скачать книгу бесплатно
. Поэтому «этнизация» истории Великой Отечественной войны как одна из распространенных форм ее мифологизации представляется особенно опасной в таком многонациональном регионе, как Северный Кавказ.
Развитие зарубежной историографии проблемы имело определенную специфику, выражавшуюся уже в том, что она всегда была чрезвычайно неоднородна, многопланова и разнообразна, включала различные национальные исторические школы, подходы и направления. Наибольшее внимание рассматриваемой проблеме уделялось в историографии Германии, а также США и Великобритании, но ее отдельные аспекты затрагивали и исследователи Франции, Италии и других стран. Не отличались зарубежные историки и методологическим единством, присущим советским авторам. Тем не менее в становлении их системы представлений о войне можно выделить общие тенденции.
Как и отечественная историческая наука, зарубежная историография испытывала определенное воздействие общественно-политических условий, особенно на этапе своего становления. Появившиеся непосредственно в военные годы первые публикации носили в основном публицистический, пропагандистский и прикладной характер, обобщая опыт борьбы и состояние вооруженных сил противоборствующих сторон. Работы, выходившие в Германии и союзных ей странах, отличались резкой враждебностью к СССР. Напротив, литература стран антигитлеровской коалиции, включая публикации американских, английских и других зарубежных корреспондентов и журналистов, находившихся в СССР во время войны, даже если и содержала критику отдельных аспектов советской действительности, признавала значительный вклад народов СССР, в том числе и Северного Кавказа, в дело достижение победы
. Исследователи уходили от «острых» вопросов истории региона
. Как правило, указанные работы опирались на личные впечатления самих авторов, уже опубликованную информацию и официальные документы.
После завершения боевых действий на развитии зарубежной историографии в полной мере сказалась холодная война. В условиях обострения отношений бывших союзников по антигитлеровской коалиции изучение опыта Второй мировой войны стало рассматриваться в качестве необходимого условия для эффективной подготовки собственных войск. С этой целью в США в 1946 г. была принята специальная программа германской военной истории, для реализации которой широко привлекались немецкие генералы и офицеры. К 1961 г. они подготовили более 2,5 тыс. «меморандумов» общим объемом свыше 200 тыс. машинописных страниц. Среди них: «Способы ведения боевых действий русскими во Второй мировой войне», «Обеспечение безопасности тыловых районов вермахта в России: советский второй фронт в тылу немецких войск», «Роль местности в русской кампании» – и другие материалы, изданные в качестве наставлений для американской армии
. В 1979 г. значительная часть данных материалов была издана под общим названием «Вторая мировая война. Германские военные разработки»
.
Подготовленные самими американскими, а также английскими и другими западными военными исследователями работы опирались преимущественно на немецкие документы, оказавшиеся после 1945 г. в США. Советские архивы для зарубежных исследователей оставались закрытыми, и они могли использовать только опубликованные советские источники, подвергавшиеся строгой цензуре. В результате не все сюжеты рассматриваемой проблемы получили в зарубежной историографии равномерное освещение.
В условиях холодной войны на Западе сформировалось несколько научных школ советологии, объединивших как европейских исследователей, так и российских эмигрантов. Так, научные центры в Мюнхене и Фрайбурге в ФРГ активно занимались исследованиями в области национальной политики в СССР, особенно на Кавказе
. Подобные исследования велись и в других странах
. Западные историки давали негативные оценки национальной политике советского правительства, акцентировали внимание на таких явлениях, как коллаборационизм граждан СССР в годы Великой Отечественной войны, антисоветское повстанческое движение, массовые репрессии и депортации части народов Северного Кавказа.
Важнейшей теоретической основой изучения советской истории в зарубежной историографии с 1950-х гг. стала концепция тоталитаризма, разработанная в трудах X. Арендт
, К. Фридриха и 3. Бжезинского
. Подчеркивая типологическое сходство советского и нацистского политических режимов, она в наибольшей степени отвечала политическому противостоянию западных стран с СССР того времени. Однако идеологическая «нагруженность» данной концепции, выражавшаяся в резкой критике сталинизма, приводила к формированию упрощенных и догматизированных представлений о характере советского общества.
