Причина остаться

скачать книгу бесплатно


– Кстати, эта фишка с не-узнаванием-друг-друга отлично работает, – весело замечаю я. – Теперь буду знакомиться только с теми, кто для этого не подходит. Так можно пропустить всю ненужную ерунду про любимые сериалы, любимую музыку, любимую погоду и сразу перейти к важным вещам.

– Да, – тянет он. – Но давай обсудим то, что тяжело переварить, после еды, чтобы не испортить себе аппетит. Тогда я с удовольствием расскажу тебе, что у меня нет любимого сериала – их надо делить по жанрам. Любимый научно-фантастический сериал, любимый документальный, фэнтези, приключенческий про гангстеров…

Так вот чем он занимается, когда прогуливает лекции? Запоем смотрит сериалы?

– Про пиратов…

– «Черные паруса», – вырывается у меня. – Забудь все остальное! Мало кто знает этот сериал. Но если тебе нравится, как играют с симпатиями зрителей в «Игре престолов», то посмотри «Черные паруса» и удивишься, как далеко в этом можно зайти.

Улыбка Седрика меняется, и теперь кажется, что он обнаружил тайную сообщницу в моем лице.

– Мы поладим, Билли. Или, как по-твоему, почему моего кота зовут Чарльз Вейн?[28 - Знаменитый английский пират XVIII века; персонаж сериала «Черные паруса».]

БИЛЛИ

Нам подали тапас, много ароматных мисочек, из которых мы едим вместе, и к каждому из них наш официант Том рассказывает коротенькую историю. В каком регионе готовят теплый салат из редиски и свеклы, что вдохновило шеф-повара на блюдо из сыра с голубой плесенью и листовой свеклы, о том, что он регулярно проводит отпуск на андалузской ферме, где покупает мясо, и что кормит там каштанами свободно гуляющих свиней.

– Я думала, что я хорошая официантка, – негромко говорю я Седрику, когда мы вновь остаемся одни. – Но Том просто мастер. Я готова заказать что-нибудь еще, чтобы он мне об этом рассказал. Мне моментально захотелось в Испанию.

– Ты же еще даже ничего не попробовала.

– Я же говорю о Томе! Будь я настолько хороша, не мечтала бы заниматься ничем другим всю свою жизнь. Если сейчас и еда окажется вкусной…

Седрик беззвучно смеется про себя, и я интересуюсь у него, что его так развеселило.

– Ничего, – произносит он. – Совсем ничего. Мне просто нравится твое восприятие. Оно почему-то поднимает мне настроение.

Не знаю, что на это ответить, однако на секунду я забываю об официанте Томе и даже о еде, как бы она ни боролась за мое внимание, привлекая пряным запахом. Как мне теперь есть, пока Седрик смотрит на меня так, будто сумел заглянуть в самую глубину моей души? Как будто при этом наслаждается тем, что в ней видит? В животе порхают бабочки.

– Мне… нравится ресторан, который ты выбрал.

– Тогда давай поедим, – предлагает он. Одновременно в его фразе слышится нечто тяжелое, словно после еды, например, на десерт, подадут нечто, что мне будет сложно переварить.

Я накладываю себе полную тарелку жареного перца с морской солью, теплого салата из корнеплодов и фаршированных сыром грибов, завернутых в яркие листья свеклы. Вкусы будто взрываются оттенками. Смесь овощей, трав и специй просто сногсшибательна, мясо нежное и будто тает на языке, а запеченная и сваренная в сидре колбаса вызывает у меня такой звук, от которого за соседним столиком начинают хихикать. Желание съездить в Испанию улетучивается. Я уже в Испании. В идеальной мечте об Испании без корриды и языковых барьеров.

– Черт, – говорю я наконец, когда при всем желании не могу впихнуть в себя больше ни кусочка. – Никогда больше не пойду ни в какой другой ресторан. Все будет казаться пресным и скучным по сравнению со здешней едой.

– Мне в голову приходит еще несколько, которые могли бы составить ему конкуренцию, – отвечает Седрик, откладывая вилку в сторону. – Буду рад дать тебе парочку советов.

Он улыбается. И тем не менее его слова действуют на меня как ледяной душ, потому что я не хочу советы. Я хочу увидеться с ним снова. Хоть за фиш-н-чипс[29 - Блюдо английской кухни; жаренное во фритюре рыбное филе с крупными ломтиками картофеля фри.] в порту, хоть за полуночной тарелкой супа быстрого приготовления, хоть за миской Weetabix у него в квартире.

Подходит Том с новыми напитками, в ответ на мои дифирамбы относительно еды он хочет позвать к нам шеф-повара, однако Седрик качает головой.

– Нам нужна пара минут, – просит он, а Том кивает и оставляет нас одних.

– Мне нравится твое восприятие, Билли, – произносит Седрик. Он уже говорил, но тогда при этом он улыбался. Теперь же фраза, которая кажется позитивной, представляет из себя скорее проблему. – Ты… видишь людей. Восхищаешься ими за то, какие они и что умеют, за вещи, которые другие считают совершенно банальными. Ты видишь, что это не так, что нет ничего банального.

По-моему, я чувствую, как у меня поднимается температура, настолько меня трогают его слова. Не знаю, что сказать, а слова, которые возникают в голове, звучат надменно, хотя и не несут такого смысла.

– Поразительно глубоко для человека, который не подходит для близкого знакомства.

– Да. – Он лишь кивает, после чего запускает руку во внутренний карман своей куртки, висящей за ним на стуле, вытаскивает оттуда коробочку и кладет ее на стол передо мной. – Вот причина.

Я смотрю на сине-белую пачку из тонкого картона. Она размером со спичечный коробок и продавлена, как будто он часто носит ее в кармане. Края намокли от дождя. Пачка таблеток. Таблетки, покрытые пленочной оболочкой, 50 мг, действующее вещество – сертралин. Ни название этого вещества, ни название препарата ни о чем мне не говорят.

– Что это такое? – Я шепчу и, только задумавшись, понимаю почему. Что, если сейчас он скажет, что неизлечимо болен? Возможно, смертельно? Это бы объясняло, почему ему ни от кого не нужно больше, чем кратковременное удовольствие. Сердце колотится как сумасшедшее.

Все это не по-настоящему, правда?

– Антидепрессант, – поясняет Седрик, и я с облегчением выдыхаю.

– Господи, как ты меня напугал. Я решила, что ты тяжело болен.

– Ну, – отвечает он, склонив голову набок. – Не хотелось бы говорить, что это так. Но это так.

– Я имею в виду действительно болен. – Минуточку, Билли, мысленно одергиваю себя я. Вот теперь становится странно. Вероятно, стоит сначала думать, а потом говорить. – В смысле, смертельно болен. – Лучше не стало. – Наверно, мне надо сперва это обдумать.

– Да, – с готовностью соглашается Седрик. – А потом просто спрашивай все, что хочешь знать. Задавай любые вопросы, какими бы бредовыми они тебе ни казались. Самые глупые вопросы намного умнее, чем то, о чем, по их мнению, известно большинству людей.

Кивнув, я открываю рот и снова закрываю. И что тут скажешь? Что было бы приемлемо? «Мне очень жаль» или «Выше голову, все образуется»? Нет, точно не это.

– Сложно такое принять? – тихо спрашивает Седрик. Ему что, жалко меня, потому что я ничего не могу придумать по поводу его диагноза?

– Нет, абсолютно нормально. Просто я удивлена.

Он ухмыляется:

– Я совсем не похож на человека с депрессией, верно?

– Нет. То есть… – А как вообще должны выглядеть люди с депрессией? – Просто не знаю, что сказать. Не хочу ляпнуть что-нибудь не то.

– Не ляпнешь. – Его мягкий, почти нежный тон вызывает у меня странную легкость в животе, несмотря на невероятно тяжелую тему.

– А я боюсь, что да. Я могла бы выдать: «Эй, с чего бы это, жизнь прекрасна!» Или: «Значит, тебе надо поработать над своим отношением к жизни и высвободить положительную энергию». Или подожди! Я могла бы сказать: «Но как ты можешь быть в депрессии – ты же все время смеешься!»

