скачать книгу бесплатно
– Прощайте, подруженьки! Спасибо, милые! Не поминайте лихом!
И сколько ни всматривались, сколько ни вслушивались старушки, а никакого падения не было. Так и не вернулась на землю Любаша. Исчезла, улетела вместе со своей каруселью!
В милиции сразу дело завели. Тело искали, но все безрезультатно. А в милиции как: нет тела – нет дела! И дело закрыли.
Работающая уборщицей в местном отделении милиции Любашина подруга Клавдия Алексеевна после случившегося забрала из ее опустевшего дома, чтоб не пропали, фиалки. И тут стали вроде как «приветы» от нашей Любови Серафимовны «приходить». Клавдия все фиалки, а много их осталось, расставила по кабинетам в милиции, где работала. Она же уборщица! В каждый кабинет заходит! И в каждый кабинет, что начальника, что к следователям, по горшочку поставила. И они, как и при жизни Любови Серафимовны, всегда в росинках на лепестках были, как в блестках.
И стали все в милиции замечать диковинку! Что-то невероятное творилось с фиалками Любови Серафимовны! Всякий раз, когда вели в милиции следствие или допрос в тех кабинетах, где Клавдия Алексеевна Любашины фиалки на подоконники поставила, едва только соврет кто-нибудь из задержанных или подозреваемых – или неправду следователю говорит, или скрывает от следствия правду, – тотчас такое с фиалками делается, что и вообразить невозможно! Они начинают «плакать» от неправды. Да так, что подоконник весь заливает! И лужи по полу растекаются. Вот как помогали Любашины слезы, то есть фиалки. В наших местах про плачущие в милиции от неправды фиалки все знают. Но понятно, что в газетах не писали об этом.
Как напишешь, что «улучшились показатели по раскрываемости преступлений в нашем районе благодаря плачущим фиалкам старушки, улетевшей на каруселях в небеса»? Понятное дело, что тут своя политкорректность нужна!
Чистый четверг
Утром Чистого четверга на Страстной неделе в Ругачеве очередь в каждом продовольственном магазине. Людно, как в советские времена за колбасой или за посиневшим мясом. Все старушки с утра платочки на голову посвежее и поцветастее повязывают. Принарядятся – и в очередь за яйцами. Пообщаться после зимы и яички для раскраски взять. Чтобы освятить их на Пасху, красиво разложив на блюде или просто на большой тарелке по краям вокруг кулича в церкви. Сам кулич украсят церковной свечой или искусственной розой. Но цвет розы каждый выбирает «по вкусу». У кого красная, а у кого-то и желтая. Но главное, чтоб пышная! Красота – это у нас в Ругачеве святое!
Идут к открытию магазина. Большинство – женщины в годах, старушки-соседки. Дачники в это время редкость, конечно, если Пасха выпала «ранняя» – до Первомая. Все свои собираются, поздравляют друг дружку с тем, что перезимовали, с близкой Пасхой. И тут зашел в магазин новый сосед – племянник покойного пасечника Пахомыча – Леонид. Он переехал из Москвы на пасеку своего дядьки. И живет там вдвоем с женой Анной.
Все в основном покупают много яиц, чтобы раскрашивать их в Чистый четверг перед Пасхой. Чтобы хватило и есть, и яйца катать, когда придет время христосоваться. Поэтому продавщица Лариска с напарницей приветствовали собравшихся бабушек:
– Ну что, девицы-красавицы наши?! Ну, нарядные все! Как на дискотеку! А ну, не толпись, не толпись! Всем хватит! Запасли мы яиц! Всем хватит!
И, приступая к работе, Лариска, приветствовала старушек и сыпала своими смачными прибаутками:
– Ну, чисто как на Красной площади раньше, под 7 ноября, очередь в Мавзолей!
Последней в очереди оказалась припозднившаяся Машка, старушка за восемьдесят, соседка Леонида и Анны.
– О! Здрасьте, соседи дорогие! Да уж, к Чистому четвергу Страстной недели, когда полагается красить яйца, вот народ и толпится, – поприветствовала она стоящих перед нею в очереди Леонида и Анну. – За вами, значит, буду! Ничего, постоим!
– Здравствуйте! Да! Очередь как в былые времена. А? Ань, я в машине подожду, ты бери только яйца, остальное потом, – сказал Леонид, выходя из магазина, чтобы дождаться Анну, сидя в машине со свежим номером «АиФ».
Пока Анна стояла в очереди, завязался интересный для нее разговор. Потому что никто из бабулек не спешил расходиться по домам, а задержались тут же в магазине посудачить: как здоровье, как перезимовали, вспомнить о тех, кто и не дождался весны. Словом, «за жисть».
Почти все брали яйца с темноватой, рыжей скорлупой – как принято считать, более прочной. Ведь многие красить собирались шелухой от луковиц. Когда дошла очередь до Анны, попросившей у продавщицы яиц именно с белой скорлупой, это вызвало любопытство у всей очереди.
