скачать книгу бесплатно
Во-первых, он организовал «Исторические чаепития» и лично проводил их каждую пятницу. Счастливцы, которые к ним допускались, ждали этого мероприятия всю неделю. Вообще-то это был ученический аналог учительских посиделок, но разве можно было сравнить!
После шестого урока все желающие восьмиклассники – а их обычно бывало ровно столько, сколько числилось в классных журналах, – сбрасывались кто по сколько мог и отправляли гонца за конфетами или пирожными, смотря по средствам. Чайную заварку Денис Георгиевич приносил сам, а чашки были куплены еще в начале года на деньги родительского комитета.
Чай пили в кабинете истории. Вернее, не просто пили чай, сидя за партами, а слушали рассказ Дениса Георгиевича о Москве – то о Новодевичьем монастыре, то о Кремле, то о Замоскворечье… Да мало ли было чудесных мест в их родном городе, и о каждом он знал что-нибудь особенное, такое, чего не знал, кроме него, никто! Восьмиклассники слушали его истории более увлеченно, чем самый захватывающий детектив.
Чаепитие длилось не больше часа, а потом все присутствующие во главе с неутомимым историком отправлялись в тот самый уголок Москвы, о котором он только что рассказывал. Двое дежурных оставались убирать класс, проклиная свою горькую участь и ожидая следующей пятницы.
Единственная проблема, которая при этом возникала: число желающих участвовать в «Исторических чаепитиях» намного превышало вместимость кабинета. То и дело напрашивались в гости девяти– и десятиклассники, заглядывали на огонек учителя, и, конечно, жаль было им отказывать.
Тогда Денис придумал туристический клуб – это уже позже, получше оглядевшись в школе и разобравшись в обстановке.
В турклуб он принимал ребят, начиная с девятого класса, и от желающих, конечно, тоже не было отбоя. К тому же членами турклуба немедленно стали все учителя моложе тридцати. Даже директор Эвергетов сказал как-то на педсовете:
– А что, Денис Георгиевич, меня-то примете в свою компанию? Или стар я для вас?
– Примем, Василий Федорович, – ни минуты не раздумывая, согласился Баташов. – Это вы-то старый? Да вы молодым сто очков вперед дадите!
Улыбка Мафусаила закрепила за Денисом право на эти и любые другие новшества. С тех пор директор время от времени заглядывал на заседания турклуба и, хотя все-таки не отважился на альпинистское лазанье по подмосковным карьерам, – надежной стеной оградил своих туристов от дурацких проверок и прочей нервотрепки.
К туризму Ева была равнодушна. Вернее, она просто никогда не думала о существовании подобного занятия; Денис Баташов открыл ей и это… Но просто подойти к нему и сказать: «Я хочу пойти с тобой в поход», – это казалось ей совершенно невозможным! Как она произнесет эти слова, чтобы он не догадался, что главное слово здесь «с тобой», а все остальное – хоть на край света?.. Как она посмотрит при этом прямо ему в глаза, как встретит его необыкновенный взгляд, обволакивающий и глубокий?.. Нет, невозможно!
Оказалось, не только возможно, но очень даже просто. С ним все было просто, все получалось само собою.
– Ева, ты что закупаешь, рис или гречку? – спросил он как-то на большой перемене, когда она вошла в учительскую.
– А разве я иду с… вами? – растерянно спросила Ева.
– А разве не с нами? – удивился Денис. – Ты что, занята на каникулах?
– Нет, – пробормотала она. – Конечно, нет…
– Или на демонстрацию хочешь сходить? – подмигнул Денис. – Кто в поход идет, тех Мафусаил от демонстрации отбоярил!
Ева всегда ходила на все демонстрации. Разумеется, не потому, что ей доставляло удовольствие пройтись в колонне мимо Мавзолея, а просто потому, что уважительных семейных причин у нее не могло быть никаких. И в прошлом году ходила, когда пятьдесят старшеклассников и вся учительская молодежь впервые отправились в Крым. Во главе с Денисом…
И вдруг он говорит о какой-то гречке, и говорит так спокойно, как будто само собой разумеется, что Ева идет с ним!
