скачать книгу бесплатно
Драма лихих 90-х
Юрий Николаевич Безелянский
Воспоминания и дневник москвича #2
90-е годы – время крушения СССР как советской империи и становления новой России как демократического государства. Ломка советского уклада жизни, стереотипов, отношений, исчезновение цензуры, время гласности, новых идей и возможностей. Новая реальность, в которую не все могли вписаться. Не одна судьба сломалась в те годы.
В книге подробно, шаг за шагом, рассказано, как автор вписался в крутые виражи и превратился из безвестного журналиста в популярное медиа-лицо. Занимаясь историей, вызвал календарный бум и был назван «изобретателем Нового времени». Печатался во многих газетах и журналах, выступал на многих радиоканалах и ТВ. Написал более сорока книг, первая – «От Рюрика до Ельцина», хроника Российской истории. Что стояло за этим успехом, что происходило за кулисами жизни – обо всём этом динамично, сжато и эмоционально, без прикрас, с некоторым юмором и иронией.
Поучительно для молодых читателей и ностальгически для старшего поколения. Если вы сентиментальны, приготовьте батистовый платочек…
Юрий Безелянский
Драма лихих 90-х
Что такое дневник?
Зачем ведут дневники?
Дневников на свете тьма. Никакой статистики нет, но ведут дневники многие (раньше – больше, сегодня – меньше). Неслучайно на киноэкране мелькают дневниковые темы: дневник горничной… женщины в белом… падшей… пьяницы… сельского священника… вора… дневник лимонного цветка (Япония, 1959), «Дневник Бриджит Джонс» (США, 2001), где героиня ведет записи о том, что надо бросить курить, похудеть и завести хорошего парня…
Дневник как исповедь человеческой жизни.
Дневник как крик души.
Дневник как откровение сердца.
Дневник как летопись (или хронология) событий.
Дневник как разговор с самим собою.
Дневник как запись потаенных мыслей и желаний.
Дневник как безделица будней.
Дневник как… еще много чего как…
В былые годы дневники и личные записи были в цене. Старое латинское выражение: Dixi et animam levavi («Сказал и облегчил тем душу»), а еще зафиксировал свою жизнь в памяти, ибо, как говорится в китайской поговорке: «Самые бледные чернила лучше, чем наилучшая память». Полагаться на память рискованно. Память – штука весьма избирательная. «Память – это полоумная баба: собирает яркие тряпки, а хлеб выбрасывает», – так утверждает американский писатель Остин О’Малли. Ему вторит Патриция Хампл: «В своей памяти каждый из нас художник, каждый творит».
«Память – странное сито: на нем остается все хорошее о нас и все плохое о других» (польский сатирик Веслав Брудзиньский).
«Обязательно записывайте, – часто говорил Илья Ильф своему соавтору Евгению Петрову, – все проходит, все забывается. Я понимаю – записывать не хочется. Хочется глазеть, а не записывать. Но тогда нужно заставлять себя».
Из записей Юрия Олеши:
11 октября 1935 года: «Если не записывать каждый день, даже два раза в день, то видел, что все к черту вылетит из головы, никогда потом не вспомнишь. Уже плохо помню, что было вчера. Что же было вчера?..».
29 июля 1955 года: «Очень долго не записывал. И Делакруа, и Толстой приводят, между прочим, одну и ту же причину, заставившую, по их словам, продолжать писать начатые дневники, – причина эта удовольствие, которое получали оба при прочтении ранее написанных страниц. Продолжать, так сказать, и во имя того, чтобы получить опять когда-либо удовольствие».
Хотя частенько это не удовольствие, а горечь и мука от того, что видишь вокруг.
Андрей Тарковский, 31 июля 1976 года: «Кругом ложь, фальшь и гибель… Бедная Россия!»
И, тем не менее, наперекор всему, преодолевая свои отрицательные эмоции, надо все записывать. К этому призывал Петр Вегин в своем стихотворении «Дневники» (1974):
Ведите дневники,
не будьте простаками.
Равно, как рыбаки,
удите дни за днями.
Веденье дневника
не требует таланта,
хотя похоже на
граненье бриллианта.
