скачать книгу бесплатно
На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж
Анна Бялко
Жизнь течет, как река, и в этом течении проходят дни, недели и вся жизнь. А за неделю можно так много успеть!
События нескольких недель определяют судьбу героини – она встретила любовь, в стране произошел переворот… И плавное течение превращается в бурный поток…
Анна Бялко
На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж.
В данной ремарке (и только в ней) я выступаю как собственно автор, а вовсе не как лирическая героиня – многие почему-то путают эти две мои ипостаси. Так вот, выступая как автор, и от его лица я хочу официально пояснить: любое сходство описанных выше персонажей с реально существующими людьми – случайно. Ну или почти случайно. Во всяком случае, не нарочно. Просто так получилось.
Хорошо, что чужие воспоминанья
вмешиваются в твои. Хорошо, что
некоторые из этих фигур тебе
кажутся посторонними. Их присутствие намекает
на другие событья, на другой вариант судьбы —
возможно, не лучший, но безусловно
тобою упущенный. Это освобождает -
не столько воображение, сколько память —
и надолго, если не навсегда. Узнать,
что тебя обманули, что совершенно
о тебе позабыли или – наоборот —
что тебя до сих пор ненавидят – крайне
неприятно. Но воображать себя
центром даже невзрачного мирозданья
непристойно и невыносимо.
И. Бродский
Часть первая
Купить сапоги
А жизнь такова, какова она есть, и больше – никакова…
Народная мудрость
1990
ПОНЕДЕЛЬНИК, 19 ноября
Утро. Мохнатая рыжая лапа нахально скребет подушку возле моего носа. Страшный сон? Ночной кошмар? Все гораздо хуже – это суровая реальность. И не нужно открывать глаза, чтобы понять, какая именно. И так все ясно. Это моя собака. Порода – коккер-спаниель, цвет – рыжий, кличка – Долина, Долли, Поганка-поди-сюда и еще что-нибудь погрубее, в зависимости от обстоятельств. Мерзавка (кличка текущего момента) требует внимания вообще и утренней прогулки в частности. Реальность неотвратима, как паровоз. Остается последнее средство. Может быть, если не открывать глаза и как следует, изо всех сил притвориться, что я сплю, меня тут нету, это не я… Но нет, не тут-то было. Поскребывание возле носа только усиливается, мало того – гадкая тварь начинает скулить. Если сейчас не сдаться, через две секунды она начнет возмущенно лаять. Плавали, знаем. Ладно, все равно вставать. Открываю глаза под победный собачий визг. На часах без двадцати семь. И какого черта я каждый вечер завожу будильник, все равно собака будит меня за десять минут до звонка с упорством, достойным лучшего применения.
С трудом отрываю голову от подушки и принимаю сидячее положение. «Если вы сели, значит, наполовину встали», – учил нас когда-то командир в стройотряде, подымая в пять утра на сельхозработы. Спускаю ноги на пол – на них тут же с радостным лаем кидается собака, норовя укусить за пятку. Это у нее такая утренняя игра.
Отбив атаку на свои ноги, нашариваю тапки и плетусь в ванную. Лучшим средством проснуться для меня всегда был очень-очень горячий душ. Мерзкая псина скребется и верещит под дверью, сейчас Костьку разбудит, приходится впустить ее внутрь. Она тут же залезает передними лапами на край ванной, свешивая длинные лохматые уши внутрь, и, страшно довольная, начинает ловить языком струйки воды. И вот так у нас начинается каждое доброе утро.
Впрочем, сегодняшнее утро не кажется таким уж добрым. Когда, уже умывшись и проснувшись до полного раскрытия глаз, я подхожу в халате к кухонному окну, глазам моим открывается донельзя унылый пейзаж: панельный дом напротив, пара чахлых деревцов (или деревец?), помойка – и все это ровного серого цвета в сплошной мути медленно падающего полуснега-полудождя. Конец ноября, чего бы ты хотела в это время года в данной географической точке?
Сам пейзаж-то, собственно, ладно, я его каждый день наблюдаю, по солнышку он даже ничего, хоть, конечно, и не тихий центр, но можно было за год привыкнуть, но вот погода все-таки… Исключительно располагает к прогулке.
Впрочем, во всем есть свои плюсы. В такое дризло в семь утра заведомо на улице пусто, значит, можно надеть плащ прямо на халат и не возиться с переодеванием.
Так, ноги в резиновые боты, зонтик, поводок, платок на голову, пошли, что ли, псина. Видок у меня, наверное, тот еще… Ну и наплевать, кому надо – пусть любуются.
