скачать книгу бесплатно
Свежий ветерок неприятно холодил тело, в утренней полутьме далекий лес впереди казался угрюмой громадой. Русские полки заняли позиции за бруствером. Страшный бой шведских барабанов долетал до Ильи, но музыки еще не слышно. Холодный ветер развевал знамена полков, тяжелая туча, наплывавшая со стороны моря, быстро накрывала утреннее небо. Правильные, словно двигаются не люди, а механизмы, цепи шведов, колыхаясь черно-синими рядами надвигались на перечеркнувшую поле тонкую линию бруствера.
– Без приказа не стрелять! – пробежался вдоль цепи взводный командир и, наверное, для внушительности погрозил кулаком.
– Словно и не люди, а механизмы какие, – тихо прошептал сосед, парень с другого взвода, кажется, то же из Москвы, в глазах смертная тоска. Илья зябко поежился то ли от этих слов то ли от ветра, он почувствовал, что его пробил озноб. И правда стало гораздо холоднее. Большинство вокруг такие же как он первогодки, в прошлом году завербовавшиеся в Московский полк. Стоящий слева дядька Иван глухо откашлялся, привлекая внимание мальчишек своего отделения:
– Что носы повесили? Думаете шведу не страшно? Ему куда страшнее, он по полю идет, где никуда не спрячешься от пули! Не боись, выстоим!
Шведы подошли поближе, ветер стал доносить пронзительные звуки гобоев. Три орудийные запряжки аллюром подскакали шагов на пятьсот напротив места, где занял оборону взвод Ильи. Завернули сходу. Пушкари в темно-синих мундирах, соскочили, с передков, стремительно зарядили орудия. Липкий, противный пот выступил на ладонях. Илья по очереди вытер их об куртку, покрепче перехватил штуцер и повернулся в сторону нашей батареи. «Ну же… Скорее стреляйте».
Наконец тяжело рвануло уши. «Бабах!» рявкнули русские орудия. Комья земли полетели за полсотни шагов до шведов. Недолет… Илья разочарованно вздохнул, чувствуя себя обманутым. «Стрелять не умеют!..» Выскочивший впереди батареи шведский офицер поднял вверх шпагу и тут же упал словно подкошенный. Кто его подстрелил? Расстояние еще слишком велико, чтобы стрелять!? Шведские орудия плюнули в ответ огнем. Ядра свирепо просвистели, казалось, над самой головой, заставив непроизвольно присесть. Темно-синие цепи пехотинцев прошли позиции батареи и Илье стало не до наблюдений за артиллеристами. Еще немного, еще чуть-чуть и можно будет стрелять. Время для размышлений и страхов закончилось…
– Целься! – прокричал взводный. Илья поднял фузею, привычно поймал фигурку идущего быстрым шагом шведа, – Пли!
«Бах! Бах! Бах!» бруствер укутало серым пороховым дымом. Илья не глядя передал штуцер назад, в руку вложили уже заряженный.
– Целься! – и через пять ударов сердца, – Пли!
Десяток человек выпало из шведской цепи, оставшись неподвижно лежать на земле. Пехотинцы в синих мундирах с желтыми поясами по неслышному приказу подняли мушкеты, окутались серым дымом. Стреляют в ответ, понял Илья. Сосед покачнулся, молча рухнул вниз. Он лежал навзничь, повернув к Илье белое лица с широко открытыми глазами. В них навечно застыло выражение удивления. Форменная рубаха быстро темнела от крови. Все отвоевался, спаси Господь твою душу…
Каждые несколько секунд линия бруствера окутывалась новыми клубами порохового дыма. Каролинеры, презирая смерть, шагали навстречу ей. Ядра за одно попадание вырывали из цепей по несколько человек, картечь разрывала людей и коней на куски, пули собирали обильную жатву. Строй шведов редел, они рушились на землю, но только упрямо крепче смыкали ряды. Вот уже видны под треуголками безусые, усатые, яростно оскаленные лица. Сталью горят до блеска начищенные граненые штыки.
