачка готовых пельменей. Ни свежих овощей, ни сока, ни йогуртов, ни сыра с колбасой, не говоря уже о чем-нибудь существенном вроде мяса. Я разочарованно прикрыла дверцу. Придется подождать с едой до завтра, сегодня нет сил идти в магазин, тем более неизвестно, в какой. Не могу я есть вареную вермишель с маргарином. Ни то, ни другое вообще есть нельзя.
Чайник не торопился закипать. Свистел себе нахально что-то под нос. Я потрогала его – он, похоже, даже не нагрелся толком. Почему люди до сих пор живут с такими чайниками? Электрический уже сто раз бы вскипел.
Я села за стол, оперлась на руку и с тоской уставилась на чайник в надежде, что это его как-то ускорит. Внутри шевелилось какое-то странное, слегка сосущее, некомфортное чувство. Живот, что ли, от переживаний разболелся? Странно. Я вообще-то из тех, кто, что называется, родился с луженым желудком. Или это я от страха? Тоже странно – чего уж сейчас-то бояться. Надо, кстати, пойти во владениях осмотреться. Сейчас и пойду, вот только чайку попью, да и съесть бы чего-нибудь не мешало…
Тут до меня дошло. Странное чувство в животе – да это же просто голод. Я действительно с утра ничего не ела, но в этом нет ничего для меня необычного, я всегда ем редко и очень мало, и не потому, что хочется, а для порядка. И уж точно не вареную лапшу. А голодные корчи – вообще какой-то нонсенс.
Но тут живот, возбужденный, наверное, мыслями о еде, взвыл так злобно, что я чуть не рухнула с табуретки. Надо же, что творится. Есть захотелось. Не иначе, от нервов. Ну ладно, может быть, если сварить пяток пельменей, будет не так уж отвратительно…
Я начала было искать емкость для варки, но потом как представила, что пока вода закипит, да пока что сварится…
В духовке нашлась небольшая сковородочка, и через пять минут на ней в маргариновом жиру весело скворчала, поджариваясь, вареная вермишель. Чайник, смилостивившись, наконец закипел, пачка заварки обнаружилась в одной из двух навесных полок… Быт явно начинал налаживаться.
