Несломленные: На краю

Иван Бездомный

Несломленные: На краю

*События имели место быть, и герои – реальны.

Глава 1. На краю земли.

На вечнозелёном острове царила густая тьма, разбавленная лишь серебристыми искрами звёзд да алым отблеском костра на берегу. Гавайские джунгли перекликались дикими голосами. Чёрное небо терялось в бесконечности пространства и безвременья.

Временами сквозь полуночную мглу пробегала по воде лунная дорожка – и тогда пляж оживал, сверкая кристалликами песка. Старый океан устало вздыхал, пытаясь залить берег пенными барашками волн. Тщетно.

Под раскидистыми ветвями ели Кука устроилась пара граждан. Явно не местных. Они упорно поддерживали пламя, правильный градус и тихую беседу.

Несмотря на бронзовую кожу и обязательные шорты, остров сразу распознал чужаков: славянская речь и стол, ломящийся от закусок и бутылок, выдали их с головой.

Берег Четырёх Стихий умел хранить тайны – стонал лишь под тяжестью прибоя, не желая отдавать ненасытному океану ни пяди родной земли.

Чужаки вдыхали морской бриз, упивались днём сегодняшним и запивали абсентом.

Жизнь расползалась по песку крабами, шумела птичьими голосами и сверкала чешуёй в глубине, а заканчивалась росчерками падающих звёзд в ночном декабрьском небе.

Лианы цеплялись за стволы деревьев, короткий дождь барабанил по листве, а чёрная бездна неба подмигивала им мерцающими созвездиями.

Тлеющие угли костра высвечивали загорелые лица. Один из них, рано поседевший, запрокинул голову:

– Неприлично красивое небо, – проронил он. Дома его звали Сергеем, в Штатах, как водится, отрубили лишнее – и стал он просто Серж.

– Всегда было и будет. До нас и после. Мы – лишь звёздная пыль, занесённая на Землю. Когда-нибудь вернёмся обратно, – философски заметил его собеседник, блондин с голубыми глазами. За щедрость и чистосердечие друзья прозвали его БабУшкой.

Отмахиваясь от едкого дыма, друзья неспешно беседовали, наслаждаясь моментом между прошлым и будущим.

Океан слушал истории, брызгался пеной, грохотал аплодисментами тяжёлых волн и взрывался пузырьками хохота.

Лимонный сок, стекая с поджаристых рёбрышек, шипел на углях. Трескались от жара ломтики красного перца. Салат из огурцов и помидорчиков, щедро приправленный луком, чесноком и майонезом, благоухал свежестью. Запотевшие бутылки строем дожидались своего капитана. Тунец в остром соусе, запечённые креветки и, конечно, хрустящая жареная картошка под сырной корочкой – пьянел от запахов берег.

От невыносимых ароматов ожил, казалось бы, безлюдный пляж. Как зомби, ориентируясь по нюху, к костру со всех сторон потянулись понаехавшие: англичане, канадцы, выходцы с Аляски и из густых кущей – кого тут только не было! Разного возраста и статуса, пола и достатка. Стремление к прекрасному объединило их: халява всегда притягательна.

Блондин с весёлым нравом и мутным прошлым был рад каждому:

– Вы кушайте, кушайте, но не лапайте еду грязными руками, не забывайте, где вы ими недавно ковырялись! – приговаривал он, наполняя тарелки. – И не набивайте креветками карманы – они там задохнутся!

Но вскоре устал и махнул рукой:

– Всё, всем гулять и дышать бризом! На этой почве растут такие люди – им решительно нельзя доверять. Посмотри на них трезвым взглядом – они не знают меры! Ты часами готовишь, угощаешь деликатесами, а они наполняют ими сумки и пытаются прихватить наш мангал.

Каждую неделю компания выбиралась на океан отмечать Aloha Friday – местный праздник жизни. В ночь пятницы гавайцы превращались в чистокровных русских: пили, пели и имели романтические отношения в кустах. С вечера пятницы и до утра понедельника. Замечательная традиция. Что с этим не так?

В кулинарии БабУшка слыл мастером редкостным, и готовить умел как Б. Ходили слухи, будто в прошлом сама Маленькая Королева обучала его, а она, как многим известно, высший свет столицы кормила. А там вам не тут и в еде толк знают.

Он в любом состоянии мог ходить по канату, делать на нём шпагат, при этом пить, курить и вести философские беседы с Луной одновременно.

По делам обыденным не мог ничего. Его уважали: работник никудышный, оптимист неисправимый и перепить мог любого. Излучаемая им доброта освещала самые тёмные уголки потерянных душ, намекая, что поручиться может весь белый свет. И даже сумеречный.

БабУшка ткнул поленом в дремлющий костёр. Подернутые пеплом угли ожили, радостно лизнув языками пламени сухую кору и осветив лица собравшихся.

Его рано поседевший приятель посмотрел сквозь абсент на пламя:

– Офуительно приготовлено! И жизнь кажется светлой и радостной. О таком моменте я и мечтал. Хотя… – всего миг отделяет тебя от бытия и небытия. Один шаг, одно мгновение. Никогда не знаешь – где, когда. И кого ты видишь в последний раз. Так что же тебя сюда привело, а?

– Жизнь, – коротко ответил БабУшка, отворачиваясь. – Разная.

Глава 2. На другом витке времени.

У выхода из метро людской поток растекался ручейками, огибал препятствия и спешил раствориться в многоэтажках. Каждый торопился в свою норку.

Первокурсница шла, уткнувшись в экран, и машинально строчила сообщения. Оглядеться по сторонам – некогда. И зря.

За черными стеклами BMW, притаившегося у тротуара, три пары глаз внимательно отслеживали каждое ее движение.

– Рост сто шестьдесят пять, вес сорок пять-сорок восемь, блондынка, размер третий, чистенькая, красавица, да, – пассажир прижал телефон к уху и еще раз осмотрел девчонку сверху донизу. – Ухоженная, лет семнадцать-восемнадцать, студэнтка. Фото сейчас вышлю, – проговорил он с характерным акцентом. – Давай, с трех сторон сделай быстро, – бросил он напарнику.

Через минуту тот вернулся и протянул телефон. Пассажир проверил, отослал, дождался ответа и коротко бросил: – Понял, будет как новынькая, ни царапины. Повернувшись к остальным, добавил: – Али подтвердил заказ. Работаем.

Ничего не подозревающая девушка направлялась к автобусной остановке. Чуть позади, надежно скрыв мощь мотора, за ней следовал Бимер.

В нескольких метрах от павильона машина плавно обогнала студентку. Дверь бесшумно распахнулась – из салона выскочил спортивный брюнет с аккуратной бородкой:

– Ай, красавица! Куда так спешишь, давай подвизу? Смотри, какой у меня зверь – за минуту домчимся! – Его улыбка была обаятельной, но глаза оставались холодными. Он галантно распахнул дверь, приглашая в иную жизнь, а другой рукой железной хваткой охватил ее локоть.

Девушка побледнела. Мужчины на остановке как по команде отвернулись – милые тешатся, кому какое дело?

– Помогите… – ее крик оборвался, превратившись в стон.

Удар в солнечное сплетение сложил ее пополам. Не давая упасть, брюнет заботливо обхватил ее плечи – со стороны выглядело, будто нежно обнял. Его напарник тем временем встал рядом и следил за реакцией прохожих.

Тревожиться не о чем: всхлип девушки растворился в городском шуме, люди привычно потупили взгляды – опять кавказцы тешатся… Лишь древняя цыганка закутанная в черное, бессильно прошипела:

– Совсем озверели, ироды. Погубят девчонку, сволочи, – и истово перекрестилась, словно отпевая.

Сложенное пополам тело бесшумно скользнуло в салон. Дверь захлопнулась с глухим звуком, навсегда разделив ее жизнь на "до" и "после".

Уличный гам вернулся – будто ничего и не произошло. Только старуха, в чертах которой еще угадывались следы былой красоты, шептала проклятия вслед троице.

Брюнет буднично сел в машину. Второй – здоровенный амбал, невзначай ступил в лужу, помянул шайтана и принялся тщательно стряхивать налипшую грязь.

– Уважаемые, вы забыли про библиотеку! – разорвал вдруг наступившее безмолвие крик.

Через дорогу к "Бимеру" бежал почерневший от беспрерывного пьянства парень. Может – бомж. В руке он держал небольшую книгу.

– Ты кто такой? – оторвал глаза от ботинок громила. – Слышишь, ты, давай, до свида… кхе-кхе, – неожиданно задохнулся он, схватился за горло и осел.

Зрители не поняли, что произошло.

– Детскую. Я Есенина взял, замечательно пишет. И тебе хорошо зашел, потрясающий автор! – бомж, не останавливаясь, ударил коленом в голову похитителя.

Ударил жутко – насквозь – так не бьют в драке, так убивают.

Раздался треск лопающегося арбуза, голова глухо ударилась о дверь авто, по ногам прокатилась судорога. Все.

Парень продолжал улыбаться, как Гагарин на вершине славы, не осознавая, что с ним сейчас сделают.

Публика обомлела, на всякий случай отодвинулась назад и, ожидая финала, приготовила телефоны.

Show must go on – а как же? Никто и не думал мешать развитию сюжета.

Наивный блондин сиял на вершине своей славы, не понимая, как короток этот миг.

Он уповал на свое обаяние, верил, что от его улыбки станет всем светлей, а за поворотом – новый поворот. Он мог возбудиться от короткой юбки и показанного ему среднего пальца, построить БАМ, по пути домой сорвать цветы с клумбы и заглянуть к соседке. И это за пару часов.

Все его дни состояли из шансов обая и овладе, избавить мир от злодеев и спасти невинных.

А для чего еще нужна эта жизнь?

Наивный, да.

Спешил романтик, спешил, спасать планету или по своим делам неотложным: книжку из библиотеки Вальке в общаге подарить хотел. Не просто так же вчера она, при нем, прическу поправляла?

В спешке не заметил, как налетел на грань судьбы. Ту самую – быть, или?

Но вспять безумцев не поворотить,

Они уже согласны заплатить.

Любой ценой – и жизнью бы рискнули*

Опухший от водки безумец, безрассудно улыбаясь, положил книжку на крышу Бэхи.

Двери распахнулись, из машины выскочили два бородача с перекошенными от бешенства лицами.

– Я твою маму…

– Мама – святое, – перебил парень. – Страна – моя. Гостей любим. Насильников ломаем. Традиции чтим.

Широко улыбаясь, он ловко пригнулся под летевший в него кулак, тут же всадил удар в пах и рубанул ребром ладони по горлу.

Первый бородач захрипел и рухнул, так и не поняв, что произошло. Его планы и заботы – уже не имели значения. Он катался по асфальту, выпучив глаза и судорожно хватая ртом воздух.

– Убью, сука, – бросился второй, пробивая серию ударов.

Парень уклонился, подхватил его за бедра, приподнял и с размаху всадил головой в бордюр. Хруст костей смешался с визгом тормозов проезжающей машины.

Темная лужица быстро расползалась по асфальту. Тело судорожно дернулось пару раз. Открытые глаза еще продолжали удивляться, а зрачки уже стекленели.

– Минус три… На троих уродов в мире меньше. Забавно вам? – книголюб повернулся к зрителям, размазывая рукой кровь, сочившуюся из разорванной губы. – Зацепил, подлюга… Реакция уже не та. Римма, ты? – Он распахнул заднюю дверь. – Нет, опять почудилось… – смущенно пробормотал он и вдруг смягчил голос:

– Выходи, солнышко, эти уже никому не навредят. Они сломались.

Из машины выбралась заплаканная студентка.  Ошалело оглянулась – и, едва веря своему спасению, рванула прочь, отчаянно цокая копытцами.

Защелкали телефоны, остановилось видео.

Окровавленный защитник повернулся к зрителям. Его лицо освещала улыбка и была она страшной.

Люди дружно отшатнулись.

Он криво ухмыльнулся, поник, взял потрепанный томик и понуро побрел прочь.

– Касатик, – неожиданно остановила его цыганка – худая, старая, но сохранившая следы былой красоты. Голос – низкий, хрипловатый, с отголосками певучего тембра. Глаза – глубокие, черные. Она тревожно оглядывалась, будто опасалась чего-то.

– Вижу, смерти ты ищешь… – прошептала она так тихо, что Олегу пришлось наклониться к ее лицу. – Не стоит, воин… Не зови Госпожу раньше времени…

Губы ее дрогнули в тонкой ухмылке.

– И Одесситка твоя расстроится, если случится с тобой беда.

БабУшка отшатнулся. Сердце бешено заколотилось, но в голове внезапно стало тихо.

– Я не говорил, что она – одесси… – медленно выдавил он. – Откуда вы… Мы знакомы? Может, знаете, где она сейчас?

Надежда – предательская штука, близняшка слабости – уже заползала в грудь. Цепкая, с гарантией бессонницы. Но старуха лишь качала головой, бормоча что-то невнятное.

Вдруг она вцепилась в его рукав тонкими, жилистыми пальцами.

– Душа твоя от боли горит и избавления в безвременье ищет, – ее глаза вспыхнули. – Не нужно! Придет Смерть-матушка вовремя, не опоздает, а торопить Госпожу не стоит – можно и накликать раньше времени!

Она придвинулась ближе. От нее пахло дымом, травами и чем-то ведьмачьим – терпким, горьким, как коренья, выкопанные в полнолуние.

– И сегодня она не за тобой пришла, хотя… совсем рядом кружила.

Она снова оглянулась – тревожно, по-звериному.

– Спас ты девоньку, мир немножко чище стал, а теперь беги, сынок, пока полицаи с мигалками не нагрянули. А то сдадут тебя, орла белого, ищи-свищи потом по оврагам и закоулочкам.

Олег стиснул зубы.

– Никто не будет искать, – буркнул он. – Некому.

Старуха внезапно прижалась к нему, обнюхивая его голову и шею, словно собака.

– Не конец это, не твое еще время. Беги, ищи свою судьбу, а я ангелов за вас просить буду…

Она истово крестила его, тыча пальцами в лоб, плечи и вдруг – толкнула изо всех сил.

– Да беги ж, окаянный!

БабУшка выронил томик от неожиданности, а когда поднял – перед ним никого уже не было.

Лишь ветер гнал пустые пакеты и глупую пыль.

Глава 3. Одесситка.

Сергей подбросил в костер охапку сухих лиан. Вспыхнувшее пламя затанцевало на стволах пальм, отбрасывая длинные тени на лица сидящих.

– Это твое прошлое, – глухо произнес он. – Твой багаж, твои демоны. И никуда от этого не деться… Но, черт возьми, – голос его сорвался, – откуда эта цыганка могла знать про Римму-одесситку?

БабУшка провел ладонью по щетине, задумчиво глядя в огонь:

– Тайна сия велика есть… – пробормотал он. – Мне эта старуха и во снах является. По сей день объяснить не могу, откуда она про… Не суть.

Он махнул рукой, словно отгоняя наваждение.

– А с Риммой… Я за полгода до Евромайдана с ней расстался… А встретились мы…

…В один из тех серых дней, когда пить уже некуда, идти не к кому, а умирать – некогда, Олег брел по городу. Желая протрезветь, зашел в бассейн, нырнул и плыл под водой до предела.

А вынырнув – увидел…

Чудо.

Не девушка – виденье. Лет восемнадцати, от силы.

Она не плыла – парила в толще голубой воды. Совсем девчонка. Но как плыла! Будто рождена была в глубинах, а не в роддоме. Лишь изредка выныривала на поверхность, чтобы окончательно свести его с ума.

Он с трудом догнал ее и спросил, задыхаясь:

– Откуда… такая… плавучесть?

– Из Одессы, у нас и булыжники плавают, – отвечает русалка. – Тебе поболтать или с прицелом?

Олег почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

– А если с прицелом? Свободное плавание, или отношениями связаны?

Русалка внезапно замерла.

– Какой ты стремительный, – её голос внезапно потерял игривые нотки. Взгляд скользнул куда-то за его спину. Пауза повисла тяжёлой каплей. – Не связана и не собираюсь. Просто жизнью наслаждаюсь и блядую иногда. А вы?

Олег поперхнулся и уже отплыл было в сторону, но остановило его что-то мимолетное – дрожь в уголках губ или тень в глазах, разрубающая вызов пошлости.

Он взглянул на нее еще раз – и вдруг смешался, словно мальчишка, застигнутый врасплох перед женской раздевалкой.

– Я… это… – замялся он. – Летаю. Где придется.

– Перья не подмочи, орел, – залилась звонким смехом девчонка. – Утонешь ненароком, спасай вас потом, – и ушла под воду с изяществом дельфина.

Олег нервно прохаживался по фойе, пытаясь понять причину странного волнения Сколько таких смазливых соискательниц красивой жизни понаехало в столицу, и каждая мнит себя королевой?

Но глаза…

Те самые, в которых тонешь как в омуте. Не просто "зеркало души" – океан с бесовскими искрами.

Когда она появилась в дверях, он невольно выдохнул. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка: осиная талия, вызывающе пышная грудь, а лицо… Лицо восьмиклассницы, случайно попавшей в мир взрослых. Марсианка, а не девушка. Там давно уже поняли, чего хотят мужчины, и выпускают таких штучно.

– БабУшка, – шагнул он навстречу и протянул руку. Уловив её недоумение, быстро поправился: – Олег. Прозвище такое. Армейское.

– Не смотрите на меня так, БабУшка, – ее голос журчал как ручей. – Двадцать мне уже, двадцать! Паспорт приходится с собой таскать, иначе, без спиртного жить придется, а как без этого? – Глаза смеются и в себя тянут. – Римма. Друзья зовут Мурой.

Она неожиданно крепко пожала его руку и вдруг, замерла. Внимательно оглядела его с ног до головы – не как счетчик ярлыки считывающий, как-то иначе.

Искры в глазах погасли. Она отвела взгляд, и Олег заметил, как по её лицу пробежала тень.

– Ты… хороший, Олег. Светлый. – Голос стал тише. – Просто сейчас… не время. Всё слишком… – Она нервно перебросила сумку на плечо и быстро направилась к выходу.

Олег засыл на месте, поражённый внезапной переменой.

– Мура! – его окрик прозвучал громче, чем он планировал.

Он бросился за ней и перехватил у выхода.

– Может, и не время… А может, как раз тот самый миг? – его пальцы непроизвольно сжали ее запястье. – Кто знает, почему мы здесь, в этом месте пересеклись? Случай? Или… – голос дрогнул. – Будем потом кусать локти вспоминая упущенный шанс?

Она вырвала руку.

Олег поспешно добавил:

– Я, конечно, завтра и послезавтра вас здесь буду ждать… Но опасаюсь еще раз на дорожке за вами гоняться – боюсь, не догоню. Как гордый обладатель недвижимости с оплаченной арендой на полгода вперед и отличными видами на детский сад, предлагаю… Нет, не так… – Глубокий вдох. – Просто кофе. И пирожное. Даже больше – черный кофе без ничего!

– На детский сад смотреть будем? – рассмеялась русалка, задумалась на миг, и неожиданно кивнула. – Кофе. И ничего больше.

Кафе.

Кофе.

Случайные касания как электрические разряды.

Искорки в глазах.

Сладкое предвкушение.

Томительное ожидание вечера.

И, наконец…

– Куда едем, уважаемый? – заскрипела тормозами потрепанная Тойота с экзотичным водителем.

– Жукова, – начал БабУшка.

– На Тверскую, я покажу, – мягко перебила одесситка. Они сели на заднее сиденье, и ее пальцы сжали его ладонь.

Роскошная квартира. Приглушённый свет.

Коньяк. Музыка. Плавные движения. Сближение.

Он прижимался к ней и чувствовал, как тонет, тает, растворяется в этой хрупкой и красивой девчонке. Тонет – и не может ничего с собой поделать.

Её тело трепетало под его прикосновениями. Дыхание сбивалось, изгибы подчинялись каждому движению…

– Слишком быстро, – ее голос прозвучал неожиданно твердо. Она отстранилась, будто вспомнив что-то важное. – Поздно уже. Можешь остаться… На одну ночь. Спать будешь на диване. Завтра вернёшься к своим видам на детский сад.

Ее слова как ледяной душ, оборвали сладкие грезы.

Глава 4. Восьмиклассница.

Утром выпили кофе и разошлись, словно случайные знакомые.

Олег не выдержал и позвонил еще до полудня.

– Римма, день прошел, когда мы…

– Сейчас одиннадцать утра, орел. Ты куда летишь?

– Да я… – БабУшка сбился, глянул на часы и не поверил глазам.

– Вечером, адрес ты знаешь, – спасительно прозвучало в трубке.

Время сломалось.

Сегодня оно вело себя странно: стрелки взбунтовались – то замирали, то бежали вперед, испытывая его терпение. Если бы часы были Made in какой-нибудь Швейцарии, они давно расплавились от его горячих фантазий. Но эти, сделанные в СССР, лишь лениво тянули время.

– Шесть. Вечер. Пора. – Он выдохнул, сбрасывая нетерпение как тяжелый рюкзак с плеч.

Глаза горят, слова – не нужны. Потолок плывет, и искры от прикосновений.

В полночь – в меру пьяные, и снова это «нет».

Утро. Кофе. Неловкость и глаза в сторону. Снова чужие.

День за днем. И никакого продвижения.

Она свела его с ума окончательно. Бессонные ночи превратились в бесконечные пытки. Где сон, где явь – Олег понимал только после второй чашки крепкого кофе.

Через неделю сдался:

– Не понимаю тебя. Я о тебе ничего не знаю: ты как разведчица в тылу врага – ни одного лишнего слова. Все вокруг, да около. Все держишь на контроле и на расстоянии. Где работаешь, если не секрет? Зачем тогда сказала, что «блядуешь помаленьку»?

– А как мне еще идиотов от нормальных людей отсеивать? – горько усмехнулась она. – Ко мне каждый день липнут – от сопливых мальчишек до стариков с трясущимися руками. А работа моя связана с финансовым сектором.

– Банковская сфера?

– Теплее, – и закусила губу, явно не желая углубляться в объяснения. – Мы банкирам, министрам и прочим ВИП, аудит делаем, проверяем, что у них в самом укромном месте спрятано и сколько. Работа у меня редкая – раз в месяц, но не будем об этом – врать не буду, а рассказать не могу.

Ее лицо стало серьезным:

– У меня нет права на ошибку, Олег. Сгорю дотла… Потому и держала дистанцию. Но ты… ты – настоящий.

Этой ночью она любила его с исступлённой нежностью, с каким-то диким отчаянием. Как в последний раз. Он, захлебываясь ее близостью, прошептал: «Восьмиклассница…» – она резко отвернулась и прижалась лбом к холодной стене. Плечи задрожали от беззвучных рыданий. Олег не решился спросить.

Так и заснули – недоговорив, недолюбив.

И не разлучались больше.

После её командировок прихожая превращалась в филиал игрушечного магазина. Они сидели на полу, среди плюшевых медведей и кукол, упаковывая детское счастье в дорожные баулы. Эти часы были особенными – тихими и тёплыми. Потом они везли посылки на вокзал, где проводники, подмигивая, обещали доставить всё "малышне в Одессу".

Утро.

Кофе. Цифры. Ластик. Снова цифры.

Обед – магия: из трех морковок и куска мяса она творит шедевр. В ее руках нож – точный, как смычок скрипача, а кухня – симфонический оркестр, где каждое блюдо звучит в унисон. Соседи приостанавливаются у дверей, втягивают воздух и завидуют.

Вечер.

Промозглый, слякотный. Она берет его голову в ладони – осторожно, как хрупкую вазу – и спрашивает:

– Олежка… Голова у тебя… как колокол, стукнешь – звенит. На войне заработал?

Он фыркает:

– Я не Олежка вам, а Терминатор. Прибыл спасти человечество от глобального пиздеца. Череп уже поменяли, жду остальных деталей – новые мозги особенно.

Потом вдруг оживляется:

– Давай корпоративы замутим для важняков! Ты – шеф-повар от Бога, я… А я – всю организацию на себя возьму.

Она замирает. Глаза вспыхивают:

– Я бы… Я бы тогда и со своей работой могла завязать?

– Если дело пойдет, и работа не нравится – почему нет? – поддерживает БабУ.

– Не нравится? – Римма бледнеет. – Ничегошеньки ты обо мне не знаешь, добрый человек. Думаешь, я там… что, бумажки перекладываю? Не проходит и дня, чтобы я не прокляла тот день, когда…

Голос срывается. Она резко замолкает и закусывает губу…

Шмыгает носом – по-детски беспомощно:

– Я тебе все расскажу. Не сейчас, хорошо? – и проводит пальцем по его темечку.