Он действительно смеется. По крайней мере, я добилась этого.

– Риск, что ты скажешь что-нибудь в этом духе, вполне предсказуем. Я на него пойду.

– Очень смело с твоей стороны! Но у меня все-таки возник один вопрос, который я отважусь задать.

Седрик разворачивает руки ладонями вверх:

– Задавай.

– Полагаю, депрессия и – мой взгляд падает на коробку с таблетками – антидепрессанты – причина, по которой ты ни с одной девушкой не хочешь знакомиться ближе?

Медленно выдохнув, он вкладывает одну ладонь в другую и опускает на них взгляд.

– Депрессия – причина того, что я не завожу отношений.

– Совсем никаких? – В голове проносится мысль о том, кто будет кормить его кота, пока он отправится в экспедицию: однокурсник. Не друг.

– Никаких, если их можно избежать. Семья, естественно, – исключение. Еще у меня есть соседи, однокурсники и знакомые, но они ими и остаются.

Абсолютно никаких друзей, вот что это означает. Как невероятно печально.

– Но… – «Разве в депрессию не впадаешь как раз из-за отсутствия друзей?» – вертится у меня на языке, хотя это прозвучит так, будто я обвиняю его в депрессии. Лучше сформулирую вопрос по-другому. – Почему нет? Не похоже, чтобы тебя было особенно тяжело полюбить.

Он улыбается редкой полной улыбкой, которая неизбежно посылает совершенно неуместный сигнал мне в живот. Внутри растекается тепло и ощущается приятное покалывание, в то время как клетки моего мозга оживленно обсуждают, что ему нужно чаще так улыбаться и как заставить его это делать. Оппозиция окончательно растеряла позиции со слабым возражением: «Алло! Может, вернемся к главной теме? Потому что это не романтично, а жутко грустно».

– Но мне тяжело любить других, – произносит Седрик, его улыбка гаснет, и у меня в голове и в животе воцаряется мертвая тишина. У оппозиционных клеток мозга хватает приличия воздержаться от комментариев.

Что-то вызывает у меня дискомфорт. Я просто не могу себе этого представить. То, что он сейчас говорит, не сочетается с тем, что он делает.

– Депрессивное расстройство, – объясняет он, – не протекает по прямой. Скорее волнами. Самые сильные волны называют депрессивными эпизодами. Я называю их грозами. В такие моменты бо?льшая часть того, что я чувствую, как бы блокируется. И тогда становится очень сложно заботиться об окружающих. Видеть их, по-настоящему видеть. Или даже поддерживать их. Очень немногим нужны друзья, которые будут рядом, только когда им удобно и удачно сложились обстоятельства.

– Ну да. Но если знать, что это непреднамеренно, а… – Я не заканчиваю предложение. Это слово звучит так технично, так… по-врачебному. Оно не подходит Седрику, и на миг я предаюсь иллюзии о том, будто можно заставить что-то исчезнуть, если не произносить. Пусть с Волан-де-Мортом не сработало, но в моем случае вообще без проблем.

– У тебя когда-нибудь было ощущение, словно то, что ты осознаешь, резко контрастирует с тем, что ты чувствуешь?

Прямо сейчас, думаю я, когда он поднимает глаза и наши взгляды встречаются. Прямо сейчас это ощущение меня почти убивает.

– Итак? Может, хочешь десерт?

СЕДРИК

– Что? – Билли смотрит на меня в легком замешательстве, которое возникает только от абсурдной перемены темы, и я уже не в первый раз за сегодня запинаюсь из-за собственной беспомощности. После ситуации с Крис я поклялся самому себе, что буду рассказывать всем женщинам чистую правду, поскольку нельзя, чтобы однажды все снова пошло не так. То, что я не козел, – не пустые слова; я терпеть не могу быть козлом. Следующая затем плохая фаза давит на это до тех пор, пока у меня не появляется желание умереть от стыда, чего, как назло, не происходит.