Карл, успевший оправиться от пустяшного ранения, внял настоятельным просьбам свитских генералов не подставляться под выстрелы мастерградской артиллерии и не стал выезжать из леса. То, что пока не стреляют говорит лишь об экономии припасов, но на такую цель как вражеское руководство всегда найдут пару сэкономленных выстрелов. А это очень опасно. Карлу плевать на риск, но боязнь обезглавить войско в самый ответственный момент заставила проявить благоразумие. Он остановился на опушке, откуда можно видеть все поле боя. Сжав зубы, Карл смотрел на затянутое пороховым дымом поле сражения и слушал упоительные звуки боя. Линии шведов в центре и на правом фланге остановились, обмениваются залпами с русскими гвардейцами, на левом уже сблизились с русскими, всею фурией бросились в атаку, лишь неглубокий ров перед бруствером препятствует продвижению. Подскакавший адъютант генерала Горна браво отрапортовал: его гренадеры бьются с русскими на бруствере. Карл одобрительно кивнул и приказал передать что король доволен им. Губы Карла Двенадцатого начали старательно, хотя и неумело насвистывать мелодию приступа: «Живее коли, руби и бей во славу божью». Первый удар приняли на себя необстрелянные вновь сформированные полки, Карл прекрасно понимал, по кому стоит ударить прежде всего.
На земляном банкете рядом с Ильей ворочался, стонал, прижимая ладошку к окровавленному боку, давешний земляк из другого взвода. Видимо, когда шведское ядро прилетело в ограждение, ему досталось осколком.
Послышалась густая барабанная дробь. Шведы добежали. Дикие крики второпях наступивших на чеснок, разбрасывая в стороны сложенные в еж колья, бешено кинулись на штурм. Вязанки хвороста с ходу полетели в ров по ним без лестниц молниеносно и густо полезли на бруствер. Часть осталось внизу, выцеливать русских и забрасывать гранатами. Обращенная к шведам сторона бруствера полыхнула пламенем и окуталась дымом. Ров мгновенно заполнился изуродованными трупами и агонизирующими телами в синих и серых мундирах, но это не остановило доблестных неркенцев и енчепингцев. «Бабах!» – ударило по ушам близким разрывом. Десятки глиняных осколков тонко просвистели совсем рядом с Ильей. На несколько мгновений его оглушило. Фузея выпала из ослабевших рук. На бруствере показался швед, в левой руке хищно блестит шпага, в другой фузея. Лицо бешенное, сам громадный, страшный как кузнец Ждан в родной деревне, когда перепьет. Хватая пересохшим ртом наполненный запахами сгоревшего пороха, человеческих выделений и людского мяса воздух растерянный Илья попятился, забыл про оружие.
Ступенька, примыкающая к внутренней крутости бруствера, на которой помещаются стрелки, называется банкетом.
Чеснок – военное заграждение. Состоит из нескольких соединенных звездообразно острых стальных штырей, направленных в разные стороны. Если его бросить на землю, то один шип всегда будет направлен вверх, а остальные составят опору.
Выручил дядька Иван. С коротким выдохом, какой вырывается у мясников, разделывающих топором тушу, вонзил штык шведу в низ живота и тут же продернул снизу-вверх, словно поднимал вилами пук соломы. Что-то серо-сизое выпало из раны, оружие упало из ослабевших рук. Гренадер прижал руки к животу, словно хотел удержать то, что из него выпало, качнулся и рухнул вниз.
– Не зевай! – бешено рыкнул дядька Иван. Лицо фиолетово-синее от ярости, наклонился над бруствером.
Этого хватило, чтобы Илья опомнился. Подхватив фузею, бросился вперед, наклонился вниз. Новый швед торопливо лезет по лестнице вверх. Илья дико завизжал, изо всех сил ткнул штыком в треуголку, шведа смело вниз как картонный манекен в переполненный мертвыми и живыми солдатами ров. Вскоре уже все дрались холодным оружием, времени на перезарядку не было. Упорство казавшихся легкой добычей необстрелянных солдат еще больше разъярило шведов, они рубили и кололи без пощады, сея смерть направо и налево. Король перед битвой приказал не давать пардону. Впрочем, его никто и не просил.
Битва превратилась в резню насмерть, где и безоружным не давали пощады. Вот русский и шведский солдаты упали на землю, грызя друг друга зубами сплелись в яростной драке. Подсочивший гренадер с хеканьем всадил штык в ребра русского. Ошеломленный швед пытается разжать намертво сжатые на горле руки.
Опыт и мастерство в рукопашной схватке взяли свое, шведы вышибли Московский и Казанский полки с бруствера. Испытанная временем шведская тактика – энергичная атака холодным оружием и высокий боевой дух солдат, принесли успех.
У заваленных ворот русского укрепления замахали лопатами, торопясь разрыть их и впустить внутрь кавалерию.
В русской обороне образовалась громадная дыра, которую заполняли новые сотни шведов. Тяжело дыша, Илья вместе с немногими вырвавшимися из занятого шведом бруствера пятился назад. Он колол, увертывался от вражеских штыков и снова колол, чувствуя, как граненый штык пронзает хрупкие тела. Ярость горячей волной смыло все человеческие чувства. Ни мыслей, ни страха не было, не осталось ничего, кроме желания «урыть паскуд». Русские солдаты отходили, но все же их боевой дух не был поколеблен. Опасность для армии Петра увеличивалась с каждой минутой…
Протрубил шведский горнист. Эхо еще металось по заваленному телами раненых и окровавленными трупами полю, когда повинуясь приказу прорвавшие русский строй батальоны правого фланга остановились. Их командующий решил подождать пока подтянутся остальные и занять оборонительную позицию. В поле перед вагенбургом шведов поджидала многочисленная кавалерия, да и центр с левым флангом русских держались стойко. Теоретически пехота может противостоять всадникам, но для этого она должна быть безупречно выстроена, на данный момент шведский строй разорван, и к тому же штурм нанес ей ощутимый урон. Следовало выстроить войска и подождать пока шведская кавалерия переберется через бруствер. Возможно, это было ошибкой, но генерал Горн не желал рисковать. Тем временем все больше батальонов выходило на равнину. Вскоре сильно потрепанная пехота, пользуясь передышкой, восстановила порядок. На росистой траве за разбитыми брустверами образовалась монолитная линия. Ротные знамена, красные с двумя перекрещенными стрелами в середине полотнища, встали впереди строя. Ворота открыли. Кавалерия наконец преодолела препятствие и начала строиться в две шеренги поротно. Семь часов утра. Наступил критический момент боя. Не без накладок, но план короля Карла исполнялся. Теперь следовало перейти к выполнению второй части, но шведы не успели.
Хмурое небо наконец разродилось дождем. Сначала редкие капли, потом все более частые забарабанили по свежей траве, появились первые лужи. Стрельба понемногу затихла. Дульнозарядные штуцера и открытый порох невозможно использовать при дожде. Огнестрельное оружие, по крайней мере большая его часть выведено из строя. Преображенцы находились в резерве за центром русского расположения. Стальные щиты подняты кверху, по возможности оберегают оружие от воды. Отсюда было мало что понятно, но то, что можно было увидеть, не радовало. Похоже шведы прорвали левый фланг, хотя центр и правый, стойко держались. Хмурые ветераны азовского и крымского похода вполголоса переговаривались. «Помочь надо, не сдюжили против шведа «молодые» полки, но приказа все не было.
Царь мучительно колебался, он высоко оценивал шведов и боялся, что при массированной атаке армия не выдержит и побежит. После совета с генералами, в котором участвовал и Александр, решился. Короткая кавалькада всадников вылетела перед строем одетых сверкающих металлом доспехов батальонов. Впереди в зеленом полковничьем мундире любимых преображенцев царь. Внешне он спокоен. Посредине пехотного строя остановил коня, загорцевал.
– Воины! – во всю глотку закричал, но до крайних батальонов его голос почти не доходил. Слышались лишь отдельные слова, – не за Петра, а за Отечество наше…А обо мне ведайте, что жизнь мне не дорога, лишь бы Россия жила!
«Ура!» – грозно прогремело в ответ.
Словно выполняя собственные слова царь спешился и отдал поводья ординарцу. Сам в окружении телохранителей встал во главе одного из батальонов второй линии.
Призывно зазвучали трубы, тревожно забили барабаны, знаменосцы подняли стяги повыше. Остатки потрепанных шведами полков поставили справа, кавалерия выстроилась за флангами. На ходу перестраиваясь в две очень плотные линии, гвардейцы двинулись навстречу неприятелю. Солдаты встали так тесно, что русское построение приобрело вид сплошной живой стены из войск. Дождь прекратился, выглянуло солнце, начало припекать. Птицы с тревожными криками носились вокруг. Они не понимали, откуда здесь взялось столько двуногих существ.
Наблюдавший за русскими генерал Горн опустил подзорную трубу. «Они осмелились на собственную игру? Ну что же посмотрим, что сильнее северная ярость или дикость русских. Увидим за кого бог!» Сжав и без того тонкие губы, воскликнул:
– Мы выступаем во имя Господа, и пусть поможет нам Бог! Framаt! – рука махнула в направлении контратакующих русских.
Призывно забили барабаны. Шведы устали, многие батальоны потеряли до сорока процентов бойцов, но это не помешало им двинуться навстречу. Людей у них было меньше, чем у русских поэтому они встали в одну линию. Размеренным шагом жидкие батальоны двинулись навстречу все еще гораздо большей по численности русской армии.
– Стой! – прокричали офицеры. Когда строй русской пехоты остановился, скомандовали первому ряду встать на колено. Сердце Ильи, стоявшего на фланге слитых в один батальон остатков полка, забилось сильнее. Он прошел сегодня через такой ад, что теперь все нипочем и лишь руки крепче сжали штуцер. Посиневшие губы зашептали молитвы, секунды показались часами.
Навстречу шведскому строю заработала артиллерия. Сумасшедше завизжала картечь, разрывая плоть и перебивая кости. Шведы оказались в настоящем аду, один за другим выбывали из строя офицеры, рушились на траву как подкошенные целые взводы, бесследно исчезали роты, но они продолжали все так же мерно идти вперед.
– Господи, помоги, что же это за люди. Они что железные? – услышал Илья чей-то страстный шепот, прерванный звонкой оплеухой, но не стал оборачиваться, продолжив наблюдать за шведами. Где-то в строю гвардейцев стоял Петр. Его присутствие, присутствие царя-батюшки придавало силы. Если он сам не боится идти на шведа, то остальным вовсе должно быть стыдно. Сине-черные батальоны мерной поступью шаг за шагом приближались к застывшим и вскинувшим ружья зеленым рядам русских пехотинцев.
– Огонь! – махнул шпагой офицер.
Приклад ударил в плечо. Залп тысяч ружей слился в один ужасающий треск. Строй укутался дымом. Сотни тел шведских солдат почти одновременно упали на землю. В их и так не плотном строю появилось множество прогалин. Несмотря на это они не запаниковали и лишь упрямо сомкнули ряды.
Залп! Залп! Солнце скрылось из виду, затянутое облаками из вонючего порохового дыма.
Вражеский строй остановился, выстрелил залпом.
«Вжик, вжик» – просвистели рядом пули, где-то сбоку на периферии сознания Илья услышал крики раненых и умирающих, но это сейчас не важно, ему необходимо быстрее перезарядится. Странное, отрешенное спокойствие охватило его. Вражеский строй приблизился, уже различимы отдельные лица под черными треуголками. По неслышной из-за расстояния команде шведы выставили вперед хищные жала граненых штыков и перешли на бег. Мелкими брызгами разлетаются лужи на пути налетающей на русских живой стены. Шведы бежали молча и это было так страшно, что Илья содрогнулся, но тут же устыдился собственной слабости. Он почувствовал, что страх отошел на второй план. Колокольным звоном забилось в груди сердце, время почти остановилось, смыв с души все чувства кроме ярости первобытного зверя которого пытаются убить. Прямо на Илью набегает здоровенный усатый швед, яростно и фанатично сверкают его глаза над хищно встопорщившимися усами.
Набежали! Два строя, один сине-черный, второй зеленый сшиблись словно два моря. Батальоны врезались друг в друга, в ход пошло холодное оружие: штыки и шпаги.
Швед, немного не добежав до Ильи, мгновенно затормозил. Обеими руками молниеносно выбросил штуцер далеко вперед, целясь в живот русского. Помогли тренировки, на которых молодежь заставляли до седьмого пота отрабатывать приемы фехтования на штыках. Илья слегка ударил по стволу, так чтобы отстранить в сторону блеснувший смертью граненый штык. Шагнул вперед, одновременно быстро присев и вонзил штык в живот. Швед закричал от пронзившей тело боли, обеими руками схватился за низ живота. С противным, чмокающим звуком штык вышел из обширной раны. Швед пошатнулся и грянулся о землю, а Илья принялся колоть и бить прикладом новых врагов. Все вокруг смешалось в дикую мешанину. Ноздри забились едким запахом крови и человеческих внутренностей, воздух дрожал от криков и хрипов сражающихся, в которых, казалось, нет ничего человеческого.
Вот усатый швед, финтом шпаги обманув гвардейца в глубоком выпаде вонзает ему в грудь штык, но тот лишь бессильно скрежещет по прочной мастерградской стали и соскакивает. Швед проваливается, но не успевает на его лице отразится недоумение как окованный железом приклад гвардейца проламывает ему висок. Уже мертвый он летит на истоптанную траву.
