скачать книгу бесплатно
– Почти любовь, – определил старшой.
* * *
Он лежал на матрасе в большом подвале после риса с тушенкой. Электрический свет из коридора тек в открытую дверь. Слева всхрапывал какой-то богатырь. Справа переговаривались. Один шептал настойчиво, немного шепеляво, будто шуршал целлофаном (Илья сразу дал ему позывной Целлофан), другой отвечал в голос, но приглушенно, смутно, как в бутылку:
– Пионер… У него в Краматорске правосек друга зарезал. Ну, он к нам.
– Зря он жестит. А все же надежный. Мало таких… Молодежь не идет…
– Есть, но мало.
– Только те, кто в Союзе жили… Они понимают, шо почем. Вот меня возьми. Я гроз четвертого разряда*. Сечешь? Так-то. Отец гроз и дед гроз. У нас забой да забой. А у молодежи шо? Забей да забей…
– Давно войны народ не нюхал!
– И ты заметь, все эти годы – мир и покой, а люди звереют! Раньше про собак говорили: сука, кобель. А теперь как? Мальчик, девочка… А сами звери!..
Илья усмехнулся сквозь побеждавшую дрему. Перед закрытыми глазами сверкал звездопад.
Ему снилось что-то детское. Он бесконечно тонул в мягком свете, качаясь в гамаке, тонул и качался, и дальше тонул. Повернувшись на бок, сквозь слипшиеся веки увидел бронежилет, автомат, берцы, сначала размыто-сказочные, но стремительно обретавшие неотвратимую жесткость.
* * *
В тех же грузовиках прикатили к площади, полной народа, и выстроились с краю. На площади люди кричали хором, по складам, просительно, жарко, запрокидываясь и высоко размахивая флагами. Они кричали: «Россия!».
Женщины побежали к грузовикам, наперегонки, с цветами. Возле Ильи у бокового борта стояли все в масках и хватали стебли перчатками. Илье достался махонький и невинный, с закрытым розовым бутоном мак, похожий на мышонка. Его протягивала не первой молодости тетка с красиво-горемычным, как бы вспухшим лицом, большим влажным ртом и большой грудью, взбудоражено гулявшей под синим платьем. Распущенные волосы ее были светлыми, но пока она тянула цветок, Илья увидел взлипшую подмышку с темными водорослями и подумал, что голова крашеная.
Побросали цветы на дно, по команде подняли вверх автоматы, перевели на одиночные и начали стрелять – залп, два, три… Это он умел.
Женщины отбежали обратно в толпу, которая перестала кричать и бессвязно бормотала. Салют по мертвым. Илья, дергаясь щекой на грохот, давил на гашетку и опять вспомнил друга, найденного в Филевском парке у тополя в первом пуху в петле из провода.
«Вот и пострелял», – подумал, нагибаясь за цветком, и обжег пальцы о дымившуюся гильзу.
* * *
На рассвете отправили в аэропорт.
Батон шутовским жестом протянул к дверям автомат, они услужливо разъехались, и Илья вошел вместе со всей группой.
Те, кто проник раньше, казались пассажирами, ждущими ранний рейс. Слонялись, отражаясь во внутренних стеклянных конструкциях и промытых витринах, за которыми было еще темно, вчитывались в электрические икринки табло, сидели на рюкзаках, правда, все были вооружены, а некоторые курили назло табличкам на украинском и английском.
Пустые стойки… Ни милиционера, ни уборщицы…
Длинный тип в черной пиратской косынке подошел к стене с высоким серо-стальным барельефом (приветный старик в очках) и продекламировал нараспев:
– Композитор Сергей Сергеевич Прокофьев.
Батон иронично икнул куда-то в клочья бороды.
– Му-му-мум-му-му-му! – вдруг запел длинный. – Му-му-му-му-у-у! – И торжествующе возгласил: – Любовь к трем апельсинам!
– Не слыхал о таком извращении, – Батон отечески осалил его по плечу. – Короче, обстановочка, – он понизил голос, притягивая к себе группу. – Там, в том терминале… – перчатка показала в отточено-полированную даль, – спецназ кировоградский. Они нам на фигне нужны. Пускай в Киев улетают на своем литаке… А они и не против. Все будет хорошо.
– Да мы даже не сомневаемся! – громко сказал Илья, и его поддержало несколько хохотков.
Время текло вяло и сонно, но когда солнце засветило вовсю, началась движуха. Купол, зашуршав какими-то картами, подозвал Батона, и тот стремглав повел отряд за собой.
Пробежав несколько пролетов вверх, Илья вынырнул из люка под слепящее пекло.
И тут они были не первыми – на широкой крыше расположилось человек двадцать автоматчиков.
– Загораем, пацаны, – Батон поймал в кулак бороду, будто сейчас сорвет, как ненужную в этих краях шерстяную вещь.
Метров за сто на такой же башне копошились вражеские фигурки, передвигали железки…
– Знаете, чем мы отличаемся? – засипел, садясь на корточки, седовласый мужик в тельнике. – Мы идейные, а они по приказу.
– Среди укропов идейных хватает, – опроверг Батон. – Под Волновахой одного взяли, плачет, сопли утирает, а все долдонит: «Я прав»…
Длинный в косынке (Илья забыл его позывной) раскачивался на джинсовой ноге и пел в телефон:
– Мамуль, я дома. Где-где? В Ялте! Это я симку сменил, старый сломался, мамуль! На днях заеду! А? Мамуль, ты их не таскай! Приеду, вместе на рынок сходим! А? Чего ты, мамуль?
– Эй, упадешь! – окликнул его осетин, мохнатый шар (позывной Гром), напряженно занявший место возле станка с гранатометом.
Тот приложил острый палец к губам и так же на одной ноге сделал несколько скачков от края.
– Мать в Мисхоре, – объяснил жалобно, – думает, троллейбус вожу. А может, и не верит. Мамку никогда не обманешь.
– Извини, – вспомнил Илья важное, – дашь позвонить? Я коротко!
Полина подошла с первого гудка.
– Привет, – сказал он, и неожиданно для себя выдавил: – Я на Д.
Почему-то так произнеслось.
– Где?
– На Д., – сказал он тверже, и замолчал. – Мне нельзя здесь много разговаривать.
– Что ты молчишь?
– Смотри про нас в новостях, – и разъединился.
Подошвы скрипели гравием, обильно покрывавшим крышу. Голову пекло, по лицу струился пот, следовавший дальше, по шее, по ключицам. Дебильное солнце! Если разуться, наверняка этот гравий будет жечь, как угольки.
– Твоя! – длинный протянул трубку.
– Сбрось, – Илья замахал руками, – не подходи…
– Минометы, снайперки, ПЗРК… – Батон изучал вражескую сторону, приложив к глазам здоровенный, как две сложенные гирьки, бинокль. – Ниче, мы повыше ихнего сидим!
– А выше нас никого? – надтреснуто спросил человек в защитной гимнастерке (позывной Кобра, а Илья дал бы Вобла), заветренный видок доходяги и свежая георгиевская лента бантом на рукаве.
– Сверху только Бог, – отмерил Батон рассудительным тоном бармена.
– Это понятно… Я ж не про то… – Кобра засмущался. – А сверху-то нас не того?.. Сверху-то, а?..
– Разве ворона прилетит… Так если пометит – это к славе! – Батон мягко пошел к нему, переложив автомат из правой в левую, приноравливаясь хлопнуть по плечу. – Аэропорт новенький. Столько бабок вбухали… Кому надо такое добро ломать?
– Внимание! Друзья! А мы ведь толком не познакомились! Предлагаю на этом вынужденном пляжу… пляже… – Длинный, сияя, обводил всех острым пальцем. – Вот ты! Откуда?
– С Макеевки, – буркнул Кобра, но вскинул глаза: лицо на миг оживилось, пополнело.
– Кем работаешь?
– Сталеваром.