Собака, вырвавшись из подъезда, на крейсерской скорости рвет за угол – в помойку, ясное дело. Нажрется сейчас всякой дряни, будто дома ее не кормят. Догоняю, кричу. Паршивка смотрит на меня невинными глазами и, как ни в чем не бывало, сворачивает на привычный маршрут.
На самом деле, хотя в это, может быть, и трудно поверить, я люблю свои утренние прогулки с собакой, особенно если не надо спешить и в запасе имеется лишних десять минут. Они обычно бывают, ведь несмотря ни на что я все равно встаю раньше необходимого. Просто не люблю пороть горячку, а еще больше – опаздывать. А утренний променад отлично взбадривает, да и мысли на воздухе просыпаются быстрее.
Мы идем вокруг дома. Этот путь я могу пройти с закрытыми глазами – столько раз он хожен мною в компании собаки, или ребенка, или их обоих. До боли знакомые кусты, стоящие машины, бордюры, гаражи-»ракушки», скамейки, пятна размытой глины на газонах и клочья чахлой травы, а также мусор и собачье дерьмо настолько неизменны в своем существовании, что…
Ой, мама, а время-то идет… Бегом домой, вдруг Костька проснулся там и ревет, пока я здесь разглагольствую сама с собой. Чего, главное, философствовать, толку с этого…
Нет, слава Богу, пока спит. Так, быстро, ставлю кастрюлю на плиту – варю вермишель с сыром. Сыра, кажется, небольшой кусок еще оставался. Последний. Вот съедим – придется потом долго и мучительно добывать новый. Чайник кипит – в темпе завариваю овсянку, кормлю собаку, и уже надо идти будить малыша.
Начинаю тормошить его, он такой хороший – еще сонный, теплый, в голубой пижамке в горошек, смешно зарывается под подушку и недовольно урчит. Жалко до ужаса, но время поджимает, выкапываю беднягу и начинаю одевать.
Сегодня у нас понедельник, значит, придет Димка, мой бывший муж, и Костьку никуда тащить не надо. Обед я вчера приготовила, нужно только одежки гуляльные собрать и разложить на видном месте, а то опять, как в прошлый раз, уйдут без шапки. Впрочем, какое уж гуляние по такой погоде.
Так, ребенок одет, завтрак готов, сажаю Костьку за стол, а сама бегу одеваться на выход. Димка всегда приходит в последнюю минуту, и это страшно действует мне на нервы, потому что никогда нельзя быть уверенной, что он придет вообще. Пока такого вроде не случалось, но с моим бывшим мужем никогда не знаешь, что тебя ожидает даже в самом ближайшем будущем.
Тем временем Костька съел вермишель. Наливаю чай и свой пью стоя, глядя в окно – не идет ли Димка. Наверное, я и вправду психопатка, ведь по большому счету без разницы, приду я в редакцию пятью минутами позже или раньше, я все равно там первая и все следующие полдня единственная, разве что автор какой вдруг забредет.
О, вот Димка появился в конце дорожки, слава Богу, и даже почти вовремя, можно будет объяснить ему, что где, не на бегу, а подробно. Всегда так неспокойно оставлять малыша с кем-то другим, хотя при моей суетной жизни это просто смешно. Хорошо еще, что не с чужими людьми оставляю, все-таки папа-бабушка-тетка – это вам не нянька в детском саду.
Бывший муж появляется в дверях (а ключ надо бы все же забрать у него), и после здорованья с Костькой, моих суетливых указаний и его суровых напутствий вроде: «Ася, я должен уйти ровно в шесть», – а я в шесть только работать заканчиваю, ну да не объясняться же сейчас, только хуже, да и некогда уже, – я хватаю пальто, сумку, не глядя сую ноги в туфли и вылетаю за дверь.
Интересно, почему даже после пяти минут общения с бывшим мужем я чувствую себя на всю жизнь виноватой? И в чем, собственно? Непонятно, но на душе уныло. Погода, впрочем, тоже не способствует радужному настроению, хорошо хоть до метро близко.
Процесс посадки в метро в час пик требует внимания и сосредоточенности, зато потом, удобно притиснувшись – повезло – к задней стенке вагона, можно на двадцать минут расслабиться и подумать о будущем.
Сегодня ребенок пристроен, завтра я сама дома, про среду мама что-то говорила, вот бы она еще и на четверг согласилась, можно было бы сходить в ФИАН[1 - ФИАН – Физический институт Академии наук], поделать свой диплом, а то на меня и так уже там косятся, что редко бываю. Это правда, хотя все нужные измерения я сделала еще летом, а чтобы обработать их на компьютере, таскаться в лабораторию необязательно, я это и в редакции могу отлично делать. Еще начальству бы все это объяснить… Ладно, про начальство потом, сейчас расписание на неделю. Что там осталось-то? Пятница, пятница… На три дня мать Костьку точно не возьмет, может, к ней – на четверг и пятницу, а в среду тогда как? Отвезти к тете Тане?
