скачать книгу бесплатно
– Да я, Клара, жары боюсь. Прямо от неё подыхаю всегда. А без кондиционера как? Жара хуже холода. От холода можно утеплиться, оттопиться, а от жары как? Только кондиционер. Ну ладно, не будем об этом.
(Совсем не об этом. И чего это меня так задело вдруг, как он её за щёчку? «Ваанлек. Ваанлек», «вери гуд литл гёрл».)
– Я тоже прошла большой путь, Алексей, – Клара снимает мою шляпу, поправляет причёску и становится серьёзной. – Занималась бизнесом, работала в Македонии. По-разному бывало, иногда вплоть до суицида. – Глубокий застывающий взгляд останавливается и гипнотизирует. – Но теперь вот я здесь, и всё наладилось, всё хорошо.
(Да, есть в ней что-то античное, но не от кариатиды, а скорее от горгоны Медузы.)
– Всё хорошо сейчас, Клара, – осторожно касаюсь её руки, – всё хорошо.
– И что это я вдруг так с вами разоткровенничалась? – Шляпа мушкетёра как котёнок лежит на её коленях. – Посвятите уж тогда и вы меня в ваш секрет.
(Всем нравится моя шляпа.)
– В какой секрет?
– Почему вы так долго в море не входили?
– Какие тут секреты, Клара. Давайте лучше перейдём на «ты».
– Давай.
– Я открывал свой новый океан, как Васька из Бальбоа пятьсот лет тому назад. Ждал, чтобы океан ко мне сам пришёл, а не я к нему.
– А зачем?
– Хочу быть безбрежнее океана.
Симпатичная маленькая ящерка притаилась на потолочном своде. Раскинулся на тахте, поверх покрывала, наблюдаю. Хорошо, что здесь гекконы по потолку бегают, зато и комаров нет, они их всех переловили.
А что такое тяжесть? Гравитация?
А в комнате всё-таки жарко. В гостинице был бы кондиционер.
Как он её за щёчку: «Ваанлек. Ваанлек». А мне-то что?
Тук-тук.
Кого ещё там несёт? Полежать не дадут. – Входите, открыто.
– Извини, что беспокою, – хозяйка, – ну как устроился?
Просовывается в дверь вежливая.
– Да хорошо всё.
– Душновато тут, что вентиляцию не включишь? – Клара уже в комнате и переминается надо мной в шортиках.
Принципиально не меняю расслабленной позы на своём арендованном ложе под испытующим взглядом вечерней визитёрши.
– Да я не знаю, эта кнопочка, что пропеллер включает, – тыкаю в неё пальцем, – не слушается чего-то.
– Не слушается? Почему? Она исправна, – Клара тянется через тахту к непослушной кнопке. – Лежи, лежи! – и ложится на меня. – Ну, видишь! Вот и завертелась.
А живот у неё довольно упругий, и сама она ничего.
– Фантастика инженерной мысли, – слегка улыбаюсь, держу руки по швам и не реагирую, как будто так и надо всегда включать вентиляторы.
Застыли. Одна, две секунды…
– Ну, отдыхай, – Клара довольно больно упирается костяшками своего кулачка прямо в поддых и встаёт, – спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – тоже встаю и закрываю за ней дверь.
Надо бы тахту переставить, отодвинуть, что ли, её от стенки?
– Тррынт, тррынт, тррынт, тррынт, – под потолком поскрипывают и крутятся бежевые лопасти.
А где же ящерка? Сбежала! Жаль.
Ласточки-касаточки летают над роскошными вечнозелёными веерами, дразнящими своим безмятежным покачиванием съёжившуюся закоренелую привычку северянина к смиренному ожиданию промозглой стужи, к пожухлым листьям, к скользкой обледенелой тропинке. Холод, вьюга – этим всегда и неумолимо пресекается на исконной земле полуночной всякий разврат цветов, кузнечиков и любой другой полуденной испарины. Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка с весною в сени к нам летит. Прозеваешь, и эти милые создания уже тут как тут, глядишь, уже и гнездо лепят над телескопом или над верстаком. Книги, карты, отвёртки – всё будет замарано птичьим помётом. Эти стрижи и ласточки в России всегда как свои. Ан нет, они и в Индии тоже свои – носятся над обрывом, как ни в чем не бывало. Что им до русских снегов? Травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка за летом из сеней летит. Нужно лишь перемахнуть Гималаи.
Маленький жёлтый робот стоит и оценивает обстановку двумя внешними видеокамерами кругового обзора. Наверно, они у него цветные и стерео. Делаю вид, что не замечаю. Шаг, ещё шаг. Ближе, ближе.
Рывок!!! Вдогонку! Несусь по пляжу. Краб улепётывает боком, подпрыгивая на бугорках, как радиоуправляемая игрушка, и ныряет в волну.
Ушёл! Ну и проворная же это штучка! Ладно, сейчас другого поймаю. Их тут хоть завались, вон сколько повылезало.
Опять якобы безразлично прогуливаюсь вдоль самого уреза, перекрывая как бы невзначай путь к отступлению крупному, размером с две ладошки, красавцу, занявшему позицию метрах в двадцати от прибоя. Вот он шевельнулся и опять застыл, не убегает. Прохожу по правому краю.
Вперёд! Огромные ножищи гонят шуструю машинку подальше, вверх, на берег, едва поспевают.
Хватай! Массивное тело прыгает на добычу. Восьминогий штативчик делает резкий финт и уворачивается.
– Кха! – приземляюсь на пустые руки и провожаю взглядом до круглой норки свою очередную промашку.
Ну, уж тут-то он мой будет наверняка! Раскапываю азартными лапами это сухопутное убежище.
Сейчас, сейчас я тебя схвачу! Тёмная дырка круто уходит все глубже и глубже.
Ну, где же ты? Ага, не уйдёшь! Алчные пальцы ждут шероховатого панциря, готовятся. Песок, песок, вот уже и вода.
А где краб? Куда же он мог деться? Снова несолоно хлебавши. 2:0 не в мою пользу.
Сижу на корточках, выполаскиваю грязь, забившуюся под ногти, и прицениваюсь к очередному панцирному чуду, заманчиво возвышающемуся неподалёку среди пены.
Изменим тактику, перенесём охоту с суши на море, там им так быстро не побегать. Встаю, направляюсь не спеша прямо на очередную вёрткую балерину. Четыре пары стройных ножек на восьми пуантах задвигались в эмбоите пасах в сторону родной стихии. Несколько мгновений и исполнительница классической тарантеллы скрывается от поклонника под кружевной занавес волны и прибойный шум аплодисментов. – Браво! Не жду выходов на бис, опрометью несусь к тому месту, где скрылось застенчивое дарование, чтобы заключить в объятия. Захожу в тёплую зыбь по колено, всматриваюсь в жёлтое дно.
Где она, где? А вот, недалеко ушла. Осторожно подкрадываюсь, сейчас схвачу.
– Балалам, – шлёпает взбаламученный накат, и всё смешалось.
А где же она? Опять промашка, ну что ты будешь делать!? 3:0 не в мою пользу.
Нацеливаюсь на ещё один подарок природы.
Ну, теперь-то я уже учёный. Захожу на него со стороны моря по пояс в воде. Краб, по всему видно, не понимает такого манёвра, лишь вяло сползает навстречу, погружается в прибрежную лужу и подпускает совсем близко. Вот он приподнялся на дне и угрожает расставленными в изготовке боевыми клешнями.
Ну, у меня-то клешни побольше. Медленно, медленно подвожу их с разных сторон к противнику. Не отводим друг от друга глаз, гипнотизируем. Хвать!
– Уй-ю-юй!!! – Краб отлетает и шлёпается куда-то в море. Трясу и зализываю прокушенный палец.
Какая боль! Какая боль!
Петербург – Керала 4:0.
Или наоборот? Как там у болельщиков?
Какая боль! Какая боль!
Штат Керала – Питер 4:0.
Ну уж дудки, 5:0 не допущу!
Оле! Оле-оле-олеее!!!
Шай-бу! Шай-бу! Шай-бу! Шай-бу!
Опять подкрадываюсь с глубины к новой потенциальной жертве. Опять краб обращает внимание на охотника только тогда, когда тот уже подводит к нему щупальца. Сзади приближается вал. Торопись, скорей…
Рраз! Есть! Ладони накрепко прижимают шершавый панцирь и острые клешни к плотному волнистому дну. Согнутое туловище всплывает в прибылой воде, но руки надёжно удерживают добычу, не давая ей расправить свои ужасные кусачки.
Вот он! Ура! Отквитали! 4:1!
По о-кеану плывёт че-репаха -
У-у-у!
На че-репахе костяная ру-баха -
У-У-У[17 - Песня туземца-островитянина из телефильма 60-х.]!
Вперёд. Дорожка по взморью на юг. Лечу, окрылённый непонятной бесцельной радостью.
И чего радуюсь? Ведь не нашел ни клада, ни девушки, а наоборот, бреду, сам не зная куда. Пустынный песчаный пляж у края обрыва, цапля, вышагивающая по взморью, как по клюквенному болоту, орлы, парящие в вышине.
Ох ты даль-то какая! И не видно нигде ни жилья, ни столбика – ширь, простор. Один на земле, во всех её угодьях.
– Эге-гей!
– Ге-гей! Ё!
– Ии-и!
Твоё всё!.. Всё тебе!.. Живи, утопай в раздолье. Пьянею как от любви. Вот она где, воля! Вот она, красота – нескончаемая дорога в счастье. Да где же ещё найдёшь такой восторг? Да все ли знают про это диво, про эту благодать бескрайнего одиночества?!
Оборачиваюсь: из-за сильного плеча на краю горизонта, там, где небо сводится с морем, ещё просматриваются белыми царапинами у исполинских глыб буруны разбивающейся стихии, которые пришлось преодолевать недавно.
Далеко уже ушёл от городского пляжа.
У меня есть всё: часы, спички, компас, нож, широкополая шляпа. За спиной вещмешок. В пакете шебуршится добытая на ужин великолепная семёрка пузатеньких крабов. Напеваю песенку из телефильма детства про то, как проклятый белый империалист-колонизатор в пробковом шлеме завернул на катере на тропический остров и отобрал у доброго темнокожего аборигена «Большую Жемчужину» – рыбу-прилипало с помощью которой тот добывал морских черепах и кормил семью.
Если поймать черепаху,
Вынуть её из воды,
На костяную рубаху
Будет в доме много еды.
Нас ведёт «Большая Жемчужина»,
Домой мы вернёмся с ужином[18 - Песня туземца-островитянина из телефильма 60-х.].
Было сказкой, а теперь, пожалуйста, наяву: и тёплый океан, и добыча на ужин.
Огибаю красно-бурый ноздреватый обросший пёстрыми ракушками валун.
– Енгине анде![19 - Как дела! (малаялам)] – темнокожий абориген вдруг откуда ни возьмись, сидит на корточках и поднимает в приветствии тонкую десницу.
– Оп-па! Вот так встреча! – чуть не наступил, стою и смотрю сверху вниз на худенького мускулистого паренька в набедренной повязке. – Здорово, коли не шутишь!
– Ння! – глянцевый курчавый юноша улыбается и встаёт, кивая на полное ведёрко блестящей рыбки!
– Хороший улов, – улыбаюсь в ответ и развожу пальцы, показывая малый размер, – только уж больно мелкая она у тебя.
– О! – Весёлый индус запускает руку в ведёрко и вытаскивает со дна что-то похожее на приличную щучку.
– А я тоже не пустой, – раскрываю перед ним свой пакет с добычей.
– Гхата[20 - Краб (малаялам).]? Кина тараваха кинакиеа![21 - Ни рыба ни мясо! (малаялам диал.)] – Туземец опять смеётся, но как-то хитровато. – Какхан тхара бхаа рабаки танааикива[22 - Рыбак рыбака видит издалека (малаялам диалект).].
Показываю бровями, что улавливаю его насмешку и прощаю, потому что согласен.
Голоштанный добродушно глядит, излучая надёжную радость.
– А как ты ловишь эту мелюзгу? – наигранно изображаю недоумение, тыкаю пальцем, жестикулирую, и мой собеседник понимает вопрос, разворачивает мелкоячеистую сетку 2 ? 3 м, замахивается, ловко накидывает её в мелководье и тут же вытаскивает. В нехитрой снасти аппетитно серебрится пяток симпатичных рыбок.
– Ватанга ксатха клахашатанья ратри пакчанам.[23 - Домой мы вернёмся с ужином (малаялам диалект).]
– Поздравляю.
– Нанау[24 - Хорошо (малаялам).].
– Пойду дальше, – показываю на чернеющие в дымке вытащенные на ровный низкий берег огромные рыбацкие чёлны.
