скачать книгу бесплатно
– Расскажи, Витя, как там здоровье у Лены. Может быть, ей лекарства нужны? Так я могу помочь, по своим связям.
– Выздоравливает. Жива будет…
Не знал Витёк, с чего начать ему разговор. Только после второй рюмки наконец решился:
– Ксюша, рыбка, как ты могла такое? Я тебя хоть раз пальцем тронул, киса моя ненаглядная?
Молчит, улыбается, гадюка! Наливает рюмки…
– Третий тост Витя, ты знаешь, за любовь. Давай за неё и выпьем. За нашу любовь!
Эта женская логика извращённая, до Витька, несмотря на его большой опыт общения с женщинами, никак не доходит. Оксана, однако, поясняет:
– Ты, Витя, видел у участкового ксерокопии, а оригиналы у меня, в сейфе отцовом. Есть ещё рентгеновские снимки моей сломанной челюсти. Снимки мои, только делали их после аварии лет пять тому назад. Пригодились! И свидетельских показаний столько!..
– Ну, и что мне делать, кисуля? Ждать повестки в суд?
– Ну зачем в суд? Делать ничего не надо. И суда не будет, пока я не подам на тебя. Соскучилась я по тебе. Заигрался ты у Ленки. Чемодан с твоим шмотьём цел, а теперь и ты со мною рядом.
– Ну и хитра ты, киса! Хитра. а!..
– Я ведь за свою любовь борюсь, за тебя, Витя! – Оксана передвинула свой стул, села рядом, обняла. – В такой борьбе для женщины все средства хороши! – она чмокнула Витька в щёку. – Ну вот, шёл на свидание с любимой, а не побрился. Ну ничего! Теперь будешь бриться каждый день. Вечером, к моему приходу с работы. Я тебе ко дню рождения новую бритву подарю, трёхлезвийную. Ты ведь августовский по рождению? Значит, по знаку зодиака – Лев!
– Да, лев. – Витёк нашёл тему разговору. – Скоро буду работать в фирме, на окнах…
– Это хорошо, только не вздумай ездить в Запорожье окна ставить, как тогда. Нашла, когда я тебя, «командированного», у Ленки.
– Ну, было дело…
Витёк понял, что Оксана крепко вцепилась, и надо терпеть.
– В этот раз заболела Елена… Понимаешь, я с ней несколько лет дружил… Подругу в беде бросать как-то…
– Хитрая, твоя колхозница! Заболела она! Я, может быть, без тебя куда сильнее болею! Ладно, сегодня иди, попрощайся с ней. Я поеду к родителям, Мишке обещала сходить с ним в «Экстрим-парк». Да, вот ещё – деньги у тебя имеются на пиво?
Она открыла сумочку и достала две сизых бумажки по полсотни.
– Этого тебе пока хватит. Вечером здесь встретимся, по полной программе.
Оксана потянулась к Витьку:
– Дай я тебя поцелую, лев ты мой!
Витёк, изобразив блаженную улыбку, притянул Оксану к себе. «Тощая кошка… Хитрая!»
Погода по-весеннему сухая и тёплая. Витёк шёл по городу расстегнув куртку, подняв голову, не заглядывая в зеркальные стекла магазинов. Он чувствовал себя молодым и этаким победителем… в борьбе двух женщин за обладание им. Пока такая ситуация его вполне устраивала. А что потом? Дальними планами Витек свою седеющую голову обременять не привык.
Возле лифта
Это дело произошло часов эдак в девять вечера, когда некий ветеран ВОВ в самом благом настроении возвращался из гостей, где прилично поужинал и принял граммов сто пятьдесят.
В подъезд вслед за этим ветераном заскочило двое молодых парней. Один из них, опередив не спеша поднимающегося, улыбаясь навстречу идущему, стал перед лифтом, другой, ростом пониже первого, стал сзади. Благодушное настроение подвело Семена Кузьмича, бывшего фронтового разведчика, и он не придал никакого внимания такому нехитрому манёвру молодых людей. «Вам на какой этаж?» – поинтересовался он, глядя снизу вверх на высокого хилястого парня перед ним. «Нам на самый верх!». Парень улыбался так мило, но Кузьмич не успел его разглядеть по-настоящему, как удар сзади в правое подглазье выключил его сознание, и он оказался стоящим на четвереньках.
«Да, мало меня учили в разведвзводе…» – пронеслось в голове, и он, вместо того, чтобы упасть на пол и застонать, стал подниматься. Малорослый второй парень ударил ему в голову кулаком. Семён Кузьмич ударил парня в промежность и тот ойкнул, но тут же, заматерившись, ответил ударом ноги в бедро. И опять кулаком в скулу. «Нет, я уж не тот! – промелькнуло в мыслях Семена Кузьмича, – покалечат, бандиты!» – Всё, всё ребята! – примирительно забормотал он, а малый парень ещё раз его ударил, в грудь. «Боксёр, видно, в солнечное попал». Дыхание перехватило. – Тише! Молчи! – змеиным шёпотом свистел над ухом малый, а длинный, сдёрнув до половины куртку, держал сзади Семена Кузьмича за рукава.
Подхватив под руки, парни по ступенькам поволокли Кузьмича на площадку между первым и вторым этажом.
– К стенке! Лицом к стене! – командовал всё тот же малорослый налётчик.
В далёкое фронтовое время учил его, семнадцатилетнего пацана, командир взвода разведки: при встрече с двумя незнакомцами встать так, чтобы за спиной никого не было, а сбитому лежать, набирая силу, для броска, для удара, а он? Расслабился, постарел…
– Деньги! Деньги давай!
– В книжке! В записной. Больше нету. Книжку отдайте…
Денег было всего две двадцатки и ещё пара гривен, пустяк. Хотя, конечно, они бы не помешали дотянуть до пенсии – финансы Семена Кузьмича подорвала покупка зимней куртки. Дешёвая, турецкого производства, из кожзаменителя, чёрного цвета, она привлекла этих шакалов блеском. Ну, что они за куртку получат у скупщика? На пару «доз»?
– Не оборачивайся! – шипел мелкий, но краем глаза Кузьмич видел, как осматривает высокий парень снятый с него пиджак. Старый, с порванной подкладкой, он был ценен только красиво сделанной колодочкой орденских планок – подарком цехового художника к годовщине Победы.
Куртка, перекочевавшая в руки малого, уже вместе с ним отправилась за двери подъезда. Пиджак, обшаренный по всем карманам, рослый отбросил в угол.
– Дед, стой, как стоишь, пока за мной дверь не закроется. – И сбежал по ступенькам.
Семён Кузьмич опустил руки от подоконника, поднял и надел свою чёрную вязаную шапочку и пиджак, тяжело ступая, спустился на площадку первого этажа. Идущая к лифту молодая женщина с испугом от него отшатнулась. Семён Кузьмич чувствовал, как напухала, наливалась кровью кожа вокруг глаза, из носа и рта сочилась кровь. В крови были и руки, и лацканы пиджака.
Он вышел из подъезда во двор. Было тихо и безлюдно. В это время старшие и дети сидели по квартирам, у телевизоров или у кухонных столов, а молодёжь ещё не возвращалась с дискотек и других увеселений. Девять вечера, самый удобный час для разбоя, охоты за одиночками. Окна домов напротив были освещены, со стороны проспекта доносился шум проезжающих машин и, кажется, произошедшее на площадке возле лифта было в дурном сне. В голове у Семена Кузьмича шумело, всё тело ещё напряжено, и боль проявилась только в левом бедре, когда он пошёл к подъезду.
– Что с вами, папа? – ужаснулась жена сына, открывшая ему дверь в квартиру.
– Ничего, ничего Лида. Всё в порядке.
– Кто это тебя, батя? – вышел из комнаты сын.
– Тех уже след простыл… Умоюсь. До утра всё пройдёт.
Утром, глянув в зеркало, Семён Кузьмич не обрадовался своему виду. Вздутая гематома на правой скуле и залитая фиолетовым цветом глазная впадина явно не украшали. Удар в солнечное сплетение давал знать о себе при каждом вдохе, ныло левое бедро.
Надев старую куртку и надвинув шапочку до солнечных очков, Семён Кузьмич вышел во двор, чтобы сходить в аптеку.
Воскресное утро середины октября выдалось солнечным, и на проспекте было людно. Молодёжь ещё в лёгких куртках, без головных уборов, да и люди постарше тоже. Семён Кузьмич с горечью подумал, что с синяком, в старой куртке и с прихрамывающей походкой он смотрится тёмным пятном на радостном фоне жизни. Правда, приглядевшись, он заметил, что радостных лиц мало, а если и слышится смех, так от групп парней, походя сосущих бутылки и банки пива. Заметил он и торопливость, спешку идущих, ранее как-то им не замечавшуюся. И вдруг вспомнилось послевоенное время, пустые полки магазинов, очереди за хлебом, серая одежда и военные обноски на людях… И в то же время добрые взгляды, словно ожидающие, что вот-вот всё будет хорошо…
Семён Кузьмич пошёл вверх по проспекту. Он шёл, вглядываясь в лица молодых людей, но не с целью узнать нападавших на него, – вряд ли бы он узнал даже высокого парня, а у малорослого он и лицо-то не видел. – ему захотелось поглядеть на это поколение, от которого был он в последнее время далёк. Вчерашнее ощущение бессильной ярости и ненависти к нападавшим, ушло. Вчера, будь он моложе, извернувшись, бил бы и калечил без жалости тех парней. Сегодня это чувство сменилось на что-то похожее на жалость. В мире блестящих иномарок, сверкающих витрин магазинов, разряженных женщин и холеных мужчин, алкоголь и наркотики скрашивают жизнь этим изгоям, толкают к преступлениям. Что их ждёт? Тюрьма, букет болезней, отбитые почки и ломаные ребра…
Семён Кузьмич вспомнил новую куртку. Ну, сорвали… Чёрт с ней! Слишком блестела эта кожа или тот же кожзаменитель…
Побеседовав в аптеке с молоденькой, но очень серьёзной девушкой-провизором, Семён Кузьмич приобрёл таблетки, снимающие отёк, получил рекомендацию по пользованию. Теперь можно идти домой, отлёживаться.
Есть, о чём поговорить
Мобильный телефон в кармане забился в дрожи, и Седунов, не сбавляя шага, достал его и приложил к уху. Звонила его знакомая, Анна Горская. С утра он с ней встречался в коридоре Университета, где она, как и Седунов, работала преподавателем. Утром обычное приветствие давно знакомых и не совсем равнодушных друг к другу людей в коридорах это: «привет!», если поток студентов не очень густ, а в толчее – поднятие руки с улыбкой в придачу. В это утро было последнее.
– Николай, у меня есть идея посидеть за чашечкой кофе или чая. Заходи часам к шести.
Седунов и Горская давно были на «ты», а за чашкой кофе, иногда и чего-то покрепче, именовались Коля и Аня.
Хотя Николай Петрович Седунов и до знакомства сталкивался с Анной Борисовной в длинных и часто полутёмных коридорах, её лицо, бледное, с усталыми глазами, обрамлённое простой учительской причёской, не бросалось ему в глаза. Да и одежда Анны, чаще всего в серых и тусклых тонах, не подавала ему сигналов как мужчине. А его, рослого мужчину с чёткой выправкой отставного офицера, женщины замечали. Случай свёл их за пределами учебного заведения. Они познакомились в «Диалоге», клубе мецената Игоря, владельца торговой фирмочки.
За столиком на четверых Седунову досталось место с женщиной, какую он вроде бы видел где-то. Оказалось, они трудятся в одной конторе и живут на одной улице, в десяти минутах ходьбы пешком. Седунов положительно оценил не крикливый прикид Анны и немногословность. Он особенно не любил последнее – женскую болтливость.
Приглашения на чашку чая по телефону не удивило Седунова. Эти посиделки уже лет пять как длятся. То по случаю, то просто так, при одном и том же «градусе» отношений – дружбе. Существует, однако, дружба между мужчиной и женщиной, во что Седунов в молодые годы ни за что бы не поверил! После ранней смерти жены Седунов остался один с подросшим сыном и, когда горечь утраты женщины, какая его любила, поутихла, стал обращать внимание на других и даже делал попытки сближения, но быстро разочаровывался. Молодые требовали постоянного внимания, а силы у Седунова были уже не те, близкие же к нему по возрасту глядели, что называется в корень: выясняли, есть ли у него площадь для прописки взрослого сына, какую пенсию получает, на кого будет писать завещание…
Анна Борисовна возрастом попадала в середину выше упомянутых категорий, могла самостоятельно развлечься посещением какого-нибудь концерта бардов или вечера поэзии в местном Дворце культуры, на двоих с матерью, доброй старушкой, владела частной однокомнатной квартирой в хрущёвке.
Из-за определённых пристрастий хозяйки квартира представляла комбинацию библиотеки в период подготовки её к переезду и картинной галереи. Галерея распространялась на стены коридора и кухни, и постоянно пополнялась. Седунов вносил свою лепту, даря Анне свои картинки – малоформатные копии мастеров и свои поделки.
Анна писала стихи. Седунов тоже писал стихи, и в Анне находил благожелательного критика и читателя. В общем, поговорить при встречах было о чём, в том числе и на кухне за чашкой чаю. Анна соблазняла Седунова, по-холостяцки питающегося дома самой примитивной пищей, чем-нибудь изысканным, вроде фруктового рулета, маслин – Седунов их только терпел – или свежих пирожков маминого приготовления.
Так получалось, что в диалогах по любому вопросу между Николаем и Анной всегда возникали противоречия. В поэзии, например, мнения их о Цветаевой и Бродском сходились, других любимчиков Горской Седунов не очень жаловал.
Поддразнивая Анну, Седунов приводил цитату из воспоминаний Виктора Шкловского о Мандельштаме, что многие стихи его на грани смешного, утверждал, что Пастернак путается в метафорах сам и путает читателей. полностью соглашался с вождём всех времён и народов Иосифом Джугашвили, что Владимир Маяковский – величайший поэт России. Они спорили, и хотя в этих спорах истина не рождалась, каждый оставался при своём мнении, Седунову это нравилось.
…Хорошо. Договорились, – пробормотал Седунов в трубку, и ускорился, чтобы немного отдохнуть у себя в каморке и, может быть, немного разобрать заваленный журналами, папками с рукописями, эскизами стол.
Седунову катастрофически не хватало времени. Засиживаться допоздна за столом опасно: терялся сон. Смотреть в тёмный потолок заполночь и считать баранов или верблюдов, бредущих по пустыне, чтобы заснуть, бесполезно. Надо вставать, принимать снотворное, вновь ложиться, чтобы утром проклинать грохот будильника.
На прошлых посиделках разногласия возникли совсем не на литературной почве. Николай Петрович рассказал Анне о письме, какое прислал друг из далёкого города. У друга, тоже офицера запаса, умерла жена, и он в печали и растерянности – на квартиру, в которой он жил, имеет полное право взрослый сын от первого брака умершей.
– Ничего! Будет твой друг искать новую жену с квартирой. И найдёт! Все они такие, военные – привыкли жить на всём готовом. Анна изрекла это с приличной дозой сарказма, явно прицеливаясь в самого Седунова.
– У военных, офицеров служба, дальние гарнизоны, переезды по приказу начальства. – Седунов пытался как-то выгородить «своих». – А защита Отечества, а готовность идти на смерть?
– Солдаты идут на смерть, а офицеры их посылают… И вообще, захребетники у народа эти чины! – Анна уже сердилась, и Седунов сдался. Доказать женщине что-либо, о чём она знает смутно, невозможно. Это Седунов знал хорошо по собственному опыту.
И ещё одна тема разводит Седунова и Горскую по разные стороны баррикад: тема патриотизма. Седунов никакой не квасной патриот, он видит результаты ошибок, непрофессионализма и просто воровства персон власть предержащих. Результаты эти – на ценниках продуктов, в квитанциях оплаты коммунальных услуг, в уличном беспределе. Но это его страна, его земля. Неухоженная, захламлённая, безалаберная, но его, родная.
– Я хоть завтра уеду из этой страны… В Канаду. Там люди по-людски живут, – говорит Анна жёстко.
– Зачем так далеко? В Германию можно, поближе. Или в Израиль, – усмехается Седунов.
– Да! У меня подруга в Германии. Приезжала, рассказывала… – Анна продолжает с вызовом. – В десять раз лучше живет, чем здесь жила!
– Так уж и в десять? Но ведь и по-другому рассказывают. Материально лучше живут, может быть, но в вакууме, в гетто русскоязычном! Да и пишут…
– Пишут?! Врут все! Отбирают нужный материал для публикации редакторы, пиарщики… Надо же хлеб отрабатывать, вот и сочиняют сказки, запугивают…
– С чужих слов это у тебя, Аня. Чтобы узнать вкус варева, нужно хотя бы одну ложку отведать. – Седунов подливает масло в огонь. – Приедешь – расскажешь.
– И поеду! – взвивается Анна. – Сидите здесь, в этом болоте, в дыму и копоти, в матерщине и хамстве… В нищете!
Не поссорились, но около того. На другой день в коридоре Университета: «привет – привет!», как ни в чём не бывало. Да и как может быть по-другому? Никуда Аннушка не уедет, а жить надо. И хоть называет она военных приспособленцами, ей и самой надо приспосабливаться ежедневно.
Дома Седунов немного отдыхает, бумажный завал на столе не трогает, надевает чистую рубашку и, набрав номер телефона Анны Горской, сообщает:
– Я уже одной ногой за порогом. Через десять минут буду под твоим окном…
Под её окном на четвёртом этаже надо крикнуть в полный голос: «Анна!», чтобы она открыла ему дверь в подъезде. С собой у Седунова новый журнал, в котором опубликованы его стихи. Будет о чём поговорить.
Так будет легче
Оставалось всего два дня до конца служебной командировки, все дела улажены, и завтра, в понедельник, если ничего особенного не случится, Максим вечерним авиарейсом вылетит в свой южный город. Сегодня у него есть время посетить дом на улице, сохранившей название прежних времён – «Октябрьская».
Он расстался с Галиной пять лет тому назад. Она его первая любовь, вернее, влюблённость, зацепившая его всерьёз.
В институте другом стал Венька Пищальников, курносый широколицый увалень однокурсник. В их дружбе Венька был лидером, инициатором личных дел в свободное время.
Свободного времени оставалось, в общем, немного, по крайней мере у Максима, латавшего прорехи в своём провинциальном образовании. Простоватый с виду Вениамин все предметы хватал с поверхности, контрольные и курсовые делал в один присест и свободного времени у него было много.
Высокий и худой, по-южному смуглый и кареглазый Максим, и плотный телом, короткопалый, обсыпанный веснушками сероглазый Вениамин были неразлучными. друзьями. Они словно противоположные полюсы магнита притягивались друг к другу.
При знакомстве вниманием девушек овладевал Венька, а Максим, стеснительно ронявший слова в разговоре, оставался в тени, хотя и замечал заинтересованные взгляды девушек.
Друзья не спеша шли из дискотеки, когда их догнали две девушки. Девушки взахлёб говорили о своём, но Венька сразу нашёл нужные слова, чтобы включиться в их разговор. Девушки пошли рядом. О чём они тогда говорили? Обо всём. Но это было смешно. Аудиторией владел Вениамин.
– Людмила…
Первая протянула ладошку Максиму девушка, идущая рядом с ним:
– А как тебя?
– Максим. – односложно ответил тот.
– Грустный ты что-то, Максим. Кто тебя обидел? – девушка заглядывала ему в лицо и явно смеялась над его смущением.
– Никто меня не обижал! – Максим не знал, о чём говорить с девушкой, как он заметил, старше его по возрасту. Венька, забалтывавший другую девушку, поспешил на выручку. Он понёс такую чушь, что скоро обе девушки покатывались от хохота.
Когда на перекрёстке, расставаясь, Людмила пригласила их в гости, «просто так, познакомиться поближе», Максим вслед за радостным воплем Веньки: «Конечно, придём!», тоже пробормотал что-то согласительное.
– Адрес простой: улица Октябрьская, двадцать пять…
Максим тогда не мог предположить, что по этому адресу живет та, в какую он влюбится по уши. Тогда, в комнате Людмилы, Максим и Вениамин чинно пили чай с пирожками, рассказывали об учёбе. Заходил отец Людмилы, высокий седеющий мужчина, пожав парням руки, ушёл к себе. Услышав звонок входной двери, Людмила оставила гостей минут на пятнадцать – Венька за это время умял остатки пирожков. Людмила вошла вместе с высокой девушкой.
– Знакомьтесь. Моя сестра Галина.
Они внешне были совсем непохожи. Невысокая округлая блондинка Людмила с задорно вздёрнутым носиком – и темноволосая, с узким, чуть с горбинкой носом, неулыбчивыми губами Галина. Глаза и сестёр были одинаковыми – серыми.
– Она тоже студентка, только по другому профилю. Выучится – будет вам лекарства выписывать.
Галина еле заметно улыбнулась.
