скачать книгу бесплатно
– Не хочу принимать предложение какого-нибудь ужасного мужчины, – продолжила она, – который, скорее всего, будет не в своем уме. Потому что как, кроме умственного помешательства, можно объяснить желание жениться на женщине, отчаянно сопротивляющейся превращению в леди… Вероятно, этот мужлан увезет меня одному богу известно куда.
На Гебридские острова, ни больше ни меньше. Где не с кем будет словом перемолвиться. Потому что там никто не живет, на этих далеких островах. И женщин там тоже нет. Именно по этой причине дикие, заросшие волосами шотландцы и отправляются на поиски невесты в Лондон. Таким и Джорджиана покажется подходящей – поскольку они никогда не знали лучшего.
– Тебе может повстречаться мужчина, который совсем не будет ужасным, – ответил Эдмунд бесцветным тоном, разрушившим ее сокровенные безумные мечтания. – Возможно, ты отыщешь родственную душу.
Джорджиана глубоко вздохнула и мысленно сосчитала до пяти.
– Кем бы он ни был, он увезет меня куда-нибудь… – В отдаленное место, где некому будет порицать его странный выбор. Или населенное людьми настолько странными и дикими, что за своими недостатками не будут замечать ее собственных.
– Есть и другой выход. В таком случае тебе всего-то и нужно сделать, что отклонить все предложения, – снисходительно объявил Эдмунд, – вернуться в Бартлшэм и доживать дни старой девой.
Старой девой! Как ненавистно ей это слово! Девственница звучит куда лучше. Девственница чиста и неиспорченна, в то время как старая дева являет собой… высохшую оболочку, в которой некогда теплилась жизнь.
– Если бы ты провел здесь хоть какое-то время после того, как умер мой отец, не делал бы таких глупых заявлений. Наше поместье унаследовал зануда кузен, он позволил нам прожить дома только один год – до окончания траура. Уехав в Лондон, мы не сможем вернуться. Остается или выйти замуж за незнакомца, или…
О нет. У нее на глаза навернулись слезы, а ведь она дала себе слово, что не будет плакать. Только не перед Эдмундом. Она отвернулась и несколько раз полоснула по камышам кнутиком для верховой езды, чтобы успокоиться. Потом выпрямила спину и снова повернулась к Эдмунду.
– Послушай, я, конечно, не ценный приз на ярмарке невест, – продолжила она голосом, который почти не дрожал, – я не наследница, и титула у меня нет, но я не буду вмешиваться в твою жизнь, как обычно поступают жены. Можешь оставить меня здесь сразу после свадьбы и вернуться в Лондон. Я не стала бы даже отнимать у твоей матери права ведения домашнего хозяйства и не расстраивала бы ее, пытаясь перещеголять на местных праздниках. – Джорджиана при всем желании не смогла бы этого сделать, поскольку просто не знает как. Но и позорить Эдмунда, шатаясь по землям графства, точно сорванец, как поступала в прошлом, она бы тоже не стала, ведь с тех пор набралась ума-разума. – Я буду держаться от всех подальше, клянусь!
Он смотрел на нее, кажется, целую вечность, но она так и не смогла понять, о чем он думает. Должно быть, ни о чем хорошем, поскольку выражение его лица снова сделалось жестким.
– Незачем глядеть на меня своими большими карими глазами, – наконец проговорил он, – как обычно делает Лев, выпрашивая лакомство. Я не смягчусь.
– Верно. Никто не знает этого лучше меня, – с горечью добавила она.
– Что лишь подтверждает твою непригодность на роль моей жены. В Лондон ты со мной не поедешь, тут хозяйство вести не сможешь, оставь я тебя одну. Что же в таком случае ты предлагаешь? Что я буду иметь от этого нелепого брака, который ты хочешь со мной заключить?
– Ну… я не… я имею в виду… – Она сглотнула. Вздернула подбородок. И заставила себя сказать: – Не знаю, помнишь ли, но ты пообещал – в самом деле пообещал, – что, когда вырастешь, сделаешь все от тебя зависящее, чтобы помочь, если мне потребуется друг. А сейчас друг требуется мне как никогда…
– Я дал тебе обещание, будучи совсем мальчишкой, – обронил он, кривя губы. – Неискушенным юнцом. Я и подумать не мог, что ты потребуешь сделать тебя моей графиней!
