скачать книгу бесплатно
Альберт уже не хрипел – он лежал в луже крови, вместо головы у него было какое-то жуткое месиво. Лиза почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Бежать, бежать отсюда! Не застегнув блузку, сжимая в руке лифчик, она бросилась к двери, перепрыгнув через голое окровавленное тело.
Она едва не свалилась с лестницы, споткнувшись обо что-то – дорожка, что ли, сбилась? Труп Гочи как-то странно свисал с лестницы – как будто он повесился на ней: были видны только синие костяшки цеплявшихся за дорожку пальцев да голова, зажатая между опорами перил. Стараясь не смотреть в его сторону, Лиза сбежала вниз.
Где же те трое парней, что сидели в креслах у камина? Может быть, выскочат сейчас откуда-нибудь, схватят ее? Или вернутся те, налетчики? Лихорадочно озираясь, Лиза искала входную дверь – не запомнила от страха расположения комнат, когда шла сюда. Да вот же она, приоткрытая!
Она выбежала из ярко освещенного дома во влажную ночную тьму. Неужели ворота закрыты, что же тогда делать? Впрочем, Лиза чувствовала, что легко перемахнет сейчас через любой забор.
Прыгать ей не пришлось: железная калитка была открыта настежь. Лиза хорошо ориентировалась даже в совершенно незнакомой местности и, мгновенно сообразив, откуда привез ее Чигирь, бросилась бежать по проселку туда, где посверкивали в темноте огни полоцких домов. Сырая, чуть прибитая ночной росой пыль вихрилась у нее под ногами.
Услышав гул машины у себя за спиной, она отшатнулась в придорожные кусты. Машина с выключенными фарами остановилась, водитель выскочил на дорогу.
– Эй, Лиза! Лизавета! – услышала она приглушенный крик и тут же узнала Чигиря. – Да не бойся ты, садись скорее!
Не раздумывая, подчиняясь только инстинкту, который безошибочно подсказывал ей, что надо делать, Лиза вырвалась из кустов и подбежала к машине.
– Живая? – спросил Чигирь, и в голосе его не было ни тревоги, ни удивления, только какой-то торопливый страх. – Поехали, покуда нас тут не прищучили!
Машина вихрем неслась по дороге. В центр города Чигирь въезжать не стал – вильнул на окраинные улочки и запетлял по ним к мосту.
– В Новополоцк поедем, – объяснил он, точно Лиза сама этого не понимала. – Подальше надо отсюда…
Даже в темноте было видно, какое бледное у него лицо, как трясутся щеки. Лиза едва сдерживала волну ярости и отвращения, которая накатывала на нее. Никогда она не думала, что может кого-нибудь так ненавидеть! Даже голый Альберт вызывал у нее только брезгливость…
Чигирь тем временем торопливо объяснял:
– Наехали на него, понимаешь? Они уже давно из-за кабака этого – я-то знал… Задолжал он им, а отдать не мог. Ну, они типа – кабаком расплатишься, а ему-то жалко, он такой куркуль прижимистый, лучше сдохнет, чем свое отдаст! Ну, вот и…
«Пропадите вы пропадом с вашими кабаками, наездами, машинами! – думала Лиза. – Доехать бы только до города…»
– Тебя не видели? – спросил Чигирь и тут же сам себе ответил: – Не видели, ясно дело, а то б не выпустили. Ты теперь не бойся – те трое, Рюха и Братила с Жигой, на нового хозяина будут работать, им до тебя дела нет. Но пока что лучше залечь, не показываться нигде – в кабаке там, ну, где народ трется… – Он наконец глянул на Лизу и сочувственно спросил: – Что, отходняк начинается? Неужто он успел?.. Они ведь сразу почти подъехали, как ты зашла. Я аж обрадовался: хрена, думаю, ему теперь!
– Обрадовался? – тихо сказала Лиза. – Обрадовался ты?.. – Она чувствовала, что больше нет у нее сил сдерживать себя. – Да тебя убить мало, подонок, это же ты меня туда привез!
– Ну чего ты, чего? – сказал Чигирь примирительно. – А что ж мне было делать, Альберт-то самый крутой был, куда против него попрешь? Если б не грохнули его… Зря я, конечно, в его кабак тебя привел, да уж больно похвастаться хотелось…
«Что толку с ним говорить, что ему можно объяснить?» – вдруг подумала Лиза.
Может, Чигирь и хотел бы понять, но в том мире, в котором он жил, ему лучше было ничего не понимать. У Лизы даже зла на него не осталось – только усталое отвращение.
