скачать книгу бесплатно
– В основном да. – Поначалу у нее были трудности на работе, когда она еще обучалась, чтобы стать дипломированной медсестрой, и в самом начале карьеры. Она рассказывала мне о том, что хочет купить велосипед и на нем возвращаться домой, хотя так ее могут легко сбить, но она все равно рискнет. – Работа ответственная, но меня устраивает, – так она говорила.
Моретти изучает меня, и мне начинает казаться, что он считает, будто я попросту испытываю его терпение. Скоро наша беседа закончится, и мне придется уйти. Даже представить себе не могу, что я буду делать дальше.
– Не хотите чего-нибудь выпить? – спрашивает он, и я киваю в ответ. Он приносит нам чай, а я думаю, что бы ему рассказать, но не могу вспомнить никаких перемен в жизни сестры. Я читаю в брошюре «В поддержку жертв преступников» следующее: «После убийства жизнь может рассыпаться на составные части. Даже такие простые вещи, как ответ на телефонный звонок или оплата счетов, могут превратиться в проблему».
Мне хочется спросить Моретти, чем он занимается в Уитстейбле и как часто он уезжает туда. Потом я намереваюсь рассказать обо всем этом Рэйчел, а ей на самом деле будет все это весьма интересно. Мы пьем чай в тишине.
– Рэйчел сказала, что в воскресенье она встречалась с неким Мартином.
Моретти поворачивается ко мне:
– И куда они отправились?
– Она не говорила. Это было вечером, значит, куда-нибудь поужинать, как мне кажется. Я спросила Рэйчел, можно ли это считать свиданием, но она ответила, что нет. Еще она говорила, что это ее друг из больницы.
– А как его фамилия?
– Она мне ничего не говорила.
– А когда Рэйчел решила переехать?
– Она никуда не собиралась переезжать.
– Две недели назад она ходила в агентство по продаже недвижимости.
– И куда она хотела уехать?
– В Сент-Айвс. – На северное побережье Корнуолла.
От возбуждения мой пульс учащается. Мне нравится Сент-Айвс. Я поеду к ней туда.
– Рэйчел намеревалась переехать туда, и на этой неделе она не ночевала у себя дома. Мы полагаем, что не исключено, что ей кто-то угрожал.
– Где же она ночевала?
– У Элен Томпсон.
Моретти поднимается со своего места, и я выхожу вместе с ним из комнаты, слишком сбитая с толку, чтобы что-то говорить и выражать свой протест.
– Сержант Льюис едет в Марлоу, – говорит Моретти. – Мы попросили его подбросить вас до гостиницы.
Высокий чернокожий мужчина с южно-лондонским акцентом присоединяется к нам в коридоре. Пока мы едем в лифте вниз, он говорит:
– Примите мои соболезнования по поводу случившегося с вашей сестрой.
Он открывает двери, и я выхожу вместе с ним к его машине. Мы пробиваемся сквозь плотный поток транспорта, а дождь уже стучится в ветровое стекло.
– А куда потом отправятся все эти люди? – спрашиваю я.
– По домам, – отвечает он. Дворники усердно промывают стекла автомобиля.
– Сколько времени вы работаете полицейским?
– Восемь лет, – говорит, наклоняясь вперед на перекрестке, чтобы посмотреть, нет ли сбоку приближающегося транспорта. – Собираюсь поработать еще пару лет – и все.
Глава 4
Рэйчел купила дом в Марлоу пять лет назад. Этот город – само совершенство. На центральной улице стоят деревянные крашеные дома. Тут же большой общественный парк с могучими тисами. На здании муниципалитета большие желтые часы. В городке два паба. Тут еще есть церковь и при ней небольшое кладбище. Здесь протекает ручей. Имеется и заправочная станция.
Пабом для ремесленников традиционно считается «Дак энд Кавер». Раньше название было другое, пока кто-то не изменил краской слово на вывеске. Те, кто каждый день ездит на работу на поезде, привыкли ходить в другой паб – «Руки мельника». Здесь подают «Пиммс», а спортивные передачи показывают только во время чемпионата мира по футболу или Уимблдонского турнира. Рэйчел полагала, что рано или поздно между двумя пивнушками произойдет решающее сражение за право считаться пабом номер один. Во всяком случае, она надеялась на то, что все так и произойдет. Сама Рэйчел твердо стояла на стороне «Дак энд Кавер». Она говорила: «Не хватало еще, чтобы у нас все вышло так, как в Чиппинг-Нортон». Еще она тогда сказала: «Очень важно, чтобы те, кто тут работает, еще бы имели возможность и жить тут».
За исключением «Рук мельника» в городе почти ничего не изменилось или пока не изменилось. На центральной улице по-прежнему нет магазинов, торгующих одеждой или домашней утварью. В городе проходит ежегодный весенний праздник, на котором угощают пастой и собирают денежные пожертвования на поддержку местной пожарной станции.
– Почему же раньше у вас не было так много приезжих? – спросила я ее тогда.
– Поезда стали ходить быстрей.
Возле Лондона есть городок покрупней с таким же названием, и там тоже имеется известный паб, но Рэйчел никогда не исправляла тех, кто их путал или говорил ей о том, что побывал в пабе под названием «Письмо и Цветы».
Рэйчел считала, что с городком все же что-то не так. Я не могу вспомнить точно, когда об этом зашла речь. Но не так давно, когда мы вернулись из Корнуолла. Тогда я не дала ей договорить. Мы сидели у нее в доме и завтракали. Я только что проснулась, и мне не хотелось слушать подобные вещи. По тону голоса Рэйчел я сразу поняла, что она собирается рассказать мне что-то ужасное. И поняла, что самое время ее остановить. Передо мной лежал малиновый круассан, стояла чашка эспрессо, и я должна была выслушивать какие-то неприятные новости о ее городке!
Тут еще есть винный магазин. Общество строителей. Золотой петух на крыше гостиницы. Библиотека. Еще желтый навес «Руки мельника». И старые тополя перед ремонтной автомастерской. И близнецы, которые трудятся на благо городка.
Я считала, что это никакие не близнецы, а всего один человек, пока я не увидела, как они вместе моют мусоровоз. Оба носили зеркальные солнцезащитные очки, оба отрастили длинные волосы, и у обоих имелся ротвейлер.
– У них одинаковые собаки? – спросила я.
– Нет, собака всего одна, – ответила Рэйчел.
* * *
Дела у «Охотников» идут не очень хорошо. Двенадцать номеров и всего двое постояльцев. Сейчас ноябрь, но, по словам Рэйчел, летом тут тоже почти никто не останавливается. Она рассказывала, что гостиницу не закрывают только из-за бара на первом этаже. Для меня это добрые вести, поскольку лично я пока что уезжать отсюда не планирую.
Вернувшись из полицейского участка, я краду из кухни нож. Кладу его под кровать так, чтобы, опустив руку, можно было бы схватить его. Потом я опускаюсь на кровать, ломая голову над тем, что же именно она хотела тогда рассказать мне, и наконец позволяю окружающей темноте полностью окутать мое лицо.
Глава 5
Первые пассажиры уже ждут в темноте на платформе свой поезд, когда я выхожу на улицу, чтобы купить в газетном киоске через дорогу свежую прессу на следующее утро. Я несу газеты в пустой гостиничный вестибюль. Стены тут оклеены зелеными обоями с золотыми ландышами. Именно тут раньше завтракали всадники перед выездом на охоту.
В «Телеграф» про Рэйчел ничего не написано. Нет статей про нее и в «Индепендент», «Сан», «Гардиан» и даже в «Дейли мейл». Ну если национальные газеты умолчали об этом случае, может, ничего и не произошло?
Зато статья есть прямо на первой странице «Оксфорд мейл». Наверное, журналисту удалось достать информацию в морге о вскрытии. Она умерла от артериального кровотечения, как выясняется. Время смерти между тремя и четырьмя часами дня. Она получила одиннадцать ножевых ранений в живот, грудь и шею. На ладонях и руках также имеются повреждения – она пыталась защищаться.
Вот я за столом читаю статью, а вот я уже на ковре на четвереньках. Ландыши на обоях начинают шевелиться. Я молча открываю и закрываю рот.
Когда приступ боли проходит, меня уносит в дальний угол комнаты. Я кидаю газеты в пустой камин. Мне хочется сжечь их, но у меня нет спичек.
Я звоню своей начальнице – специалисту по ландшафтному дизайну. Рассказываю ей, что у меня в семье потеря и теперь я сама не знаю, когда смогу вернуться в Лондон. Такая формулировка нравится мне, получается, что это как будто не Рэйчел умерла, а какой-то другой член моей семьи. Может, тетушка или наш папа. Она говорит мне, чтобы я не торопилась и оставалась на месте столько, сколько понадобится, но при этом не предлагает мне оплачиваемый отпуск в связи с такой тяжелой утратой. В общем, я не могу ее в этом винить. Не такая у нас работа.
Я звоню своей лучшей подруге Марте. Она хочет приехать ко мне и побыть со мной некоторое время, но я объясняю ей, что сейчас мне лучше оставаться одной.
– Когда ты возвращаешься домой? – спрашивает Марта.
– Я не знаю. Детектив попросил меня пока что пожить здесь.
– Зачем?
