скачать книгу бесплатно
Вот облака, разглаженные ветром
от голубой беседки до сосны,
полнеба закрывают, и при этом
намерения неба не ясны.
Не слышно, чтобы гром настроил трубы,
с соседской дачи ветер носит лай
собаки, не похожей на Гекубу,
и греется на солнце Менелай.
Все тишь да гладь. В листве темнеют вишни
внимательные карие глаза.
Предугадать, чем кончится затишье
по-прежнему заранее нельзя.
Что толку Трое в стенах укрепленных,
в законах, запрещающих вражду,
когда на ветке зреет неуклонно
единственное яблоко в саду.
Двое под дождем
Прошли навстречу двое под дождем
без зонтиков, и встали у калитки,
пропитанные синевой до нитки,
"Что, нет его пока что? Подождем…"
А тот другой, кого "пока что нет",
случайно перепутав переулки,
растягивает время до разлуки,
не изменяя в сущности сюжет.
Сбежала, словно вымокнуть боюсь,
не дождалась, чем кончатся объятья,
и море вновь отхлынуло от платья,
оставив на губах соленый вкус.
Чайки, ослики, поэты
Такое хорошее долгое лето,
стихами согрето, скрипит половицей,
с июня до августа длится и длится,
и ходит по дому, и ходит по свету.
Пристроимся следом – оставим постели,
насиженные табуретки на кухне,
уедем туда, где луна не потухнет
к полудню, где мы будем жить, как хотели:
на волнах качаться, как чайки, как чайки
друзей окликать, проплывающих мимо,
и пить с ними вина любимого Крыма,
а после об этом рассказывать байки.
Не кончится лето ни завтра, ни после,
и осень на море пловцов не догонит,
прикормленных птиц не прогонит с ладони,
а в горы поднимется солнечный ослик.
Пристроимся следом, без всякой поклажи,
упрямо преследуя долгое лето,
не то, чтобы ослики, просто поэты —
прекрасны, беспечны и счастливы даже.
Всё еще лето
Первые желтые листья не в счёт,
солнце печёт сквозь несобранность ивы,
спелые яблоки, синие сливы,
ветреной ряби в воде переливы,
лодочки листьев – не осень ещё.
Каждое слово – надкушенный плод,
вызрело или же сорвано рано,
смыслом ли, соком наполнено пьяным,
на языке у поэта, гурмана
выбора или забвения ждёт.
Каждая память – расшатанный мост,
нам ли забывчивым быть не по летам.
День через вечер прошел незаметным,
и, наполняя бессонницу светом,
лунное яблоко двинулось в рост.
Всё ещё месяц рассыпанных звёзд,
ливней, и молний, и мокрого сада,
ржавчиной тронутого винограда,
позднего чувства и долгого взгляда,
всё ещё лето, и это всерьёз.
Первые желтые листья – не в счёт,
каждое слово – надкушенный плод,
каждая память – расшатанный мост,
всё ещё месяц рассыпанных звёзд,
всё ещё лето, лишь это всерьёз.
Жизнь дачная
Жизнь дачная, неторопливая,
с претензией на благодать,
где между яблоней и сливою
одна морока выбирать.
Где бабки застилают ящики
известиями дней былых,
и огурцами настоящими
хрустящими торгуют с них.
Где утро терпит опоздание
и входит в дом со всех сторон,
и день проходит под жужжание
соседей, бреющих газон.
Где речка к ночи прогревается
до грипповых температур,
и обнаженными купаются
владельцы типовых фигур.
Подержишь беленькую в холоде,
достанешь рюмки для гостей,
подумаешь: чего же в городе
нам не живется без затей?
Папина яблоня
Нестройность птичьего сопрано, воскресный благовест вдали, под сладкой тяжестью шафрана согнулись ветки до земли, в коклюшках веток – паутина, и день плетется кое-как, стоит плетеная корзина, наполовину в яблоках… В траве, в садовой бочке, всюду избыток райский, собирай и веруй в яблочное чудо, в необычайный урожай.
Вот эту яблоню за домом я помню дольше, чем себя. Отец рассказывал знакомым, что к середине сентября (не этого, но через годик уж точно) будет нам пирог, все дело в правильном уходе. И он ухаживал, как мог: поил, кормил, зимой холодной ствол мешковиной пеленал… Увы, она была бесплодной, как Авраамова жена.
Сад пережил пожар, щитовок, набеги выросших детей и переделку в духе новых ландшафтно-парковых идей. Творцы в порыве вдохновенья хотели яблоню срубить, но для густой прохладной тени оставили. И птицы вить в ее ветвях привыкли гнезда, а папа в солнечные дни любил сидеть в шезлонге пестром в ее спасительной тени.
Тот год, когда мы проводили отца, был яблочно богат. Под слоем золотистой пыли тонул в осеннем солнце сад, со стороны усадьбы старой трезвонили колокола, и яблоня библейской Саррой воспрянула и понесла – согнулись ветки под плодами, не в силах с ношей совладать, а в доме пахло пирогами, а в сердце стала благодать.
Третье августа
Который нынче август на дворе —
второй, четвертый, пятый?
По записям в своем календаре
определяю даты,
еще по дням рождения друзей,
по поводам нескромным,
мне слышатся в раскатистой грозе
всё трубы да валторны.
И прошлый август так же громыхал,
заканчивая лето,
расстреливал дождливый арсенал
над городом прогретым.
Когда еще по лужам босиком
повесничать, как дети,
и август разразился, словно гром,
и он сегодня третий.
Легко
Легко до той поры, пока
есть кофе в чашке толстобокой
без сахара и молока,
пока достаточно кивка,
прикосновения, намёка.
Пшеничной корочкой листва
хрустит, влетая под ботинок,
день встречей делится на два,
и рифмой связаны слова,
и нить меж ними паутинна.
Есть солнце в утреннем окне,
есть дождь в положенное время
и, очевидно, будет снег,
когда, созревшее вполне,
на землю небо скинет бремя.
Улита
К четырем часам пополудни
пыль столбом стоит по деревне —
по лугам намаявшись скудным,
мимо церкви брошенной древней
по домам бредут коровенки,
с каждым шагом в грудь бьется больно
колокольчик с шейной веревки —
звон стоит, что с той колокольни.
У ворот хозяйки столпились,
фартуком накрыли ведерки;
разбирают бабы кормилиц —
время аккурат вышло к дойке.
А одна корова рогами
в запертую тычет калитку,
и мычит, как будто ругает
сонную старуху Улиту.
Та не спит – расселась в прихожей,
руки на коленях сложила,
сквозь пергамент высохшей кожи
проступают синие жилы.
И с чего бы вдруг пополудни
молока ей так захотелось?
И никто ее не разбудит.
Не успела… жаль, не успела….
