скачать книгу бесплатно
– Ты где шляешься? – отец.
Мне не хочется лгать, чтобы оправдать себя. Я просто молчу. Молчание помогает избавиться от оправданий. Я всё равно не буду для них другим. Они сами слепили мой образ, выносили в своём животе вечной заботы и опекунства, выкормили через плевру расспросов и претензий. Вот он я, плод ваших бессонных ночей и попечительств, вот он я, дитё женского воспитания, – с разбитым лицом, мучающийся каждодневным похмельем, одинокий и ищущий путь забыться от всего этого кошмара.
Мы за праздничным столом, заставленным пиалами с маринованными грибочками и солёными огурчиками, блюдами с мясной и сырной нарезкой, бездонными чашами с оливье и салатом по-гречески, тарелками с рыбой в кляре и фаршированными свининой баклажанами. Посередине стола – жареный с яблоками гусь, возвышающийся над нежным картофельным пюре.
Первый тост. За именинника. Сейчас дед выпьет рюмку. Бабушка скажет ему, не пей больше, Пётр, у тебя диабет. Дед и сам это знает, но бравирует, опрокидывая в себя рюмку водки. Завтра его сахар подскачет. Для него это будет звучать как приговор.
Не в состоянии пить, не в состоянии трахаться, не в состоянии спать – старость. Её невозможно победить или приручить. Но эти люди, мои бабушка и дедушка, они из другого поколения – поколения сильных людей, проживших настоящую жизнь. В чём же их жизнь теперь? Говорят, что в детях.
Мой отец ненавидит своего отца. Я презираю своего отца. Преемственность поколений.
За праздничным столом кислые лица. Даже квашеная капуста на моей тарелке выглядит свежее. Только мать пытается шутить. Одни и те же беседы. Одни и те же фразы. Всё расписано на часы вперёд.
Сейчас будет тост за детей. За меня. Начнут спрашивать и корить, умолять и угрожать. Я привык к этим вопросам, как к магнитофонной записи.
– Где ты работаешь?
– Всё там же, грузчиком.
– Для чего же ты пять лет на филолога учился?
– бабушка.
– Даниил, как же так? – дед.
– Ладно, ладно, он уже взрослый парень, пусть сам решает, – это мама. И добавляет со слезами на глазах. – Сынок, неужели тебе это нравится?
Мы привыкли измерять успех работой. Статусом. Первый вопрос при знакомстве: где ты работаешь. Не важно, есть ли у вас склонность к садизму или педофилии. Главное, вы доросли до топ-менеджера.
Близкие вновь скажут мне, что нужна стабильная, престижная работа. Обязательно по профессии, полученной в университете.
– Мне не нравится такая работа! – в сотый раз повторяю я.
– А ты думаешь, мне моя нравится? – вопит отец. – Тебя, дармоеда, кормить?
В современном мире люди, довольные своей работой, встречаются ещё реже, чем уссурийские тигры. Все мои друзья так и остались детьми. Они по-прежнему живут родительскими установками. И по-прежнему пытаются доказать всем, что это не так.
– Тебе же семью кормить, Данюша, – бабушка.
– Я не хочу семью.
Я вечный ребёнок с перинатальной травмой.
– Как же так, Даниил? У тебя и девушки нет? – дед.
Что мне ответить? Что я по пять раз на день дрочу на самую извращённую порнуху? Что я трахаюсь со шлюхами в туалетах дешёвых забегаловок? Что я презираю и боюсь женщин?
Сейчас, за праздничным столом, во мне нет ничего кроме раздражения. Я люблю их, но это лишь догмы моего воспитания. Так надо – любить их. Проблема в том, что моя любовь основана на обязательствах. Однажды, дай Бог, я смогу полюбить их сердцем.
Когда я ухожу со дня рождения, они плачут. Все, кроме отца. Мама провожает меня до лифта, просит навестить её и суёт мне в руку денег.
Я помню себя маленьким. Помню, как приносил из школы дневник с отличными оценками. Помню, как с упоением рассказывал о том, как забил решающий гол в футбольном матче. Помню безудержную радость в глазах мамы и папы.
Когда я стал разочарованием для своих родителей?
Иногда я думаю: лучше бы они разлюбили меня. Тогда бы они не переживали, не седели, не рыдали. Но они всегда будут любить меня. Каждый своей любовью. Для них я всё тот же – подающий надежды ребёнок. Я не смог стать взрослым ни для них, ни для себя.
Я сам – это маленький Данечка. Данечке нельзя бегать, играть с детьми, есть мороженое и дурачиться. Данечка должен быть серьёзным ребёнком, читать умные книжки и изъясняться будто учёный. Питание по распорядку. Молоко с мёдом на ночь. Общение только с правильными детьми. И вечные стоны о том, как дерьмова жизнь.
Отец мог стать для меня образцом; отец должен служить подобием Бога. Мой отец мог высказаться или принять решение только когда был пьян.