– Домой тебя отвезти? – спросил Чигирь. – Глянь, уже почти приехали. Ну ладно, ладно, кто старое помянет… А может, со мной поедешь, а? Я, правда, не домой сейчас – от греха подальше. Но если хочешь, нашли бы нормальную хату. Ты как?
– Да пошел ты! – отмахнулась Лиза. – Тебе плюй в глаза – божья роса…
– Малая ты еще, – снисходительно усмехнулся Чигирь. – Скажи спасибо, что сухой из воды вышла, а ты мораль разводишь!.. Я ж говорил – такой, как ты, мужик подходящий нужен.
Лиза не ответила – да и что ему можно ответить? Она только сейчас заметила, что стягивает на себе незастегнутую блузку. Как это он еще не потянулся лапами к ее груди – и на том спасибо! Она застегнула уцелевшие пуговки, даже брошка болталась у ворота.
«БМВ» остановилась у ее подъезда. Хорошо, что так поздно – по крайней мере, соседки не сидят на лавочке. Ни слова не говоря Чигирю, Лиза распахнула дверцу и выскочила из машины.
– Я позвоню! – крикнул ей вслед Чигирь. – Сама подумай, ну куда ты денешься!..
«Куда ты денешься, куда ты денешься!» – звенело у нее в ушах.
Лиза остановилась в полутемном подъезде, прислонилась к прохладной стене. Все, что ей пришлось пережить какой-нибудь час назад, показалось кошмарным сном.
«Неужели со мной это было? – подумала она точно так же, как там, в доме Альберта. – Какие разные жизни, как же это они вдруг соединились во мне? И я еще находила все это привлекательным, и я клюнула на удочку этой дешевой бандитской романтики! Так мне и надо, дуре набитой!»
Она вспомнила кровавое месиво, в которое превратилась голова Альберта, синие костяшки мертвых Гочиных пальцев… Но это воспоминание почему-то не ужаснуло ее, хотя тошнота снова подступила к горлу.
«Господи, отчего ж я такая бездушная? – подумала Лиза. – Все-таки ведь людей убили…»
Но сейчас у нее не было сил для того, чтобы разбираться в своих ощущениях.
«Потом, потом! – мелькнуло в голове. – А лучше бы – никогда…»
Но и сразу пойти домой она не могла. Наверное, и правда начался «отходняк» – ее била мелкая дрожь, холодный пот катился по лбу, губы свело. И вместе с тем мысли прояснялись, она снова видела себя рядом с этим загородным домом, потом в комнате с камином – но словно бы со стороны, словно не с нею все это происходило.
«А это и было не со мной, – вдруг ясно поняла Лиза. – Этого не может быть со мной, пока я – это я. Наверное, потому я и не боялась – я не боялась этой чужой, невозможной жизни…»
Надо было прийти в себя, нельзя же было вернуться домой в таком виде. Хорошо еще, если мама в милицию не позвонила. Лиза поднесла к глазам руку с часами – половина третьего! Она быстро достала из кармана платок, вытерла пот с лица. Странно-то как, ведь даже не заплакала ни разу за весь этот кошмарный вечер! Коса была заплетена туго, и волосы почти не растрепались. Чтобы унять дрожь в пальцах, Лиза все-таки поправила прическу и, набрав побольше воздуха, пошла вверх по лестнице.
Чигирь ей больше не позвонил.
«Может быть, он хоть что-то понял?» – думала Лиза.
Хотя скорее – он просто исчез, как мог исчезнуть любой из тех, что стали хозяевами жизни, не чувствуя ее неотменимых законов.
Куда ты денешься?
Глава 3
Лиза окончила школу на пятерки, и только годовая четверка по физике, полученная в десятом классе, не позволила ей получить золотую медаль. Но это ей было безразлично – золотая, серебряная, какая разница? Настроение, в котором она заканчивала школу, было то ли растерянностью, то ли апатией – она не понимала.
Позвонил из Москвы Николай, поздравил с успешным окончанием.
– Куда теперь, Лизонька? – звучал его голос в трубке. – Может, в МГУ попробуешь?
Москва! Сердце у Лизы дрогнуло и забилось быстрее. Об этом можно было только мечтать… Но надо реально смотреть на вещи. Ну куда ей поступать в МГУ, да и в любой московский вуз? Она ведь совсем не готовилась, учеба просто давалась ей легко, потому и окончила хорошо, но ведь этого мало для Москвы. А главное, Лиза была совсем не уверена, что хочет учиться дальше. Студенческая жизнь в Москве, конечно, казалась ей привлекательной, но именно студенческая жизнь, какой она себе ее представляла, а вовсе не учеба. Она смутно чувствовала, что сама учеба покажется ей скучной; она даже побаивалась мертвых знаний, из которых состояла для нее химия – ведь Коля наверняка говорил о химфаке, который окончил сам.