Батон опять приложился к биноклю, направляя его куда-то вверх, в безоблачную температурную синь.
– Что же привело вас на наш холостяцкий пляж? – Длинный играл своим указательным в микрофон.
– Как шо? – Кобра вновь проглотил щеки. – Затрахали. Всю жизнь мозги трахают вместе с языком. Хоть дети отдохнут.
– Слыхал анекдот? – неизвестно кого спросил осетин. – Встретились в пустыне лев, козел, лис и спорят: кто главнее. Нет, погоди, не козел, перепутал. Лев, лис… И кто? Погоди!
– А что здесь забыл москвич? – Неугомонный палец целил в Илью.
– Он не москвич, он Любой, – зевотно сообщил седовласый мужик в тельнике, все сидевший на корточках.
– Точно! Любой! – Палец дрыгнулся. – Прикольное погоняло!
– Да, я любой, – сказал Илья раздельно. – На моем месте мог быть любой… Любой русский человек…
Длинный выхватил телефон из кармана:
– Алло! Мамуля, не звони, я за рулем! Осторожно, двери закрываются! Я сам перезвоню!
А Батон как выпал из трепа, так и молчал, не отрываясь от бинокля и водя им по небу, словно в поисках малейшего облачка.
И вот что-то серое показалось в синеве.
– О! – возликовал осетин. – Слушай сюда! Лев, осел и лис! Осел такой…
Вертолет наполнил небо рокотом. За вертолетом шел серебристый штурмовик. Зарычали, забранились, и сразу стало не до слов.
Вспышка. Подкинуло, оглушило, повалило, осыпало острым гравием, все заволокло черным дымом, рокотало небо, новая вспышка, таранный удар потряс основания башни…
Он ринулся в люк и покатился вниз за остальными. Там все горело, и орало, и дергались тела… И кто-то палил зачем-то в остатки стекол, которые осыпались, и выбегал, и падал, потому что лупили отовсюду – и снайперы, и минометчики, а самолет, и вертолет, и еще один вертолет заходили на новые круги…
Он никого не узнавал и плохо понимал:
– Пушкой…
– Нурсами…
– Летит, летит, летит обратно!
– Десант сажают… ПЗРК сюда!
– Нету… Не взяли!
– Миномет давай!..
– Нет взрывателей…
– Любой! Ты чего не отвечаешь? – Батон, безумный, в кроваво-дымящейся одежде, с опаленной бородой, таращился на него. – Марш на крышу! Раненых забирать! Любой! Я тебя прикончу!
– Что? – очнулся Илья.
– Ты что? Как тебя зовут? Любой!
– Я – свой! Свой я!
– Ты – Любой!
Но до крыши им не дал добраться новый удар…
Потом, доползя по осколкам в конец зала, он помогал чеченцам крушить стойки, отчаянно и стремительно, не зная для чего, потом запалили костер («Маскировка дымом!» – закричал кто-то, и это объяснение надеждой застучало в висках). Обжигаясь, тащили горящие куски пластика к проемам и кидали наружу. Потом бежали к грузовику.
Его ударило в ногу, выше колена, он упал, и стало смеркаться, и было спокойно, только услышал как бы сквозь нараставшую воду:
– Режь штанину.
– Не до этого… Тащи.
– В яйца метил.
Очнулся, трясло. Рядом с забинтованной головой лежал щекастый повар, розовый пузырь качался на губах. Глянул мутным глазом, подмигнул. Теснота от тел.
Илья не знал, что несется в грузовике, доверху груженном ранеными, а через минуту накроют огнем.
И тогда он окончательно забудет, как его зовут.
Кирилл Рябов
Родился в Ленинграде в 1983 году, в рабочей семье. Издал книги: «Стрельба из настоящего оружия» (2008), «Сжигатель трупов» (2013, Ил-Мюзик), «Клей» (2015, Ил-Мюзик), публиковался в журналах «Нева», «Октябрь». Дважды номинировался на премию «Национальный бестселлер» (2014, 2016).
