скачать книгу бесплатно
Сегодня на ней были облегающие джинсы и свободная рубаха цельного кроя с надписью на грудях «kiss me» и «kiss me»… Что сие значило, уточнить не успел, ибо был обнят и расцелован в щёку красавицей Хозяйкой.
– Заходи, садись, я тебя не ждала, поэтому не причёсана, не надушена и намазана абы как, но ты не бойся, я тебе йогурт дам, и мексиканская смесь замороженная есть, будешь?
Я только кивнул, поскольку вставить хоть слово в эту канонаду было никоим образом невозможно. Тут надобны простые действия – кивки, поклоны, улыбки. Так, чтоб и внятно, и не провоцировало, а рот лучше не открывать.
– Сижу себе за компом, пложу зайчиков в «чудесном лесу», никого не жду, от начальства прячусь. Думаю, кто бы у меня пару пакетов комбикорма сгрыз, третий месяц в холодильнике лежат, а тут ты, непривередливый! Опаньки, праздник!
Как видите, в моих ответах нужды не было, я – так, для фону. Оно и понятно, когда человек основное время в своей хате проводит, ни друзей, ни приятелей, ни на улицу погулять, ни на праздник престольный в церкви показаться, одна работа учёная да нечисть вокруг, – поневоле, поди, сам с собой разговаривать станешь…
– Зоренька моя ясная, – решился я, видя, как она суетливо гремит блюдцами да ложками на своей маленькой кухоньке. – Может, тебе подмогнуть чем? Щец сварить али кулеш запарить…
– Кстати, да! – на миг задумавшись, обернулась Хозяйка. – Сунь в микроволновку овощи и подогрей молоко. Я сгоняю вниз, в кладовку, вроде там сосиски оставались. А если нет, на крайняк тебе вегетарианское рагу получится, а я хлопьями перебьюсь. С печкой справишься?
– Э-э…
– Ясно, инструктирую необразованное донское казачество. – Катя ткнула пальцем в белый ящик со стеклянной дверцею. – Вот сюда овощи кидаешь. Не в металлической миске! Только в фарфоровой! Кнопка – время, кнопка – мощность, закрыл, нажал, всё. Как готово, сама выключится. Вопросы есть, хорунжий?
– Вопросов нет, – подтвердил я.
И впрямь, чего сложного-то? Я взял холодный пакет с заледенелыми овощами и, положив его на фарфоровую тарелку, сунул в печь. Ах да, Катенька ж ещё про молоко говорила. Достал короб бумажный из холодильника и туда же, в печь, до кучи. Теперь мощность и время. Я наугад потыкал кнопочки, вроде складно выходит. Латинское слово «старт» мне было по книжкам известно. Чудо-печка приятственно заворчала, а потом как…
– Иловайский, мать твою, что взорвалось?!
А ведь я и не знаю. Очнулся от Катиного вопля в соседней комнате, под кроватью, куда, видимо, был выброшен взрывной волной из горячего молока, зелёного горошка, лука кружочками и морковки кубиками. Один такой, зараза геометрическая, с размаху стукнул меня в глаз, да больно как… Глаз слезился, а протереть его хоть рукавом было жутко неудобно, потому что мне кто-то мешал. Кто-то большой, холодный, в мундире с эполетами, чёрных ботфортах, с бледным ликом, с усищами и сквозной дыркой во лбу! Когда я понял, с кем лежу под кроватью, меня оттуда словно вторым взрывом выбросило…
– Ты чего мне тут натворил, идиот неокультуренный?!
– У тебя труп под кроватью.
– Электричество по всему дому вырубило, печка сгорела на фиг, рагу по всей квартире!
– У тебя труп под кроватью.
– Какими военными мозгами ты думал?! Кто в микроволновку ставит нераспечатанную коробку молока и овощи прямо в вакуумной упаковке?!
– У тебя труп…
– Хватит долдонить, не глухая! – окончательно взбесилась Катенька, меча искры глазами и смешно выпуская пар из покрасневшего носика. – Да, я поняла, что у меня труп под кроватью, а вот ты, похоже, так и не понял… Что?! Что у меня под кроватью?!! Труп?!!!
Я кротко кивнул, делая самое смиренное лицо. Катенька о-о-очень осторожно нагнулась, приподняла край покрывала, охнула и, попятившись, плюхнулась в кресло своё чудесное на колёсиках. До стенки на нём доехала, врезалась спинкой в книжную полку, словила толстым томом «Сказки народов СССР» по маковке, но не обиделась, а замерла просто. Очи прекрасные долу опустила, реснички не вздрагивают, рученьки вниз, ротик распахнула и язычок эдак набок… Может, всё-таки крепко её пришибло-то? А ведь спросить и неудобно, «мол, не стукнутая ли ты, звёздочка моя?», вдруг огорчится девушка…
– Милая, я вообще-то к тебе по делу пришёл, – осторожно склонившись к её ушку, начал я. – Тут, понимаешь ли, зоренька моя ясная, ситуация складывается в несколько противоречивой пропорции. Я о чём? А о том, что война у нас. Государь император полк на службу призывает, к защите и охране Отечества, так сказать…
Катя молчала, зачем-то сведя глазки к переносице. Я заботливо вытер ей слюнку, сбегающую из уголка ротика, и продолжил:
– Так вот, на этой войне, говорят, всякое бывает. Хоть поляки народ европеизированный, не чуждый культуре, живописи и музыкальными салонами повсеместно отмеченный, однако мирные увещевания до них не доходят. Вот дядюшка и отправляет меня со всем полком или, вернее, весь полк со мной до кучи Вислу форсировать. А это (туда-сюда – да, повоевать – да, помириться – да и назад с победой), а по-любому уж раньше зимы и не вернёмся! Так к чему я… Будешь ли ждать меня, зоренька ясная?
Я осторожно погладил её по голове, чувствуя всей ладонью, какую шишку она отхватила. Надо бы что-то холодное приложить, а то так и до мигреней недалеко. И без того у благородных девиц принято, как муж к ней в постель, так у неё «голова болит…», а Катеньку теперь и в лукавстве не упрекнёшь, коли сам видел, как пришибло по темечку. Ох и горе-то…
Я рысью метнулся к холодильнику, ножом наскрёб льда из морозилки и прихватил оледенелую пачку сосисок. Возложил всё это на голову любимой и аккуратно тряпочкой перевязал. Небось поможет…
– Ты, ласточка моя, тут посиди, а я улики разные поищу, мне тоже интересно, откуда у тебя под кроваткой мужской труп, да ещё того самого курьера, который в наше расположение государев пакет доставить был должен. Курьер-то вот он. А где пакет?
Я бегло осмотрел спальню своей суженой. Нашёл много интересного, но на пакет с приказом непохожего. Коробочка бумажная с ватными рулончиками, и у каждого верёвочка. Бельё женское, возбудительное до крайности. Штуковина непонятная, «Электрошокер» написано. Маска кружевная на глаза, да тока без прорезей. Листок картонный, какой-то женский клуб «Эгоистка», пять процентов скидки на стриптиз, и негр мускулистый нарисован с клубничкою. Надо при случае хоть спросить, что это да с чем едят. Может, приглашение какое в Африку, клубнику собирать, так у нас на Дону она и покрупнее будет, и негров напрягать не надо. Где ж пакет-то? В общем, когда я заканчивал обыск кухни, до меня доковыляла мокроволосая Катенька.
– Краса моя ненаглядная, ты чего ж вскочила, а? Тебе лежать надо да лёд на голове держать…
– Пошёл ты знаешь куда, Пантелеймон-целитель, – тепло послала меня она, клацая зубами от холода. – У меня все мозги замёрзли, до ушей дотронуться боюсь – отпадут с морозным хрустом. А теперь дай мне стакан спирта внутрь и расскажи – на фига ты мне труп под кровать сунул? Я буду пьяная, я всё прощу…
Это она погорячилась, конечно, в плане спирта. И мартини вполне хватило, полбутылки залпом из горлышка. Никогда её такую не видел. Так хорошо ещё, что показано это дело мне было до свадьбы, а то ведь и не знал бы, какую пьянчужку синюю под венец зову…
В общем, пока грозная Хозяйка Оборотного города с ногами забралась на вертячее кресло, как курица на насест, и прихлёбывала винцо своё сладенькое, я честно-пречестно всё ей рассказал. То есть практически всё, что знал про шпору, про курьера, про старосту, про дядю в бане, про…
– Та-ак… с курьером я всё поняла, а вот насчёт размножения со мной из-за какого-то там конфликта с Польшей? Ну-ка с этого места поподробнее…
У меня похолодело меж лопатками. Роскошная Катина грудь под натянутой футболкой грозно вздымалась и опускалась. Само движение весьма возбуждающе, но эмоциональный посыл… Пристань сейчас с ласками, так пришибёт на месте, и сгину ни за грош во цвете лет, без надежды на продолжение рода!
– Это не я… – осторожно начал я, пытаясь объехать её на хромой кобыле задом наперёд. – То есть, конечно, я, речь-то обо мне, но не я это придумал. Я-то как раз и не…
– Что?!
– Не строй поспешных выводов, милая, я-то как раз думаю, что, если тебе так уж невтерпёж, так ты бы и сама меня…
– Хватит юлить, Иловайский. – Катя протянула руку и вытащила у меня из-за пояса тульский пистолет. – А теперь – правду, только правду и ничего, кроме правды!
Ну, тут уж, сами понимаете… Под дулом пистолета, направленного в мою сторону, мне не оставалось ничего иного, кроме как выложить всю подноготную, сдав с потрохами и дядюшку, и Прохора, и даже моего араба, который меня сюда завёз. Катенька слушала не перебивая, поджав губки и не сводя с меня пристального, даже какого-то законодательного взгляда, словно она сейчас Фемида с двумя чашами и мои грехи явно перевешивают…
– Спасибо, милый, я в теме. А теперь заткнись, мне подумать надо.
Ствол пистолета переместился с линии моего живота на центр папахи. Пауза затянулась настолько, что я решил сбегать в сортир, но передумал покуда. Засмотрелся на задумчивое лицо Катеньки, полное глубоких тайных мыслей, разгадать которые я и не пытался даже, уж слишком явными они были.
– По идее я должна грохнуть вас всех, включая арабского жеребца. Его-то как раз и жалко, он скотина подчинённая. Остальные у меня сочувствия не вызывают. Да и жеребец, впрочем, не так чтоб уж очень. То есть жалко, но не до слёз…
– Это всё дядя придумал, – на всякий случай напомнил я.
– Да-да, дядя, кто ж ещё? Я помню, кто у нас вечно крайний.
Дуло пистолета покачалось справа налево и остановилось у меня ниже пояса.
– Давай уточним, Василий Дмитревич послал тебя ко мне заняться сексом…
– Чем? – перебил я.
– …размножением, блин, фамилии Иловайских! Не перебивай! Короче, тебя послали, ты возбудился и поехал. Так, да?
– Не-э-эт! Что ты, солнышко?! – праведно возмутился я, чувствуя, как предательский пот бежит по загривку вдоль спины. – И в мыслях не держал к тебе с такими грешными мыслями до брака тыкаться! Это всё дядины заморочки, я-то всю дорогу только о курьере царском и думал. Не о глазах твоих дивных, не о щёчках румяных, не о шейке белой, не о грудях наливных…
– Каких? – чуть потеплел Катин голосок.
– Об этих вот… Роскошных, спелых да тёплых, как солнце, когда за Дон садится и на две половинки горизонтом речным делится…
– Иловайский?! Ты что, издеваешься? Если две половинки круга, так это, оригинал ты в лампасах, больше на задницу похоже!
– Ну и что? – не стал спорить я. – Да хоть бы и так! Ты мне и с заду и с переду одинаково небезразлична!
– Дубина-а, – вздохнула Катенька, отложила пистолет и руками нежными, словно крыльями, шею мою обвила. – И за что я тебя такого люблю?
– За ум и красоту, – рискнул предположить я, но она только жалостливо всхлипнула в ответ.
Прообнимались мы, поди, минуты две. Потом грозная Хозяйка резко опомнилась и, не оборачиваясь на меня, откатилась к своей волшебной книге-ноутбуку.
– Так-с, после некоторых событий, связанных с психованным оборотнем, которого ты же на меня и натравил…
– ?!!
– Не перебивай!
– …
– Короче, теперь у меня и в хате три видеокамеры. Как решим порезвиться в постели, не забыть бы выключить! А то ещё останется в памяти да уйдёт на автомате в центр вместе со всеми моими отчётами. Представляешь, как весь научный свет от нашей порнушки файлообменником накроется? Мы ж будем звездами экрана на всех торрентах!
– ??? – Я так и не смог внятно сформулировать вопрос, а о чём это она вообще и, главное, с кем…
– Всё. Поняла. Каюсь, дура непедагогичная. Иди сюда, любимый, гляди!
Большой экран ноутбука разделился на три неравных прямоугольничка, показывая нам главную комнату, спаленку и кухню.
– В ванную с туалетом я, естественно, видеокамер не ставила, – шёпотом пояснила Катя. – Чего там может быть интересного, банальная бытовуха. Тебе бы не понравилось.
Я открыл было рот попротестовать насчёт «не понравилось» в ванной, но в этот момент моя милая решительно дёрнула меня за воротник, пригибая к экрану.
– Вот! Вот оно, смотри! Давай ещё раз прокручу!
Моему взору предстала прекраснейшая картина, где ещё сонная Катенька левой рукой откидывает с себя бархатное одеяло и потягивается в обворожительной полунаготе, едва прикрытая тончайшей рубашкой с зелёными кружевами. Встаёт, эдак красиво отставив ножку, семенит к окну, улыбается началу нового дня и… зевает, не прикрыв рот, и, переваливаясь, как медведь в спячку, уходит из спальни, почёсывая поясницу.
– Дурак! – вспыхнув, хлопнула меня по плечу густо покрасневшая Хозяйка. – Ты на что смотришь? Ты сюда смотри, что это?!
В оконном проёме на миг мелькнула серая тень, и экран померк. Потом снова включился, так, словно его какой тряпкой на пару минут занавесили.
– Получается, что кто-то проник ко мне за забор, влез на подоконник, закрыл камеру слежения и засунул под кровать труп. Зачем?
– Может, это взятка такая? – предположил я. – Ну вроде как решили тебе сюрпризом мёртвое тело подсунуть. Вдруг ты голодная и обрадуешься?
– А-а… в принципе это запросто, местные и не на такое способны. – Катя задумчиво почесала самопишущим пером за ухом. – Ладно, попробую перекинуть копию записи нашим модераторам наверху, может, у них в компьютерной обработке чего выяснится. Да, и по твоему предыдущему вопросу – размножения сегодня не будет, усёк?
– И завтра?
– И послезавтра, и на неделе, и ближе к концу месяца, а с такими весёлыми наездами, может, вообще никогда. Я тебе не резиновая Зина из секс-шопа, не турецкая одалиска с буквой «т». Я – хорошая, приличная, из благородной семьи и с высшим образованием. Ясно?
– Чего ж неясного, звёздочка моя кареокая. – Я старательно пытался сообразить, куда она клонит. – Так видно, что сватов пора засылать к твоим отцу-матушке. Да у дядюшки, поди, оно и не застрянет, скажу, куда да когда, он и пошлёт!
– У твоего дяди, как кого посылать, действительно не застревает, – неожиданно помрачнела моя краса, словно облачко скользнуло тенью на её милое личико. – Некуда сватов засылать, лап… Я детдомовская.
– Сирота? Ох ты ж господи, горе-то какое… – У меня на глаза чуть не навернулись слёзы. Я погладил её по голове, неосторожно коснувшись шишки…
– Ай-й-я-а!!!
– Прости, родная, не хотел…
– Главное, чтоб теперь я хотела! – вздохнув, огрызнулась она и, повернувшись на стуле, сама прильнула щекой к моей груди. – Ну как сирота… До трёх лет жила в детдоме. Потом меня удочерили профессор Тихомиров с супругой. Они хорошие люди были, я их всегда любила, как папу и маму, но забыть о детдоме не могла. Впрочем, мне и не давали. Знаешь, какими злыми могут быть девчонки с твоего двора, в присутствии которых их настоящие родители обсуждали моих, удочеривших…
Я промолчал, обеими руками нежно обнимая её за плечи. Знал, конечно, на собственной шкуре знал, как безотцовщина всякого натерпелся, но у меня-то до сих пор и мама есть, и две сестры. А у ней, выходит, совсем никого…
– Они давно умерли, лет пять уже, я ещё училась тогда. В аварию попали, машина всмятку, а я потом вот… Ладно, проехали, не хочу вспоминать. Тебе не пора?
– Нет, – честно ответил я.
– Вообще-то это был непрозрачный намёк. Если кто не понял.
– Так ты гонишь меня?!
– Не гоню! – Катя повисла на мне, когда я рванулся к дверям, и поехала вместе со стулом. – И ты не гони, куда так втопил педаль газа?! Короче, милый, родной, ненаглядный, ну сам прикинь, какая, к чёрту, любовь, когда у меня труп под кроватью? Я ж ни расслабиться не могу, ни получить удовольствие. Вот в следующий раз давай вместе создадим атмосферу – полумрак, свечи, шампанское, музыка, тыры-пыры… понимаешь?
– Тыры-пыры, понимаю, – сдался я, так как ни сердиться, ни обижаться на неё долго не могу. – Когда в другой раз на свидание прийти позволишь?
– Вот как с телом этим разберёшься, так и приходи. Я тебя так поцелую-у-у…
От такого её обещания у меня словно крылышки за спиной проросли. Эх, любо, братцы! Да неужто я с загадкой этой курьерской не разберусь, когда меня такие губы сахарные наградою праздничной ожидают?! Опять же и дядя, как ни крути, а на мои эполеты это дело повесит…
– Эй, конь педальный, – холодно остановил меня на пороге Катенькин голосок. – А кто отсюда труп унесёт? Нет, я, конечно, могу за забор выкинуть, наши его вмиг обглодают, но тебе вроде как улика нужна была. Что дяде-то представишь, мм?
Я хлопнул себя по лбу – и правда, не оставлять же здесь убитого человека! По нему расследование произвести должно, а потом и похоронить по христианскому обряду. А в Оборотном городе его оставлять никак нельзя, для местных – это не геройски погибший офицер, а свежее мясо.
Когда я выходил из ворот с трупом курьера на спине, Катенька ободряюще махала мне в окошко и даже послала воздушный поцелуйчик. А потом ворота захлопнулись и…
Ну то есть не сразу, а где-то через минуту-другую ко мне под папаху вдруг забрела робкая мысль: а далеко ли я уйду с мёртвым телом? Собственно, отвечать на этот вопрос как-то не очень-то и хотелось. Уже потому, что скучно, банально и предсказуемо – недалеко, и к гадалке не ходи! Можно, конечно, попробовать прошмыгнуть переулками, ни на кого не нарвавшись, но это вряд ли. Город живёт шумно и активно, так чтобы совсем никого не встретить – нонсенс, но других вариантов тоже нет. Пойду, что делать, хуже не будет…
– Да, блин, вспомнила! – внезапно проснулись львиные головы, громогласно оповещая все улицы. – Хорунжий Илья Иловайский несёт труп бесчестно убитого офицера к себе домой! Препятствий ему не чинить! Никаких! Узнаю – начну зверствовать! А может, и не начну, чёй-то у меня сегодня настроение романтическое… Налью-ка ещё мартини. «И твои изумрудные брови колосятся под знаком луны-ы…» Какая хрень, кто бы послушал? А что, я микрофон не отключила? Упс…
Я, кажется, говорил, что «хуже некуда»? Поздравьте меня. Только что всё изменилось. Если мир не перевернулся и Оборотный город не сменил ориентацию, всем составом переметнувшись в противоестественное вегетарианство, то меньше чем через пять минут… две минуты… ну вот…
– Глянь-кась, честные граждане, живой хорунжий с мёртвым телом на плечах удрать пытается. А ить какой наивкуснейший бутерброд так чудесно самообразовался!
Я с тоской уставился на четвёрку незнакомых вурдалаков, радостно направляющихся ко мне с соседней улицы. Добежать до хозяйских ворот с покойником на горбу никак не успею. А бросить курьера нельзя…
– Отрезай его от дворца, братцы! Ужо откушаем, раз само в зубы идёт! Грех такую вкуснятину упускать, а ежели Хозяйка сердиться вздумает, так можно её казачка и не есть, а тока пооблизывать, так ить?
Навстречу упырям бодро выдвинулись три абсолютно голые ведьмочки. При любом взгляде, хоть человеческом, хоть волшебном, молоды, хороши и не обременены одёжею. И что я скажу Катеньке, коли они меня и впрямь облизывать станут?