В 1960—1970-х гг. в зарубежной историографии сформировалось ревизионистское направление, подвергшее критике прежние подходы к советской истории. К его сторонникам относились: в США – Дж. Хаф, А. Даллин, М. Левин, С. Коэн, Ш. Фитцпатрик, А. Рабинович; в Англии – группа историков из Бирмингема во главе с Р. Дэвисом; в Германии – специалисты по социальной и экономической истории Р. Лоренц, X. Хауман, Г. Мейер, Д. Гайер и другие авторы. Признавая диктаторский характер сталинского режима, они переносили главный упор в изучении на советское общество, стремясь объяснить происходившие в СССР процессы «снизу», как результат общественных отношений, а не «сверху», как привнесенные государством
. Данный подход позволил переосмыслить поведение и сознание советских граждан в годы Великой Отечественной войны, механизмы их адаптации к чрезвычайным условиям жизни, коллаборационизм и движение Сопротивления на оккупированной территории СССР.
«Бои за историю» стали еще одной формой холодной войны, и в советской историографии оценки западных историков, как правило, вызывали резкое неприятие. Оно выразилось в появлении особого жанра историографических исследований – «критики буржуазных фальсификаторов»
. В содержательном отношении критика располагалась в широком диапазоне: от упреков в методологической несостоятельности и творческом «бессилии» до прямых обвинений в «преднамеренном искажении» исторической правды с целью «реабилитации фашизма как социально-политического и идеологического явления»
. При этом главные разногласия с западными авторами касались трактовок советского общественного и политического строя, роли коммунистической партии, характера национальных отношений в стране и в регионе. Например, советские авторы упрекали западных историков в стремлении «принизить» роль всенародной борьбы в тылу врага, искажении ее характера, преувеличении масштаба поддержки оккупантов советскими гражданами.
Соответствующие разделы в обязательном порядке содержали историографические введения к диссертационным и, несколько реже, монографическим исследованиям советских историков. Несмотря на очевидную идеологическую ангажированность дискуссий, даже в такой форме изложение работ зарубежных историков имело определенное положительное значение, позволяя познакомиться с их содержанием, пусть и подвергаемым критике.
Только в условиях перехода к новому этапу в отечественной историографии появились работы, лишенные «критического» запала по отношению к положениям и выводам западных историков
. Более того, многие российские авторы, особенно на рубеже 1980—1990-х гг., отказавшись от прежних положений советской историографии, стали фактически повторять оценки зарубежных исследователей. Постепенно в историографии утвердились представления о необходимости тесного сотрудничества исследователей разных стран в изучении различных дискуссионных вопросов истории Второй мировой войны. В то же время события 1941–1945 гг. нередко становятся предметом новых «войн памяти», особенно острых на постсоветском пространстве, что во многом обусловлено процессами формирования новых национальных идентичностей.
В целом в отечественной и зарубежной историографии накоплен значительный опыт изучения истории горцев Северного Кавказа в годы Великой Отечественной войны. Данная проблема рассматривалась как в общих, так и в региональных исследованиях, включая десятки монографий, диссертаций и коллективных трудов, сотни статей и отдельных очерков. Развитие историографии сопровождалось постепенным расширением знаний о судьбе горцев Северного Кавказа в годы войны, увеличением числа исследователей и работ на данную тему, развитием источниковой базы и самого круга рассматриваемых вопросов.
В то же время в изучении истории автономий Северного Кавказа в годы Великой Отечественной войны остается много малоизученных аспектов. В историографии отсутствуют крупные обобщающие исследования по истории региональной системы управления в рассматриваемый период, социальных процессов и формированию этнического сознания горских народов Северного Кавказа. Остаются нераскрытыми отдельные направления в деятельности властных структур и общественных организаций, развитие ряда отраслей народного хозяйства, положение представителей отдельных социальных групп. В результате создание цельной обобщающей картины этнополитического, социально-экономического и культурного развития автономий Северного Кавказа, повседневной жизни населения в годы войны остается перспективной задачей, решение которой требует совместных усилий многих исследователей центра и региона.
Возможности советских историков в изучении данной проблемы были в значительной степени ограничены как внешними условиями развития исторической науки, так и ее внутренними обстоятельствами, связанными с господством догматизированной методологии, а также состоянием источниковой базы. Идеологические пристрастия оказывали свое воздействие и на оценки зарубежных историков, к тому же лишенных возможности работать в советских архивах.
Нынешняя методологическая ситуация предоставляет современным исследователям гораздо больше возможностей для изучения истории горцев Северного Кавказа в годы Великой Отечественной войны. Это связано и с расширением источниковой базы, и с общими изменениями в развитии науки, обновлением теоретико-методологических принципов и методов исследования, наконец, приходом нового поколения историков. Несмотря на сохраняющееся воздействие конъюнктуры, в науке сложилась более свободная атмосфера, позволяющая сосуществовать различным взглядам и дающая исследователю возможность чувствовать себя более самостоятельным в выборе авторской позиции. В данной связи обращает на себя внимание сближение позиций российских и зарубежных историков, как в области применяемых подходов, так в конкретных оценках рассматриваемой проблемы.