Димку на два дня в неделю тоже не упросить, лучше и не пытаться, разве к Тате, к свекрови, попробовать пристроить… Это можно, но она свободна только в пятницу, и тогда оставит его у себя и на субботу, а мы и так с ребенком почти не видимся. А с другой стороны – таскать малыша к тетке в Кунцево, оттуда к маме в Отрадное, а сейчас грипп по Москве ходит… Короче, завтра – я, среда – тетя Таня или мама, четверг – мама (если согласится – ой!), пятница – или мама, или Тата (бывшая то есть свекровь), и звонить, таким образом, все равно надо всем троим. Ох, как же плохо жить без телефона, я спячу, честное слово, каждый звонок – проблема, никогда не знаешь, что тебя завтра ждет (или не ждет, соответственно).
Сначала позвоню маме, потом Тате, а тетя Таня вроде бы почти всегда свободна, ну в крайнем разе сама в четверг останусь дома, черт с ним, с ФИАНом, на той неделе схожу – там я всего два дня буду работать. Вот дьявольщина, еще же надо к метрологу в институт заехать, а она бывает только по вторникам, значит, завтра опять никак не смогу. Снова на той неделе что-то придется выкраивать. Ладно, до той еще дожить надо, пробирайся-ка лучше к двери, а то сомнут в толпе на пересадке. Сегодня я решаю ехать до работы с двумя пересадками на метро, так получается чуть быстрее, хотя и более противно. Если время позволяет, я выхожу из метро на «Октябрьской», не доезжая до «Ленинского проспекта», а там на троллейбусе до работы, до улицы Косыгина.
С работой мне, можно сказать, повезло. По знакомству удалось устроиться в редакцию крупного физического журнала. Он считается лучшим советским журналом в области физики, его вместе с приложениями издает Академия наук. Я, собственно, работаю в редакции одного из приложений. Должность моя гордо называется – младший редактор. В мои обязанности входит открывать редакцию, сидеть там с девяти утра до шести вечера, разбирать почту, отвечать на телефонные звонки и принимать статьи у приходящих авторов. Статьи я регистрирую в амбарной книге и готовлю к рассмотрению на редколлегии, раскладывая их по тематическим папкам для рецензентов. Редколлегия бывает раз в неделю (наш журнал выходит дважды в месяц), после нее надо печатать рецензии на принятые статьи и вежливые отказы авторам отклоненных, а потом рассылать все это по почте. Сейчас, пока не закончила институт и работаю на полставки, заниматься всеми этими увлекательными делами мне доводится через день, но с февраля, после защиты диплома, придется работать по-настоящему, то есть каждый день, то есть всегда.
Работа нехитрая, но место очень хорошее: и перспектива есть – через пару лет могу до старшего редактора дорасти, и зарплата неплохая – даже на полставки сто рублей. Вместе с институтской стипендией нам с Костькой на все хватает. А с февраля, опять же, будет двести – большие деньги.
В редакцию я все-таки опаздываю минут на пять – попала в толпу на второй пересадке, поэтому, еще возясь с ключом в двери, слышу, как орет телефон. Это, конечно, заведующая меня проверяет, пришла ли.
– Здрасьте, Дина Сергевна, да, уже пришла, да, все в порядке, никого пока не было, да. Хорошо, всего доброго.
Звонит она всегда аккуратно в девять (и не лень ведь, такую бы аккуратность да в мирных целях), хотя за полгода работы я ни разу не опоздала больше, чем на пять минут, и уж точно никого не подставила. Динина же пунктуальность исчерпывается утренней проверкой – сколько раз мне приходилось заговаривать зубы неожиданно нагрянувшему главному редактору: «Ну вот только что на две минуты вышла за фотографиями (рецензией, распечаткой), сейчас-сейчас подойдет», – а ее и на работе-то еще не было. Да черт с ней, она, наверное, не самое плохое начальство для небольшого бабского коллектива из пяти с половиной человек (половина – это я со своей полставкой). И просто счастье, что из всех пяти с половиной в этой комнате постоянно сидим только мы с Диной, остальные в соседней, там, где компьютеры, а Дины по полдня не бывает. Иногда и больше, но это уже как повезет, а полдня-то стабильно. За это время я в основном успеваю сделать текущие дела: разослать письма, напечатать, если нужно, рецензии, разобрать новую почту и пообщаться с авторами, которые почему-то имеют обыкновение приходить с утра. Так что, когда нет редколлегии, ей остается осмотреть все хозяйским взглядом, сделать мне указание (неважно, на что – для порядка) и спокойно пойти в соседнюю редакцию пить чай. У них там большое светское общество – десять человек, а начальница, наоборот, уходит рано.
