скачать книгу бесплатно
Мы не ошиблись, – прямо возле перехода стояли Немцов и Пономарев. Немцов, окруженный плотным кольцом соратников, раздавал брошюру «Путин. Коррупция» своего авторства. И рассказывал о «партии жуликов и воров, готовящих спецоперацию».
– Свободу Немцову, – послышался громкий женский крик из толпы.
Все рассмеялись, Немцов отмахнулся:
– Ладно вам, меня еще не взяли!
– Давайте, ребята, разбираем книжку, – засуетился Пономарев.
– Могу подписать, – добавил Немцов.
Буквально через несколько минут милиция добралась и сюда. Однако Немцова с Пономаревым не винтили, а настойчиво попросили пройти в автобус, предварительно оттеснив толпу в сторону. Бойцы вновь выстроились коридором, и журналисты, вперемешку с оппозиционерами, снова были выпровожены с площади на тротуар. В автозаки упаковали лишь нескольких самых активных, за упоминание имени Путина всуе. Мы с Герой, сообразив, что это на сегодня максимальный результат, перешли дорогу и двинулись в сторону бара, в котором обычно собиралась наша тусовка, чтобы оперативно слить съемку по вайфаю, потрындеть за жизнь, закинуть в себя чего-нибудь съестного, да попить пивка.
– Как отснялся? – спрашивает Гера, когда мы расположились в конце длинного стола в сумраке заведения.
– Скорее хорошо, чем плохо, – отвечаю я, – можно через твой лэптоп залью на FTP?
– Да, конечно, только я первый.
– Ладно, а я пока пивка попью.
Гера
– Не хочешь сгонять со мной в Карелию, на один клевый фестиваль? – спрашиваю я Геру.
– Не хочешь. А что за фестиваль? – Не отрываясь от монитора, отвечает он.
– Рэйнбоу, собрание семьи Радуги.
Гера взглянул на меня как-то недоверчиво, но, в то же время, с любопытством:
– Звучит интересно, прям по-сектантски. Я что-то слышал об этом… Хиппи-наркоманы?
– Напротив, как раз злые хиппи там строго запрещают пить алкоголь, дуть траву, ходить голыми в Вавилон и заражать эйфорией любви местное население.
– Нее, не поеду, ну их в жопу, ненавижу хиппи, – Гера провел рукой по своему бритому затылку, как бы подтверждая то, насколько он далек от хипповой жизни, – лучше в Москве пивка попью, да в июле на недельку в Киев сгоняю.
– Ок, считай, что я тебе не предлагал.
– Считай, что не предлагал.
Мы чокнулись бутылками чешского Пилзнера, и Гера снова уткнулся в монитор.
– На самом деле, я скоро сдохну тут от тоски. Только протестные съемки и бодрят, – начал я.
– Да, Дим, что ты оправдываешься? Собирайся и дуй, тебе это нужно, сними там историю про современных волосатиков, возьми второе место на World Press Photo[2 - World Press Photo – Международный ежегодный конкурс в области фотожурналистики. Штаб-квартира находится в Амстердаме.].
– Да я больше сменить обстановку, – кардинально сменить.
– Тоже правильно, но историю все равно сними! Ты фотожурналист или где?
– Попробую, но это будет вторично, а в первую очередь – сам момент. Я уже забыл, когда слушал музыку, а не снимал исполнителей. Это же Рэйнбоу. Хочу расслабиться и не думать о камере. Как говорит д'Агата: «Использовать технику проживания жизни»[3 - Антуан Д'Агата – французский фотограф, полноправный член агентства Magnum Photos. Его работа посвящена темам, которые часто считаются табу, таким как наркомания, секс, личные навязчивые идеи, темнота и проституция.)].
– Бро, именно так и делаются лучшие в мире истории!
– Убедил, убедил, – усмехнулся я и залпом допил пиво.
Домой добрался уже за полночь. Включил комп, открыл почту. В электронке письмо от мамы:
«Сынок, утром я прочитала у одного хорошего астролога, Нины Маничевой, что в среду произойдет особенное Солнечное затмение. А закончится оно в Близнецах и созвездии Накшатре Мригашира. Это божественное созвездие, символ которого – Олень. Поэтому не удивляйся, если почувствуешь слабость, уныние, тревожность, беспокойство и рассеянность. Захочется взяться за множество дел одновременно, но так ни одного и не закончишь. Вероятно, ты столкнешься с обманом, враньем, дезинформацией. Могут появиться проблемы со здоровьем: головные боли, проблемы с ЖКТ. Но не беспокойся, к выходным все пройдет. Береги себя. Целую, твоя мама».
«Похоже, я постоянно живу в созвездии Оленя», – подумал я и, тапнув «ответ», отпечатал:
«Спасибо, мама! Предупрежден, значит вооружен. Люблю тебя».
Неделя действительно не задалась. Началось с того, что непосредственный отправил меня снять, как из суда выходит подававший там заявление актер сериалов, некий Павел Ждун, который решил развестись со своей пассией. Светские хроники, чтоб им сахара на матрицу.
Я стоял на Каланчевской возле Басманного районного суда, рассматривал распечатанную на принтере фотку Ждуна и ждал, пока он выйдет.
Внезапно дверь распахнулась. Я узнал его и вскинул камеру. Ждун попятился, и, прикрываясь от объектива, поднял в мою сторону руку с растопыренными пальцами. Затем, скривив лицо, чуть ли не плачущим голосом протянул:
– Что вы все за нелюди такие? Хотите, чтобы я руки на себя наложил?
Я опешил. Открыл было рот чтобы оправдаться, мол, работа такая, но он, воспользовавшись моим замешательством, юркнул в припаркованный рядом шестисотый «мерин» и захлопнул за собой дверцу.
Когда в Конторе я сказал непосредственному, что снять Ждуна не удалось, – он посмотрел на меня таким гневным и в тоже время пренебрежительным взглядом, что в первый момент я даже подумал, что остался без покровительства агентства.
– На кой ты с ним разговаривал вместо того, чтобы снимать?
– Я не разговаривал.
– Ладно, учтем – ответственное тебе нельзя доверять.
Естественно, в этот день съемок больше не было. «Ответственное»! Меня распирало от злости. «Во что я превратился? Меня, как ребенка, отчитывают за то, что я, словно папарацци, не снял личную жизнь какого-то актера! Меня, профессионального журналиста!»
Пару дней я просто мониторил происходящее в городе, но ничего интересного так и не нашел. Никаких заказов. Тишина. Вот для этого и нужны постоянные привязки к какому-то агентству, чтобы хоть иногда во время затишья что-то подкидывали. Пусть сомнительного качества и за минимальную оплату, ведь на подсосе в Москве долго не проживешь. К концу недели раздался звонок. Это была Света из аналитического отдела.
– Дим, Мила Йовович прилетела в Москву на съемки фильма. Точнее, Лео Габриадзе снимает сейчас с ней несколько сцен в центре города. Нам нужны ее фотографии, любые.
– А аккредитация?
– Нет аккредитации, и не спрашивай почему. Постарайся принести хоть пару кадров, я тебе скину предположительные адреса съемок.
Я уже не злился. Так уж устроена жизнь: на что злишься, то в ответку и прилетает. Папарацци так папарацци. Камеру на шею, телевик «семьдесят-двести» в рюкзак и погнал по адресу.
Все сложилось неожиданным образом. Я ждал на некотором расстоянии от съемочной группы. Подъехала легковая машина, из которой вышла Мила Йовович и здоровый мужик, вероятно, ее телохранитель. Вскинув телевик, я успел сделать кадр, после чего Мила меня заметила и, среагировав на камеру, вытянула, по кошачьи потягиваясь, вверх руки. Охранник же практически сразу заслонил ее собой. Два кадра и вышло. Тут же подбежали какие-то ребята с площадки и попросили меня больше не снимать.
Когда я подъехал в Контору, непосредственный несколько смягчился:
– Послушай, – сказал он, – в Киргизии беспорядки, мы пару человек туда отправляем, а тебе здесь сейчас побольше работы будет.
Это было, конечно, здорово. Но, тем не менее, почему-то захотелось бросить все и тоже махнуть в Киргизию, в Джалал-Абад или в Ош. И будь что будет… Но нет. На следующей неделе Женя придет за деньгами за аренду квартиры. Через три недели отдам ключи Гере. И укачу в Карелию. И буду там – голый и свободный – слушать ночные индейские барабаны и танцевать в свете костра. Такой у меня план. Буду держаться за него и за какой-никакой гарантированный заработок.
Меня действительно на какое-то время закидали заказами. От акций прокремлевских молодежных групп, расклеивающих стикеры «Мне плевать на всех, паркуюсь, где хочу» на неправильно припаркованные автомобили – до разнообразных концертов. Особенно порадовал Петр Мамонов на своем творческом вечере в Театре Эстрады. Народу было битком. Мне разрешили снимать только с одного места в зале. Я взял телевик и иногда щелкал затвором, а остальное время просто наслаждался этим королем маргиналов. Он постоянно зависал на какой-то ноте и заунывно нудил ее. А зал благоговейно и терпеливо это созерцал. Затем Мамонов замолчал на минуту, и тихо, с легкой грустью в голосе, произнес: «Вот и дома я так же – ууу-уууу-ууууу… А внук посмотрит на меня и скажет: „Деда, может хватит уже, а?“»
За несколько лет знакомства Гера впервые заехал ко мне домой.
– А что, неплохо устроился, – сказал он, по-хозяйски окинув взглядом мою хрущобу, – на месяц, говоришь? Я возьму, не спрашивай зачем, но возьму.
А я и не собирался спрашивать. Свой человек, можно квартиру доверить и вещи не убирать. Понятно ведь зачем – баб водить.
– Давай, угощай чем-нибудь, раз я уж доехал до тебя, – с усмешкой произнес Гера и развалился на диване. – Почему у тебя телика нет?
– Не смотрю телик. Зомбоящик – истинное зло. Чай?
– А что, пива нет?
– Да я не храню как-то… Покупаю и сразу выпиваю.
– Понял. Забыл, что ты питерский. Нищебродство и снобизм, так вроде про вас говорят?
– Да, именно. Я – нищеброд.
– Ты знаешь, от питерских это даже звучит как-то аристократично. Но пойми, скажу тебе по-московски – нельзя гордиться отсутствием денег.
– А я и не горжусь. Вы спрашиваете, мы – отвечаем.
Я заварил в чайнике зеленый чай и поставил диск Джона Колтрейна.
– Охереть, Димон! Это винил? Ты такой ретроград? Я не знал.
– Я не ретроград, я – пурист, чистый и суровый. Попомни мое слово, винил – вернется. Это же эстетическое удовольствие. К тому же, иллюзия обладания музыкой определенной группы. Уже не говоря о том, что процент от продажи альбома получат музыканты.
– Вот-вот, именно иллюзия, – зацепился за слово Гера.
– Весь наш мир – иллюзия, и деньги иллюзия, и музыка.
– Хорошо, хорошо, убедил. Это прикольно, что есть такие, как ты.
– Можно кино посмотреть, если хочешь.
– Но у тебя же нет телика!
– Фильмы я смотрю с компа.
– Так значит, фильмы он с компа смотрит, а вот музыку с компа – мы суровые пуристы.
– Просто у меня по-нищебродски – нет денег на проектор.
– Понял, не дурак. Что посмотрим?
– Давай что-то стопроцентно хорошее.
– И что ты считаешь хорошим?
– «Криминальное чтиво», например.
– То у тебя хиппи, то наркоманы – больше ничего нет?
– А чем тебе Тарантино плох?
– Ну хорошо, я начинал смотреть, но что-то пошло не так.
– Только у меня с сабами, я не смотрю с переводом. Хочется настоящие голоса актеров слышать.
– Чегооо? Я не понимаю по-английски. То есть ты предлагаешь, либо смотреть картинку, либо читать субтитры.
– Гера, ты че такой однозадачный?
– Ты – нищеброд, я – однозадачный, что не так?
– Во-первых, тебе как фоторепортеру нужно развивать периферийное зрение. А во-вторых, ты только вначале читаешь, а потом просто смотришь картинку, а подсознание периферийно считывает сабы. Обрати внимание, что ты не все время их читаешь, но всегда понимаешь, что говорят актеры. Да и вообще в жизни это очень полезное свойство.
– Да где оно нужно-то, кроме как в кино?
– Ну вот я, например, вижу девушку с красивыми губами. Смотрю ей в глаза, а периферийно считываю порванные на коленках джинсы.
– Ну ты брат, знаешь, чем меня зацепить. Да ну его, это кино, пусть винил твой играет, вроде неплохая музыка.
– Колтрейн. Он был одним из лучших саксофонистов в истории.
– А что с ним стало?
– Умер в сорок лет от рака печени. Для всех это было неожиданно, потому что он никому не рассказывал о своей болезни. Его даже канонизировали после смерти.
– Офигеть. Святой Джон Колтрейн? Не знал, что музыкантов канонизируют. Прикольная, наверное, с ним икона.
– Скорее Иоанн. Да, я видел картинку, там негр с саксофоном, из которого вырываются языки пламени. И на греческом: «Бог дышит через священный рог святого Колтрейна»
– Да ладно! Чууума! Мне он уже нравится. Убедил, Димыч, у предков в кладовке должна лежать моя старая вертушка, как поеду к ним – заберу, и пластинку Колтрейна куплю.
– Хорошее дело. Будешь тут месяц у меня – послушаешь пластинки, может еще что-нибудь понравится.
– Ты знаешь, меня, как в фотожурналистике, сопутствующая информация привлекает. Сама картинка без дополнительных сведений не так много стоит.
– Вопрос спорный, могут быть исключения.
– Да, но если Колтрейн не был бы собой, если бы тайно тяжело не болел, то и музыка, наверняка, у него была бы совсем другая.