В то же время новые возможности реализованы пока еще далеко не в полном объеме. Нередко научная новизна выражается только во введении в научный оборот новых архивных источников. Между тем дальнейшая разработка проблемы тесно связана не только с увеличением общего количества исторической информации, но и с углублением ее анализа, совершенствованием научной методологии и используемой терминологии, а также решением других исследовательских задач.
2
Изучение участия горцев в боевых действиях на фронтах войны
Участию горцев Северного Кавказа в боевых действиях в период Великой Отечественной войны в составе частей Красной армии посвящено большое количество работ различного жанра. Наибольшее внимание исследователей привлекали такие вопросы, как масштаб и формы мобилизации и добровольного ухода жителей на фронт, их подвиги, численность награжденных и погибших, история вооруженных формирований, созданных в данном регионе. Часть указанных вопросов разрабатывалась в профессиональной историографии, изучение других длительное время оставалось уделом публицистики, научно-популярных и краеведческих работ.
Литература на данную тему стала выходить уже в военные годы. Брошюры и статьи в центральных и местных периодических изданиях, написанные партийными, советскими и комсомольскими работниками, писателями и журналистами, показывали героизм представителей различных народов региона на фронте, освещали вклад населения республик и областей в общее дело разгрома врага
. Например, широко пропагандировались боевые подвиги пулеметчика чеченца Ханпаши Нурадилова, которому в 1943 г. посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза
. Особое внимание уделялось самоотверженности и героизму, проявленным жителями региона в ходе битвы за Кавказ, патриотическим традициям населявших его народов
.
Однако после депортации части народов Северного Кавказа упоминания о боевых заслугах их представителей на различных фронтах Великой Отечественной войны исчезли из средств массовой информации. К тому же, обращаясь к судьбе отдельных героев и обстоятельствам совершенных ими подвигов, авторы из-за отсутствия необходимой информации, а также по цензурным или пропагандистским соображениям далеко не всегда могли раскрыть все подробности, а в некоторых случаях прямо искажали картину событий, закладывая основы последующей мифологизации истории Великой Отечественной войны.
После войны рассматриваемые вопросы получили отражение в первых диссертационных исследованиях и статьях, посвященных истории отдельных краев, республик, областей, городов, их партийных и комсомольских организаций в военное время. В послевоенное десятилетие вышли также специальные очерки и сборники статей о подвигах жителей Северного Кавказа
. При этом в историографии послевоенного периода по-прежнему почти не упоминался вклад в Победу репрессированных чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев.
Только в период «оттепели» в условиях начавшейся реабилитации стало возможным писать о подвигах представителей депортированных народов на фронте. Д.А. Напсо, С.З. Лайпанов, В.А. Нежинский описывали подвиги жителей Карачаево-Черкесии в годы войны
. Участию чеченцев и ингушей в боевых действиях были посвящены научно-популярные очерки З.К. Джамбулатовой, написанные в основном на материалах печати военных лет, что обусловило определенные неточности
. В частности, характеризуя боевой путь отдельного Чечено-Ингушского кавалерийского дивизиона, автор определила его численность в 1,8 тыс. чеченцев и ингушей, что вызывает обоснованные сомнения современных исследователей
.
Участие в боях жителей Северного Кавказа нашло также отражение в очерках истории отдельных частей и соединений, сформированных или пополнявшихся в данном регионе
. Многочисленные публикации были призваны раскрыть героизм советских солдат и командиров
. Г.П. Иванов, A.A. Тедтоев, В.И. Черный и другие авторы охарактеризовали военно-организаторскую и политическую работу партийных организаций региона
. О жителях региона – участниках войны упоминалось в обобщающих трудах по истории северокавказских автономий, их партийных и комсомольских организаций. Немало внимания исследователи уделяли мобилизации и добровольному уходу на фронт горцев Северного Кавказа, особенно коммунистов и комсомольцев. Мотивы добровольного ухода на фронт, причины массового героизма исследователи объясняли исключительно патриотическими чувствами советских людей, их преданностью советскому строю и своей Родине.