Джорджиана глубоко и мучительно вздохнула. Вот… вот же… скотина! Неужели не понимает, чего ей стоило пробить многолетнюю стену отчуждения и написать ему, умоляя о встрече? Неужто не видит, в каком она отчаянии, раз, поправ все правила приличия, просит его жениться на ней?
– Ничего я не требую, – запротестовала она. – Просто надеялась… – Она покачала головой. Беда с ней, с этой надеждой! Она способна ненадолго приободрить, но потом ее отнимают, оставляя лишь зияющую рваную рану. – Глупо было ожидать, что ты сдержишь свое слово. Следовало догадаться, что ты изыщешь способ увильнуть.
Ноздри Эдмунда затрепетали, когда он резко втянул в себя воздух.
– Не смей обвинять меня в том, что я не сдержал обещание, Джорджи. Или что пытаюсь от чего-то увильнуть…
– Ты сам только что сказал, что не женишься на мне. Что не пошевелишь и пальцем, чтобы помочь.
Она развернулась, намереваясь уйти, но он бросился вперед и схватил ее за плечо.
– Ничего подобного я не говорил, – прорычал он. – Просто ты не предложила мне ничего, заставившего бы обдумать твое… предложение.
Сердце ее екнуло в груди. Было что-то в его обращенном на нее взгляде, что заставляло чувствовать себя… слабой. Вызывало… внутреннюю дрожь.
– Ч-что бы это могло быть?
– Наследники, – ответил он. – Единственная причина, по которой я когда-либо женюсь – на любой женщине, – заключается в исполнении долга обзавестись наследниками, которые примут на себя мои обязанности, когда меня не станет.
– Но это же означает…
Перед ее мысленным взором промелькнуло видение того, как делаются дети. Ей до сих пор становилось плохо при воспоминании о дне, когда она вошла на конюшню и увидела кучера Уилкинза лежащим лицом вниз на куче тряпья. Спустив бриджи до лодыжек, он энергично двигал бедрами. Потом Джорджиана рассмотрела пару разведенных женских ног, гротескно торчащих по сторонам его волосатых ягодиц. Несколькими месяцами позднее она узнала, что ноги эти принадлежат одной из их горничных. Подсмотренный эпизод оставил неприятный привкус, ведь, как бы горько девушка ни рыдала, мачеха настояла на том, чтобы выгнать ее, потому что та якобы подает плохой пример живущим в доме девочкам.
Когда Эдмунд со злостью оттолкнул ее от себя, на лице Джорджианы отчетливо отразилось омерзение.
– Неужели ты в самом деле решила, что я соглашусь на фиктивный брак?
Должно быть, лицо снова выдало ее мысли, потому что он поморщился.
– Великий боже, и правда! – Он резко отвернулся от нее, и полы его сюртука полоснули воздух, точно он летел на крыльях урагана. – Что я за человек, по-твоему? – Он принялся разгневанно расхаживать вперед и назад. – Ты поверила глупостям, которые наговаривают на меня сельские кумушки? Что я ненастоящий мужчина, поскольку предпочитаю наблюдать за живыми существами, а не гоняться за ними по всему графству? Что у меня в жилах вместо горячей красной крови чернила? Именно за такого мужчину ты и хочешь выйти замуж, не так ли?
– Да! – вскричала она. – Потому что смогу вытерпеть брак только с таким человеком. Тем, который позволит мне быть женой лишь на бумаге.
Эдмунд резко шагнул к ней и схватил за плечи.
– Когда я женюсь, фиктивным мой брак точно не будет. Я хочу наследников, причем нескольких. Я, черт подери, не собираюсь произвести на свет всего одного сына и продолжить жить так, будто его и вовсе не существует.
Джорджиана отлично понимала, почему он так говорит. Он сам был очень одиноким ребенком и не хотел, чтобы та же участь постигла его отпрыска.
– Кроме того, моя жена займет приличествующее ей положение в обществе, а не будет отсиживаться в стороне. Она должна быть достаточно сильной, чтобы стоять подле меня, образно выражаясь, с мечом наголо, а не прятаться за моей спиной из опасения кого-то обеспокоить или расстроить.
С этими словами он оттолкнул ее от себя, будто запятнав руки прикосновением к ней.
– Д-да, понимаю, – запинаясь, промямлила она. Опять она не соответствует ожиданиям. Ни как дочь, ни как возможная жена, ни как женщина вообще. – О боже, – захныкала она, чувствуя, что последняя надежда утекает сквозь пальцы. – Ты заставишь меня пройти через все это, не так ли?
Мне придется отправиться в Лондон и подвергнуть себя позору, потому что… – Она замолчала, не решившись озвучить страхи о том, что ни один здравомыслящий мужчина не захочет взять ее в жены.
– Я ничего не заставляю тебя делать. Вся эта история не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения, – сказал Эдмунд, энергично разрубая рукой воздух.
Этими словами он ранил Джорджиану в самое сердце. То было последнее подтверждение, что он изменился до неузнаваемости. Или ее воспоминания о нем претерпели значительные изменения, поскольку она принимала желаемое за действительное.
– Мне следовало догадаться, что ты так себя поведешь. С глаз долой – из сердца вон, так, кажется, говорят? Тебе есть дело только до того, что у тебя под носом.
У него на скуле дернулась жилка.
– Ты нарочно искажаешь смысл моих слов.
– Ничего подобного. Лишь хочу заставить тебя понять, как ты со мной поступаешь! Из-за того что ты отказываешься помочь мне, какой-то незнакомый мужчина получит права на мое тело. Он станет лапать меня и… заберется на меня… и… и мне придется все это терпеть. – Рвотный позыв скрутил ей желудок. – Боже, как же я страдаю, что родилась женщиной! – воскликнула она, крепко прижимая руку к животу, чтобы унять тошноту.
– Джорджи, – ахнул Эдмунд, шокированный столь точным описанием того, что ожидает ее в браке. – Послушай меня…
– Нет. Не желаю выслушивать очередную порцию глупых банальностей. Единственное, что я хочу услышать из твоих уст, – это согласие жениться на мне. Так что? Возьмешь меня в жены?
Выражение его лица сказало ей все, что она хотела знать.
– Нет, не возьмешь… Что ж, в таком случае не буду больше тратить твое драгоценное время, – сказала она, проводя ладонью по лицу, чтобы стереть единственную появившуюся слезинку, и, наклонившись, погладила Льва на прощание. Потом развернулась и побрела прочь от ручья.
Эдмунд не пытался ее остановить.
– Ну, Лев, что скажешь?
Усталый спаниель со вздохом шлепнулся на коврик у камина и закрыл глаза. Пес не отреагировал, даже когда Эдмунд слегка подтолкнул его мыском сапога.
– Советчик из тебя никудышный, – заключил Эдмунд, глядя на своего почти бесчувственного любимца. – Ты единственный человек – существо, я имею в виду, – который знает ее так же хорошо, как я сам, поскольку участвовал во многих наших проделках. Неужели у тебя не найдется для меня никакого полезного совета?
Разумеется, Лев ничего ему не посоветовал. Он же всего лишь пес. Эдмунд с ужасом обнаружил, что в самом деле разговаривает с собакой, вместо того чтобы пригласить Джорджиану цивилизованно все обсудить.
Но как ему вести с ней цивилизованное обсуждение, когда чувствует себя так, будто его весь день избивали самым жесточайшим образом?
Сначала записка от нее рассердила его, вытянув на свет божий целый сонм застарелых обид, погребенных под спудом многих лет рьяного отрицания.
Новая встреча с Джорджианой поразила его до глубины души. Она стояла на том самом месте, которое в детстве представлялось ему подлинным оазисом, одетая в плотно облегающую ярко-розовую амазонку, точно маяк сияющую на фоне стены сухих камышей. Его тело немедленно отреагировало, устремилось к ней. Он чувствовал себя почти так же, как когда принимал участие в экспериментах по гальванизму. Непроизвольное сокращение мышц, не имеющее ничего общего ни с мозгом, ни с интеллектом.
Потом Джорджиана обескуражила его своим неожиданным предложением. Что еще более поразительно, на какую-то долю секунды он в самом деле задумался о возможности брака с ней. Хоть и счел, что ее предложение является лишь следствием амбициозного желания сделаться графиней.
Эдмунд разозлился в два раза сильнее, когда она объяснила, что выбрала его преимущественно потому, что, по ее мнению, он не захочет исполнять свой супружеский долг. Лучше бы сразу плюнула ему в лицо. Эдмунд, в свою очередь, высказал ей, чего он ожидает от брака. Слова лились из него, точно из пробоины в плотине, хотя прежде он ни о чем подобном даже не помышлял.
Шагнув к пристенному столику, он снял крышку с графина.
Теперь Эдмунду с трудом верилось, что в порыве гнева он схватил Джорджиану за плечи. За плечи! Получается, он стоял так близко к ней, что, вдыхая, ощущал запах ее тела. Плечи у нее оказались женственно-мягкими.
Качнув головой, он плеснул себе щедрую порцию бренди. Если бы не самоконтроль, практикуемый долгие годы, повалил бы ее на землю прямо там, у ручья, и доказал, что вовсе не лишен здорового плотского аппетита. А какой мужчина не отреагировал бы схожим образом на подобные оскорбительные замечания?
Одним глотком осушив половину содержимого стакана, он со стуком поставил его обратно на столик.
С какой стати Джорджиана решила, что половой акт – омерзительное действо, унизительное для женщины? Хотя это объясняет, почему она так жаждет фиктивного брака, который, как ей казалось, он сможет ей обеспечить.
Поспешно отвернувшись от пристенного столика, Эдмунд подошел к окну. С какой стати он пьет бренди посреди белого дня? Пяти минут в ее обществе оказалось достаточно, чтобы у него появилось желание напиться.
И все же…
Она обратилась к нему, практически умоляя о помощи, хоть попутно и оскорбила своим предложением.
Упершись руками в подоконник, он устремил взгляд в окно, в сторону ручья. Сохрани он спокойствие и рационализм, вышел бы из этой встречи победителем. А вместо этого…
Перед его мысленным взором промелькнуло ее лицо, совсем юное, румяное, искрящееся смехом, когда она висела вниз головой, зацепившись ногами за ветку дерева.
– Мне все еще недостает ее, Лев, – прошептал он, пораженчески опуская голову. – Что случилось с девчонкой, которая ничего и никого не боялась? Куда она подевалась? Как превратилась в нынешнюю женщину?
Еще более важно: что ему теперь со всем этим делать?
Глава 3
Ничего. Ничего он не станет делать. Во всяком случае, пока вновь не обретет способность трезво мыслить. Еще будучи маленьким мальчиком, он усвоил преподанный матерью урок о том, что любые сильные эмоциональные вспышки – из жалости, чувства вины или осознания долга – приводят к поступкам, которые впоследствии можно объяснить только ошибочностью суждений.
Хоть Эдмунд и напоминал себе непрестанно, что нужно подумать о куда более важных вещах, вопиющее предложение Джорджианы и его собственная постыдная реакция вытесняли прочь все остальные мысли.
И даже мешали заниматься делами поместья.
– Мне дела нет до того, что говорит моя мать, – услышал он собственный голос, подкрепленный ударом кулака по столу, чем шокировал и себя самого, и своего управляющего Роулендса. – Я граф Эшенден, и я распоряжаюсь поместьем и прочим имуществом. Если я пожелаю… засадить весь заливной луг ананасами, она мне и слова поперек не посмеет сказать. Мое слово – закон. Или должно таковым быть.
– Да, милорд.
– Почему в таком случае вы упорно продолжаете приходить ко мне с докладом, что работа не выполнена, потому что графиня этого не одобрила бы? Не желаю больше слышать эту отговорку, – сказал Эдмунд, поднимаясь на ноги, и, наклонившись вперед, уперся ладонями в крышку письменного стола. – Ясно вам?
Он впервые вышел из себя в присутствии своего подчиненного. Накричал на человека, который не может позволить себе дать отпор. Потому что устал, в этом все дело. Вчера он заснул, думая о Джорджиане, и всю ночь его преследовали сновидения о том, как ее поочередно тащат к алтарю какие-то омерзительные типы. Что еще хуже, сам Эдмунд всякий раз присутствовал при первой брачной ночи. Снова и снова Джорджиана взирала на него своими огромными карими глазами, моля о спасении, в то время как очередной грубиян срывал с нее одежду и валил на кровать. Но Эдмунд так и не пришел ей на выручку. Потому что не поручился бы, что, пытаясь спасти Джорджиану, руководствовался благородными мотивами. Возможно, на самом деле он лишь хотел занять место другого мужчины в ее постели.
Испытывая отвращение к самому себе, Эдмунд поднялся за несколько часов до времени, когда его злополучный камердинер ожидал вызова, приказал подать завтрак, но не проглотил ни кусочка и в конце концов отправился в лодочный сарай.
Чуть не час он греб вверх по реке, но, как бы ни напрягал силы, не сумел обрести ясность рассудка, обычно даруемую прогулкой на лодке.
Разозлившись, что даже здесь не может избавиться от мыслей о Джорджиане, Эдмунд позволил течению отнести себя обратно к сараю и прошел в свой кабинет, надеясь с головой уйти в работу. Результат получился неутешительным.
– Я понимаю ваше положение, Роулендс, – добавил он, усаживаясь обратно за стол, – но прошу приводить в исполнение даже те приказы, которые графиня не одобряет. Хоть она и приезжает сюда гораздо чаще меня, и вы уже долгое время делаете все, что она велит.
Роулендс покраснел.
– Мы очень благодарны ей за то, что взяла на себя бразды правления, когда ваш батюшка потерял интерес к поместью, милорд, – заметил он.
– Да, матушка вела дела безукоризненно. Я отлично понимаю, что только благодаря ей унаследовал поместье в его нынешнем состоянии. – Ему в самом деле следовало бы испытывать к матери большую благодарность. – Но я достиг совершеннолетия и теперь сам занимаюсь делами.
– Однако ее светлость настолько привыкла поступать по-своему, что для всех было бы лучше, если бы вы сами с ней поговорили. – Лицо управляющего при этом сделалось свекольного цвета.
– Согласен с вами, – проговорил Эдмунд.
Собственно, это его обязанность – велеть матери перестать вмешиваться в ведение хозяйства. Он заставил себя продолжить обсуждение дел с беднягой Роулендсом, которому потом придется претворять в жизнь его планы пред лицом властолюбивой леди Эшенден. Но он сумел лишь отчасти сосредоточиться на посадках и будущем урожае, поскольку мысленно то и дело возвращался к Джорджиане, отлично выглядевшей в своей амазонке. Вспоминал нахлынувший на него дикий, почти примитивный прилив похоти, когда он вдохнул запах ее чистого, нетронутого тела, и собственное доводящее до умопомешательства желание прямо там, на берегу ручья, доказать ей, что ничем не отличается от прочих мужчин из плоти и крови.
Неудивительно, что, надышавшись ее запахом, он так скверно спал ночью. Особенно после ее заявления, что именно на нем будет лежать вся ответственность за то, что с ней случится в Лондоне.
День клонился к закату, а Эдмунд никак не мог выбросить из головы предложение Джорджианы.
Ему не давали покоя сказанные ею слова: «С глаз долой – из сердца вон, так, кажется, говорят?» Будто обвиняя его в том, что повернулся к ней спиной. Бессмыслица какая-то! Ведь именно она не ответила ни на одно из присланных им писем. Кроме – какая ирония! – самого первого. То была записочка, которую он спрятал в щели между каменной стеной и стойкой ворот подъездной аллеи, где они обычно оставляли друг другу послания, если по какой-то причине не могли встретиться на обычном месте.
«Доктору Шоулзу удалось убедить матушку, что, чтобы дожить до совершеннолетия, мне будет полезно перебраться в более теплый климат. Я уезжаю завтра. Буду писать тебе. И ты мне тоже пиши, пожалуйста».
Джорджиана ответила:
«Буду писать. И скучать по тебе тоже».
Скучать по нему – ха-ха!
Лакей, собирающийся убрать со стола скатерть и принести портвейн, вздрогнул, и Эдмунд понял, что, похоже, высказал последнюю мысль вслух.
И разозлился еще сильнее. Черт подери, из-за нее он даже поужинать спокойно уже не может! Он не испытывал подобного душевного смятения с тех самых пор, как отправился на южные острова. И тщетно ждал писем от Джорджианы. По истечении полугода он заставил себя принять тот факт, что она не сдержала слово. И что совсем по нему не скучает.
Доктору Шоулзу пришлось объяснить ему суть происходящего.