– Я, конечно, лучше в Крым, – чувствуя стремительное биение сердца, сказала Ева. – Мне все равно, что покупать, можно и то, и другое.
Во время осенних каникул поход не состоялся. Оказалось, что в Москве будет проводиться какая-то ужасно важная конференция для молодых учителей, на которой, кровь из носу, требовалось присутствовать. Впрочем, Эвергетов не был бы всеми любимым Мафусаилом, если бы разочаровал своих бывших и настоящих учеников.
– Ужас! – ахнула Галочка Фомина, узнав, что турклубовцам выделяется для похода неделя в начале декабря. – Да мы же там замерзнем в палатках!
– Ничего не замерзнем, – возразил Денис. – Там в декабре – как у нас в октябре, это же Крым. И вообще, чем экстремальнее, тем интересней.
Галочка вряд ли была с этим согласна, но от похода, конечно, не отказалась.
Может быть, если бы Ева пошла в этот первый в своей жизни поход при каких-нибудь других обстоятельствах, то она радовалась бы множеству чудесных мелочей: песням под гитару на перроне Курского вокзала, огромным рюкзакам и разноцветным палаткам за плечами, веселой толкотне в плацкартном вагоне или тому, как девочки затеяли считалку «арам-шим-шим», чтобы разобраться, кто на какой поедет полке…
То есть всему, что в теперешнем своем состоянии она едва замечала.
Но теперь она видела только Дениса, и ей стоило больших усилий вести себя так, чтобы не привлекать внимания окружающих да еще присматривать за вверенными ей детьми. Хотя это еще большой вопрос, не шестнадцатилетние ли дети с большей пользой могли бы присматривать за такой туристкой, как Ева Валентиновна!
А может быть, если бы не особенное, чуткое состояние настроенной на Дениса души, в котором Ева все время находилась, то она и вовсе не стала бы участвовать в этом шумном и суматошном мероприятии. Даже наверняка так. Последний раз она ездила куда-то в коллективе, когда еще училась в школе, да и то это была поездка в Питер, жили они в гостинице Морфлота, и никаких палаток, рюкзаков и гитар не было помину.
Мама, провожавшая Еву на вокзале, явно старалась не компрометировать свою дочку-учительницу излишней заботой: не пыталась помочь нести тяжелый рюкзак, не предостерегала вслух от питья некипяченой воды и даже старалась не подходить слишком близко. И все-таки Ева заметила тень волнения – как всегда, только мимолетную – на мамином лице.
Но особенно обращать внимания на мамины волнения она не могла все потому же: потому что видела только Дениса… То ли уловив ее короткие взгляды, то ли самостоятельно догадавшись, кто здесь главный, Надя и спросила у него, когда он на минутку оказался рядом:
– Скажите, а встретить вас можно будет, когда вернетесь?
Наверное, Денис подумал, что об этом спрашивает родительница какого-то ученика: мало того что Наде было всего сорок пять, так ей никто и этих лет не давал.
– Конечно, пожалуйста, – одарив ее своей чудесной улыбкой, ответил он. – У вас кто классный руководитель? Да вы, наверно, Евина мама? – вдруг догадался он, всмотревшись в свою собеседницу. – Очень дочка на вас похожа!
Ева удивилась этому замечанию. Никто никогда не говорил, что она похожа на маму, да она и сама не находила в себе сходства ни с одним из родителей. Она была как раз из тех, которые ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца.
– Такая же серьезная, – уточнил Денис. – Конечно, встречайте, мы через неделю будем. Этот же поезд, этот же вагон, разве Ева вам не сказала?
«Все-таки он ошибается, наверное, – подумала Ева. – Если я и серьезная, то все равно по-другому, чем мама».
Симферопольский поезд уходил с Курского вечером, уже в темноте. С той самой минуты, как исчез за окном освещенный перрон, все они погрузились в необыкновенное состояние ночной дороги – когда невозможное кажется возможным, и счастье маячит вдалеке, как дрожащие огни печальных деревень, и близкими кажутся даже случайные попутчики…
К Евиному удивлению, детей удалось уложить сравнительно быстро. Впрочем, оказалось, что железная дисциплина была главным условием крымского похода. Всех, кто нарушил ее в прошлом году, Денис Георгиевич отстранил от участия категорически, и никакие уговоры не помогли.
Об этом рассказала Еве Галочка Фомина, с которой они вместе пошли умываться на ночь.
– Он, знаешь, тако-ой там был в прошлом году! – протянула Галя. – Это же только кажется, что он веселый, и все, а на самом деле он тако-ой!..
– Какой? – спросила Ева.
Они стояли в тамбуре. Галочка курила, а Ева, отвернувшись, рисовала какие-то фигурки на запотевшем стекле.
– Ну, волевой, – объяснила Галочка. – Знаешь, бывают такие. Вроде не орет, ногами не топает, а как скажет – так и все, побежишь исполнять как миленький. А вот почему? – удивленно спросила она, неизвестно к кому обращаясь.
Ева, во всяком случае, не могла ей ответить. Могла только согласиться, хотя ей ни разу не приходилось видеть Дениса таким.
– Ой, Евочка, только сначала я пойду, а потом ты, ладно? – сказала Галя, услышав, что дверь туалета наконец хлопнула за стенкой тамбура. – Я лимонаду напилась, ужас! – рассмеялась она; Галочка вообще была смешливая.
Еве душно было в прокуренном тамбуре, щеки у нее горели – может быть, не только от духоты, но и от всех волнений этого вечера. Она открыла тугую дверь и оказалась на площадке между вагонами.
Пол ходуном ходил под ногами, над рельсами свистел воздух, по рельсам стучали колеса, и все это так завораживало, так манило куда-то, что, помедлив мгновение, Ева шагнула в соседний тамбур.
Здесь было так темно, что она не сразу разглядела человека, стоявшего в углу, – только огонек его сигареты. Весь день она видела только его, чувствовала только его – а теперь узнала лишь после того, как он заговорил…
– Какая мама у тебя красивая, – сказал Денис. – И молодая совсем. Это же она тебя Евой назвала?
– Да, – кивнула Ева. – А откуда ты знаешь?
– Да ты же сама рассказывала. Я запомнил.
– Но я на нее все-таки не похожа, – в темноте улыбнулась Ева.
Все исчезло – ее скованность, смущение перед ним, ее неумение сказать ему самую простую фразу. Тишина ночного поезда вдруг сблизила их, и вздрагивающий пол, и свист ветра за приоткрытым окном…
– У мамы глаза темные, а у меня светлые, – сказала она. – Даже водянистые. А ей, знаешь, все говорили: настоящие украинские очи – как ночи. Хоть она и русская, просто родилась на Украине.
– А где? – заинтересовался Денис.
– В Чернигове. Знаешь такой город? Я там тоже в детстве жила, и потом каждое лето к бабушке ездила.
– Конечно, знаю, – кивнул он. – А я там в археологической экспедиции был, когда еще на истфаке учился. Очень красивый город, церкви какие! Ты не куришь? – Он протянул Еве пачку сигарет.
Глаза ее уже привыкли к темноте, и она ясно различала его руку с узким запястьем и длинной, красивой формы ладонью.
– Нет, спасибо, – покачала головой Ева. – У нас почти все девчонки курили на филфаке, но я так и не научилась.
– Ничего страшного. – Он снова улыбнулся в темноте. – Я специально здесь спрятался, чтоб пример не подавать. Последние докуриваю, в Крыму не буду. Хорошо, что ты поехала.
Она так растерялась от этих его слов и от того, как он их произнес – спокойно и ласково, – что не могла не только ответить ему что-нибудь, но даже вздохнуть.
Денис затянулся последний раз, бросил окурок в приоткрытое окно. Мелькнула огненная змейка и тут же исчезла в темноте.
– Пойдем, – сказал он. – Что там гаврики наши поделывают? Что-то больно скоро угомонились.
– Тебя боятся, – с облегчением улыбнулась Ева.
– Разве я такой страшный? – Он тоже улыбнулся в ответ. – Ты же меня не боишься!
С этими словами он открыл дверь тамбура, вышел первый и, взяв Еву за руку, помог ей перейти через лязгающий железный мостик.
– Куда ты девалась? – напустилась на нее Галочка, когда Ева вышла в закуток перед туалетом. – Я тебе очередь держу, никого не пускаю, на меня уже наорали!
Ева смотрела на нее таким взглядом, как будто видела впервые в жизни.
Глава 4
В Крыму Еве, конечно, бывать приходилось, как приходилось бывать с родителями в Крыму любому ее ровеснику. Это потом стали популярны другие места: Анталья, Кипр, Испания… А в годы ее детства слово «Крым» еще было синонимом отдыха.
Но едва она ступила на перрон симферопольского вокзала, как тут же поняла, что прежде бывала в каком-то совсем другом месте. Все теперь было другое, даже воздух, в котором она чувствовала особенные, живые токи…
Весь мир, в котором она оказалась рядом с Денисом, после его слов: «Хорошо, что ты поехала», – преобразился до неузнаваемости.
Зима в этом году стояла такая теплая, сухая и ясная, что воздух казался промытым, как стекло.
– Повезло с погодой, – заметила Галочка. – В прошлом году даже в ноябре просто ужас что было! Снег вдруг как пойдет, хуже, чем в Москве. Под ногами чавкает, обувь вечно мокрая.
Глядя, как медленно плывут по высокому небу белесые облака, Ева не знала, можно ли назвать все это метеорологическим словом «погода». Мир вокруг нее впервые сливался с трепетным миром в ее душе, и для этого не было слов.
Но долго любоваться облаками было некогда. Денис уже построил «гавриков» на перроне, уже прозвучала команда: «В лямки!» – и Еве стало стыдно, что она занята неизвестно чем. Она попыталась было сделать что-нибудь полезное, но тут же поняла, что в ее усилиях нет особой необходимости.
Всего за год Денис сделал из своих учеников таких бывалых туристов, с которыми, конечно, не Еве было тягаться. Они все умели сами, они действовали так ладно и быстро, что она, пожалуй, только помешала бы, если бы стала путаться под ногами. К тому же в поход в основном пошли мальчики, поэтому даже трем отважным девочкам-девятиклассницам была настоящая лафа, не говоря уж о Еве и Галочке. Им даже нести ничего не пришлось, кроме рюкзаков со своими вещами. Все остальное, вплоть до запасов крупы, было распределено между мужчинами.
Маршрут, по которому они собирались идти в сторону Алушты, был, оказывается, исхожен тысячами туристов. А Денис – тот просто наизусть его знал, потому и повел сюда своих турклубовцев. Никаких скал и пропастей на их пути не предвиделось.
До Перевального доехали троллейбусом, а дальше идти по горам, поросшим лиственным лесом, было легко.
Правда, Ева и не замечала, легко или трудно ей идти по мягкой, покрытой бронзовой листвой, лесной земле. Она шла почти что замыкающей, за ней оставался только Игорь, бывший однокурсник Дениса и его неизменный спутник во всех его походах. Ева все время видела, как мелькает далеко впереди ярко-оранжевый баташовский рюкзак. Такой шикарный рюкзак, как сообщила осведомленная Галочка, он купил в Мексике, куда ездил на какие-то археологические раскопки.
Шли они недолго: надо было разбить лагерь до сумерек, а темнело в Крыму быстро. Пока нашли поляну, пока собрали дрова и поставили палатки – время пролетело незаметно, и Ева даже устать не успела. Но если она не устала потому, что рядом был Денис, то остальные просто сами по себе не устали, объятые тем счастливым воодушевлением, которое всегда владеет в таких походах молодыми, веселыми людьми.
Правда, Денис был не совсем рядом с нею: он одновременно оказывался по меньшей мере в трех местах. Трое ребят не могли поставить палатку, потому что не подходили какие-то дуги, – и он подбирал нужные. Костровой Саня Журавлев никак не мог развести именно такой костер, на котором можно сварить кашу: не маленький, но и не слишком большой, – и Денис уже складывал дрова какой-то особенной пирамидкой.
Костер Ева как раз таки умела разводить: папа научил на даче в Кратове, когда она была еще совсем маленькая. Ее завораживал огонь, она подолгу могла следить за тем, как он вспыхивает крошечной искоркой, потом начинает дышать и разрастается от собственного дыхания, охватывает сухие дрова.
Она подошла к Денису с Саней и предложила:
– Давайте помогу? Внутрь надо помельче щепочки, чтобы сразу загорелось.
Это она сказала уже только Сане, потому что Денис, конечно, знал, как следует укладывать дрова для костра.
– Помоги, – кивнул Денис. – И девочкам потом, ладно? А то они, помню, в прошлом году кашу в первый день так сварили, что угля не надо было. Проследи за ними, пока наловчатся!
Штормовка на нем была расстегнута, он раскраснелся от беготни по лагерю, и веселые искорки вспыхивали в глубине его глаз, как в костре.
Денис улыбнулся Еве и тут же исчез за палатками, а она опустилась на колени перед сложенными дровами и принялась показывать костровому, как ломать щепочки и подкладывать под них сухую траву.
Все дни этого путешествия слились для Евы в одну чудесную череду. Все шло отлично, поход не омрачался никакими чрезвычайными происшествиями, которых можно было бы ожидать с тремя десятками детей, даже таких умелых, как турклубовцы Баташова.
Конечно, все дело было в Денисе. Если даже Ева мгновенно заражалась его молодым и стремительным задором, то что было говорить о подростках! Они смеялись на ходу, даже когда подъем становился крутым и ноги скользили по опавшим листьям, они безропотно ели суп с луком, который каждый из них в рот не мог бы взять дома, они беззлобно спорили, чья очередь спать в середине палатки…
И, конечно, они пели.
Денис взял в руки гитару уже в первый вечер, и с тех пор она звучала не переставая. На гитаре играли и Игорь, и Саня Журавлев, и даже пятнадцатилетняя кокетка Леночка Беринская. Но Ева слышала только его голос – звенящий, взлетающий, чуть охрипший оттого, что все время приходилось говорить громко, для всех.
Первый вечер он начал песней «Новый поворот», которая Еве нравилась и сама по себе, а уж тем более в его исполнении – даже больше, чем в авторском. Песню эту знали все, и все мгновенно подхватили слова, и она тоже.
– Во-от – новый поворо-от! – неслось вниз с горы над лесными вершинами. – И не разбере-ешь, пока не поверне-ешь!..
Отблески костра мелькали на Денисовом лице, от этого оно казалось еще живее, а глаза – еще таинственней. Ева сидела как раз напротив и смотрела на него сквозь огонь – на его губы, на пляшущие по струнам пальцы, на темный, чуть обгоревший от случайной искры завиток на виске… Стремительность, изящество чувствовались в каждом его движении и во всем его облике.
Палатки были пятиместные, так что все женщины умещались в одной. Обязанности на них лежали в основном кухонные, да и то для мытья посуды каждый раз назначались дежурные.
У них уже были свои туристские байки, которые со смехом рассказывались у костра. Например, как Галочка пошла мыть миску и уронила ее в ручей. Стала доставать миску ложкой – утопила и ложку. Половник показался ей достаточно длинным, чтобы выудить посуду со дна ручья, – и половник немедленно полетел туда же!
Ева находилась в том странном состоянии, в котором сама не могла разобраться. Она не то чтобы не участвовала в общей веселой жизни – она участвовала в ней как-то внешне. А жизнь у нее по-прежнему была своя, протекающая по никому не видимым законам…
Хотя, конечно, за любое дело она бралась так же охотно, как и все участники похода. Раздавала сухари и сухофрукты во время особенно длинных и утомительных переходов. Следила, чтобы никто из ребят не натер ноги или хотя бы вовремя заклеивал потертости пластырем. В очередь с другими девчонками готовила еду. Помогала костровым, потому что они сменялись каждый день, а Денис во всеуслышанье заявил:
