скачать книгу бесплатно
Я так часто остался с собой и
В жизни для себя стал
Себе и другом, и братом, и отцом.
Шизофрения настигает постепенно.
Но я так часто это повторял,
Что впору уж ложится в Кащенко.
Я так часто пишу «я»,
Что даже не хочется и продолжать.
«Но ничего еще за четверть века
Не довел до конца…»
И вечно готов
И я готов вечно
Смотреть на эти деревья.
И вечно готов
Прыгать в пустоту.
Ласкать эти кроны
Вечные. Вешние.
Пока не забросит меня
В такую же вечную мглу.
И даже если
Ветер разорвет на мне одежду.
Даже если
Солнце выжжет землю, веру и надежду,
Я вновь обернусь
Господа дланью
Я вновь соберусь
Управлять погодой,
Искать истоптанные
Заросшие тропы странников.
Погибать от стрел
Вместо невинных загнанных ланей.
И я вечно готов
Смотреть в глаза этих крон.
И я вечно готов
Слышать их шелест. Слышать их зов.
Мне бы созерцания вечность
И покоя стакан,
А не терзаний с путь млечный
И пригорсть проблем.
Мне бы рисовать и писать,
Мне бы в небо. Навсегда.
Мне бы, мне бы.
Мне бы минуту с Бродским.
С Есениным час.
Мне бы водки стакан.
И я вечно готов.
И я вечно силен.
Стоек. Робок. Наивен. Строг.
Я поле. Я же в нем стог.
Я здесь и там.
Я тот же самый стакан.
Мне бы куда-то.
Мне бы сюда же,
Но иначе.
Заново.
Побогаче.
Вечно работать.
Прожить, как и все.
Умереть. От болезни или невзгоды.
Превратности судьбы.
О череп кирпича.
Случайности.
Но никто, кроме меня.
Никто не я.
Не управится с этой погодой.
Никто, кроме меня
Не опишет три дерева в дождь лучше,
Чем тот, кто их создал.
Мне бы попроще, как говорят.
Без комплекса бога.
Но если и живут только так,
Живые и настоящие люди,
То предпочту крематорий.
Ведь умирают только боги.
В моем раю
Я памятник воздвиг себе нерукотворный…
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Я памятник воздвиг себе нерукотворный,
Лег под ним, как тень в зенитном солнце,
Как листья октября упал я
Под ним, прямо в яму.
Я памятник воздвиг себе нерукотворный,
И лег под ним,
Под хладный камень,
Морфея руки исцеловав,
Губы в кровь кусая,
Облизал его костяшки,
Его гноящиеся язвы.
Все потому что в моем раю нет зрячих,
Все ослеплены сияньем камени.
Все осуждены притяжением паперти.
Все встали вдруг, как из стали.
Как спаянные, как спящие, как странные,
Как… растаяли.
В моем раю нет зрячих и
Не видят больше бога своего,
Что нежится под тенью камня,
Что больш не тронет моего
Сознания.
В моем раю нет зрячих,
Ведь я, став зодчим рая,
Исбелил все стены светом
Истинного знания – знания лжи, коварства
И его величества – незнания.
В моем раю нет зрячих,
Ведь они не знали тьмы и я,
Как серафим, оберегал их всех,
От черной правды ада.
В моем раю нет зрячих,
Ибо все, кто умер там – и так мертвы,
А мертвым ведь не нужен глаз.
А каждый, что из двух гноится в черепе,
Сияет светочем квазара,
Ведь как я сказал уже,
В моем раю нет зрячих,
Все белым бело и таким же
Померло от света выжженных рассказов.
В моем раю нет зрячих,
Никто не видел бога сотню лет.
Но по легенде, он то раб, то зодчий,
То тащит белый камень,
То строит новый белый замок,
То подметает пыль,
То узор наносит на ворота.
Он городовой, что зажигает свет в тревогу,
Он смотритель райского маяка,
И тот, и второй, он все и всё,
И всё – едино.
Он ли я, я ли он?
Кто-то из нас точно разжег костры тревог и маяков,