Нет, вообще-то Дина неплохая тетка. Невредная. Даже за жизнь иногда милостиво со мной разговаривает. Личными проблемами делится. Фасоны свитеров обсуждает. Свитера у нее действительно потрясающие – все время новые и все красивые. Говорит, ей знакомая вяжет, у тойде хобби такое, но я почему-то не верю. А у меня проблем в личной жизни якобы нет. Муж, ребенок, собака, институт. Квартира своя, живем без родителей. Почему-то противно было рассказывать, что я разведена, слишком тогда еще было свежо. Замужем и замужем. И еще ребенок. И сразу никому неинтересно.
Забавно, что почти все редакционные дамы – что наши, что соседние – безмужни и бездетны. Просто как на подбор. Исключения – это я и Катя, одна из наборщиц на компьютере. Мы обе помоложе: мне двадцать три, Кате лет двадцать шесть, все остальные тетки – в районе сорока пяти плюс-минус. Замужем, может, кто и был, но детей нет ни у одной. Поэтому детско-семейные темы в разговорах не приветствуются.
Между прочим, чего ж я сижу? Пока можно, благо одна, надо скорей звонить про Костьку, а то сейчас все поуходят из дому, а потом Дина придет, при ней особенно не поговоришь, придется вечером бегать звонить из автомата – то еще удовольствие.
Результаты переговоров оказались вполне утешительны: мама неожиданно легко согласилась на четверг и пятницу. Даже не вспомнила, что я в четверг не работаю. Схожу наконец к научному руководителю, пусть порадуется. Более того, в среду вечером мама встречается с теткой и, если Костька будет там, сможет его забрать без моего участия. Значит, судьба малыша на эту неделю решена, отвезу его в Кунцево, причем лучше даже не в среду с утра, а завтра вечером. Все-таки два раза в день ему мотаться тяжко. А в пятницу после работы заберу от мамы. Надо постараться успеть сделать побольше за эти дни, раз уж так повезло.
Кому, впрочем, повезло? То еще везение, если вдуматься. Ребенок опять целую неделю будет болтаться по всей Москве, а в метро грипп. И даже если на этот раз обойдется, все равно радости мало. Ни дома, ни режима, сплошной балаган. И опять все добрые родственники будут объяснять мне, какой он хороший мальчик и как ему все это неполезно. И смотреть укоризненно. Можно подумать, я это все нарочно придумала.
Как будто и работа, и диплом служат мне исключительно для развлечения. Чтобы с ребенком не сидеть. А каким, интересно, образом мы с Костькой жили бы на шестьдесят пять рублей моей хоть и повышенной, но все равно стипендии? А если бы я трояк в сессию получила, их было бы вообще пятьдесят. В прошлом году, впрочем, нам приходилось обходиться только стипендией, я тогда еще не работала, так, крутилась от случая к случаю. Жить в принципе получалось, но, как в том анекдоте, хреновохреново. То подработаешь где-то, то удавалось перепродать что-нибудь – фарцануть, то еще что, а квартплата – тридцать четыре рубля семьдесят две копейки, и Костька маленький, его кормить надо нормально – мясо, фрукты-овощи, да и растет он быстро. Одежек детских, впрочем, в магазинах не купишь все равно, тут нас выручает свекровь, у нее подруга в Америке живет – присылает, поэтому Костька одет как картинка, даже жалко на улицу в этом ходить. Выбора, правда, нет.
Никаких алиментов с Димки я никогда не получала, даже и не подавала на них при разводе. Мы по-джентльменски договорились: будут деньги – он мне даст, а у него своя стипендия, аспирантская, девяносто, и он еще какое-то жилье снимает, это рублей пятьдесят, уж не меньше. Так я никаких денег от него пока и не видела. А просить мне не хочется, что я, своего ребенка не прокормлю?
Кстати, о прокорме, время к обеду, не вылезти ли пробежаться по окрестным магазинам… Может быть, удастся купить еды какой-нибудь, было бы неплохо. В магазинах что-то съедобное, кроме хлеба-молока, бывает только днем, после пяти вечера уже ничего не найти.