При характеристике данных сюжетов в советских исследованиях этого периода встречалось немало «фигур умолчания». Так, характеризуя призывные мероприятия жителей Чечено-Ингушской АССР в ряды Красной армии, З.М. Аликберов, не называя причин прекращения мобилизации, привел их просьбу в сентябре 1942 г. разрешить ее на добровольной основе
. В результате непонятным выглядело обращение командования Закавказского фронта к Чечено-Ингушской партийной организации с просьбой разрешить повторный добровольный призыв жителей республики.
Существенное значение отводилось установлению общего количества жителей автономных республик и областей, награжденных орденами и медалями СССР, прежде всего удостоенных высшей государственной награды страны – звания Героя Советского Союза. Так, число жителей Карачаево-Черкесии – Героев Советского Союза в работе по истории Северо-Кавказского военного округа определялось в 13 чел.
, в обобщающем труде по истории Карачаево-Черкесии – 14 чел.
, в статье М.А. Боташева – 15 чел.
В обобщающем труде по истории Адыгеи было указано, что в Адыгее насчитывалось 25 Героев Советского Союза
. В то же время в сборнике «Золотые Звезды Адыгеи» описывались судьбы 41 Героя Советского Союза, а также 14 полных кавалеров ордена Славы
.
Приводимые в различных работах данные свидетельствуют о своеобразной «двойной арифметике» в подсчетах, отражающей стремление максимально учесть всех награжденных лиц, так или иначе связанных с регионом. Например, в автономных областях и республиках в списки героев нередко включались представители титульных этносов, проживавшие или призывавшиеся на фронт за пределами национальных образований. Имена жителей, призванных из одного национально-государственного образования, а после войны проживавших в другом, учитывались в списках, составленных в обоих регионах.
Широкий круг работ был посвящен фронтовым подвигам жителей автономий Северного Кавказа
, особенно Героев Советского Союза и полных кавалеров ордена Славы
. В новых изданиях содержались дополнительные сведения о подвигах, уточнялось количество награжденных, приводились новые имена. Основой указанных работ, как правило, служили боевые донесения и наградные листы, свидетельства очевидцев, а также материалы периодической печати.
В то же время в описание судеб отдельных героев войны порой привносились вымышленные детали, что можно проследить на примере освещения подвига младшего политрука Х.Б. Андрухаева. 8 ноября 1941 г. в оборонительном бою возле украинского села Дьякова после гибели командира, несмотря на ранение, он принял командование стрелковой ротой 733-го стрелкового полка. Прикрывая отход бойцов, подорвал себя и окружавших его врагов гранатой. 27 марта 1942 г. Х.Б. Андрухаеву посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. На следующий день в «Правде» появилась статья, рассказывавшая о подвиге героя
.
Впоследствии в изложении данных событий стали появляться и исчезать дополнительные подробности, которых не было в первоначальном описании. В частности, выяснилось, что на позиции роты Андрухаева наступал отборный батальон немецкой пехоты из дивизии СС «Викинг» при поддержке артиллерийского огня и вражеской авиации – «Юнкерсов»
. В опубликованном после войны очерке говорилось, что «все товарищи Андрухаева погибли»
. В последующих описаниях раненый политрук под угрозой окружения приказывал своим бойцам оставить позицию, а сам оставался прикрывать их отход
.
Встречаются разночтения и при изложении последних слов героя. Согласно наградным материалам, положенным в основу первых описаний, Андрухаев подорвал себя и окружавших его немецких солдат с возгласом: «Возьмите, гады!»
Однако эта фраза, видимо, показалась недостаточно корректно звучавшей в устах героя, и позже появились другие слова, несколько отличавшиеся от прежних: «Фашисты устремились к окопу на высоте, чтобы взять раненого политрука живым. «Рус, сдавайс!» – орали они, окружая его. Андрухаев поднялся во весь рост, подпустил к себе гитлеровцев и, крикнув в ответ: «Русские не сдаются!» – подорвал врагов и себя последней гранатой»
. Именно это описание использовалось в большинстве работ, рассказывавших о подвиге героя, как наиболее соответствовавшее официальной идеологии. Источник происхождения данной фразы, вопрос о котором неизбежно возникал у многих читателей, связывался с использованием материалов допросов попавшего в плен немецкого офицера
.
В описаниях конца 1970-х – начала 1980-х гг. появился еще один фрагмент, связавший судьбу Х.Б. Андрухаева с Л.И. Брежневым, являвшимся в момент рассматриваемых событий заместителем начальника политуправления Южного фронта: после боя тому «принесли листки в рыжих пятнах крови с обгоревшей фотографией – все, что осталось от партийного билета политрука Хусена Андрухаева. Держа в руках эти листочки, Леонид Ильич сказал стоявшему рядом командиру дивизии:
– На советской земле Хусен был хозяином, и не мог он ответить немцам иначе, как «русские не сдаются…»
.
Дополнительные детали и подробности стали результатом последующей литературной обработки, предпринятой с целью усилить воздействие на читателей совершенного подвига. Враг приобретал в новых описаниях все более опасный и жестокий характер, герой жертвовал собой ради спасения товарищей, бойцы отступали по полученному свыше приказу. Вполне вероятно, что события именно так и происходили, но сам процесс реконструкции представлений о подвиге героя достаточно типичен, позволяя говорить о тенденциях мифологизации образов реальных участников войны. Появление же фрагмента, связанного с Л.И. Брежневым, было прямо продиктовано конъюнктурными обстоятельствами, и после ухода из жизни в 1982 г. генерального секретаря ЦК КПСС он исчез из последующих описаний. Вышесказанное не ставит под сомнение значение подвига Х.Б. Андрухаева, а лишь иллюстрирует особенности формирования стереотипных образов и символов Великой Отечественной войны.
Немало специальных исторических работ и популярных очерков рассказывало о создании и боевом пути частей и соединений, созданных в автономиях Северного Кавказа в годы Великой Отечественной войны. Среди них – 115-я Кабардино-Балкарская кавалерийская дивизия, 114-я Чечено-Ингушская кавалерийская дивизия, другие части и соединения
. Данные работы мало различались в содержательном отношении, авторы описывали боевые действия, рассказывали об оказываемой им помощи населением республик и областей. Неизменно подчеркивалась роль партийных организаций в создании и боевых успехах национальных формирований, которые иногда преувеличивались.
Представляет определенный интерес работа А.П. Артемьева, который впервые провел сравнительно-статистическое исследование участия народов СССР в Великой Отечественной войне. Он сумел выявить дисбаланс в количественных показателях, отражающих вклад различных народов в дело Победы, оставшийся, впрочем, без комментариев с его стороны
. В целом же советские историки стремились доказать наличие «братского боевого союза народов СССР», их помощь и взаимовыручку, уходя от спорных моментов рассматриваемой проблемы
.
В последние два десятилетия вышло немало новых работ об участии горцев Северного Кавказа в Великой Отечественной войне в русле советской историографической традиции
. Авторы стремятся показать духовную силу и самоотверженность, мужество и героизм участников войны, прославляя их подвиги. Широко публикуются и работы о сформированных в автономиях Северного Кавказа воинских частях и соединениях. Многие историки расценивают их создание как проявление патриотизма горцев Северного Кавказа, дружбы и единства народов СССР в совместной защите «социалистического Отечества»
.
Показательны публикации писателя Х.Д. Ошаева, который на протяжении многих лет собирал материал о чеченцах и ингушах, защищавших Брестскую крепость. На основании данных райвоенкоматов, сельсоветов, где имелись военно-учетные столы, свидетельств участников войны, сохранившихся у родственников писем и фотографий, он составил список в 275 выходцев из Чечено-Ингушской АССР, участвовавших в обороне Брестской крепости. Однако в советское время публиковать эти сведения ему не разрешалось, и книга вышла уже после смерти автора
. Х.Д. Ошаев также обратился к участию чеченцев в боевых действиях и на других фронтах. Согласно его подсчетам, всего в Великой Отечественной войне принимало участие 27,5 тыс. чеченцев и ингушей. При этом он сам считал данную цифру неполной
. Современные исследователи считают, что общее количество участников войны – чеченцев и ингушей – составляло до 40 тыс. чел.
Важными шагами в дальнейшей разработке данного вопроса стала публикация обобщающих работ, рассказывающих о вкладе репрессированных народов, в том числе и северокавказских горцев, в Победу в Великой Отечественной войне. Ценность данных работ заключается именно в том, что в них «под одной обложкой» собраны и опубликованы материалы по истории участия в войне тех народов страны, чьи автономии были ликвидированы, а сами они депортированы
.
Находят свое отражение в современной историографии и негативные последствия мобилизации для хозяйственного развития региона. Исследователи указывают, что перераспределение людских ресурсов в интересах фронта привело к значительному сокращению городского и сельского трудоспособного населения на Северном Кавказе, обострило проблему трудовых ресурсов. В последние годы появились работы, в которых показаны ошибки при проведении мобилизации в северокавказских автономиях, приведены данные о дезертирстве из рядов Красной армии.
В данной связи вызывает несомненный интерес исследование А.Ю. Безугольного, проанализировавшего на основе рассекреченных военных документов вопросы участия народов Кавказа в Великой Отечественной войне в контексте национальной политики Советского государства. В центре внимания исследователя – людские ресурсы региона в начальный период войны. Автор приводит данные о приостановке и отмене призыва представителей всех северокавказских и закавказских народов в 1942–1943 гг., показывает сложности создания, подготовки и боевого пути национальных частей. Проведенный анализ позволил утверждать, что описания героического пути отдельных жителей региона и национальных формирований нередко содержат преувеличения, создавая основу для мифотворчества
.
В то же время ряд северокавказских историков подозревает местные органы власти в намеренных просчетах при проведении мобилизации. В частности, авторы нового обобщающего труда по истории Чечни пишут о том, что «примеров глубокого осознания большинством населения Чечено-Ингушетии своего патриотического долга перед Отечеством в годы войны было немало. Людей, желающих с оружием в руках бороться с фашизмом, в республике было очень много»
. Поэтому они полагают, что «военными органами ЧИ АССР умышленно допускались злостные перегибы при проведении военно-мобилизационной работы», считая, что этим специально закладывались основания для последующих репрессий против народа. В данной связи резкой критике подвергается и расформирование в начале 1942 г. 114-й национальной кавалерийской дивизии
.
Сложившееся почитание северокавказских частей как символа национального вклада в дело борьбы с фашизмом отодвигает на второй план особенности их сложной и неоднозначной истории, в которой, как в зеркале, отражаются повороты национальной политики периода Beликой Отечественной войны. Исследователи не задаются вопросами о том, почему судьба большинства подобных частей была очень короткой, почему первоначальные планы национального военного строительства уже через несколько месяцев после их принятия были резко сокращены, а затем и свернуты. Единственная в современной историографии обобщающая монография В.Е. Иванова, охватывающая историю создания и применения национальных формирований РККА, выполнена на основе традиционных принципов и недостаточной источниковой базе
.
В зарубежной исторической науке участию горцев Северного Кавказа в боевых действиях в годы Великой Отечественной войны не было посвящено специальных исследований. Главной причиной этого являлось отсутствие необходимых источников. Однако немало ценных сведений по истории сражений на Северном Кавказе приводится в работах, посвященных истории 3-го танкового корпуса, 3-й и 13-й танковых, 1-й горно-пехотной, 111-й пехотной дивизий и других воинских соединений Третьего рейха
, битве за Кавказ, и других исследованиях
. Здесь содержится немало ценных наблюдений немецких историков и участников войны о Красной армии в целом и ее соединениях, сформированных на Северном Кавказе. В СССР указанные работы находились в спецхранах и стали доступны специалистам только в последние годы.
При этом на Западе оценки боевых качеств советских войск нередко диаметрально противоположны тем, которые содержатся в отечественных трудах. Успехи частей и соединений вермахта доказываются при помощи сравнений потерь – их и противостоявших им советских частей, данных о количестве красноармейцев, захваченных в плен или добровольно перешедших на сторону противника. Нередко немецкие авторы подчеркивают национальность советских военнопленных, чтобы доказать разобщенность Красной армии по национальному признаку. Однако современные исследователи справедливо указывают на необходимость учитывать при обращении к указанным трудам устойчивую традицию военных всего мира использовать принцип «не жалей врага – пиши больше», то есть завышать потери противника и преуменьшать собственные
.
В целом проблема участия в боевых действиях горцев Северного Кавказа в годы Великой Отечественной войны в советской, постсоветской и зарубежной историографии всегда была сильно политизирована, что обуславливает необходимость ее дальнейшей разработки на основе рассекреченных материалов и новых подходов. Одним из перспективных направлений в изучении рассматриваемой проблемы является осмысление вопросов эмоционально-психологического состояния, повседневной жизни и стратегий выживания на фронте горцев Северного Кавказа, которое может быть достигнуто на основе новой источниковой базы. Сохраняет свое научное и моральное значение установление судьбы всех участников войны – выходцев из данного региона, включая и тех, кто по-прежнему считается без вести пропавшим, и тех, кто находился в немецком плену. Работа в данном направлении требует не только координации усилий региональных исследователей и заинтересованных государственных и общественных организаций, но и установления более тесных контактов с зарубежными архивохранилищами и научными центрами, обладающими соответствующей информацией.
3