Дальше солдат в зеленой форме схватился за пронзенное удачным выпадом шпаги горло. С тихим хрипом рушится вниз.
Одетый в синий мундир солдат с хеканьем, как мясник, вонзает лежащему на земле поверженному врагу шпагу в грудь.
Катаются по окровавленной траве, рыча словно дикие звери русский и швед.
Каролинер, лежит на истоптанной тысячами ног траве. Обеими руками схватился за окровавленную грудь, на губах пузырится алая пена. Отмучился, отходит…
Бой был коротким, но жарким. С обеих сторон дрались с величайшим ожесточением. Русская гвардия продолжила напирать и знаменитые каролинеры сломались, ряды их смешались. Потеряв почти всех офицеров еще на подходе к русским, оставшиеся в живых заколебались, остатки боевого духа покинули их. У каждого, даже самого твердого в исполнении долга есть та критическая черта, перейти которую он не в силах. Наступила развязка. Все произошло в какие-нибудь 10-15 минут. Таявшая тонкая линия шведов сломалась. Бросая на землю оружие, пехота крайнего левого фланга кинулась бежать. Устояли только отважные далекарлийцы, державшие обороны против остатков Московского полка, но и они вынуждены были попятиться. Сначала понемногу, потом отступление превратилось в паническое бегство. Штыками и ружейными залпами шведов отбросили за бруствер. В поле добивали остатки окруженной шведской кавалерии и далекарлийцев. Большая, лучшая часть шведской армии погибла или обращена в бегство.
Бегство пехоты правого фланга обнажило центр боевых порядков шведов. В небо над полем боя взвились три ракеты: красная и две зеленых. Сигнал к общей атаке. Русские войска хлынули через настежь открытые в бруствере ворота. Центр и левый фланг шведов попытался встретить их штыковой контратакой, но навстречу шведам полетели несколько десятков блестящих в свете солнца металлом шаров. Посредине вражеского строя загрохотали взрывы, раскидывая в стороны окровавленные тела, калеча чугунными осколками хрупкую человеческую плоть. Ошеломленные шведы на миг остановились. Еще до сражения мастерградцы отдали все оставшиеся гранаты батальонам центра. Русская пехота со штыками наперевес одновременно бросилась на шведов по всему фронту. Закипела жаркая рукопашная схватка и войска Карла не выдержали. Под натиском русских сил сначала небольшими ручейками, затем целыми ротами и батальонами беглецы устремились в спасительный лес. Началось беспорядочное отступление. Шведские солдаты стали бросать оружие наземь и сдаваться в плен.
В одиннадцать часов царь сорвал с головы шляпу в победном жесте. Шведы разбиты.
Осознав, что окончательно проиграли, верные драбанты, не слушая возражений ошеломленного Карла Двенадцатого, усадили его на коня. В окружении свиты и части драгунов направились обратно, к месту стоянки флота.
Разразилась подлинная катастрофа. Рига стала концом шведского великодержавия. На поле битвы лежали свыше 4 тысяч убитых шведов еще 3 тысяч сдались в плен, спаслось меньше 4 тысяч человек. Трофеями русской армии оказалось все оружие и 250 тысяч рублей шведской казны, награбленные в Польше и Саксонии. Тем временем мародеры продолжали свое черное дело: обирали трупы, подбирали оружие, добивали безнадежных раненых, а тех, кто имел шанс выжить и пленных гнали в русский стан. Царь Петр обещал за них немалую награду: алтын. Туда-же отправились самые ценные трофеи: знамена, штандарты, наградное оружие.
***
Даже теперь Карл Двенадцатый не стал менять однажды принятый им спартанский образ жизни. «Никаких нежностей!» – требовал он от других и сам жил по этому правилу. Самоограничения, наложенные на себя, он соблюдал свято, тренируя волю, приучая непослушное тело к нелегкой походной жизни. Он не такой как другие государи, он особенный! Король – отшельник изволил есть солдатский ужин: гороховую кашу с пшеном и кнэккеброд, сухую мучную лепешку. Негостеприимный прибалтийский берег удалился, превратился в тонкую темную полоску на горизонте. Свежий морской ветер туго надувал паруса корабля, идущего к Стокгольму, трепал одежду, упрямо норовил забраться под нее. Король демонстративно игнорировал трудности. Громко, словно не потомок благородного рода чавкал и время от времени утирал рот холщовым платком. В мутном стеклянном кувшине на столе плескалась вода от качки.