Не корчите судью
над временем вчерашним, пишите жизнь свою,
все, что сочтете важным.
История души
любого человека
не может жить в глуши
Отечества и Века.
Нельзя солгать на час –
зачтется все посмертно. Слагаемая часть
истории столетья –
дневник, где сплетены
сильней, чем корни, даты.
Во имя седины
пишите вашу правду.
На чердаке найдут
и отряхнут от пыли,
прочтут, вздохнут, замрут
и скажут: «Люди были…»
Другими словами, вести дневник – остаться в памяти других и таким образом обеспечить себе некое бессмертие: «прочтут, вздохнут…».
Много издано дневников. Один из моих самых любимых – дневник Корнея Чуковского. Он с юных лет ощущал в себе потребность побыть наедине с чистым листом, оставить на бумаге «туманную мысль» – след о прожитом. С годами он еще более укрепился в понимании того, что «…Дневник – громадная сила, – только он сумеет удержать эти глыбы снега, когда они уже растают, только он оставит нерастаянным этот туман, оставит меня в гимназической шинели, смущенного, радостного, оскорбленного…».
Знаменитые дневники царского цензора Александра Никитенко, он вел их с 13 лет. В 50 прервал и в 66 лет возобновил. Дневник Никитенко – уникальный документ, и, как определил рецензент «Русской мысли» в 1901 году, «это картины «доброго старого времени», эпически объективные и тем более ужасные…».
Дневники Стендаля, братьев Гонкур, Томаса Манна, Льва Толстого, Достоевского, Чехова… А женские: Марии Башкирцевой, Зинаиды Гиппиус, Анны Франк… Ну, и конечно, Алексей Суворин, Леонид Андреев, Александр Блок. Из записей Блока 16 июля 1903 года: «…Из семьи Блоков я выродился. Нежен. Романтик. Но такой же кривляка». В ночь с 12 на 13 сентября 1909 года: «Ничего не хочу. Ничего не надо».
В цитатах можно утонуть. Каждая дневниковая запись пульсирует как живая жилка. А какие откровенные признания можно прочитать в дневниках! К примеру, Жюль Ренар в записи от 1 января 1895-го подводит итоги минувшего года:
«…недостаточно работал… недостаточно бывал на людях… недостаточно читал греческую литературу… недостаточно занимался фехтованием и велосипедом… Все больше и больше становлюсь эгоистом… Слишком много ел, слишком много спал, слишком трусил в грозу. Слишком много расходовал денег… Слишком упивался своим сочувствием к несчастью других… Слишком присматривался к газетам, надеясь найти там свое имя… Слишком много говорил о Паскале, Монтене, Шекспире и недостаточно читал Шекспира, Монтеня и Паскаля…». Все то же первое января, но уже 1943 года. Короткая запись в дневнике Ивана Бунина: «Господи, спаси и помоги».
И дневник в роли спасителя…
Я люблю усталый шелест
Старых писем, дальних слов… –
признавался Максимилиан Волошин.
Дневник – это «дальние» и забытые слова. И вспомним строки забытого Сергея Сафонова (1867–1904):
Это было давно… Я не помню, когда это было…
Пронеслись, как виденья – и канули в вечность года…
Утомленное сердце о прошлом теперь позабыло…
Это было давно… Я не помню, когда это было, –
Может быть – никогда.
Нет, было, было! – кричал Барон в пьесе Горького «На дне». Дневник – это память. «Человек – сумма своего прошлого», – утверждал Уильям Фолкнер.
Жорж Сименон в эссе «Когда я был старым» признавался: «Совсем юным я ощутил потребность в самовыражении. Я много писал… Не представляю, как я мог жить молча… Я чувствую себя богачом: я богат воспоминаниями…»
Ну, а теперь о своих дневниках. Первая дневниковая запись датирована 9 ноября 1948 года, в 16 лет. Первые тетради впоследствии были уничтожены, но записи с 1950 года бережно храню (а это несколько тысяч страниц, написанных от руки и отпечатанных на машинке). На их основе (решительно сократив и литературно отредактировав) я издал самиздатовскую книгу «Наедине со временем, или Дневник интеллигента в очках. Часть первая 1950–1989». Первая негонорарная книга, за свой счет…
И вот вторая часть: 1990–1999 – так называемые лихие годы, хотя лично для меня они оказались почти звездными: из редакторской безвестности я вынырнул на голубую волну писательской популярности…
Хронику своей жизни с ее признаниями и размышлениями отдаю на читательский суд. Вторую дневниковую книгу с трепетом выпускаю в свет. И повторю слова Шарля Бодлера: «Чтоб не быть рабами и мучениками Времени, опьяняйтесь, опьяняйтесь без конца! Вином, поэзией или добродетелью – чем хотите!». Я опьяняюсь дневниками, поэзией и историей. И главное, как советовал Николай Заболоцкий: «Не позволяй душе лениться…» И еще одна цитата (что делать: книжный человек), как говорил французский писатель Аллен: «Счастлив тот, кто видит в проделанной накануне работе следы своей воли». А за 80 лет я столько наворотил, что даже не верится. Дневники, газетно-журнальные публикации, книги, выступления… А в 7-м классе классный руководитель писал моей матери: «Мамаша, обратите внимание на своего сына: удивительно ленивый мальчик. Способный, но ленивый…»
9 марта 2012
Распад СССР и нагая свобода
Блажен, кто видит и внимает!
Хотя он тоже умирает.
И ничего не понимает,
и, как осенний лист дрожит!
Он Жириновского страшится,
И может скурвиться и спиться,
И, по рассказам очевидцев,
Подчас имеет бледный вид.
Блажен озлобленный пиит…
Тимур Кибиров.
Сборник «Парафразис», 1997
Дневник без дыма, крови и огня, без горького привкуса эпохи – не дневник, а домашняя кухонная книга с запахом котлет, украшенная цветочками, если лето, и припорошенная снежком в зиму. И, конечно, концентрат переживаний. Дневник как небольшой парк для прогулок и мечтаний среднестатистического обывателя.
Другое дело дневник буйных, безумных, сумасшедших 90-х годов XX века. Период истории, когда все дрожало, клубилось, взрывалось, горело и гибло. Когда для кого-то уютный и привычный социализм уходил под лед, а выныривало на поверхность какое-то чудовище со звериным оскалом капитализма. Многим советским людям вписаться в новые реалии было чрезвычайно трудно. Честный и безупречный труд оказался никому не нужным. Были востребованы только сила и ловкость, пронырливость и хитрость. Заводы и фабрики закрывались, исчезали многочисленные НИИ и лаборатории, и лишенные работы люди решали, куда податься: в извоз, в челноки или в бандиты. Трагедийный выбор. Отсюда нервные срывы, болезни, депрессии, самоубийства. Длительный мутный запой. Но для кого-то 90-е оказались золотым временем, временем «больших денег», и какой-нибудь незаметный вчерашний лаборант вдруг остановился миллионером. На переломе исторических вех чего только не бывает! Словом, дарвинизм чистой воды. Школа выживания.
У Виктории Токаревой есть небольшая раздумчивая повесть «Ехал грека», в ней коротенький диалог:
– Что я теперь буду делать?
– Жить, – ответила Мика – …самое главное – быть живым. А все остальное можно варьировать…
Не новая мысль. Еще раньше это выразил герой комедии Николая Эрдмана «Мандат» Павлуша Гулячкин, посоветовавшей растерянной мамаше перед новой жизнью победивших советов: «Надо лавировать!»…
Варьировать, лавировать, мимикрировать… ну, да есть еще одно мудренные иностранные словечки: конформизм, когда шагаешь в одном ряду о ликующей массой и выкрикиваешь лозунг сегодняшнего дня. Грустно все это и, как писал Андрей Вознесенский:
Возложите на время венки,
В этом вечном огне мы сгорели…
Многие клянут те лихие 90-е годы, особенно те, кто не вписался в тираж и вылетел на обочину жизни. Но для некоторых представителей интеллигенции, это было счастливое время: пал ненавистный Советский Союз, исчезла цензура, вернулись к жизни замечательные книги, море новых различных СМИ – газет, журналов, радио и телестудий. Пиши, сочиняй, выступай! Хочешь в Европу – езжай. Заработай сам деньги и наслаждайся Джокондой в Лувре. Словом, 90-е – это был краткий исторический миг новых возможностей, от бизнеса до искусства.
Позади остался Советский Союз, о котором с ироничной грустинкой писал и пел Булат Окуджава:
Римская империя времени упадка
сохраняла видимость твердого порядка.
Цезарь был на месте, соратники рядом,
жизнь была прекрасна,
судя по докладам…
Попытка в августе 1991 года вернуть СССР провалилась. Вспоминая прошлое, Александр Минкин в своей рубрике «Лучше не думать» в МК писал:
«30 лет назад люди хотели конца власти КГБ/КПСС. Люди не хотели конца страны. А вышло наоборот: страны не стало, а КГБ остался, только переименовался. И КПСС осталась, только переименовалось…»
А какое ликование было в августе 1991-го! Сплошные надежды Александра Сергеевича Пушкина из «Послания в Сибирь»:
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
Ошибся в прогнозах брат Пушкин, но ему простительно: не аналитик. Пройдет более 200 лет и что? «Оковы тяжкие» не упали, а напротив – крепче сомкнулись. Темницы не рухнули и свобода не явилась во всей красивой наготе («Свобода приходи нагая» – это уже другой поэт – Велимир Хлебников). В 1991-м народ, памятуя пушкинские надежды снес памятник Феликса Дзержинского, но не посмел штурмовать «готическое здание ЧК» на Лубянке (это определение еще одного поэта – Коржавина). Ну, а в декабре 1999 года президент Ельцин отдал Россию в руки молодого чекиста из Питера, и снова самовластие, самодержавная вертикаль и прочие прелести тоталитарного режима. Но об этом – в 3-ей книге Дневников.
Предисловие затянулось. От общей истории к себе любимому. Ну, а я-то? Что делал в лихолетье крушения СССР, как выжил, не сошел с ума, а взял себя в руки и осознал, что пришло мое время: время литературной свободы! Перемена вех не застала меня врасплох, я готовился к будущему, много собирал интересных материалов, писал и сочинял сам, оттачивал писательское мастерство. А сделанный в стол грандиозный календарь мировой истории по существу стал пропуском в различные отечественные СМИ. Сначала журнал «Наука и жизнь», потом популярная газета для интеллигенции «Вечерний клуб». И т.д. и т.п. Газеты, журналы, книги, радио, ТВ, творческие вечера, презентации книг, интервью, фотографии и прочий шлейф сиюминутной популярности. Звезда не звезда, но многие бурчали : «Что не возьмешь, что не включишь, даже утюг, там – Юрий Безелянский».
Четверть века я был, выражаясь военным языком, на передовом рубеже, но в течение этих бурлящих лет все время что-то закрывалось: исчезло издательство «Радуга», прекратили существование многие газеты и журналы, не выдержал конкурентной борьбы канал «Дарья-ТВ» и прочее. Соответственно уменьшились различные приглашения, умолкли телефонные звонки, и остался я наедине со своими воспоминаниями и дневниками. И как бы в конечном счете не попасть в положении горьковского Барона из пьесы «На дне» с его воплем: «Было! Все было!..» или, почувствовав свою отчужденность, признаться, как это сделал мой современник поэт Владимир Рецептер:
Сижу и молчу, опершись на кулак.
Для тех и для этих изгой и чужак.
Нет-нет, никакого отчаяния. Есть удовлетворение от проделанной работы за многие десятилетия. Есть, что предъявить и, возможно даже удивить взыскательного читателя. Впрочем, я кажется по-стариковски заговорился и пора перейти непосредственно к пламенным дневникам 90-х годов.
Читайте, вникайте, думайте, сопереживайте и делайте выводы.
26–28 октября 2020
Картина боя
Земля тряслась – как наши груди,
Смешались в кучу кони люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный бой…
…Звенел булат, картечь визжала,
Рука бойца колоть устала…
Михаил Лермонтов «Бородино»
Впервые напечатано в журнале «Современник», 1837