Вылазка увенчалась частичным успехом. В кулинарии, правда, азу кончилось как раз передо мной, а больше ничего там брать нельзя, в фарш они еще неизвестно, что кладут, да и гуляш какой-то сомнительный. Зато в нашей столовой были сосиски на второе, как раз дежурила тетя Маша, она добрая, в отличие от своей сменщицы, и продала мне тихонько полкило на вынос, хотя так делать не положено. Это большая удача, сосисок нигде не бывает, а если вдруг встретишь, то все равно очередь часа на два, мне в жизни столько не отстоять. Костька их любит, готовить их не надо, суну в морозилку, хватит на две недели, если самой не есть. Теперь добыть где-нибудь сметаны, и сыра бы неплохо, но это сегодня уже не успеть, сейчас Дина явится, так что завтра с Костькой пойдем с утра в поход в универсам.
Остаток рабочего дня проходит мирно и невыразительно. Около пяти начальница отбывает, очень здорово, я теперь тоже уйду пораньше, а проверить она не сможет, так как до шести домой не доберется. Ура, теперь хоть с Димкой не выяснять, почему опоздала. Определенно удачный день был, хоть и начался с плохой погоды.
А погода к вечеру ничуть не лучше. Опять полуснегполудождь, под ногами сплошные лужи, ноги тут же промокли. Надела, дура, с утра в спешке туфли, не успела подумать. И вообще надо переходить на зимнюю форму одежды, сейчас еще только заболеть не хватает.
Снова толпа в метро, набитый поезд, пересадка, опять набитый поезд, ура, впихнулась, теперь доеду, двадцать минут душной тесноты, все. Станция «Южная». Приехали. И времени всего-то шесть десять.
Я открываю дверь, и на меня тут же налетает детскособачий кричащий и тявкающий ком, собака тычется носом, Костька хватает за руку и что-то возбужденно быстро-быстро рассказывает, в суматохе удается разобрать только слова «коляска» и «украсть». Неужели коляску сперли – нет, вот она, стоит себе грязная-прегрязная посреди прихожей, и лужа под ней даже уже просохла. Из комнаты появляется Димка, мелкота переключается на него: «Папа, ну скажи ей!» Я раздеваюсь, мою руки, разбираю сумку и в процессе слушаю.
История следующая. Днем дождь поутих, решили пойти погулять. Собаку не взяли, Димка никогда ее не берет. Гулять одновременно с ребенком и с собакой – возни не оберешься, на такое только я способна. Зашли в соседний двор, он чище нашего, и там есть качели. Коляску оставили у входа во двор, Костька залез на эти качели, Димка читал себе что-то, стоя рядом, и вдруг Костя как закричит:
– Ой, коляска, коляска!
А там какой-то мужик, схватив нашу коляску в охапку, быстро-быстро идет к подъездам соседнего дома. Димка побежал за ним, тот бросил добычу, а сам удрал. Гулять после этого расхотелось, вернулись домой.
Костька страшно собой гордится, и есть чем – спас свой экипаж. Без коляски нам просто хоть пропадай, малыш далеко ходить не может, ему даже трех лет пока нет, а если еще в магазин пойти да купить там что-нибудь тяжелое, картошку вот, например? Так что коляске сильно достается – только она нас и спасает. Если бы ее сперли – беда. Другой теперь не купить, даже не говоря о деньгах. Нам эту-то в свое время достали по сильному блату. Главное, она такая заслуженная – и грязная, и детали местами отваливаются, – кто на нее польстился-то… И вообще, это же кем надо быть – коляску у ребенка украсть…
Под все эти обсуждения я успеваю сварить гречневую кашу, мы садимся ужинать, и Димка с нами. Мысль о том, что ровно в шесть надо непременно уходить, как-то незаметно его оставила. Мне не жалко, с ним даже веселее, но вот чего было мне утром на мозги-то капать?
Ужинаем, пьем чай, потом он начинает собираться и даже милостиво соглашается прогулять собаку, ему все равно, а мне лишний раз под дождь не выходить. Довольно грустно, что он уходит, ну куда ему идти под дождем, да и нам с Костькой опять одним оставаться… После развода наши отношения стали гораздо лучше, мы с интересом общаемся, ухитряясь не орать друг на друга после каждого второго слова, как было до того. Хотя если думать обо всем этом всерьез, я все-таки не стала бы начинать сначала, так что пусть уж лучше идет домой, или где он там себе живет…
Мы учились в институте в одной группе, поженились очень рано, в середине второго курса, как только по восемнадцать исполнилось. Будучи молодыми и глупыми, ссориться начали довольно быстро, а через два года родился Костька, жизнь стала сложнее, и ссоры переросли в непрерывную ругань. В худшие времена мы и десяти минут не могли поговорить спокойно, не срываясь на крик.
Отсидев год в академическом отпуске, я снова вышла учиться, а вскоре после этого мы уехали от свекрови, где жили, в эту квартиру. За все это время было наговорено столько взаимных гадостей, что и думать о мире было трудно. Даже в минуты затишья я все время ожидала начала очередного скандала… Казалось, что от постоянного напряжения я начинаю сходить с ума. В какой-то момент после очередной громкой ссоры я решила, что уж лучше нам жить врозь – нервы целее будут, и Костьке полезнее видеть папу с мамой по отдельности, но спокойных, чем вместе и в истерике. Поспорив со мной какое-то время, Димка снял у знакомых квартиру и переехал туда, а еще через год мы тихо развелись…
В квартиру кубарем врывается мокрая псина, мне удается перехватить ее на входе в комнату и загнать в ванную, где я вытираю ей лапы. Димка в это время уходит окончательно, не прощаясь, и мы остаемся с ребенком вдвоем (или втроем – если считать собаку).
Костька опять – в который уже раз – излагает историю спасения коляски, а потом мы договариваемся идти прибирать игрушки, которые валяются по всей квартире. В процессе приборки мы начинаем строить большой-большой дом из кубиков, потом рушим его, потом строим поезд и сажаем туда зверей. Вдруг Костька вспоминает, что он нашел сегодня новую – нечитанную еще – книжку, и мы идем читать ее в большой комнате на диване. Уборка игрушек снова отложена до лучших времен, хотя не только детская, но и моя комната уже основательно ими засорена.
В нашей квартире две комнаты, кухня и большая прихожая. В кухне, по негласной, но всеми признаваемой конвенции, я хозяйствую полноправно. Там категорически запрещается проводить детско-собачьи бои и устраивать свалки из игрушек, потому что я боюсь однажды споткнуться и опрокинуть на кого-нибудь горячую кастрюлю. В прихожей живет собака, тут лежит ее тюфячок, на который она уходит по команде «место». Одна комната, поменьше – Костькино царство, там стоят его кровать и большой одежный шкаф, а все остальное пространство застелено разными ковриками и отведено под детские игры. Как правило, оно бывает покрыто ровным слоем игрушек. Большая комната теперь моя, а раньше мы делили ее с Димкой. Она вытянута в длину, в ней стоят две кровати, которые днем служат диванами, большой книжный шкаф, письменный стол и моя дизайнерская гордость – стеллаж, разгораживающий комнату на две части: спальную и рабочую. Стеллаж этот мы с Димкой сперли когда-то, еще живя у свекрови, из тамошнего пункта охраны порядка. Там, правда, он работал книжным шкафом. Сперва мы тоже использовали его в этом качестве, но после переезда сюда я отодрала от шкафа заднюю стенку и поставила остальное не вдоль стены, а поперек комнаты. Мебели у нас вообще немного, вся она не новая и куплена в основном по комиссионкам. Но все необходимое есть, и еще остается много места для игр, возни и разбрасывания игрушек. Вообще-то я не приветствую все это в большой комнате, но, когда Костька остается с отцом, бастионы из кубиков почему-то возводятся и в ней тоже. В девять, когда я начну стелить малышу постель, я еще не раз споткнусь обо все эти кубики, поминая их незлым тихим словом.
Но вот Костька уложен, я ему рассказала предсонную сказку, принесла попить, зажгла ночник, подоткнула одеяло – весь строгий ритуал соблюден, дитя засыпает, а я наконец остаюсь сама с собой.
Меня ждет работа – должен же кто-то писать мой диплом. Кроме меня, увы, сделать это некому, так что я сажусь к столу, достаю свои тетради и листы и зарываюсь в них. Какая-то – к сожалению, не очень большая – часть уже написана, но до конца работы далеко, а время все идет, сдать диплом в учебную часть надо уже в середине декабря, защита должна состояться в конце января, а я еще даже не знаю наверняка, совпадают ли результаты эксперимента с теорией. Добиться этой истины от моего руководителя – задача не из легких, я почти месяц безрезультатно этим занимаюсь.
Сегодня, если удастся, закончу писать теоретическое обоснование нашей работы – та еще теория, ха-ха, я сама ее придумала, после того как шеф окончательно отказался дать хотя бы посмотреть на свою.
Около часа ночи я подымаю полуослепшие глазки, встряхиваюсь и плетусь стелить постель. А спустя десять минут, вернувшись из ванной, нахожу там собаку. Приходится гнать с позором. Нечего! Имею право спать одна в своей кровати, чем и буду заниматься ближайшие семь часов, если ничего не случится.
ВТОРНИК, 20 ноября
Сегодня никуда по делам идти не надо, самое оно – утром поспать. Но Костька почему-то просыпается рано, будит собаку (а может, это собака первая проснулась, кто их теперь разберет), оба они заявляются в мою комнату и залезают в мою кровать. Приоткрываю глаз, смотрю на часы – так и есть, без десяти семь. Проклятье! Закрываю глаз обратно, сую голову под подушку и сплю дальше изо всех сил. Непродолжительное время мелкотня сидит тихо, слегка только перепихиваясь за место у меня под мышкой, но скоро эта возня перерастает в драку на моей спине. Если кто думает, что собаки не умеют драться, так нет! Умеют. И лапы у них при этом когтистые. А спихнуть собаку с дивана одной ногой, не просыпаясь, очень трудно. Мне, например, никогда не удавалось, она сразу становится тяжелой-тяжелой и как будто прилипает к месту. Ребенок тут же радостно хихикает в ухо. Нет, ничего не попишешь, пора вставать.
Тащу Костьку одеваться, а псина в это время изо всех сил старается наступить мне на ноги. В душ они прутся со мной оба и опять устраивают драчку, пока я прихожу в себя под струей горячей воды.
Погода сегодня ничем не отличается от вчерашней, разве что соотношение дождя и снега слегка изменилось в пользу последнего. После долгих переговоров Костька отпускает меня одну погулять с собакой за дополнительную сосиску на завтрак. Ставлю на плиту полный чайник – как раз вскипит до моего прихода, быстро одеваюсь и выхожу.
Ввиду общей природной мерзости мы с собакой, не сговариваясь, пробегаем маршрут на рысях, но все равно успеваем обе промокнуть. Входя в квартиру, слышу, как на плите надрывается чайник, бегу на кухню, сбросив только сапоги, и, конечно, упускаю животное из виду. Оно, не теряя времени, прыгает на диван и начинает кататься по нему, вытирая спину. Слов у меня нет.
Бесполезно. Ладно хоть не на мою, еще не убранную, постель.
Варю Костьке сосиски, разогреваю вчерашнюю кашу, завариваю овсянку для собаки. Завтрак готов. На собаку я сердита, и Костька уговаривает меня простить негодяйку: «Ну, Ася, ну что тебе, ну будет диван еще чуть-чуть грязнее, какая разница, прости уж ее». Он зовет меня Асей с тех пор, как начал говорить, и мне это ужасно нравится, получается, что мы с ним общаемся как будто на равных. Да что как будто, так оно, в общем-то, и есть. Для своих неполных трех лет мой сын очень взрослый и рассудительный, он уже и читать умеет. Недавно в троллейбусе сердобольная бабуля посадила его к окошку, а он начал читать ей вслух вывески. Старушка чуть с сиденья не упала.
После завтрака быстренько мою посуду, в том же темпе убираю постели, а сама в это время думаю, стоит ли начинать уборку, или уж черт с ней. Ее ж если начать, как минимум час провозишься, а в магазин чем раньше придешь, тем больше шансов что-то купить. В конце концов я нахожу компромиссное решение – убираться, так и быть, не буду, лучше за это сегодня постираю. Стирки тоже полно набралось.
Замачиваю в ванне белье и начинаю собирать сумки в магазин. Так, большая сумка, в нее пакет, и еще пакет, и вот два постиранных висят (до чего ненавижу стирать полиэтиленовые пакетики, а куда деваться), и сумку поменьше, и бутылку для постного масла, и для нее еще отдельный пакетик, и корзинку для яиц. Яиц, я знаю, все равно не будет, они с лета в магазинах практически исчезли, летом в них кто-то обнаружил сальмонеллу, и яйца были объявлены вредным для населения продуктом. Их можно теперь найти на рынке по три рубля, и то только в субботу с утра. Месяц назад соседка тетя Нина втравила меня в яичную очередь в нашем универсаме, мы отдавились там, сменяя друг друга, три часа и урвали аж не по два (как положено по количеству визиток), а по три десятка девяностокопеечных яиц, но больше эти развлечения не для меня. Я эти яйца потом есть не могла, как вспомню про очередь, так тошнит. Впрочем, с тех пор яиц в магазине и не было.
Нет, не возьму корзинку, только тащить зря. А вот авоську еще возьму, мало ли, может чего замечательного укуплю. Кстати, чего вообще надо-то? Так, хлеб, молоко, понятно, и сметана, и сыр, и мясо, масла вроде было еще полпачки в морозилке, и… Да ладно, размечталась тут, сыру ей, чего будет, то и купим.
Одеваю Костьку в комбинезон, в процессе уговаривая его идти в магазин, а не гулять. Он, как любой мужик, терпеть этого дела не может, и, что касается нашего универсама, я его очень понимаю. А что поделаешь? Быстро собираюсь сама, надевая старое синее стеганое пальто из чего-то непромокаемого типа болоньи, – оно замызганное, но теплое, а в магазин в самый раз, толкаться там. На ноги, ничего не поделаешь, резиновые сапоги – не люблю я их, висят на ногах, как гири, да по такой погоде больше нечего.
Мы почти вышли, но тут собака подымает такой жалобный скулеж и вой, что я не выдерживаю и беру ее с собой. И ведь понимаю, что зря, что только мешаться будет, а все же… Надеваю ей ошейник с поводком, ладно, пошли.
Наш общий выход на улицу – это нечто. Тут основная трудность – катастрофическая нехватка рук. Одной я волоку коляску, другой Костьку и собаку, еще какой-то – сумки, а псина при этом скачет вокруг, опутывая всех поводком. Из подъезда ведут три тугие двери с замками, очередной рукой все их надо каким-то образом открывать, я проклинаю все, но чудом нам удается вырваться наружу.
Лучше б мы этого не делали. В лицо сразу ударяет снег с дождем (или дождь со снегом). Наш двор устроен таким образом, что в какую бы сторону ни повернуться, ветер дует всегда в лицо. Прямо чудо природы в стекле и бетоне, честное слово. Усаживаю в коляску малыша, надеваю и туго завязываю ему капюшон, подымаю у коляски крышу – вроде ничего, не должно продувать.
Запихиваю сумки под коляску, там внизу такая корзинка-поддон, я зову ее «багажник», цепляю поводок к колясочной ручке – все, двинули.
Дорога к универсаму лежит через большой, раскисший от дождей пустырь. Коляска тут же начинает скользить и застревать в мокрой глине, собака перемазалась как я не знаю что, да я и сама ничуть не лучше. Из нас всех только Костька сохранил нормальный вид и бодрость духа. Он, не переставая, засыпает меня вопросами обо всем, что видит по пути. Одно меня во всем этом радует – ветер в спину.
В универсаме, привязав собаку и коляску у входа (сильно надеясь, что уж на таких-то грязных никто не должен польститься), осматриваюсь и оцениваю обстановку. Так, в молочном отделе народа нет – значит, и покупать нечего, в бакалее стоят три человека, а вот около мясных прилавков клубится толпа. Стало быть, сегодня есть мясо.
Надо пойти, занять очередь, а потом разбираться со всем остальным. Встаем, занимаем. Мясо, по слухам, сегодня приличное, мне-то с моего места в хвосте совсем ничего не видно.
Процесс раздачи мяса населению происходит так: примерно раз в двадцать минут из глубин подсобных цехов медленно выплывает здоровенная бабища с тележкой. В тележке навалены куски мяса, обернутые наскоро в мокрый целлофан. Баба подходит к прилавку, который представляет собой металлический ящик грязно-серого цвета метра два длиной. По другую сторону прилавка стоит замершая в ожидании очередь. Четкими, отработанными движениями баба начинает швырять мясо в ящик. Очередь тут же превращается в толпу, люди устремляются за добычей, вокруг прилавка образуется гудящая куча мала, посреди которой в скользком пространстве ящика беспорядочно мелькают руки, куски мяса, обрывки целлофана. Первые счастливцы, прижав добычу к груди, выбираются из толпы, на их место к лотку рвутся новые. Все это сопровождается криками: «По два кило в одни руки!», «Я здесь занимала, пустите!», «Не пускайте его!», «Куда ж вы третий кусок-то берете?!», «Граждане, да дайте выйти», – и прочими в том же духе. Опорожнив тележку, продавщица вновь скрывается в проходе, лоток пустеет, очередь постепенно затихает и упорядочивается до следующего раза.
По моей оценке, нам с Костькой стоять примерно три итерации. Это час. При этом совершенно не факт, что достанется мясо, а не, например, кость, в этой давке разбираться некогда, схватил – и отваливай. Велю Костьке стоять смирно и караулить место, а сама иду вдоль очереди к началу посмотреть, как и чего, размышляя по пути, не плюнуть ли вообще на все это – мясо мясом, но ребенка жалко, да и себя как-то тоже.
Как раз когда я дохожу до прилавка, случается очередной выброс. Отступаю чуть в сторону, чтоб не затянуло в кучу. Вдруг из толпы около меня выдирается старушка в сбившемся набок платке, прижимающая к себе два куска мяса. Слегка отдышавшись, она осматривает добычу, выбирает кусок получше и прячет в сумку, а потом замирает на миг в растерянности, держа второй в руке. Известно, что больше двух килограммов мяса в кассе все равно не пробьют, а куски килограмма на полтора каждый. Меня внезапно осеняет, я шагаю к ней и негромко спрашиваю:
– Лишнего кусочка не будет?
Старушка с некоторым сожалением отдает мне кусок, подхватывает сумку и уходит.