Кем мог быть для меня отец, разгуливающий по квартире в семейках, с отвисшим брюхом и перегаром? Кем мог быть для меня такой Бог, который не мог поговорить со мной, не повышая голоса, который ненавидел меня за свои же промахи и оплошности, который видел во мне кого угодно, но не сына?
Всю свою апатию и отчуждённость я придаю на алтарь поклонения своему Богу. Впрочем, ему, наверное, и так уже тошно от моих малодушных оправданий.
III
Я вновь встречаюсь с националистами. Нас четверо. Покупаю для всех бутылку водки. Мы пьём из горла, по кругу. Каждый из нас одет в чёрное. С головы до пят. В тон этой тёмной ночи. За плечами спортивные сумки, в которых спрятаны маски, баллончики с краской, бутылки с зажигательной смесью, кастеты и биты. «Джентльменский набор», как мы его называем. Главный восседает за рулём чёрной машины.
Мы высаживаемся на рынке. Он безлюден: только длинные ряды металлических прилавков. Впрочем, мы знаем, что где-то ошивается охранник. Надеваем маски и устремляемся к закрытому ларьку с вывеской «Ливанская шаурма». Удары бит и камней сминают тонкий металл. Злой выводит синей краской на искорёженном ларьке «Смерть хачам!». Когда он дорисовывает восклицательный знак, появляются два полупьяных кавказца. Они замечают нас, видно, как в их глазах сначала пробивается ясность, а затем страх. Кавказцы пятятся назад.
Бетон, главный в нашем квартете, устремляется к ним с битой в руках. Когда кавказцы разворачиваются, чтобы бежать, могучий удар сбивает с ног одного из них. Второй бросается в бегство. Двое наших устремляются за ним. Мы с Бетоном валим первого на землю и избиваем его битами и ногами, упакованными в тяжёлые армейские ботинки. Во мне нет ничего кроме животной ярости. Она наполняет меня до краёв. И на миг я чувствую, что окружающий мир становится упорядоченным и наполненным. Это чувство полностью захватывает меня, наполняя внутреннюю пустоту. Я с остервенением бью кавказца битой. Где-то вдалеке раздаётся женский вскрик.
Кровавая пелена, застилающая глаза, сходит. Я вижу перед собой стонущего человека. Человека.
Возвращаются двое наших. На бите Злого – кровь. Мы прыгаем в машину и мчимся дальше. В другой район.
Магазин бытовой техники. Если верить Бетону, он «принадлежит хачикам». Мы верим, потому что нам надо верить. Здесь важно убедиться в отсутствии камер наблюдения. Бетон уверил нас, что утром провёл разведку. Мы выпрыгиваем из машины и разбиваем витрину битой. Истошным визгом заходится сигнализация. У нас есть две минуты до прибытия охранной службы. В разбитую витрину мы кидаем несколько бутылок с зажигательной смесью и прыгаем в машину. В зеркало заднего вида я вижу, как магазин охватывает пламя, похожее на беснующегося гигантского осьминога.
Бетон хохочет, будто умалишенный. Кревед распечатывает пакет с портвейном. Так мы празднуем нашу победу. И так я заглушаю совесть и страх.
Наша программа выполнена. Пора возвращаться. Бетон тормозит так резко, что портвейн выливается на чёрный свитер Злого.
– Блядь! – матерится он.
– У меня идея! – скалится Бетон.
Выйдя из машины, я понимаю – мы попали на автобусную остановку. Бетон ссыт на скамейку. Кревед допивает портвейн. Из-за поворота выплывает автобус, похожий на огромного жёлтого слизняка. Я вижу худое, вытянутое лицо водителя. Он кивает нам и открывает двери.
В автобусе человек восемь. Бетон хищно озирается по сторонам. Его безумный взгляд останавливается на семье кавказцев, разместившихся на заднем сиденье: худощавый отец семейства с горбатым носом, толстая, с усиками над верхней губой мамаша и маленькая, кучерявая дочка в розовой юбочке.
В развалку Бетон подходит к ним и тихо шипит:
– Вы кто такие?
– Простите? – не понимает отец.
– Вы что, суки черномазые, русского не понимаете!? – взрывается Бетон и бьёт его по лицу.
– Вы что делаете!? – вскакивает мать.
– Сиди, – Злой бьёт её концом биты в живот. – Понаехали чурки, а русского не выучили!
– Мамочка! Мамочка! – бросается к матери девочка в розовой юбке.
– Ты чего?! – я одёргиваю Бетона за плечо.
– Всё нормально! – Бетон улыбается мне и говорит кавказской семье. – Отвечайте!
– Хорошо, хорошо, пожалуйста, – стонет отец семейства, зажимая нос.
– Оплачивайте проезд!
Нас окликает вышедший из кабины водитель. Когда он видит нас, с битами в руках, с перекошенными яростью лицами, его кожа белеет. Кажется, за её прозрачностью можно разглядеть все вены и артерии.
Кревед подбегает к нему и валит на пол привычным ударом биты. Некоторые пассажиры вскакивают с мест, другие в страхе вжимаются в сиденья.
– Сидеть, суки! – орёт Бетон. Я вижу в его руках пистолет.
– Откуда это?! – бледнея, говорю я.
Бетон не удостаивает меня ответом. Вместо этого он вновь обращается к кавказцам:
– Откуда вы? Армяне, грузины, таджики?
– С Азербайджана, – заливаясь кровью, мямлит отец.
– Так это вы нашим детям героин гоните?
– Какой героин?! Боже мой! Я на рынке овощами торгую… ради Бога, пощадите, – кажется, что кавказец растекается по своему сиденью.
– Барыга! А эта тварь, значит, с тобой торгует, – Бетон наотмашь бьёт мать семейства по лицу. Я вижу, как её тело сотрясается в судорогах. Маленькая девочка обнимает её за пухлые колени.
– Я швея… просто швея… – мне кажется, мать захлебнётся собственными слезами и соплями.
– А эта шалава наркоту носит, да? – Бетон тыкает дулом пистолета на маленькую девочку.
Кто я в этом потоке несущихся в бездну людей? Хватаю Бетона за руку:
– Не надо! – ору я ему.
Ад внутри нас, писал Довлатов. Я подписываюсь под этими словами.
– Снимай, Грех! – Злой впихивает мне в руки видеокамеру.
Бетон беспорядочно бьёт отца и мать кавказского семейства ботинками. Девочка рыдает, заходясь в истерике. Я слышу, как за моей спиной пассажиры автобуса рыдают вместе с ней.
– Сидеть, суки, сидеть! – орёт Кревед.
– Что вы делаете!? – причитает азербайджанская мать. – Что мы вам сделали!?
– Молчать, сука, молчать!
– Папа, папа! – кричит девочка.
Бетон и Злой стаскивают её на пол автобуса.
– Это же у вас, на Кавказе, женщина выходит замуж за того, на кого укажут родители? – смеётся Бетон.
Он рвёт розовую юбку девочки. Злой зажимает ей рот. По его грубым рукам текут её слёзы. В объективе камеры полные ужаса глаза девочки.
Отец семейства вскакивает с истошным криком. Так кричат, когда наступает агония. Бетон нажимает на спусковой крючок. Пуля пробивает колено азербайджанца. Он падает на пол. Злой отпускает девочку и за шиворот оттаскивает его. Бросает на ступеньки дверей и добивает битой. Слышатся крики Креведа:
– Сядь на место, сука.
Я, задыхаясь, ору:
– Не трогай её!
– Зассал, Грех?
Дуло окрашивается в красный. Змей в Эдеме. В автобусе наступает абсолютная тишина. Слышатся только тихие всхлипы девочки, просачивающиеся сквозь руки Злого.
Мы вновь в машине. По-прежнему держу в руках камеру, не в силах оторвать её от лица. Она моя единственная защита. Сквозь её объектив я могу воспринимать этот мир, себя, пусть слегка, но всё же видоизмененным.
– Что с ментами? – спрашивает Кревед, раскуривая косяк.
– А что с ментами?
– Будут же искать!
– Пусть ищут, – Бетон ухмыляется, – не в первый раз…
Я должен был спасти девочку, но даже не попытался. Вот оно моё непротивление злу насилием. Толстой мог бы гордиться мной. Так просто воплощать его принцип в жизнь, когда трясёшься за собственную шкуру.
Вижу мир сквозь крупные капли росы. Они соединяются в крохотные ручьи и медленно ползут вниз.
Глава пятая
I
Прохладный, свежий ветер обдувает моё лицо. Передо мною раскинулся дивный пейзаж. Посреди горных хребтов затаилась долина, симметрично разделённая надвое кристально-голубой речкой, похожей на гигантскую артерию Бога. Стройные хребты вырисовываются на фоне прозрачного неба снежными нимбами. Солнце зависло посреди двух сияющих вершин, и его лучи расходятся по небу золотыми стрелами. И в горных хребтах, и в надраенном до блеска солнце, и особенно в прозрачном небе царит умиротворяющая гармония, возносящая меня на вершину мира.
Я поднимаюсь всё выше, приклеившись взглядом к этому прекрасному небу. И в тот момент, когда я почти достигаю его, оно с треском рвётся, будто старая, изношенная ткань. Я падаю на землю, а надо мной нависает кровоточащее дуло пистолета. Кровь заливает всё вокруг. Треск нарастает. Я захожусь в крике и проваливаюсь в бездну…
Меня будит звонок мобильного телефона. Как и многие, я страдаю фобией: остаться вне зоны доступа. Ученые утверждают, что пользование мобильным телефоном вызывает лейкемию, катаракту, опухоль мозга, сердечно-сосудистые заболевания и даже повреждение ДНК. Страшные вещи, но остаться вне зоны доступа ещё страшнее.
Мобильный телефон – Библия современного человека. Здесь есть всё. Как заработать миллион. Как делать минет. Как молиться. Как мастурбировать зубной щёткой. Разве это не стоит опухоли мозга?