– Думаю, им потребуется кое-какая информация о ней.
Я прошу Марту рассказать о случившемся нашим общим подругам и заодно даю номера знакомых Рэйчел. Элис живет в Гватемале. Ее телефонного номера у меня нет, и я надеюсь на то, что Марта тоже не сумеет его разыскать. Меня это даже немного успокаивает. Хотя бы для нее Рэйчел будет оставаться живой, как будто это хотя бы частично может стать правдой.
После телефонных разговоров я иду к ее дому. Воскресный день, конец ноября, редкие машины обгоняют меня – люди едут куда-то по своим делам. Я не могу поверить в то, что смогу дальше жить без нее, просто так существовать, но уже одна. Передо мной темной лентой тянется бетонная дорога.
В газетной статье ничего не говорилось про собаку. Полиция наверняка этим довольна. А я до сих пор вижу пса, висящего на лестнице. Это крупная немецкая овчарка. Даже удивительно, как перила выдержали вес собаки.
По высокой траве у дома Рэйчел расхаживают люди в полицейской форме. Я схожу с дороги возле участка ее соседей и обхожу вокруг загона для лошадей. Позади него есть тропа, уводящая путника в сторону холмов.
Я медленно двигаюсь вперед, иногда вытягивая в стороны руки, чтобы удержать равновесие на камнях, пока не перехожу таким образом долину. В доме Рэйчел горят огни, на верхнем этаже мелькают какие-то люди. Я насчитала восемнадцать человек, обыскивающих лужайку под темнеющим, затянутым тучами небом. Перед дверью по-прежнему натянута синяя лента, возле нее стоит полицейский.
С неба начинает сыпать снег. С края утеса поднимается вверх белый дымок. Там, внизу, в доме профессора, видимо, кто-то есть. Я наклоняюсь в сторону и тянусь до тех пор, пока мне не становится видна крыша дома и трубы. Дымок кружится и словно тает в падающем снегу. Сам профессор идет по дорожке у дома, разбрасывая под ноги пригоршни желтого песка, смешанного с солью. У самого края своего участка он останавливается и бросает взгляд через дорогу, в сторону дома Рэйчел. Плечи его уныло опускаются, с поникшей руки свисает опустевший пакет.
Он стоит и чего-то ждет. Мне кажется, что к нему кто-то должен прийти, кто-то спустится с холмов, и тогда он поинтересуется, нет ли каких-нибудь новостей. Его самого, скорее всего, уже допросили. Мне представляется, что его глаза наполнены слезами. Он любил Рэйчел. Мне кажется, что его перепугала прошлая ночь и он, наверное, сам никак не мог заснуть.
Я смотрю наверх, в груди у меня все болит. Снег уже не сыплет, он будто зависает в воздухе и крутится вихрями. Иду к холмам, подальше от утеса, продвигаясь между невысоких деревьев с искривленными стволами. Они чуть выше меня, их росту здесь препятствует постоянный ветер. Одна ветка выпирает вперед, к ней прицепился кусок жесткой желтой ткани. Я вступаю на большой плоский камень, а когда перехожу на другой его край, оказываюсь среди пустых консервных банок из-под пива и кучи окурков. Меня бросает то в жар, то в холод. Я медленно поднимаю взгляд и вижу среди ветвей вдали, как будто обрамленный рамкой из листвы, дом Рэйчел.
На этом же овальном «портрете» в сумерках я разглядываю людей, которые ходят по комнатам в доме. Наступает ночь, картинка в окнах скоро станет более отчетливой. Она не вешала штор, за исключением ванной комнаты. Я вижу там белые газовые занавески, но даже они достаточно короткие и доходят только до окошек. Когда она стояла у раковины и чистила зубы, выйдя из душа, можно было видеть ее голову.
А здесь кто-то пил легкий эль «Теннетс» и курил «Данхилл», следя за ней. Я осматриваю местность позади себя. Поднимаю острый камень и прохожу круг. Под ногами шелестят сухие листья и мусор. Я жду, что сейчас появится и сам наблюдающий. Но мне не страшно, хочу увидеть того, кто совершил с ней такое. Проходят минуты. Вероятность того, что здесь кто-то еще есть, понемногу уменьшается, а потом и вовсе пропадает.
Сквозь открытое пространство в листве я наблюдаю за тем, как снег опускается на ее дом. Среди высоких холмов настолько тихо, что мне даже кажется, будто я слышу, как падают на землю снежинки. Меня охватывает полное уныние. Полицейские, обыскивающие лужайку, теперь перемещаются дальше в лес. Я вижу, как снег попадает на окурки, отчего они размягчаются и понемногу увеличиваются в размерах.
Я звоню Льюису, его машина припаркована у дальнего края ее лужайки. Я вижу, как он подныривает под ограничительную ленту и выходит из дома. Вот Льиюс движется в темном пальто у подъездной дорожки. Потом я в тишине наблюдаю, как он достает телефон из кармана и смотрит на экран.
– Здравствуйте, Нора.
– Я кое-что нашла.
– Где вы?
Я выбираюсь с тропы, встаю перед колючими деревьями и начинаю махать рукой:
– Здесь.
Он поворачивает голову и видит меня. Останавливается. Его лицо размыто вдалеке, галстук развевается на ветру, брюки у ботинок раздуваются пузырями.
Я слышу, как он идет по тропе, и уже замерзаю. Вот он вступает на полянку, и по выражению его лица я понимаю, что выгляжу сейчас на удивление глупо.
Льюис молча смотрит на меня, его лицо грустное и понурое, я вижу его в овальной рамке из веток. Еще два года он поработает, как говорил в машине, но я понимаю, что ему хочется закончить свою службу прямо сейчас. Колючие ветви сходятся над ним аркой.
Он ныряет под них и приседает на корточки, чтобы осмотреть почву. Интересно, что он хочет тут найти, ведь я, собственно, ничего тут и не охраняю. Вот он поднимается, поворачивается и видит дом, обрамленный ветвями деревьев, внутри идеального овала, как будто кто-то специально подрезал эти ветки. Плечи у него опускаются.
– Кто-то следил за ней, – говорю я.
– Нора, – вступает Льюис. – Зачем вы пришли сюда? – Он на голову выше меня, и получается, что его вопрос адресован пустому пространству.
– Я хотела увидеть дом.
Он кивает, глядя в сторону утеса.
– Вы подумали, что кто-то следил за Рэйчел?
– Нет.
Мы смотрим на долину. Кучки деревьев тут и там образуют темные островки в белом снегу. В дневное время человек тут, наверху, становился невидимым, а ночью мог подойти и ближе. Я представляю себе, как он кружил возле дома, прикасаясь ладонями к стеклам окон.
Мужчина в форме медэксперта – тонкая ткань натянута у него поверх обуви и туго облегает голову – появляется на тропе. Льюис просит его собрать необходимый материал в пакет, и мы начинаем спуск с хребта. Льюис идет впереди меня, оставляя на снегу цепочку следов. С дальней стороны хребта виднеется лес, где деревья растут в форме решетки – перекрещивающимися линиями.
Мы пробираемся вниз по камням и появляемся уже у огороженного участка. Я следую за Льюисом к дороге, ноги у меня становятся тяжелыми от долгого хождения по снегу.
– Вы проголодались? – спрашивает он.
В «Изумрудных воротах» пластиковые столики, а за кассой вывешены подсвеченные фотографии изысканных блюд. Молодой человек в белой форме шеф-повара поднимает металлическую сетку из обжарочной ванны и встряхивает ее, после чего снова погружает, и от запаха масла у меня начинают течь слюнки. Последний раз я нормально ела дня два назад, в лондонском пабе.
Я зачарованно и восхищенно наблюдаю за тем, как лепестки жасмина медленно распускаются у меня в чашке чая. Так сильно опираюсь головой на кулаки, что кожа щек натягивается до предела. Льюис протискивает колени под столик, этот верзила кажется тут слишком большим для такого стула. Я провожу большим пальцем по щеке, которую успела расцарапать ветвями боярышников.
На прилавке появляется наша еда. Льюис заказал блинчики «Му Шу», и я последовала его примеру, потому что не могу себе представить, как сейчас самостоятельно принимать какое-либо решение. Ритм всего происходящего успокаивает меня, я ложкой намазываю готовую смесь на тоненький блинчик, сворачиваю его треугольником, обмакиваю в сливовый соус. Мы молча едим, а за окном под фонарями лихо пляшут снежинки.
– Нора, – говорит он, – зачем вы пошли в сторону холмов?
– Я же сказала вам, что мне хотелось посмотреть на дом.
За прилавком повар наливает суп с клецками в пластиковый контейнер, и соленый запах бульона мгновенно достигает нас.
– Рэйчел когда-нибудь заводила разговор о чем-то таком, что заставило вас отправиться туда?
– Нет. – Я заворачиваю блинчик. Льюис перестал есть и теперь внимательно смотрит на меня.
– Когда она приобрела собаку? – спрашивает он.
– Пять лет назад, когда переехала в Марлоу. Тогда ей было двадцать семь лет. – Я макаю блинчик в сливовый соус.
– В тот год случилось еще что-то важное?
– Нет.
– Но она приобрела немецкую овчарку.
– Многие люди их приобретают, – замечаю я.