Когда после поражения в рижской битве верные драбанты и слуги двинулись вглубь леса, король растерялся и впал в прострацию. С детства Карл чрезвычайно увлекался игрой в солдатики, подолгу и с восторгом рассматривал цветные картинки в «рыцарских» романах. Мысленно примерял на себя подвиги их персонажей. Окружающие рано заметили склонности юного короля и стали нашептывать ему, как он велик, и как ничтожны по сравнению с ним остальные владыки мира. Ему внушали, что он второй Александр Македонский и призван поразить Европу полководческим талантом. Он поверил льстецам, а его разбили какие-то полудикие московиты. Ведь вначале все получалось! Одним ударом он выбил из войны Данию, разбил гонористую Речь Посполитую и упорную Саксонию. А тут такое разгромное поражение. Немыслимый удар по самолюбию.
По пути к королевскому кортежу присоединялись отдельные подразделения и выжившие солдаты. В погоню за остатками шведского войска бросились казаки. Невидимые стрелки неустанно преследовали изможденных шведов и беспрерывно осыпали их градом пуль. Падали на землю десятки раненых и погибших, но кавалькада не останавливалась. Лошадь под королем получила пулю, мучительно заржала и на всем ходу рухнула на усыпанную хвоей землю, придавив Карлу ногу. Его вытащили, один из драбантов отдал королю коня и почти сразу, сраженный невидимым стрелком в грудь, рухнул на землю. Карла спасало только то, что телохранители, солдаты, слуги закрывали его от выстрелов собственными телами. К вечеру шведы оторвались от преследования. Новые испытания ждали их на побережье. В ночь бесславного сражения под Ригой флот атаковали выкрашенные в черное русские брандеры. Часть их потопили, но несколько прорвались и нанесли серьезнейшие потери. Сгорели еще три корабля в том числе один линейный. Слава Господу что у русских нашлось так мало брандеров, иначе мог погибнуть весь флот!
Последняя ложка отправилась в рот, король запил ужин водой. Из кучки придворных до ушей Карла донесся драматический шепот.
– У Швеции больше нет армии, а риксдаг крайне неодобрительно относится к лишним тратам. Наступили тяжелые времена…
Пустая тарелка полетела на палубу, король стремительно обернулся к камер-юнкеру барону Беркенгельм. Бесцветному, как зимний день, с неприятного вида бородавкой на курносом носу. Выпрямился, брезгливо сморщил лицо и уставился на придворного красными после бессонной ночи глазами.
– Война еще не закончена! Я верю, что бог на стороне своих верных сынов и поможет им несмотря на все сомнения маловерных! Московитам просто повезло! – произнес хриплым, простуженным голосом. Краткая ночевка в весеннем лесу никому не добавляла здоровья.
Свитские промолчали. Барон еще больше побледнел, если только было возможно и склонился в почтительном поклоне:
– Без сомнения Ваше Величество!
Карл вдруг почувствовал, что все в этом придворном неприятно ему: неприятен тихий голос, неприятны мысли, которые он высказывал. Потеря прибалтийских провинций, огромные траты на войну приводили риксдаг и население в отчаяние. Зревшее недовольство Карлом в любой момент могло привести к бунту и приходу к власти принцессы Хедвиг Элеоноры. Карл знал об этом, но упрямо продолжал гнуть собственную линию. Барон Беркенгельм всего лишь осмелился в лицо озвучить проблемы.
– Я Вас не задерживаю!
Еще раз молча поклонившись камер-юнкер повернулся и ушел.
Карл поднялся с раскладного стула и подошел к фальшборт (https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/694726/%D0%A4%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D1%88%D0%B1%D0%BE%D1%80%D1%82)у, рассеянный взгляд устремился на север к берегам милой Швеции. Заныло под повязкой порванное шальным осколком ухо, он едва заметно поморщился. «Он отомстит, он преодолеет все преграды, но отомстит. Он сделает с северным колосом то, что давно намеревался еще его отец. Округлит прибалтийские владения за счет Новгорода, Плескова (так шведы называли Псков), Олонца, Каргополя и Архангельска. Речь Посполитая получит Киев и Смоленск, а на престол в Москве сядет кто-то более сговорчивый чем приятель Mastergrad».
– Вина, – обернувшись к молчаливой толпе придворных и слуг приказал он.
Вино в хрустальном бокале было терпким с заметной горечью, как сегодняшнее настроение Карла. Оно позволило ему признаться самому себе. То, как сражались русские его поразило до глубины души. Меньший опыт и навыки рукопашной схватки они с лихвой компенсировали яростью и стойкостью в обороне. Перед его внутренним взглядом вновь встали сцены шедшего с величайшим ожесточением боя. Грохот орудий, треск залповой стрельбы и крики сражающихся. Его верные каролинеры снискали право считаться непобедимыми, а русские показали себя воистину железными. Стояли, как истуканы в строю, гибли, но не отступали. Даже раненые, лежащие на поле боя, старались нанести вред врагу. Их можно перебить, но разбить невозможно! Перед собой хитрить глупо и Карл нехотя признал, что его оценка русской армии как одной из слабейших в Европе ложная и еще он впервые за многие годы испытал страх перед таким непонятным и непокорным врагом. Он вспомнил дневник воспоминаний перебежчика из Mastergrad Чумного: «Не советую воевать с Россией! Лучше ставить Европу на колени». Быть может он прав?
После победоносного сражения под Ригой прошло три дня. Одни других красочнее и кровавее слухи о страшном поражении шведов успели распространится по близлежащим землям. Одни ужаснулись пробуждению северного медведя, другие обрадовались. Утреннее солнце, в легкой дымке встававшее над кромкой леса, освещало ровные ряды палаток, широкий луг перед вагенбургом и перегородившую бывшее поле боя полуразрушенную стену бруствера. Погибших успели похоронить, раненых разместить в полевом госпитале. Сырой ветер с моря отогнал ночной туман; проснувшийся с расцветом русский лагерь шумел: звуки команд, сержантский матерок, ржание коней.
Петр стремительно шел по русскому лагерю. Погода, лучше не придумаешь! С удовольствием раздувая ноздри Петр вдыхал пахнущий солью и йодом морской воздух и, хотя главной страстью царя стал воздушный океан, но и о первой, юношеской мечте: море, он не забывал. На несколько шагов позади свитские. Встречные офицеры лихо козыряли юному государю, удостаиваясь ответного кивка.
– Кругом! Шагом марш! – муштровал пополнение усатый сержант измайловец. Гвардейцы месили грязь на импровизированном плацу за палатками. В ожидании, когда генералы отдадут распоряжение на марш обратно в Ригу, лагерь жил обычной полевой жизнью. При виде государя солдаты лихо взяли на караул, выкатывая от усердия глаза в сторону Петра. Дальше начинались палатки сопровождавших армию мастеровых. Без них никуда, починить порвавшийся мундир, подковать захромавшую лошадь, много работы. Оглушительно ударяли кузнецкие молоты в двадцати кузнях, поблизости негромко урчит паровик… Дальше палатки портных. Около тихо, их работа не требует шума и огня как у кузнецов.
Петр свернул за палатками и остановился посреди дороги как вкопанный. Повернулся к свитским. Непорядок! Меньшиков, с содроганием увидел царевы бешеные, круглые глаза. В мелкой теплой луже, оставшейся после позавчерашнего дождя раскинув руки спал солдат, судя по эмблеме на куртке московского полка. Вечером в день победы пировали, а сейчас не моги! Невысокий человек, в дорогом польском кунтуше с обвислыми усами, над которыми яростно горели серые глаза, по виду шляхтич, двигался навстречу царю.
Все случилось, когда Петр, широко шагая через лужи, подошел к месту происшествия. Внезапно солдат открыл глаза, в которых и намека не было на хмельную расслабленность, одним гибким движением вскочил на ноги. В руке блеснул вытащенный из кителя стилет.
– Умри, тиран! – одним прыжком он сократил расстояние до царя.
Время словно остановилось, потекло жидкой патокой. Пахнуло смертью. Узкое жало клинка отходит назад, чтобы сильнее вонзится в тело. Свитские далеко, не успевают, а остолбеневший Петр успел только поднять руку. Неужели все? Зачем оставил телохранителей в палатке, думал, что в лагере безопасно…
Как шляхтич оказался возле Петра, не понял никто. Высоко в небе молнией блеснула сабля, пронзительно свистнул пластаемый страшным, неуловимым для глаз движением воздух. Голова несостоявшегося убийцы полетела вниз, несколько раз перевернулась и застыла в луже. Тело мгновенье еще стояло, фонтанируя алым, потом упало назад. Тонкая струйка алой крови начала растворяться в помутневшей воде. Время вновь восстановило нормальный бег. С шумом и криками подскочили свитские, сабли и шпаги наголо. Загородили царя телами, оттащили назад, а спасший Петра незнакомец, неторопливо вытер лезвие об одежду несостоявшегося цареубийцы и забросил саблю в ножны, выпрямился горделиво. Меньшиков склонился над вором, расстегнул медный крючок воротника куртки, на солнце блеснул католический крест. Он обернулся к Петру.
– Католик, мин Херц!
Фельдмаршал Головин, склонился над погибшим, с досадой посмотрел на невозмутимого литовца. Лицо стремительно побледнело. За порядок в лагере отвечает он. Как же теперь ловить воров? Не мог цареубийца быть один.
Царь вышел вперед. Круглые глаза все еще горят бешенством, то ли на себя, то ли на того, кто осмелился попытаться поднять руку на помазанника Божия. Шляхтич бестрепетно встретил гневный взгляд и учтиво склонился перед государем.
– Кто таков?
– Граф Казимир Владислав Сапега, Ваше Величество, – литовец смотрит в глаза весело и даже дерзко, впрочем, у потомка славного рода, бывшего одно время первым в Великом княжестве Литовском, на то есть основания.
Сапеги – шляхетский род герба «Лис» в Великом княжестве Литовском, унаследовав в середине XVI века владения Гольшанских, стали пользоваться огромным влиянием. Пик могущества Сапег пришелся на начало XVIII века, когда они вели междоусобные войны с остальной шляхтой, в конечном счете подорвавшие их силы.
– Благодарю граф, – все еще криво усмехаясь, но постепенно приходя в себя, произнес Петр, – жизнь спас. Проси, что хочешь!
– Ваше Величество, я второй день в твоем лагере, хочу попасть к тебе на аудиенцию, но чиновники, находят тысячу причин для отказа.
– Приходи вечером в мой шатер, буду ждать тебя граф.
Слуга, представивший гостя, склонил голову и задернул за собой полог. В шатер вошел Граф Казимир Владислав Сапега, воевода трокский. Уютно, но внутреннее убранство не поражало, у многих шляхтичей куда роскошнее. На походном столе перед Петром на полотняной скатерти в хрустальных кубках задорно искрится венгерское, на блюдах – горки остро пахнущих пряностями кровяных, свиных и ливерных колбасок, сыры, ароматный, только что испеченный пшеничный хлеб. На губах царя приветливая улыбка. По правую руку высокий и худой молодой человек с наглым лицом, на плечах полковничьи погоны. Литовец уже научился различать воинские звания у московитов. Меньшиков, фаворит царский, понял он. Что находится дальше не видно, длинные, искусно расписанные раскладные перегородки перекрывают обзор, и кто еще может там прятаться, непонятно.
Граф снял шапку, украшенную дорогим павлиньим пером, с достоинством наклонил голову:
– Рад приветствовать Ваше Величество.
Петр поднялся, взяв за плечи, крепко тряхнул, указал рукой на накрытой стол:
– Присаживайся граф, не откажешься поужинать с русским царем?
– Не откажусь, – немного с акцентом, не чинясь, произнес литовец и присел напротив. Из-за тонкой преграды шатра послышались грубые мужские голоса, армия отдыхала после трудного сражения.
– За укрощение шведского хищника! – провозгласил, поднимая бокал Петр.
– Виват – дружно поддержали, вставая сотрапезники.
Гости принялись кушать. Об утреннем происшествии не сговариваясь решили не вспоминать. Граф не хотел упоминать о покушении, несостоявшийся убийца был единоверцем, царь, потому что откуда пришел удар еще непонятно, следствие только началось, а зацепок никаких. Насмерть зарубил Сапега вора, сие подозрительно, но опять же не будь его, никто не успевал защитить Петра. Пока ужинали царь был весел, рассказывал, как король шведский без памяти бежал от русских войск, хвастался захваченными трофеями. Литовский граф поддерживал веселье, но ни словом не упоминал причины, приведшие представителя одной из могущественных шляхетских фамилий Великого княжества Литовского в русский стан.
– Государь, у меня дело к тебе важное и тайное – сказал Казимир Сапега, после того как заморили первый голод и позволили приличия.
– Слушаю тебя граф, – кивнул Петр. Отодвинув в сторону кубок с тарелками и откинулся в кресле.
Сапега покосился на царева любимца, ведшего себя за столом скромно и предпочитавшего молчать. Петр, негромко, сквозь зубы:
– При нем можешь говорить.
Сапега поджал губы, но ничего не сказал, раз царь доверяет, то ему и подавно придется. Вскинув взгляд на Петра, произнес нервно:
