скачать книгу бесплатно
Долгое время существовало мнение, что лошади пришли на смену привычно использовавшимся до того времени собакам. Это не совсем соответствует действительности. Осведомители хидатса заявили Уилсону, что собака травуа была в их умах «очень древняя», в то время как лошадь несла ощущение того, что «появилось совсем недавно». Правда и то, что многие племена давали лошади название, находя безусловное, в их глазах, сходство с собакой. Так, дакота называли лошадей shunka wakan (магическая собака), а сарси – chistii (семь собак). Уильям Батлер обращает внимание на то, что ассинибойны употребляли для лошади несколько названий; возможно, это были и диалектные формы, как, например, у их родственников сиу, которые использовали несколько названий для бизона. Батлер утверждает, что слова shoathinga и thongatchshonga у ассинибойнов имеют значение «большая собака». Гро вантры (они же атсина южной Альберты – бывшими некогда частью арапахов) называли лошадей itshoumashunga (красная собака), черноногие (сиксика) – ponokamita или ponokomitaiksi (лосесобака), индейцы кри – mistatim (большая собака), апачи использовали древнее слово jlin (собака), а для собак вскоре придумали новый термин (chunee). Корень «собака» для наименования «лошади» найден среди индейцев бивер (tsattine), билокси, хидатса, кайова, неперсе, ото, омаха и др. Команчи величали лошадь «собакой богов» и почитали наравне с койотом. Койот считался древним тотемным символом и культовым героем, он был напрямую связан с волком и собакой. Введение лошадей в «собачье семейство» автоматически обеспечивало им связь с древними культовыми символами и давало место в религиозных представлениях команчей.
В 1738 году ла Верендри описал ассинибойнов из региона Ред Ривер в Манитобе: «Они заставляют собак даже таскать дрова, чтобы разводить костры. Их лагерь часто располагается в открытой прерии, на большом расстоянии от лесных массивов… Женщины и собаки несут весь багаж». При этом мы доподлинно знаем, что лошади у ассинибойнов уже имелись. Почему же, если лошади были в лагере, их не использовали вместо собак и женщин?
Во-первых, редкие лошади служили индикатором зарождающегося класса племенной аристократии. Ими обладали лишь богатые, которые берегли лошадей для войны или охоты на бизонов. Во-вторых, собаки, в отличие от лошадей, обычно являлись собственностью женщины и использовались для выполняемых ею работ. Например, женщины племени черноногих признали своих собак и травуа как личную собственность. Среди хидатса собаки принадлежали всем женщинам и помогали вести домашнее хозяйство. Женщины кри имели в отношении собак подобные права. Роберт Х. Лоуи, однако, пишет: «В долошадные дни, я слышал, что богатый человек обычно имел много собак. Один кроу, как мне говорили, имел целых сто». Есть неопровержимые доказательства, что у кроу, манданов, хидатса, ассинибойнов и других племён вместе с покойником хоронили и его собак. Получается, что собаки составляли и собственность мужчины? Кажущееся противоречие легко разрешимо: формально собаки входили в собственность мужчины, как хозяина дома, но женщины использовали их при необходимости, мало того, они единственные, кто общался с собаками, – мужчины часто считали это ниже своего достоинства. В-третьих, перевозка грузов с помощью собак считалась больше традицией, нежели признаком бедности. Даже богатые люди и племена не брезговали собачьими «услугами». Индейцы были, по существу, консерваторами – собак травуа предпочитали использовать всякий раз, когда их присутствие было реально обосновано. Ассинибойны и кри и в 1808году перевозили большую часть вещей на собаках, а лошади употреблялись только для охоты на бизонов. Исключение составлял зимний период, когда собакам было тяжело таскать груз по снегу. Джон МакДоннелл замечает, что в 1793 году ассинибойны (стони) использовали собак в Манитобе и к западу от Виннипега. Все индейцы Равнин применяли собак травуа почти ежедневно, а лошадей менее часто просто потому, что так было легче и привычнее. При перекочёвках обычно пользовались как собаками, так и лошадьми. Кроме тех случаев, когда лошади не были способны везти груз, например, 9 апреля 1795года Дункан Макджииливрей сделал запись в Форте Джордж (140 миль к северо-востоку от Эдмонтона): «Этим утром прибыл бэнд из тридцати индейцев блад и десяти черноногих, они везли все свои пожитки на собаках, потому что их лошади, истощённые голодом, были слишком слабы для этого».
Собаки и лошади совместно применялись до самого заката эпохи Дикого Запада. Например, в 1834 году Джордж Кэтлин описал использование собак травуа у команчей. А самое раннее сообщение о совместном пользовании собак и лошадей на территории Северных Равнин даётся в журнале торговца мехом компании Гудзонова залива. В нём говорится, что 20 апреля 1779 года неподалёку от современного города Принц Альберт севернее реки Саскачеван прибыл бэнд «южных» индейцев «с вьючными лошадьми более тридцати штук и большим количеством тяжело гружёных собак». Но ещё в 1754 году Энтони Хендей отметил, что индейцы племени черноногих применяли лошадей для перевозки грузов, и, похоже, это было у них уже давней и постоянной практикой. Были ли в бэнде собаки травуа – неизвестно, но, скорее всего, были, просто Хендей обратил внимание именно на лошадей, а не на привычных собак.
Вне всяких сомнений, кочевые племена Равнин широко использовали собак травуа до самого начала резервационного периода. Хотя, зачастую, слишком интенсивное применение собак говорило о бедности племени в отношении лошадей. Правда, ассинибойны и кри никогда и не были богачами. Что же до черноногих, то даже богатые лошадьми люди часто при помощи собак перевозили небольшие предметы домашнего обихода, инструменты, украшения из кожи, мешочки с пеммиканом и т. п. Собаки, если вес был не слишком велик, могли идти в быстром темпе и не отставать от более тяжело загруженной лошади. Поэтому присутствие собаки травуа в двигающемся лагере было не обязательно признаком бедности. Собака травуа была также ценна для лёгкой работы неподалёку от лагеря: носила вязанки хвороста, корзины с ягодами или кореньями. И более ста лет спустя после приобретения лошадей собака травуа не потеряла своей ценности. Для крайне бедных людей собака продолжала оставаться самым ценным помощником. Для остальных она играла роль вспомогательного транспорта, особенно полезного для лёгкой работы около лагеря.
Например, по свидетельствам торговца Питера Понда, в 1774 году сиу в верховьях Миссисипи использовали лошадей и собак для того, чтобы «нести их багаж». Совместное применение собак и лошадей для перевозки грузов было отмечено среди различных групп дакота и ассинибойнов Миссури Кэтлином в 1832 году, Максимилианом в 18331834 годах, Сэмюэлем Хэнкоком, старым пионером из Орегона, в 1845 году и Фрэнсисом Паркманом в1846м. Джон К. Фримонт делает запись о встрече в верховьях реки Арканзанс в 1844 году с сиу и шайеннами, вместе с которыми были вьючные понии «караван собак, несущих багаж». Последние могли быть как собаками травуа, так и вьючными, перевозящими груз на спинах.
Вообще травуа были более распространены в открытых областях Равнин, особенно Юга Равнин, в то время как на северных территориях индейцы предпочитали навьючивать собак, а не запрягать в травуа. К примеру, горные кроу использовали собаку на протяжении всего XIX столетия, предпочитая именно вьючную упряжь, хотя прежде пользовали травуа. Cреди аборигенов cобака была основным компаньоном их странствий, за исключением далёкого севера и некоторых частей Великих Равнин, где она временами становилась обузой.
Дж. Финн заявляет, что собака использовалась широко, но не везде, например, среди племён пуэбло не было вьючных собак. Однако есть и другие данные, к примеру, самым ранним можно считать отчёт от 1600года испанского капитана Каспара Пере де Виллагра. Он описывает собаку и лошадь травуа, которых видел в Нью-Мексико. Вес, несомый собакой, совпадает с данными других исследователей Северных и Южных Равнин и колеблется от 50 до 100 фунтов (22,5—45 кг), а в среднем достигал 70—80 фунтов (31,5—36 кг). Вес несколько варьировался от племени, породы собак и т. п. Груз же волокуш лошади мог быть 400 фунтов (180 кг) или даже 600 фунтов (270 кг)!
Кларк Уисслер высказал предположение, что лошадь травуа предшествовала верховой. Тогда лошадь просто заменяла собаку при перевозке грузов, а не выполняла функции помощника охотника (передвижение и преследование дичи), которым нужно было ещё обучать. Однако в этом вопросе исследователи полагаются исключительно на свою точку зрения. Но совершенно точно известно, что первые лошади приобретались, прежде всего, для охоты или ведения боевых действий, а также служили индикатором высокого социального положения. Разумеется, имеются и исключения: ассинибойны, к примеру, долгое время продолжали сражаться и охотиться пешком, предпочитая использовать лошадь только для передвижения и перевозки грузов. Вместе с тем существуют задокументированные свидетельства очевидцев, что у тех же ассинибойнов первые лошади использовались только для войны и охоты. Здесь, видимо, стоит расставить акценты: плохо ездившие верхом и не умевшие правильно обращаться с лошадьми, совсем недавно вышедшие из лесов, ассинибойны наверняка использовали первых лошадей для передвижений во время войны или охоты. Именно передвижений, но не более. Поэтому кажется вполне закономерным и их одновременное применение в качестве лошадей травуа.
3, 4. Охотничьи и боевые пони. Использование лошади в качестве транспортного средства никак не отражалось на её взаимоотношениях с человеком. Ничего нового или талантливого в этой области индейцы придумать не могли. Совсем иначе обстояло дело с лошадьми, которых индейцы долгое время тренировали для войны или охоты. Именно такой конь являлся наиболее ценным имуществом индейца, его другом и помощником, и именно во взаимоотношениях с ним индейцы Равнин сделали величайшие открытия, позволившие им стать одними из лучших наездников мира.
С самого начала появления лошадей индейцы Равнин видели в этих животных исключительно действенное средство для ведения боевых действий и охоты на крупную дичь, в основном на бизонов. Трудно переоценить военную значимость лошади, которая также стала стимулом для обширных и дальних походов. Индейцы многих племён Великих Равнин получили возможность устраивать набеги чаще, глубже проникать во вражескую территорию, а также благополучно избегать преследований врагов и возвращаться домой с большим количеством награбленного. С помощью лошади команчи успешно сражались с испанцами и мексиканцами на протяжении более века, превратив техасский Фронтир в очень ненадёжное место для белых поселенцев. На протяжении ста лет лошадь помогала этому, относительно небольшому и разрозненному, племени успешно оспаривать границы Мексики к северу от реки Арканзас с военными силами Соединённых Штатов – одного из крупнейших государств мира!
Передвижение с места на место играло второстепенную роль, которую индейцы отвели менее ценным вьючным лошадям. Боевых пони предпочитали беречь, поэтому по прерии индейцы передвигались верхом на обычных верховых лошадях, а бизоньих или боевых берегли для охоты, ведя в поводу. На ночь драгоценных животных привязывали к шесту у палатки хозяина. Шест располагался с восточной стороны, у входа в типи. Таким образом конь всегда находился под присмотром и под рукой. Также имело огромное значение, что Восток – направление священное. Например, у некоторых племён в сторону Востока воин клал своё оружие перед походом, выставлял свой щит, чтобы его освещали лучи восходящего солнца. Шест находился не у самого входа, а на расстоянии от пяти до пятидесяти метров. Например, навахо сначала выкапывали в земле ямку. Затем, с молитвами, туда помещали камни цветов четырёх направлений. И только после этого вкапывали шест. Считалось, что он приносит здоровье лошади и процветание её хозяину. К тому же убежавшая лошадь обязательно должна была вернуться к шесту, который её «притягивает». К вершине шеста часто привязывали ожерелье из белых раковин, а иногда и белый конский волос. Церемонии здоровья и богатства проводились именно у таких шестов. Лишь в некоторых случаях «особые» лошади постоянно находились на вольном выпасе, и тогда только голос хозяина мог оторвать их от родного полудикого табуна.
Боевые пони, особенно у бедных индейцев, или в ранний период, когда лошадей было ещё мало, часто применялись и в качестве охотничьих. Поскольку они стоили невероятно дорого, позволить себе иметь и боевого, и охотничьего пони мог далеко не каждый. С ростом численности табунов у индейцев появилась возможность выбирать одних пони для охоты, других— для ведения боевых действий. Но общее количество «особенных» пони по отношению к поголовью табунов оставалось невелико. Например, в XIX веке охотничьи или «бизоньи» лошади составляли не более 5—10 процентов от всей численности табунов, а истинно «боевых» пони было и того меньше. Однако к XIX веку индейцы уже ясно видели разницу между этими категориями лошадей.
Охотничьи или «бизоньи» лошади использовались для охоты не только на бизонов, но и другую дичь, а также для ловли мустангов. К концу XVIII века этот тип лошадей имелся практически у всех индейцев Равнин. Как правило, охотничьи лошади были обучены конкретной работе с конкретной живностью: повадкам бизонов и другой дичи (это называлось «чуять бизона»), аллюрам, способам уклонения, преследования, загона и многим другим вещам. Когда лошадей у индейцев стало предостаточно и появились люди, занимавшиеся воспитанием и тренировками охотничьих лошадей, «бизоньи пони», как правило, не участвовали в сражении. Хорошо обученное животное ценилось чрезвычайно высоко. За «бизонью» лошадь владелец мог получить от двадцати до ста обычных лошадей! Среди равнинных кри лишь одна из десяти типи имела хорошую бизонью лошадь. За владельцем такой лошади следовало множество семей, так как только он мог гарантированно обеспечить их существование. Они выполняли желания и просьбы владельца коня так, словно он был «король».
Методы воспитания, как охотничьих, так и боевых лошадей, и их значение в жизни воина и охотника были примерно одинаковыми. Поэтому в дальнейшем, говоря об индейских методах тренировок и работы с лошадьми, влиянии на индейскую картину мира и т.п., мы будем употреблять термин «боевой пони» в равной мере (кроме особо оговорённых случаев) по отношению к обоим видам лошадей. Кроме того, термин «боевой» – в смысле «подвижный, смелый, горячий» – можно отнести ко всем индейским лошадям этой категории.
У каждого племени были свои представления о том, каким должен быть боевой конь. Многие считали, что очень важна масть лошади, поскольку окрас имел отношение к мистическим представлениям и говорил о качествах пони, которым отводилась первостепенная роль: скорости, выносливости и т. п.
У индейцев Равнин есть огромное количество историй о боевых пони и конях-талисманах. Последние считались обладателями особой силы, приносящей удачу в бою. Наравне с боевыми и охотничьими лошадьми их обучали специальным трюкам, которые могли пригодиться во время сражения или преследования: ложиться, прятаться, спокойно стоять, не шевелясь при любых обстоятельствах, дожидаясь приказа хозяина, прибегать на зов или убегать, бить ногами, кусаться, уклоняться от ударов, не ржать при появлении других лошадей, делать переменки ног, подстраиваясь под стреляющего или заряжающего кремниевое ружьё, ловить всадника на полном ходу, если он потерял баланс, подскакивать к раненному, чтобы тот мог уцепиться за него и выехать из боя, и т. п. Лошадь известного предводителя апачей чирикауа Джеронимо была приучена прибегать на зов, поскольку, живя среди отвесных стен Сьерра Мадре, он часто спешивался и уходил в горы скрываться от многочисленных преследователей, а в безопасном месте подзывал своего коня. При этом он не был «заклинателем лошадей» и в этом отношении считался довольно заурядным человеком, к тому же жившим в конце XIX века в период постоянной войны с американскими и мексиканскими войсками и поселенцами, когда лошади гибли одна за другой.
Кроме необходимых на войне или охоте вещей, индейцы нередко обучали своих лошадей некоторым забавным, но не имеющим практического применения трюкам. Например, кланяться, приподнимать переднюю ногу для приветствия, «танцевать» на месте (вполне возможно, вариант пиаффе),кружиться волчком, ложиться или вставать на дыбы по команде и др.
Для подготовки боевого пони из табуна выбирали лошадей, обладавших необходимыми качествами: скоростью, выносливостью, проворством, напористостью, чувствительностью, уравновешенным характером, но в первую очередь «стальными нервами» и сообразительностью. Тут стоит отметить, что физические качества, разумеется, всегда ценились высоко, особенно у людей, не обезображенных интеллектом. Но вот те, кто готовил охотничьих пони, на первое место ставили ум лошади, просто потому что, если конь не думает, он подчиняется лишь своим инстинктам, что в пылу атаки рано или поздно приведет к печальному концу для всадника. Именно поэтому хороший пони должен был буквально читать его мысли. Самыми главными качествами, воспитываемыми в лошади, были её верность и надёжность, помогавшие всаднику в самых критических обстоятельствах. Подобные умения превращали коня не только в самостоятельную боевую единицу, но и делали его незаменимым помощником и партнёром человека, не раз спасавшим жизнь своему хозяину.
Как только индейцы начали использовать лошадей, то поняли, что выживание и успех всадника напрямую зависят от отношений, которые он строит со своими пони. Способность воина «разговаривать» со своей лошадью была одним из наиболее ценимых индейцами навыков. Уважение индейцев «конных народов» к своим пони было безгранично. У каждого человека была, по крайней мере, одна любимая лошадь, хотя в его владении могли находиться десятки или даже сотни животных. В ночное время свою любимую лошадь воин держал на привязи у самого типи, в то время как остальной табун пасся на открытых Равнинах. Он холил её, баловал и восхищался. «Некоторые мужчины любили своих лошадей больше, чем своих жён, – говорил команч по имени Джим Стоящий Дуб, – или детей, или ещё кого». Это справедливо для большинства племён, например, для многих «заклинателей» лошадь представляла большую ценность, чем его семья, а ведь связь со своими родными у индейцев была самым крепким и значительным звеном в их картине мира.
Временами убийство любимой лошади какого-либо человека приравнивалось к убийству человека! И каралось соответственно – иногда людей убивали в отместку за это преступление, несмотря на обычаи кровной мести. Во время урегулирования конфликта, независимо от всего остального, что могли требовать от виновного обиженный человек и его друзья, они не забывали настаивать на обязательной компенсации в виде любимой лошади. Команч по имени Ломает Вещи столкнулся с этой проблемой на собственном опыте:
«Я повернулся к тем двум мужчинам и спросил мексиканцев, чего они хотят. Они ответили, что хотят ту лошадь, которая мне досталась в наследство от моего покойного друга, и ещё одну лошадь, седло и винчестер. Я сказал, что не хочу расставаться с той первой лошадью. Она была мне очень дорога. Я сказал, что дам им другую лошадь, тоже хорошую.
Атсачи ответил: «Нет. Мы хотим эту лошадь или ничего».
Я трижды пытался уговаривать их на другую лошадь, но они отказались.
Наконец, я сказал им: «Хорошо, если вы берёте эту лошадь, то не берёте больше ничего, кроме неё. Этого достаточно».
И я хотел сказать Атсачи еще пару слов, поэтому, после того, как мы, завершили я окликнул его.
«Что?» – спросил он.
Я напомнил ему, что он женат на двух моих «дочерях» (на самом деле это были мои племянницы, но я относился к ним как к родным). Так вот я ему и сказал: «Если так, и ты настаиваешь на этой лошади, то забирай. Но тогда ты потеряешь обеих своих жён. Я заберу у тебя своих дочерей. Ты – мой зять, и ты, похоже, не заботишься о том, что говоришь; ты пытаешься забрать лошадь, которую я сильно люблю».
Тогда мексиканец отказался от лошади».
Так Ломает Вещи выиграл дело.
Ещё раз надо отметить, что родственники для индейца были всем миром, в котором он жил. Изгнание из племени или потеря всех родственников было худшим, что могло обрушиться на человека. Но для многих лошадь стояла на втором месте после семьи, а иногда и на первом. Особенно этим славились заклинатели лошадей. Бенни Смит из племени чероки говорил о «чувстве лошади», когда она «становится твоей семьёй». Действительно, боевые пони зачастую становились первыми любимчиками «всадников». Даже родственники обижались на них из-за того, что «заклинатели» ценили лошадей больше, чем многих своих соплеменников. Но и у обычных индейцев, у кого семья считалась превыше всего, лошади ценились высоко.
В индейском обществе наиболее близкие отношения складывались между братьями. Они вместе играли, защищали друг друга, мстили друг за друга. Старший брат присматривал за младшим, а тот слушал его советы. Старший брат был символом защиты. Когда молодые люди вырастали, иерархия выравнивалась, но близость отношений оставалась. Индейцы говорили: «Брат – лучший друг мужчины… Если тебя убьют, он останется лежать рядом с тобой». Поэтому слово «брат» обозначало самую близкую привязанность и дружбу даже между не родственными друг другу людьми. Среди лакота существовала церемония принятия родства – хунка, одним из главных сюжетов которой было обмахивание друг друга лошадиными хвостами. Слово «хунка» означает нечто вроде «очень близкого родственника»или «брата». «Хунка» называли друг друга воины, сражающиеся вместе, прикрывающие друг друга во время боя и неразлучные в жизни. Ради своего «хунка» человек мог пожертвовать всем. Для европейцев такая близость отношений казалась немыслимой, но у индейцев она встречалась довольно часто. Термин «хунка», кроме лошадей, никогда не применялся для любого другого животного, даже собак, живших с индейцами тысячи лет.
Слово kola – друг, как чрезвычайно близкий человек, с которым вы имеете духовную связь, интенсивное общение и т. д. служило в племени лакота для обозначения особого рода отношений между воинами, но никогда не переносилось на животных. Лошадь – единственное животное, удостоенное этой чести. Конь был надёжным напарником, лучшим другом,«лекарем души» и учителем человека. Используя слово kola по отношению к лошадям, индейские воины подтверждали статус своих боевых пони, как братьев воинов. Хотя часто индейцы смотрели на своих лошадей, как на меньших братьев и товарищей, о которых нужно заботиться; они, практически одновременно, принимали их и как своих старших братьев, учась у них многим вещам. И подобно тому, как могут дружить братья или сверстники, индейцы дружили со своими пони.
Боевых и охотничьих пони учили в течение многих лет, а иногда даже растили и воспитывали вместе с конкретным человеком. Они реагировали на малейшее движение хозяина, и даже если на них надевали «железо», то реально пользовались им нечасто, а наказания были исключены. Понятно, что за такого коня не жалко было отдать целый табун обычных лошадей. Такие лошади имели персональные имена, в то время как большая часть табуна – нет.
Приведенное выше деление лошадей на типы весьма относительно. На самом деле многие индейцы более десяти типов лошадей, в зависимости от их на значения. Например, черноногие считали, что есть:
1) боевой пони;
2) охотничий пони;
3) верховая лошадь для путешествий и перекочёвок;
4) упряжная или лошадь травуа для перевозки волокуш;
5) вьючная лошадь для перевозки грузов на спине;
6) лошадь для перевозки жердей от типи;
7) скаковая лошадь для соревнований;
8) жеребец-производитель, имеющий нужные данные и производящий
хорошее потомство;
9) племенная кобыла, обладающая теми же достоинствами, что и жеребец;
10) главная кобыла для выпаса табуна.
Однако и эта систематика – не самая полная, потому что селекционеры и другие специалисты пользовались ещё большим количеством категорий, видя разницу даже между различными видами охотничьих пони. И все же, большая часть знаний, вероятно, утеряна навсегда, и только мифы и некоторые образцы индейской культуры могут донести до нас отголоски того, что скрыто под покрывалом прошлого.
Набеги и войны
Общий обзор
Боевые действия и военные походы были любимым занятием и развлечением индейцев Северной Америки, независимо от того, жили они на Равнинах, в лесах или пустыне. Если и встречались мирные племена, то это было следствием суровых условий существования или слабости племени по сравнению с соседями. Воин Равнин, если он не блистал талантами шамана, сказителя, художника и т. д. как и любой мужчина, обычно старался добиться достаточно высокого социального статуса в племени. Он хотел превосходить других воинов своего народа по количеству побежденных врагов, угнанных лошадей, засчитанных подвигов, владеть лучшими скакунами, иметь больше жён и жилищ. При этом ему требовалось вызывать уважение и восхищение и у противника, вот почему индейцы с удовольствием вступали в индивидуальные поединки и рукопашные схватки и гордо называли врагам свои имена. Правда, называли не настоящее имя, используемое соплеменниками или во время магических церемоний, а боевое прозвище. Количество последних могло доходить до двадцати, а его использование в колдовских ритуалах противника не приносило вреда его владельцу. Отправляясь в поход, индеец в первую очередь думал о тех счастливых мгновениях, что ждут его по возвращении домой. В его представление не входили такие понятия, как «патриотизм», «смерть за Родину» или «сражение за идею» и т.д., хотя близость с родственниками и братьями по оружию, храбрость и самоотверженность временами поражали даже видавших виды европейских вояк.
Здесь нужно заострить внимание на одном предельно важном моменте, имеющим непосредствнное отношение к истокам взаимопонимания между индейцем и его конем. Никто, никогда не мог заставить воина слушаться приказов вождя! Если воин подчинялся кому-либо, то тлько по причине того, что безгранично доверял этому человеку. Конечно, вожди могли использовать интриги и личное влияние, но силовое давление или шатнаж могли в любой момент обернуться против них. Поэтому лучше было вести себя честно. Даже если один раз вождю удалось бы заставить кого-либо подчияться или принести клятву верности, слухи мгновенно распространились среди других воинов, и в следующий раз вождь уже не был бы вождем. Формальные взаимоотношения, обязательства и прикаы совершенно противоестественны как для свободных охотников, так и для лошадей. И опять же, любые боевые действия для индейца ценны как игра или обеспечение потребностей, а не как потакание чужим интересам.
Нужно отметить, что индейцы очень чётко различали два основных вида боевых походов: набег и войну.
Набеги
По сути, набег – это грабеж и мародерство. Именно таковым его считали европейские переселенцы. Для индейца же набег – это магическое действие, в основе которого лежит покровительство Высших сил, духов, магических амулетов и т. д. Это, своего рода, мистический ритуал, призванный продемонстрировать силу духа, выдержку, удачливость, объединить участников набега. То есть это опасная и веселая игра, а богатая добыча и отсутствие погибших среди членов отряда являются подтверждением магического покровительства ее участников. Но если подходить со строго материалистичной точки зрения, то в набег индейца толкали все же, в первую очередь, экономические причины, оказывающие влияние и на его социальный статус в племени. Команчи даже превратили конокрадство в высокое искусство, с которым не могло сравниться ни одно племя Равнин. Богатство, заключённое в лошадях, делало человека самостоятельным и независимым, но оно же заставляло его проявлять благородство, раздавая лошадей и подарки нуждающимся, и таким образом завоевывать себе последователей, то есть повышать свой социальный статус. Богатый, но жадный, даже чрезвычайно удачливый воин никогда не пользовался уважением в племени. Например, когда вождь команчей Куана Паркер стал оставлять большую часть добычи себе, многие соплеменники отказались ходить с ним в походы, чем ослабили его отряд и снизили популярность среди народа.
Лошади быстро стали очень ценным предметом среди всех индейских племен равнин, своего рода валютой. Существовало три способа пополнения своего табуна: покупка, ловля мустангов и конокрадство у других племён. Покупка требовала затрат в виде шкур, пеммикана, других товаров или, на раннем этапе, пленников. Добыть их было нелегко, на это требовалось время, большие усилия и риск. Ловля мустангов тоже была делом рискованным, требовавшим определённой удачи, сноровки и умения. Кроме того, диких лошадей, особенно в первоначальный период, на территории Равнин насчитывалось немного, и найти их было трудно. Угнать же можно было сразу нескольких объезженных лошадей: кража делала врага слабее, а укравшего – сильнее и богаче.
Кража лучших пони, привязанных у палатки хозяина, сильно повышала статус воина в племени и почиталась наравне с самыми выдающимися подвигами. К тому же в поход за лошадьми могли отправиться и бедные воины – бедняки собирали небольшие отряды, часто пешие, и отправлялись на вражескую территорию в поисках славы и богатства.
Как правило, индейцы какого-либо племени отправлялись в поход на племена или в местность, откуда они впервые получили своих лошадей. Пауни предпочитали ходить в походы за лошадьми на юг, в страну кайова и команчей, они считали, что их лошади – лучше, чем у живших к северу дакотов и других племён. Черноногие устраивали походы за лошадьми к племени кроу, а к ассинибойнам и кри – лишь за скальпами. Кроу тоже отправлялись в страну ассинибойнов только воевать, а за лошадьми – к черноногим и сиу, поскольку их табуны были большими, а лошади хорошо обученными. В набеги на ассинибойнов и кри вообще мало кто ходил – у них нечего было брать. Поэтому они вынуждены были обороняться, главным образом, от военных отрядов, отправлявшихся в поход мести. Интересно, что ассинибойны устраивали военные походы зимой, а не как остальные племена – в тёплое время. Это объяснялось тем, что, будучи плохими наездниками, и не имея достаточного количества хороших лошадей, ассинибойны не могли составить конкуренцию своим соседям, и летом предпочитали уходить на север – к лесам и своим союзникам кри. Зимой же, когда их никто не ждал, а лошади противников были голодными и слабыми, пешие отряды ассинибойнов отправлялись на юг, чтобы добыть скальпы и лошадей.
Восточные апачи и навахо совершали набеги за лошадьми не только в Мексику, где их легче было достать, но и на Равнины к команчам. Команчи признавались намного опаснее мексиканцев и, кроме того, обладали очень хорошими лошадьми, кража которых считалась особенно почётной. Такая практика продолжалась до 1870 годов, пока команчи не оказались в резервации и не лишились большей части своих лошадей. До наших дней дошла история, как в 1866 году один навах пробрался в лагерь команчей, отвязал от типи и угнал нескольких боевых пони. На шеях некоторых из них были ожерелья из когтей, а в хвостах – орлиные перья. Команчи преследовали его несколько дней, но потом потеряли след. Сами команчи делали неплохой бизнес на продаже американских и мексиканских пленников и скота, который они сами же и угоняли. Они отправлялись в набег далеко в Мексику или на север небольшими отрядами от 5 до 20 человек или даже в одиночку (что бывало редко), временами уходя на 700 миль от дома. В лучшие времена наиболее удачливые предводители отрядов и коневоды имели до 3000 лошадей!
Успешные отряды индейцев Северных Равнин, численностью от 5 до 10 человек, могли пригнать табун в 40—60 лошадей. Большее количество было сложно перегонять через вражеские территории: животные могли вернуться, забрести в лес, подвергнуться нападению хищников, да и двигался большой табун медленнее. Воины племён Южных Равнин, напротив, захватывали огромные табуны, доходившие до полутора тысяч голов, и их отряды были в десятки раз больше, чем у индейцев Северных Равнин.
Апачи и навахо, как правило, не ходили в набеги в одиночку, потому что боялись навлечь опасность не только на себя, но и на своё племя. Один воин не мог достаточно хорошо контролировать ситуацию, следить за передвижениями преследователей и управлять угнанным табуном. Поэтому привычная численность апачских отрядов составляла от двух до десяти воинов. В истории о Грязном Мальчике племени хикарилья упоминается набег, в котором участвовало 24 человека, и они угнали у врага 160 лошадей. Навахо же, чья численность и концентрация населения намного превышала апачскую, отправляли в набег отряды от тридцати до двухсот человек! Иногда так поступали и команчи (например, во время Гражданской войны, когда фермы и ранчо Техаса опустели), но в целом это практиковалось редко. При этом всегда стоило иметь в виду политическую ситуацию. В мирное время численность отрядов была небольшой, действовали они втихоря, не привлекая внимания, но если начиналась война, и охранять территорию было некому, индейцы собирали огромные силы.
Для набега за лошадьми воины Северных Равнин, особенно те, у кого было недостаточно лошадей, отправлялись пешими. В отличие от них племена Южных Равнин (кайова, команчи, кайова-апачи, вичита, апачи и другие), имевшие огромные табуны хороших лошадей, всегда воевали или отправлялись в набеги верхом.
Перед набегом предводитель предупреждал воинов, что им, возможно, придётся не спать несколько ночей, терпеть голод и жажду, что они не должны бояться врагов и т. п. При набегах апачи разговаривали на особом «военном языке», который применялся только во время рискованных экспедиций, и не был знаком женщинам и детям. Например, «след врага» звучал так: «здесь были лошади», а «седло» обозначалось – «то, что не причиняет лошади вреда». Нечто подобное было и у многих других племён.
Так как лошадей крали преимущественно ночью или на рассвете, команчи видели в Луне покровительницу набегов. Они говорили: «Луна, она наша Мать, как и Земля». Непосредственно перед нападением на вражеский лагерь команчи садились кружком в небольшом укрытии, клали верёвки на землю и курили, вознося дым к Луне с просьбой: «Мать наша, позволь этой верёвке взять много лошадей».
Перед проникновением во вражеский стан новичков оставляли сидеть во временном лагере, чтобы следили за пожитками или охраняли лошадей. Остальные воины, особенно если перед этим они питались кониной (например, запасы продовольствия подошли к концу, а дичь найти не удалось), натирали свою одежду землёй, а себя соком тополя. Считалось, что земля нейтрализует запах жира и лошадиного мяса, а сок тополя успокаивает лошадей, они становятся менее пугливыми и спокойно следуют за незнакомцем.
Крадучись по земле, воины проникали во враждебный стан на рассвете. Лошадей пытались отвязать по возможности больше и по возможности лучших, то есть боевых пони, что стояли у входа в жилище. Угон табуна, пасущегося в стороне от лагеря, считался простым делом, к тому же там чаще всего находились вьючные или необъезженные лошади, что не давало воину ни материальной выгоды, ни более высокого статуса в племени. Индейцы Равнин, если у них не было серьёзных подозрений, что кто-то намечал угнать их лошадей, никогда не выставляли на ночь постовых. Такая беспечность играла на руку всем конокрадам, которые спокойно уезжали прочь на добытых лошадях.
Искусство и выдержка индейских конокрадов вызывали восхищение их белых современников. Говорили, что если апач может украсть лошадь, едва вы слезете с неё, то команч способен украсть коня прямо из-под седла. Это и в самом деле недалеко от истины. Так, однажды группа техасцев заночевала в прерии, один из них, обладавший великолепным скакуном, привязал его к своей руке, чтобы уберечь от индейцев. Ночью он проснулся от чьёго-то прикосновения. Оказалось, что команч, покушавшийся на его коня, нашел верёвку, но ошибочно двинулся не в ту сторону. Ничуть не растерявшись, индеец вскочил на лошадь, перерезал веревку и угнал коня прямо из-под носа владельца. Команчей не останавливали ни хитрые засовы, ни охрана. Они могли провести почти всю ночь под носом у врага, но добывали нужных им лошадей. Индейцы любили вспоминать о подобных случаях, которые иногда были приправлены такими смешными подробностями, что потешалось всё племя. Например, пиеган по имени Четыре Медведя вспоминал, как он со своим другом однажды тёмной ночью отправился воровать лошадей у кроу. Четыре Медведя никак не мог справиться с норовистым конём. Его друг, уже отвязавший пони у палатки какого-то кроу, сидел верхом и ждал. Устав ждать, он заговорил в полный голос: «Хватит возиться! Садись верхом, да поехали!» Четыре Медведя испугался и зашикал на него. Но его друг продолжал: «Я не могу ждать тебя всю ночь. Луна уже поднимается». В это время из типи раздался голос разбуженного кроу. Друг Четырёх Медведей крикнул ему: «Эй ты, хватит дрыхнуть! У тебя тут лошадей воруют!» После этого они вскочили верхом и помчались прочь из лагеря.
Частота проникновения во вражеский лагерь зависела от храбрости и желания воина, а также от его жажды получения лошадей. Бывали случаи, когда воины проникали в лагерь по нескольку раз за ночь или даже двух ночей подряд. Но чаще всего одного раза было вполне достаточно – риск всё же был довольно велик. Кроу по имени Ищущий Смерти вспоминал случай, как он тёмной, безлунной ночью проник в лагерь шайеннов, чтобы украсть лошадей. Когда он затягивал на коне военную уздечку, тот сделал шаг назад и наступил на спящую у типи собаку. Та завизжала и разбудила хозяина. Ищущий Смерти издал грозный боевой клич, прыгнул на спину коню, но не рассчитал силы и перелетел через него. Тогда он бросился бежать, таща за собой коня. На его пути оказался небольшой ручей. Ищущий Смерти прыгнул через него, но конь испугался и дёрнулся – пролетев полпути, кроу шлёпнулся в воду. Ему пришлось бросить скакуна и бежать прятаться в лес. Шайенны организовали погоню. Но хитрый кроу потихоньку вернулся в лагерь, в котором никого не было, и украл пять лошадей.
После того как каждый уводил из вражеского лагеря достаточное количество лошадей, члены отряда немедленно пускались в обратный путь. При перегоне табуна лассо, с помощью которого воин ловил и уводил лошадей из лагеря, тянулось по земле и служило чем-то вроде длинного хлыста – им можно было сгонять разбредавшихся пони в один табун и вести в нужном направлении.
Воины старались уйти с вражеской территории как можно скорее и добраться до дома, миновав все опасности, поэтому применение лассо, как хлыста, было вполне оправдано. Правда, чаще всего им пользовались, просто помахивая в воздухе, как бы преграждая лошади дорогу или направляя её в нужную сторону: удар мог спровоцировать паническое бегство. Опасностей, встречавшихся на пути отряда, хватало: погодные условия, хищные звери, враждебные отряды, при этом нужно ещё было следить за лошадьми, чтобы не потерять табун. Отставшим оставляли знак, указывавший направление движения отряда, но обыкновенно его члены старались держаться вместе.
Обычно сражения в план набегов не входили. Конечно, можно было напасть на одинокого чужака или небольшой отряд, но риск получить смертельную рану вместо желаемой добычи налетчиков, как правило, не прельщал. Нападение осуществлялось только если индейцы понимали, что шансы на провал минимальны, а добыча того стоит. Настоящее сражение начиналось, если отряд налётчиков внезапно натыкался на засаду или его обнаруживали хозяева лагеря. Впрочем, зачастую преследователи тоже предпочитали не рисковать жизнью, а просто вернуть своих лошадей, и отпустить конокрадов. Беглецы также не стремились вступать в серьезный бой, понимая, что убийство немедленно повлечет за собой кровную месть и гораздо более серьезные стычки. Поэтому отряд, не имевший численного перевеса или превосходства в оружии, стремился как можно быстрее оторваться от преследователей.
Спасаясь от погони, индейцы делали ставку на резвость своих скакунов, гоня их галопом и постоянно меняя. Скакали днём и ночью, так быстро, насколько позволяли физическое состояние лошадей, членов отряда и другие обстоятельства. Старых, медлительных и больных лошадей бросали в прерии. Таким образом осуществлялся искусственный отбор. Если в отряде имелись пленники, замедляющие движение, их убивали. За день отряд делал для отдыха три-четыре остановки, примерно по часу каждая. Если позволяла местность, беглецы двигались по каменистой почве, где следы было труднее обнаружить. Преследователи же хорошо отличали копыта индейских лошадей от лошадей белых людей: индейские пони никогда не ковались, их ноги были меньшего размера и в хорошей форме. Точно так же можно было отличить следы пони от следов мустангов: навоз мустангов лежал небольшими кучками, а у индейских лошадей был рассыпан, потому что всадники не разрешали лошадям останавливаться. И следы, оставленные военным отрядом, отличались от следов кочевой группы: наличие следов волокуш и большое количество кобыл говорило о кочевой группе, в то время как воины предпочитали ездить на жеребцах – это видно по следам мочи относительно следов задних ног лошади. Кроме того, они прекрасно определяли, как давно прошёл отряд, откуда он двигался и многое другое.
Бегство отряда прикрывали предводители или носители боевых уборов. Для наблюдения за врагом предводитель назначал двух человек на быстрых и сильных конях, которые ехали позади и, если враг настигал отряд, могли предупредить его о нападении. Если отряд был большим, то два человека ехали ещё впереди, и по сторонам от отряда несколько, следившие, не появится ли враг. На второй день пути апачи проводили традиционную церемонию для защиты от врагов. Если их долго и упорно преследовали, шаман рисовал пыльцой на земле магические символы, которые должны были ослабить и запутать врага. Апачи верили, что такая магия помогает, особенно против американской армии. Через два-три дня устраивали привал для отдыха и ухода за ранеными.
Чтобы избежать преследования врагов, по пути многочисленный отряд мог разделиться, и тогда каждая группа добиралась домой самостоятельно. Если лошадь какого-нибудь воина выдыхалась, и товарищи не могли помочь ему, воин спешивался и укрывался от врагов до возвращения своих. Для сбора подавались определённые сигналы или собирались в заранее условленном месте. Так поступали, в основном, команчи, кайова, понка, апачи и навахо.
Уже дома, в лагере, победные песни пелись не только в честь победивших врага воинов, но и в честь хороших лошадей. Если набег был успешным, один из взрослых участников мог подарить новичку лошадь.
Войны
С войной дело обстояло сложнее. Основными целями военных действий были:
– поход с целью отмщения (иногда достаточно было добыть один скальп врага, пол, возраст и социальное положение которого не имело значения);
– повышение статуса в племени за счёт совершённых подвигов (убийство врага подвигом не считалось, в то время как захват лошадей и оружия в бою признавались одними из первых заслуг воина);
– нанесение наибольшего урона противнику с наименьшим риском для себя (обыкновенно так вели себя с самыми заклятыми врагами, когда институт кровной мести перерождался в бесконечные племенные войны и, в ранний период, охоту за рабами);
– защита своих охотничьих угодий или расширение охотничьей территории (в этом случае главной целью был не захват земель, а обеспечение себя пропитанием, то есть увеличение количества дичи, а не земли, потому что земля не принадлежит никому!).
Обычно племя занимало более-менее определённую территорию, но границы её не были чётко определены, и на многие земли претендовали сразу несколько племён, поэтому границы охотничьих угодий всегда становились местом столкновений и споров. Если на своей территории дичи не было, племя могло пойти на чужую, даже зная, что это вызовет проблемы. С усилением или ослаблением тех или иных племён территории их обитания постоянно менялись. Усиление и ослабление племён зависело от множества факторов: наличие продовольствия, болезни, оружие и военные союзы с другими народами, природные условия и др. Миграция бизонов, близость к местам торговли с белыми, имевшими необходимые товары, охота за лошадьми или пленниками и т. п. приводили к затяжным войнам и вытеснению одних племён другими. Так, например, черноногие изгнали шошонов с территории Равнин в Скалистые горы, а команчи – апачей в район Юго-Запада. Таким образом, миграция племён никогда не была запланированным процессом, как и захват территории враждебного народа. Как правило, у индейцев лишь временами наблюдалась быстрая перестановка сил, когда в их жизнь неожиданно вмешивался посторонний фактор в виде доселе неизвестного животного (лошади), оружия (огнестрельного) или болезней (как, например, эпидемия оспы).
Сражения в основном бывали двух видов: случайные и преднамеренные.
Случайные стычки происходили во время столкновения двух охотничьих отрядов разных племён на одной территории, во время непреднамеренного столкновения небольших отрядов, охотящихся за собственностью другого племени, обнаружения молодых воинов, желавших покрыть себя славой – добыть парочку вражеских скальпов, и т. п.
Преднамеренными были заранее планируемые сражения, вызванные, например, местью за погибших родственников, борьбой за охотничьи угодья и др. В первом случае, отправляясь в далёкий поход, мстители вполне довольствовались внезапной встречей с неприятельским отрядом, и, убив лишь одного врага, возвращались обратно через пару дней. Но могли отсутствовать и в течение нескольких месяцев, так ничего и не добившись. Индейцы очень редко вели открытые боевые действия и практически не применяли лобовых атак, считая их совершенно никчемным методом. Они выслеживали противника и пытались напасть внезапно. При этом ни одно племя ни на мгновение не считало себя агрессором. По их понятиям, они мстили врагам за уже совершённые ими злодеяния, и в войнах виноваты были, разумеется, враги. «Профилактические» рейды должны были отбить у врагов желание нападать на племя в будущем, но, на самом деле, провоцировали новые столкновения. Например, если при попытке украсть лошадей из вражеского лагеря был убит один из конокрадов, в ответ собирался отряд, желающий отомстить за смерть соплеменника, «убитого коварным врагом» ни за что. В свою очередь, проигравшие всегда находили способ нанести ответный удар.
Борьба за охотничьи или земельные территории была более кровопролитна. Индейцы Великих Равнин не вели войн на полное уничтожение противника. Конечно, в истории случались жестокие битвы и нападения на лагеря, где погибало большое количество мужского населения, а женщин и детей забирали в плен, но главной целью таких сражений всегда было желание отогнать противника на безопасное расстояние. Если враги становились слишком назойливыми, им грозили уничтожением, но если они отходили на достаточно большое расстояние, их никто не преследовал, позволяя уйти. Если ситуация была чересчур рискованной, опытный предводитель предпочитал увести своих людей, полагая, что в другой раз всё сложится для него более благоприятно и он застанет противника врасплох. Для отряда было почётнее вернуться домой хоть без скальпов, но и без потерь, чем убить дюжину врагов, но потерять при этом хоть одного своего. Обычно такие войны начинались из-за экспансии какого-либо народа или по причине высокого перенаселения региона. Крупные военные походы всегда сопровождались предварительными церемониями: воины ехали верхом или вели с собой натренированных боевых коней, несли щиты и военные костюмы, а после успешного завершения рейда устраивали пляски со скальпами.
Как отмечалось выше, уничтожение противника подвигом не считалось. Исключение из этого правила составляли апачи, которые, в силу своей малочисленности и разделенности, старались уничтожить как можно больше врагов, считая, что тем самым меньше вероятность потерять впоследствии кого-то из членов своего племени. Однако ими руководили расчёт или мстительность, но самого понятия «подвиг», идентичному индейцев Равнин, у них не было.
Здесь мы вновь сталкиваемся с понятием «счёт подвигов» или coup (от французского «счёт»), связанным с системой заслуг и социальным статусом воина. У многих племён существовала система военных обществ. Членство в обществе нередко также отражало статус воина в племени. Военная организованность степных индейцев была столь высока, что чувствовалась во всём. Например, канадские торговцы Чарльз МакКензи и Александр Генри были свидетелями того, как в 1806 году совместный отряд хидатсов и манданов в 700 человек направлялся к стойбищу шайенов и лакотов для ведения торговли. Цель похода была мирной, но индейцы двигались в боевом порядке, так как были всегда готовы к внезапному нападению. «Мужчины ехали отдельно от женщин и детей, организовавшись в группы по шестьдесят четыре человека. Таких групп было одиннадцать, то есть общая численность воинов достигала примерно 700 человек… В таком построении караван ехал весь день: мужчины впереди, а женщины, дети и домашний скарб – позади. Боевой порядок и оружие воинов – луки со стрелами, копья, тяжёлые топоры, щиты – все это навеивало мысли о глубокой древности, когда воевали наши далёкие предки». У тех племён, у которых не было военных обществ, например, у команчей или апачей, статус члена племени всё равно зависел от его боевых заслуг, хотя их очерёдность могла быть выражена менее явно, чем у других племён Равнин. Так, если у кайова прикосновение к врагу и захват в бою его оружия или лошади считались первыми подвигами, независимо от обстоятельств, то у апачей они имели значение только в конкретных обстоятельствах их совершения, и никак не отражались на внешнем виде воина. Поскольку шаманы и святые люди «шли другим путём», они могли не стремиться к увеличению своих боевых заслуг и добыванию подвигов (ку).
После появления лошадей и активного захвата индейских земель белыми переселенцами из Европы территория Равнин стала напоминать бурлящий котёл. Каждый уважающий себя воин охотился за скальпами или лошадьми противника, племена не доверяли друг другу. Вспышки неизвестных болезней рождали подозрения в колдовстве. Население Равнин увеличилось в несколько десятков раз, а возросшая роль охотников и воинов индивидуалов стимулировала молодых людей на провоцирование конфликтов. Именно высокомерие к чужакам лежало в основе любого столкновения. Индейский воин в первую очередь стремился подчеркнуть значимость собственного «я», что заставляло его использовать любую возможность для свершения подвига. Оседжи нередко дрались за скальпы, пауни – за лошадей, шошоны – за оружие. Количество подвигов определяло то положение, которое мужчина занимал или мог занять среди соплеменников, взбираясь по иерархической лестнице. А для подвигов нужна была война. И самыми активными и безрассудными бойцами представали молодые люди в возрасте 15—25 лет.
Для получения высокого статуса молодому человеку было необходимо продемонстрировать такие качества, как храбрость, выносливость, сила. Ещё Кабеза де Вака писал в 1530 году: «Они могут очень хорошо переносить голод, жажду и холод, как они более приспособлены к этому, чем кто-либо другой». И не важно, была ли то битва двумя шеренгами друг против друга или конная схватка в манере «ударил-отошёл», все они имели целью продемонстрировать храбрость, как врагам, так и соплеменникам. Вместе с тем гибель на поле боя не входила в планы большинства воинов, поэтому, если ситуация складывалась не в его пользу или блеснуть храбростью было не перед кем, воин предпочитал уклониться от сражения. К примеру, шайенны и команчи, сражавшиеся главным образом верхом, были очень осторожны при посещении изрезанных каньонами горных ландшафтов – родины ютов, а горные апачи предпочитали не рисковать, вступая в схватку на Равнинах.
После 35 лет воин, как правило, отходил от дел или ходил в походы ради развлечения и добычи, но уже не из-за подвигов. Если молодые люди щеголяли в костюмах, украшенных символами их боевых заслуг, и хвастались своей доблестью при каждом удобном случае, то добившийся уважения взрослый или пожилой воин редко упоминал о своих заслугах на публике, а роскошный наряд надевал только во время публичных племенных собраний или церемоний (храбрость его была уже вне сомнений). При этом в любом племени можно было увидеть людей, которые могли ходить разодетыми в шикарные костюмы из шкур безопасных животных, в их нарядах не было ни когтей, ни добытых в бою скальпов. Все в племени относились к ним с пренебрежением, а вожди считали оскорблением присутствие такого человека в одном жилище или оказание ему каких-либо почестей. У манданов таких людей называли «старухами» или «заячьими душами»: человека трусливого и ленивого презирали, жизнь его была трудной и полуголодной.
Шаманка кроу Красивый Щит вспоминала: «Когда не нападали наши враги, на них нападали наши воины, а поэтому всегда кто-нибудь где-нибудь сражался».