– Может, на историю пойдешь? – робко спросила мать, которую просто пугало настроение Лизы в последнее время, странное безразличие дочери. – Или вообще на что-нибудь гуманитарное? Ведь Наташа в МГУ работает, неужто не поможет?..
Но Лиза только отрицательно покачала головой. Конечно, история – не химия, но все равно: разве она хочет быть историком? Правда, она и сама не знает, чего хочет, но тогда и не надо беспокоить Наташу. Лиза заранее представила, как невестка будет к кому-то ходить, кого-то убеждать в ее, Лизиной, одаренности, просить помочь… И для чего все эти хлопоты?
Но поступать в институт ей все же пришлось. Конечно, в свой же Новополоцкий политех, куда еще? Все ее одноклассники, которые не решили, куда податься, и не хотели идти на химкомбинат, поступали в политех; к тому же для ребят это была единственная возможность получить отсрочку от армии.
В приемную комиссию Лиза отправилась только в начале августа, едва ли не в последний день, когда еще принимали документы. Настроение у нее было немного праздничным, хотя с чего бы, кажется? Она давно смирилась с мыслью, что надо просто пойти по проторенной дорожке, раз ничего получше выдумать не в состоянии, и отнести документы в политех, а там видно будет. Ей только что исполнилось восемнадцать, и она казалась себе совсем взрослой, даже самой было смешно.
Утром она одевалась особенно тщательно. Низко, так, что волосы волнами легли на щеки, заплела свою густую косу – предмет неустанной борьбы с мамой, которая сказала, что умрет от инфаркта, если Лиза надумает эту косу хоть немного укоротить. Надела итальянскую голубую блузку – Колин подарок к прошлому дню рождения: эта блузка была у нее выходной, самой нарядной, Лизе нравился и цвет ее, и тонкая, матово-прозрачная ткань. Она давно уже слегка подкрашивала глаза – не ресницы, которые и так были у нее густыми, темными, в отличие от светло-пепельных волос, – а только веки, оттеняя прозрачную зелень глаз. Губы она не красила: попробовала однажды перед зеркалом и тут же стерла – даже самая светлая помада делала ее лицо каким-то вульгарным; так ей, во всяком случае, показалось. У нее были изящные лакированные туфли на шпильках, и, хотя она чувствовала себя в них немного неуверенно, ей нравилось надевать их: очень уж по-взрослому, по-настоящему элегантно, выглядели в этих туфлях ее стройные ножки с тонкими щиколотками.
Институт был недалеко от дома, и Лизе не пришлось карабкаться на своих шпильках в автобус. Правда, от ходьбы ноги немного устали с непривычки, но и это не портило настроения. Август был теплым, светлым, робкие облака едва видны были в ясном небе. Золотые солнечные пятна трепетали на асфальте в кружевных просветах древесной тени, и Лизе хотелось перепрыгивать по этим солнечным зайчикам, только вот мешали высокие каблуки. Какие-то легкие мысли вертелись в ее голове, не печалили и не запоминались, и она понимала только, что жизнь так же светла, как этот августовский день, и так же непонятно, откуда льется этот свет, – отовсюду.
– Что ж это вы, Успенская, так поздно документы сдаете? – кисло скривилась женщина в приемной комиссии, пролистав ее бумаги. – Быстрее надо определяться, можно подумать, у вас большой выбор!
От этих слов Лизу снова охватило уныние. Ну хоть бы притворялись они для торжественности, хоть бы вид делали, что здесь интересно! Лицо у женщины, принимающей документы, было усталое и безразличное, бретельки цветастого сарафана впились в потные плечи. И вдруг, словно отвечая Лизиным мыслям, ее позвал кто-то из-за соседнего приемного столика:
– Девушка, девушка, а может, вы мне будете документы сдавать? У вас какая буква? У – вот и отлично, у меня как раз У, присаживайтесь ко мне, не стесняйтесь.
Оглянувшись, Лиза увидела молодого человека, приветливо махавшего ей рукой. Его нельзя было назвать красивым – по инстинктивной женской привычке Лиза всегда сразу оценивала мужскую внешность, – но было в его худом, угловатом лице что-то располагающее.
– На химико-технологический решили? Приветствую, у меня, значит, будете учиться, – сказал молодой человек, вписывая фамилию Лизы в регистрационный журнал.
– А может быть, я еще не поступлю? – улыбнулась она.
Молодой человек поднял глаза, ободряюще усмехнулся:
– Поступите, поступите, отчего же вам не поступить. У нас конкурс – меньше человека на место, конкуренция невелика. Разрешите представиться – Адамушкин Валентин Казимирович, преподаватель вашего будущего факультета. На картошку поедете?
Лиза растерялась от такой решенности своей судьбы. Шевельнулось в душе легкое разочарование – значит, даже волнения, связанные с поступлением, ее не ждут, все уже заранее ясно. Какой все-таки пресной, предсказуемой стала жизнь! Она вспомнила, как поступал Коля: мама ночей не спала, караулила каждый телефонный звонок, валидол пила… Но Лиза тут же одернула себя: тоже мне, романтики захотелось – Коля-то в Москве поступал, бредил химией, а она? Ну и не на что обижаться!
В это время будущий ее преподаватель с явным интересом смотрел на Лизу. Она встретила его взгляд, стараясь не отводить глаза. Пусть хотя бы смутится немного, чего это он ее так разглядывает! Но тот не смутился, и своих глаз тоже не отвел. Тогда и Лиза стала рассматривать его с напускной беззастенчивостью – сама не зная для чего, просто из озорства.
Валентин Казимирович был сутул, широк в кости и, наверное, высок ростом. Это было заметно даже сейчас, когда он сидел за столом. Лицо у него было какое-то унылое, несмотря на приветливое выражение. Может быть, это впечатление создавалось из-за его длинного, обвислого носа, которым он то и дело шмыгал. Наверное, он давно не стригся: темно-русые волосы нависали над ушами. Значит, холостяк. Лиза заметила, что со времен подорожания парикмахерских большинство неженатых мужчин стали ходить нестриженными или с какими-то странными прическами, наводящими на мысль, что они сами стригутся перед зеркалом.
«Ботинки у него точно не чищены», – подумала Лиза и едва не заглянула под стол, но вовремя смутилась.
– Ну вот, готовы ваши документы. Дома изучите повнимательнее, там все указано насчет экзаменов. – Валентин Казимирович вернул ей бумаги. – Так что ждем вас, Елизавета Дмитриевна, на экзаменах и на картошке. Я, кстати, там тоже буду.
Поблагодарив, Лиза вышла из душного помещения приемной комиссии. Ее интерес к Валентину Казимировичу испарился, едва она закрыла за собою двери.
Валентин Казимирович не обманул: экзамены Лиза сдала на пятерки. Однажды она даже заметила, что преподавательница поставила ей оценку, едва она произнесла две первых фразы… Найдя свою фамилию в списке поступивших, Лиза не испытала ничего, кроме разочарования – впрочем, ставшего для нее привычным.
После этого она медленно шла по тихой улице к дому. День был дождливый, мелкие капли шелестели по ее зонтику, дома глядели заплаканными окнами. Но дело было совсем не в погоде. Прежде Лиза удивлялась, если кто-нибудь говорил ей, что испытывает тоску во время дождя. Она всегда была сама по себе, природа не имела над нею власти, хотя, живя в маленьком городе у большой реки, Лиза была словно напитана природой: не вглядываясь, видела каждое изменение красок вечернего неба, чувствовала, как набухает сыростью ночной воздух над Двиной. Но внутренняя ее жизнь никому и ничему не была подвластна. И что-то разладилось вдруг в этой жизни…
Друзья любили Лизу за легкий характер, за вечно хорошее настроение. Наверное, то ожидание радости, которым сияли ее глаза, невольно передавалось каждому, кто с нею говорил. Даже тот, кто чувствовал, что эта милая и не очень понятная простому уму девушка сильно отличается от своих подруг, – даже тот человек непременно замечал ее веселый, счастливый нрав, и этого было достаточно, чтобы полюбить ее.
Лизе и самой казалось странным, что с недавних пор настроение ее стало таким переменчивым. Даже в отроческие годы, когда ее подружки «психовали», ссорились с родителями, плакали из-за ерунды, – даже тогда Лиза оставалась ровной всегда и со всеми. А теперь, когда ее ровесницы уже и замуж собирались, она тосковала без видимой причины…
На картошку отъезжали рано утром от института. Лиза едва не опоздала – первый автобус уже трогался с места. К счастью, она услышала, как ее громко зовут из последнего:
– Елизавета! Скорее, ваша группа вся здесь!
Она вскочила на подножку, дверь захлопнулась за нею, и она тут же увидела Валентина Казимировича. Тот был явно обрадован встречей с Лизой. Наклоняя голову, чтобы не задеть потолок низенького автобуса, он прошел по узкому проходу, взял у Лизы сумку.
– А я уж, грешным делом, подумал, что вы не поедете! Я ведь у вас, знаете, куратором буду – и на картошке, и потом. Прошу любить да жаловать!
Кто-то уже открывал пиво на заднем сиденье, девчонки затягивали песню про долины и взгорья. Лиза села рядом с Валентином Казимировичем. Путь был недолгий: поля начинались почти у самого города, они темно зеленели и золотились в утренних лучах сентябрьского солнца, и недлинная колонна старых автобусов терялась среди полей.
Их поселили в здании старой школы в полузаброшенной деревне. Даже на центральной усадьбе не много жило людей, а уж здесь-то, казалось, и вовсе царило безлюдье и безмолвье. Но это понравилось Лизе: разве в деревню ездят ради шумной компании? Впрочем, их студенческая компания была достаточно шумной. Ребята быстро выяснили, кто из местных старушек подешевле продает самогон, девчонки-студентки уже на второй день оказались разобраны деревенскими и институтскими кавалерами. А Лиза неожиданно осталась одна, без спутника, и, не расстроившись, слегка удивилась этому: такое случилось впервые.
Только дня через три Лиза поняла, в чем дело: да ведь ее сразу признали подружкой куратора! Валентин Казимирович так откровенно ухаживал за нею, что ее, наверное, просто постеснялись отбивать – сказывалась все-таки студенческая табель о рангах. Этого еще не хватало! Лиза чуть не заплакала, сделав это открытие. Да что же это за предначертанность такая преследует ее повсюду, почему все заранее известно о ней, и кому?
Ей совсем не нравился Валентин Казимирович, ну вот ни капельки не нравился! Он не был ей даже мимолетно любопытен, как однажды рэкетир Чигирь. Но Валентин Казимирович, кажется, не замечал этого. Он выделял Лизу из всех студентов, помогал ей спрыгивать с грузовика, возившего их на брюквенное поле, встречая возле столовой, оборудованной под навесом из пленки, непременно заводил длинный разговор неизвестно о чем. Девчонки смеялись:
– Ты бы, Лиз, его попросила, чтоб лучше освобождение дал от работы, чем глазки строить!
Лиза просто не знала, куда деваться от ухаживаний Валентина, а он не отставал. Она не испытывала ни малейшего смущения от того, что приходится откровенно избегать взрослого человека, преподавателя. Ей становилось тоскливо, когда она видела его сутулую фигуру, маячащую возле столовой в ожидании, когда она там появится.
Здесь, на свежем воздухе, Лиза еще более похорошела: исчезла появившаяся было бледность, нежный румянец не сходил со щек. Однокурсница Маринка научила ее по-особенному повязывать цветастый платок перед работой, и ее округлое лицо казалось в этом платке тонким, несколько светлых завитков выбивались на лоб и щеки. Иногда, рассеянно глядя перед собою, Лиза теребила эти завитки, как теребят травинку. Стоило ли удивляться, что долговязый куратор глаз с нее не сводил!
Ей как-то удавалось избегать его навязчивого внимания, но сколько же это могло продолжаться, раз уж они оказались, как на острове, в этом скрипучем деревянном доме, стоящем среди высоких сосен? Как ни старалась Лиза все время быть на виду, среди девчонок – у тех были свои кавалеры, и она чувствовала себя глупо, пытаясь присоединиться к парочкам.
А тут, как назло, кто-то выдумал отмечать день именинника, чтобы разнообразить деревенскую жизнь. Готовились к празднованию с воодушевлением. Парни, конечно, в основном были заняты закупкой водки и самогона, девчонки, валяясь вечерами на кроватях, пробовали одолженную друг у друга косметику, примеряли чужие наряды и обсуждали праздничное меню. Было что-то натужное в этой подготовке к веселью: в глубине души все девчонки знали, что оно выльется в обычную пьянку, что никто не заметит их тщательно отрепетированной косметики, что их кавалерам уже после второй все равно будет, чем закусывать… Лиза оставалась безучастна ко всему этому и только делала вид, будто ей хоть что-то интересно.
Праздновать решили в субботу, чтобы назавтра спокойно выспаться, не спеша на работу с раскалывающейся головой. День выдался ясный – первый день прозрачного бабьего лета после зарядивших было дождей, – и столы накрыли прямо на широкой поляне перед домом.
В последнюю минуту, поддавшись общей предпраздничной лихорадке, Лиза тоже сделала новую прическу – высоко заколола волосы, оставив несколько специально подвитых локонов падать вдоль щек. Она надела единственное захваченное с собою платье – голубое, из тонкой ткани, оно очень шло ей. Девчонки дали ей белую пуховую шаль, в которой можно было сидеть на улице в этот теплый вечер. В этом наряде, с этой прической, Лиза была похожа на девушку из совсем другого, давно ушедшего времени…
Из-за этих торопливых приготовлений она пришла позже, когда все уже расселись за столами, и, конечно, ей досталось место рядом с Валентином Казимировичем. Сегодня и он принарядился: надел пушистый светло-серый пуловер, чистую рубашку вместо всегдашнего свитера, даже галстук. Но волосы его по-прежнему висели над ушами и казались немытыми.
Он привстал, когда Лиза подошла к столу, и, как только она села рядом, начал накладывать нехитрые закуски на ее тарелку.
– Грибочков жареных попробуете, Лиза? – суетился он. – У бабки Зиновьевны купили вчера, она в грибах понимает, не опасайтесь. А пить что вы будете? Я-то водку предпочитаю, но для девушек взяли вино. Портвейн, сухое, вам что?
Лиза не любила пить – не из-за самого вина, а просто из-за того, что любая пьяная компания была ей скучна своей предсказуемостью. Вот сейчас начнут пить за женщин, потом вовсе без тостов, потом затянут вразнобой песню про мороз, потом начнутся пьяные поцелуи, крики и, может быть, вспыхнет драка… Хоть бы раз ошибиться!
– Я сухого выпью.
Холодное кислое вино немного взбодрило, Лизе стало веселее.
– Вы, я вижу, одиноко себя чувствуете в этом коллективе? – пытаясь заглянуть в глаза склонившейся над тарелкой Лизе, сказал Валентин Казимирович. – Я вас, Лиза, очень хорошо понимаю…
Лиза не отвечала, делая вид, что увлечена грибами. Да они и в самом деле были вкусными, есть их было приятнее, чем слушать Валентина. Он замолчал, терпеливо дождаясь, когда она поест, потом продолжал:
– Меня иногда тоже охватывает такое чувство, будто я чужой среди людей…
Лиза едва не засмеялась: так глупо, не к месту звучали эти слова, такая в них была неестественность и натужность. Но ей не хотелось без причины обижать Валентина, и она сдержала готовый вырваться смех. Есть ей тоже больше не хотелось, и она сидела, не зная, чем еще заняться за шумным столом. А веселье уже разгорелось. Действительно, затянули песню; Витька Марков, сидевший слева от Лизы, щупал под столом коленку Марины, не забывая опрокидывать стопку за стопкой; Валентин Казимирович тоже раскраснелся от выпитого.
– Лиза, – неожиданно предложил он, – может быть, лучше прогуляемся? Вы, кажется, не очень веселитесь здесь?
Лизе совсем не хотелось идти куда-то с Валентином Казимировичем, но это был хороший повод улизнуть из-за стола, не вызвав разговоров о том, что «Успенская сильно много о себе понимает». Поэтому Лиза утвердительно кивнула и поднялась из-за стола за поспешно вскочившим Валентином Казимировичем. Соседка Марина понимающе посмотрела ей вслед и придвинулась поближе к Витьке Маркову.
Они обогнули здание школы, прошли по пустынной деревенской улице с покосившимися домами и вышли к Полоте. Река была здесь неширокой, спокойной, приятно было сидеть на берегу под ивами и смотреть, как медленно плывут по течению осенние золотые листья. Валентин сел рядом.
– Лиза, я давно хотел вам сказать… Я сразу заметил, что вы не такая, как все. Я всегда мечтал о встрече с такой девушкой, которая в состоянии понять… Это убожество, эта житейская грубость… Только женщина – тонкая, понимающая – может от этого спасти, – бормотал Валентин, придвигаясь поближе к Лизе.
– А почему вы думаете, что я должна вас спасать? – спросила Лиза, отодвигаясь от него.
– Нет-нет, вы не должны, конечно, – продолжал Валентин, не оставляя своих попыток сесть вплотную к ней. – Но мне казалось, что и вы одиноки, я почувствовал в вас родственную душу…
