скачать книгу бесплатно
И кого знали? Дядю Стёпу.
Он идёт из отделенья,
И какой-то пионер
Рот раскрыл от удивленья:
«Вот так ми-ли-ци-о-нер!»
А кругом дяди Стёпы шумящая детвора.
У Танюши дел немало,
У Танюши много дел:
Утром брату помогала,
Он с утра конфеты ел.
Ну а это? «Тра-та-та / Мы везём с собой кота…» Или –
Собачье сердце устроено так:
Полюбило – значит, навек.
Или опять про девочку Танюшу:
Перед сном сказала маме:
– Вы меня разденьте сами,
Я устала, не могу.
Я вам завтра помогу.
Классика!.. Я рос с этими стихами, детскими, которые сочиняли взрослые дяди и тёти. О них я тогда ничего не знал. А когда сам стал взрослым, то узнал и о многих написал: о Корнее Чуковском в книге «99 имён Серебряного века», об Инбер и Барто – в «Золотых перьях». А когда я познакомился с дневником Корнея Ивановича, то он стал моим любимым писателем из-за своей трудной судьбы и неистощимого юмора.
Как травили Корнея Чуковского! Надежда Крупская писала в «Правде» (1 февраля 1928 г.): «Я думаю „Крокодила“ нашим ребятам давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть».
Многие упрекали Чуковского, что он не затронул «ни одной советской темы, ни одна его книга не будит в ребёнке социальных чувств, коллективных устремлений… а восхваляет мещанство и кулацкое накопление…». Это про то, как муха шла по полю, «и муха денежку нашла»? Не годится детям знать про деньги: пережиток капитализма! Ещё досталось Тараканищу, из него критика вырезала целые куски, к примеру, такой:
И сказал ягуар:
Я теперь комиссар,
Комиссар, комиссар, комиссарище.
И прошу подчиняться, товарищи.
Становитесь, товарищи, в очередь…
О комиссарах так непочтительно, так и до вождей доберутся, – нет, так дело не пойдёт, Корней Иванович, уберите, или мы, цензоры, сами вырубим текст!.. И под корень пошли ещё «кузнечики-газетчики», которые «что с утра и до утра / Голосят они „ура“».
Что сказать? Кретины! Власть всегда нагружала литературу идеологией и пропагандой и рассматривала ребёнка как будущий винтик в государственной машине.
По своему малолетству многого тогда я не знал. И что Агния Бар-то – это в книгах, а на самом деле она – Гетель Лейбовна Волова, и что у неё была непростая судьба, и что её сын, 18-летний Эдгар, был сбит машиной в Лаврушинском переулке, около писательского дома, в 45-м за несколько дней до окончания войны… А Вера Инбер – страшное дело! – была племянницей Льва Троцкого, и тоже много хлебнула эта «хрупкая попутчица социализма». Она пыталась идти в ногу с комсомольскими поэтами, но у неё это плохо получалось. А ещё антисемитизм… Обо всём этом я узнал уже взрослым дядей…
За детскими стихами в школе пришла русская классика: Пушкин, Лермонтов, Некрасов… А потом мне подвернулся сборник «Чётки» Анны Ахматовой, и я целиком переключился на Серебряный век. Упивался строками с серебристым отливом тоски и печали: Блок, Бальмонт, Брюсов и т. д. (смотрите книгу «99 имён Серебряного века»). А в какой-то момент пришёл черёд обэриутам – Даниилу Хармсу и его компании. Один из этой компании – «Кондуктор чисел» Николай Олейников (1898–1942) погиб в 1937 году как «враг народа», а в документах указали: в 1942-м от тифа. Мало убили, так ещё и врали! И остались в живых только стихи:
Жареная рыбка,
Дорогой карась,
Где ж ваша улыбка,
Что была вчерась?..
На этом обрываю неполный рассказик о детской поэзии и перехожу к внешним делам, к международному положению, сложившемуся в 1940 году. (30 декабря 2018 г.)
Два диктатора, Гитлер и Сталин, кроили Европу на свой лад. 10 мая, узнав о нападении Гитлера на Голландию, Бельгию и Люксембург, Вячеслав Молотов выразил уверенность в успехе Германии. А в начале августа СССР аннексировал Литву, Латвию и Эстонию, превратив их в советские социалистические республики. В ноябре Молотов ведёт переговоры в Берлине с Гитлером. С 1939-го по 1940-й общий объём советского экспорта в Германский рейх возрос с 61,6 до 738,5 млн рублей. Укрепляли мощь врага?.. А 18 декабря была принята директива № 216 об операции «Барбаросса» (о внезапном нападении на СССР). А если верить книге Суворова, то Сталин активно готовился к нападению на фашистскую Германию, только степень готовности оказалась разной…
Удалось Сталину наконец-то ликвидировать давнего главного соперника за ленинское наследие Льва Троцкого. Его убил наймит Меркадер ударом ледоруба по голове. 21 августа Льва Давидовича не стало. Следует вспомнить и расправу в июле 1937 года с верхушкой Красной армии, обвинённой якобы в заговоре против Сталина. Были расстреляны 3 маршала, 8 адмиралов, 14 командармов и тысячи офицеров. Я помню учебник истории с портретами Тухачевского, Якира, Уборевича и других высших чинов с выколотыми глазами (выкалывали глаза учителя или кто?..). Но это уже совсем иная тема.
Лично для меня 1940 год ещё знаковый из-за рождения двух близких мне людей.
24 мая родился Иосиф Бродский в Ленинграде. 1 августа в Москве – Анна Харашвили. Щекастик, команданте Ще. Закончила филологический факультет МГУ. 3 ноября 1967 года вступила в брак с Юрием Безелянским. Жена, хозяйка, помощница, муза, журналистка, соавтор и автор своих нескольких книг. Все остальные подробности – по дневникам Ю.Б.
Ну а Бродский! Первый купленный сборничек в мягкой обложке «Назидание» (1990) сразу очаровал и сделал меня поклонником этого поэта.
Равенство, брат, исключает братство.
В этом следует разобраться…
Из «Письма римскому другу»:
Посылаю тебе, Постус, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жёстко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Всё интриги?
Всё интриги, вероятно, да обжорство…
Очень трудно ограничиться одной цитатой из Бродского, хочется ещё и ещё. Вот поздний сборник прекрасного Иосифа «Пейзаж с наводнением» (изд. «Ардис»). Начало «Ответа на анкету»:
По возрасту я мог бы быть уже
в правительстве. Но мне не по душе
а) столбики их цифр, б) их интриги,
в) габардиновые их вериги…
И раннее стихотворение: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку… / Запрись и забаррикадируйся / шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса».
Запрись. Сочиняй или читай Хронику жизни.
1941 год – Война, эвакуация
В сентябре я должен был пойти во 2-й класс, но война нарушила естественный ход событий. 22 июня 1941 года грянула, вспыхнула, развернулась, ошеломила война: гитлеровские полчища напали на Советский Союз.
Войну я встретил в 9 лет в подмосковной Фирсановке на даче у маминых знакомых. Меня срочно привезли домой, и первое впечатление от военной Москвы: ночное небо во время налётов вражеской авиации. Мятущиеся прожектора, гул самолётов, свист бомб, грохот разрывов. Было захватывающе интересно наблюдать за воздушными боями. Я залезал на крышу дома и наблюдал, но, правда, до тушения зажигалок дело не доходило.
Первое время мы с мамой провели в Арсентьевском переулке, в Замоскворечье, а потом перебрались на Волхонку, к родственникам – к Кузнецовым, и все вместе, как только объявляли воздушную тревогу, устремлялись в метро на станцию «Библиотека им. Ленина», в туннель и располагались на рельсах в ожидании окончания налёта. Сотни людей лежали, сидели и вздрагивали от страха. Кто-то пытался задремать, кто-то вёл тревожный разговор о том, что будет дальше. Многие верили в пропаганду о том, что «любимый город может спать спокойно, / И видеть сны, и зеленеть среди весны…».
Однако довоенная удаль и защищённость быстро испарились, и никто уже не распевал предвоенные звенящие песни:
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч, и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход, –
Будь сегодня к походу готов!..
Оказалось, что не готовы к походу на врага, и под напором фашистских армий сдавали город за городом. И вот уже враг у ворот Москвы…
А кто писал эти фальшивые бодряческие песни и марши с игрою мускулов и выпячиванием груди? О том, что «С нами Сталин родной, и железной рукой / Нас к победе ведёт Ворошилов!..»
Ни Ворошилов, ни прославленная конница Будённого не привели нас к победе. Победу ковал народ и совсем другие полководцы. Победа пришла через 4 года через тяжёлые поражения и миллионные потери людей.
Для меня, мальчишки, будущее скрывалось в сплошном тумане, и я в силу малого возраста не мог разобраться во всех причинах и следствиях разыгравшейся трагедии. И только потом, будучи взрослым и прочитав многие военные книги, я уяснил эти ужасные вопросы – что, как и почему?.. Но при этом меня особенно интересовали поэты и писатели, фанфаристы и барабанщики, трубадуры победоносной войны. Об одном таком мажоре, Василии Лебедеве-Кумаче, я написал в книге «Опасная профессия: писатель» (2013). Вот отрывок из книги:
В середине октября 1941 года Лебедеву-Кумачу позвонил Александр Фадеев и сказал: «Вы назначены начальником последнего эвакуационного эшелона писателей в Казань». По свидетельству родных, Василий Иванович закричал: «Я никуда из Москвы не поеду! Я мужчина, я могут держать в руках оружие!» Ещё один звонок из ЦК: объявлена всеобщая эвакуация. Значит, Москву сдают?! Лебедев-Кумач метался по квартире и говорил жене, не говорил, а почти кричал: «Как же так? Я же писал: „Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим“… Значит, я всё врал?! Ну как же я мог так врать? Как же?..» Лебедев-Кумач был буквально ошеломлён.
В воспоминаниях Юрия Нагибина написано, что на перроне Киевского вокзала он услышал, что Лебедев-Кумач сошёл с ума, срывал с груди ордена и клеймил позором вождей как предателей…
Жена поэта-песенника вспоминала, как он при отъезде увидел в газетном киоске портрет Сталина, глаза у него сделались белыми, и он заорал каким-то диким голосом: «Что же ты, сволочь усатая, Москву сдаёшь?!» К счастью, Лебедева-Кумача не арестовали, а направили на лечение в психиатрическую больницу. Там Лебедев-Кумач оклемался и вновь запел свои привычные патриотические песни:
Мы – храбрые люди,
Мы родину любим.
И жизнь мы готовы отдать за неё…
Вот такая была история с мажорным Кумачом… Ну, а возвращаясь к нашей семье: мама решила не эвакуироваться, а остаться в Москве, а меня отправить с дядей Шурой, который вместе со своим радиозаводом отправлялся на восток. С собою он взял младшую сестру Машу, двоих её маленьких детей и в придачу ещё одного племянника – меня. В таком составе мы отправились в эвакуацию.
Нас приютили где-то за Чистополем, рядом с Елабугой, где трагически рассчиталась с жизнью Марина Цветаева. Жили мы в каком-то небольшом поселении. Жили тяжело. Голод не голод, а было трудно. Пришлось мне коллекцию марок, которые я собирал перед войной, а там были редкие экземпляры Тасмании и Мадагаскара, обменять на картошку. Пришлось и поработать в колхозе за какие-то трудодни. А ещё выучился ездить на лошади и ругаться по-татарски. Ну и что-то ещё.
Главное, что запомнилось длинными и тёмными вечерами, как Маша развлекала свой детский сад. Пела она не народные русские песни, типа «Во поле берёзонька стояла…», а песни с лагерно-тюремным уклоном: «Таганка, все ночи, полные огня, / Таганка, зачем сгубила ты меня…»
Или вот такое душераздирающее:
По тундре, по железной дороге,
Где мчится курьерский
«Воркута – Ленинград»…
Ну и конечно, про неведомую Мурку: «Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая. / Здравствуй, моя Мурка, и прощай!..»
И я с жгучим интересом узнавал, что же такое натворила эта неведомая Мурка? Она «зашухарила всю нашу малину». Мне было жалко эту убитую Мурку, и даже больше, чем маршала Клима Ворошилова, который как-то бездарно сник в годы войны.
Когда я вернулся в Москву (отдельная песня), то во дворах звучали не военные песни, а все те же уголовные и блатные, а ещё разухабистые одесские, они всех тонизировали и бодрили: «На Дерибасовской открылася пивная, / Там собиралася компания блатная…»
Нет, снова гоп-стоп! Оставим в покое Васю-шмаровоза, маркера Моню и прочих колоритных персонажей. Я не виноват, это лукавое перо само увело меня в сторону от тяжёлого военного бытия. В Москве меня ждал новый песенный кумир – Александр Вертинский, с иным репертуаром: изысканными богемными ариетками. (2 января 2019 г.)
1942–1944-е. Военные годы
Осенью 1942 года мама вызволила меня из эвакуации. В Москву просто так возвратиться было нельзя, поэтому меня привезли нелегально, в поезде зайцем. Вдвоём с мамой мне было хорошо. Мама любила меня и заботилась обо мне, но при этом совершенно не стесняла моей свободы. Она выполняла какие-то заказы для фронта, что-то шила, строчила на машинке, а потом я помогал ей отвозить выполненные заказы на какой-то пункт на улице Кирова (ныне Мясницкая). В целом было нелегко, но вполне терпимо. А потом появились американские поставки по ленд-лизу: какие-то консервы, шоколад и прочие вкусности.
Осенью 1942 года пошёл во 2-й класс, это был последний год совместного обучения с девочками. Первые коллизии: я симпатизировал некой Аде, «цыпочке», а она на меня не обращала внимания, зато другая девочка, Роза, ко мне питала симпатию (сегодня сказали бы: клеилась) и норовила всё время читать неприличные стишки. Но мне была ближе мальчишеская компания: Гера Левитас и Юрка Фураев (как сложились их судьбы, не знаю).
В третий класс уже перешёл в другую мужскую школу № 554 в Стремянном переулке, наискосок на другой стороне расположился Институт им. Плеханова, и я, конечно, не знал, что в дальнейшем мне придётся стать плехановцем.
3-й и 4-й классы закончил с похвальной грамотой, ну, а с 5-го класса (1945–1946) начался шалтай-болтай. И в табеле появилось определение «ленивый мальчик».
А война тем временем шла и полыхала. Советская армия перешла в контрнаступление и стала освобождать город за городом, и после освобождения каждого производился салют, что приводило всех мальчишек в экстаз. По радио ликовал Леонид Утёсов: «С боем взяли город Брянск…» А дальше перечисление городов и улиц: «…Значит, нам туда дорога, / Киевская улица на запад нас ведёт…» Позднее в учебниках по истории с восхищением напишут о «Десяти сталинских ударах».
1945 год. Победа
День Победы 9 мая 1945 года я встретил в возрасте 13 лет и отправился на Манежную площадь участвовать в народном ликовании. Ура! Мы победили! Были забыты отступления и поражения, громадные людские потери и разрушения. На первом плане красовались подвиги и геройство. Слагались мифы и легенды. Конечно, главным героем войны был генералиссимус Сталин, ну и исполнители его воли – маршалы. Я помню одну растиражированную фотографию: сидят маршалы Мерецков, Конев, Василевский, Жуков, Рокоссовский. А за ними стоят Толбухин, Малиновский, Говоров, Ерёменко, Баграмян. Интересно, знают ли эти имена современные мальчишки?..
Сияние Победы. Фанфары и литавры. А какова была цена Победы? Подлинные цифры погибших и раненых долго скрывались, да и сегодня цифра в 28 миллионов наверняка не окончательная. Да и не все погибшие бойцы похоронены. Поиск жертв Отечественной войны продолжается по сей день. Поэты и писатели долгие годы обходили жестокую правду о войне стороной. Одним из первых был Иосиф Бродский, написавший стихотворение «На смерть Жукова»:
Сколько он пролил крови солдатской
В землю чужую! Что ж, горевал?..
Гибель людей, ошибки командования, просчёты Верховного – всё было табуировано. Правдивых свидетельств и воспоминаний было мало. Лишь отдельные строки, к примеру, Александра Твардовского отражали реальные события:
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый!
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода –
Ни приметы, ни следа…
Несколько слов о личном военном счёте. Отец из лагеря рвался на фронт, но получил отказ: политических на войну не посылали… Мама во время бомбёжки получила травму головы (ударная волна разбила оконную раму), что в дальнейшем привело к ранней смерти. Дядя Вася (Василий Кузнецов), любимый брат мамы, погиб в котле под Смоленском. Дядя Лёша (Алексей Кузнецов) и двоюродный брат отца Алексей (Элий Безелянский) вернулись в войны ранеными, но живыми.
Ну, а я, мальчишка, без вклада в Победу. Вот только выступал однажды перед ранеными бойцами в Институте Вишневского (рядом со школой) в постановке Гайдара «Тимур и его команда». Исполнял роль не положительного Тимура и не хулигана Квакина, а какого-то Коли Колокольчикова. Выздоравливающие солдаты и офицеры дружно хлопали. Вот и весь вклад… Короче, в танке не горел, в плену не был, под бомбы не попадал. А попал в книгу «Мое опалённое войною детство» (фонд Ельцина, 2015). Там на страничке коротко рассказал о себе и привёл свои единственные строки о войне:
Шли поезда на восток.
Где-то там, под Казанью,
Жизнь давала урок
Трудностей в назиданье.
Ел из мякины хлеб,
Собирал на растопку щепки
И впервые понял, что человек
Сработан довольно крепко…
Это, пожалуй, всё, что я писал о войне (не моя это тема), лишь однажды прикоснулся к мифологии, когда работал в журнале «СПК» и Георгий Фролов (знакомый по многотиражке «Советский студент») принёс свою статью о Вере Волошиной ко Дню Победы. Статью бездарную и плохо написанную, пришлось её исправлять и дописывать (вот так создаются мифы!). Потом мой исправленный вариант Фролов вставил в свою патриотическую книжку. В дальнейшем Фролов сделал на Вере Волошиной свою карьеру, и, как говорится, Бог ему судья…
Ну, а я к 70-летию Победы, в 2015 году, опубликовал в «Московской правде» большую публикацию «Поэты и писатели на войне и о войне». И повторил её в журнале «Наука и религия». В моём тексте всё серьёзно, драматично и искренне.
Ну, а в народной памяти прошедшая ужасная война с каждым годом предстаёт всё более лучистой и сиятельной. И враг был какой-то игрушечный и нестрашный, и как говорил актёр Кадочников в «Подвиге разведчика», обращаясь к фашистскому генералу: «Вы болван, Штюбинг!» И до сих пор звучит утёсовская уничижительная песенка о том, что
Барон фон дер Пшик
Покушать русский шпиг
Давно собирался и мечтал.
Любил он очень шик,
Стесняться не привык,
Заранее о подвигах кричал…
…Мундир без хлястика,
Разбита свастика.
А ну-ка, влазьте-ка
На русский штык!
Барон фон дер Пшик,
Ну где твой прежний шик?
Остался от барона только пшик!