Анна, осторожно перекладывая упаковки с яйцами в сумку, пояснила, что ей удобнее расписывать и разрисовывать именно по белой скорлупе. И добавила:
– Мне по ней разрисовывать приятнее, как по бумаге. Белая, пористая поверхность, как самая лучшая и дорогая акварельная бумага.
– Это как же? Может, научишь? Ты ж художница! С образованием. А мы не обучены, – заинтересовалась баба Маня. Но ее урезонила старая Тоня:
– Так их в институтах яйца, что ль, к Пасхе расписывать учат? Дано рисовать, вот и рисует!
– А вы приходите ко мне после обеда! Ведь Чистый четверг! Вместе и распишем. Вы меня поучите шелухой красить, чтобы ровненько получалось. А я вас своим способам поучу, – оживилась Анна.
– А мы придем! Я запасла всякие штучки для яиц. Переводные картинки разные. Придем! – обрадовалась баба Тоня.
– Придем! Обязательно придем! – обрадовались и другие старушки.
* * *
Анна после обеда домыла посуду и убрала все со стола на кухне. Поставила посередине стола большую миску с вареными яйцами. Достала и крынку с кисточками и разноцветными фломастерами. Разложила баночки и тюбики с красками. Вспомнив, что будут нужны всякие тряпки, пошла в кладовку.
Из кладовки услышала, что Леонид, приветствуя гостей, кого-то впустил в дом. И ведет в кухню.
Это пришли соседки со своими запасами уже сваренных яиц в кастрюльках. Анна вышла к ним, пригласила заняться делом. Старушки-соседки рассматривали ее кисти и баночки с красками. Охали и ахали над замеченными импортными тюбиками с этикетками, «не по-нашему написанными», отметив, что в таких тюбиках, наверное, цвета поярче наших будут, раз это импортный товар.
И наконец расселись, расставляя на столе свои алюминиевые кастрюльки. Анна вышла к гостям с набранными тряпицами, чтобы краску с рук вытирать. Поздоровались и уселись вокруг кухонного стола. Разложили на обеденном столе наборы анилиновых красителей с переводными картинками – для украшения пасхальных яиц.
День, когда полагается расписывать яйца, – Чистый четверг. Так уж сложилось издавна – в Чистый четверг порядок в доме наводить и расписывать яйца к Пасхе.
Аня разложила свои краски. И стала показывать, как красила и разрисовывала яйца еще со времен художественной школы. Немного еще влажной акварельной краски положила и быстро размазала на середине левой ладони. Показала, как растереть краску по всей ладони. И катать хаотично то в одну, то в другую сторону, но не сильно надавливая, так, чтобы поверхность яйца стала как бы мраморной. Чтобы отпечатались белые прожилки от складок и морщинок на ладони. Этот природный узор и дает удивительную и завораживающую фактуру. Она показывала, а соседки за нею повторяли. Готовое яйцо, то есть уже раскрашенное, так же обкатывала в ладонях с подсолнечным маслом. И яичко становилось словно лакированное. В кастрюлях варилась еще партия яиц для раскраски. Все оживленно и увлеченно занимались этой пестрой веселой работой.
Анна рассказала и о других способах раскрашивания и украшения яиц:
– Другой способ сделать яйцо ровно одноцветным – это дольше катать между обеих ладоней в краске. Но и краска должна быть раскатана, размазана по ладони равномерно. Третий способ: после того как высохла одноцветная, ровная покраска, тщательно вымыть руки и на сухую, тщательно вытертую левую ладонь положить золотую или серебряную краску и прокатать только одну из вершинок яйца, сделав тональный переход от густо закрашенного кончика к растушеванному к середине – бочкам яйца. Вроде как присыпанные золотом с одного конца яйца получались, или освещенные золотым лучом. Эти яйца выглядели особенно торжественно. Другой способ самый художественный: нужно просто разноцветными фломастерами разрисовать, как захочется, все яйцо. Эти яйца получались веселыми и даже озорными. Вот для этого и были нужны с белой скорлупой. Белые, как лист бумаги.
Соседки и Анна, засучив рукава, принялись за работу. И, как водится, когда женщины засиделись на кухне за столом, «слово за слово» – и потек разговор: «о своем, о девичьем», «о житье-бытье». Поохали, поахали, что Пасха в этом году «ранняя». Тут баба Тоня и вспомнила:
– Ой! А помните «раннюю Пасху» в семидесятых годах? Тогда еще…
Но ее перебила не менее словоохотливая баба Маня:
– Это ты про историю с отцом Василием? Ну как же! Ты, Аня, в наших местах новенькая. Много чего такого про наши места не знаешь!
И Валентина тоже стала вспоминать былое:
– Да! Отец Василий тогда в нашем Никольском храме служил. Ну да – главный храм в Ругачеве. Голос – хорош, а из себя он был… ну, если б не ряса – вида никакого! С виду, ну… прям шалопут какой-то, прости Господи!
Баба Тоня, ловко ворочая яйцо в сухоньких ручках, от краски радостно-бирюзового цвета, тоже с удовольствием вспомнила отца Василия:
– Ага! Рыжий, вечно всклокоченный, глаза зеленые, а зубы, как у хулигана, широко расставленные – «телега проедет», и всегда румяный, словно из бани. И веселый!
Баба Маня, как заметила Анна, совершенно не переносящая чужого лидерства, пришпорила разговор:
– Ну, ты описала, Тонька! Что он тебе, друг закадычный? Сосед, что ли?! Рыжий – это правда! И глазки у него всегда с огоньком, с лукавинкой были. Но сам степенный и серьезный, хоть и зеленые глаза. Царство небесное! Светлая память! – И старушки быстро перекрестились, кто красными, кто желтыми от краски руками.
– Вот чудеса были с ним, так чудеса! – степенно продолжила баба Маня.
Тут вступила в разговор помалкивавшая до того ее тихая соседка Валентина Никитична:
– Все началось с того, что перестали в нашей церкви свечки зажигаться. Ну, или, вернее, трудно стали зажигаться. Не промокали, ничего такого. Нет и сырости никакой, а не горят – и все тут. Воды рядом никакой нет. А зажечь свечу у иконы трудно…
* * *
И действительно, с этой напастью той весной 1975 года намучились в ругачевском Никольском храме отец Василий и матушка его – Юлия. Не загорались свечи, и все тут! Уж они распаковывали упаковки церковных свечей из новых запасов. Раскладывали их в свечные ящики. Но как купят их прихожане и собираются зажечь в церкви, так не горят они!
Отец Василий и матушка, жена его Юлия, думали: «Может быть, воск балованный попался?» Так нет же! Из разных поставок брали! А все одно и то же получалось: не загорались свечи! Брали и в других храмах, где все хорошо было и такого безобразия не замечали. Но… Та же беда со свечками приключалась, как только оказывались они у них в свечной лавке. Так, однажды принесла матушка Юлия упаковку со свечами из сарая и, раскладывая их, пожаловалась отцу Василию, что прихожане стали стороной обходить их храм, слухи всякие поползли:
– Все судачат о том, что не загорают свечи в нашем храме! Стали наш храм стороной обходить. В Подмощье пешком ходят, на пять километров дальше, а ходят. Вот только что принесла из сарая новые свечи. Не в сарае открыла, а здесь – в церкви! Глаз не свожу, чтобы опять фитили у наших свечек не промокли. И с чего они только намокают?
Озадаченный и опечаленный отец Василий рассматривал церковные свечи, пока Юлия раскладывала их по ячейкам. Юлия явно готовилась что-то сказать мужу, набиралась сил. И вот вздохнула и решилась произнести вполголоса:
– Знаешь, а есть… Есть способ один…
Но отец Василий бдительности никогда не терял, и подвох чуял за километр.
– Юлия! Какой способ?! Ты же университет с отличием окончила! Не позорь красный диплом МГУ! Ты… Ты же филолог! Что? Опять старушек наслушалась?! Опять чудеса? Бабки-ворожеи? Мракобесие какое-то!!! Ты же знаешь, как я к этому всему отношусь. Тем более что завела ты этот разговор на Страстной неделе! Скверно, матушка, суеверие какое-то разводишь!
Матушка Юлия в ответ только молча, с досадой покачала головой. Отец Василий ушел готовиться к вечерней службе.
Утром следующего дня на ругачевский открытый рынок на площади пришла матушка Юлия. Тот, что на площади, прямо перед храмом. Вежливо раскланиваясь с пожилыми прихожанками, рассматривала и присматривала, что нужно взять к обеду. Ее окликнула подошедшая ней баба Маня:
– Ну слава Богу! Опять стали загораться свечи в нашем храме.
– Да! Наш храм такой прекрасный! Я сегодня новую упаковку свечей прямо в церкви вскрыла и разложила в свечной лавке! – радовалась в ответ матушка Юлия.
– Значит, в сарае вашем что-то нечисто! Освятить нужно! А то мало ли что. Лукавый везде местечко себе ищет! – моментально сообразила бабка Маня, делясь соображением.
Это маленькое замечание бабки Мани, рассказанное за обедом матушкой Юлией, запало в душу отца Василия. Ночь не спал, ворочался! Все думал и думал отец Василий. А утром освятил недавно построенный, стоящий рядом с домом притча сарай. Потом засучил рукава и, взяв топор, зашел в сарай. В этот момент там раздался страшный визг и вопль, все летало и кружилось внутри сарая, взлетало вверх дном.
Отец Василий с криком «Держи его!» с кем-то дрался, сражался.
И наконец вышел из сарая с расцарапанным лицом. И с зажатыми в кулаках лапами самого черта. Который продолжал сопротивляться, отбиваясь от победителя и когтистыми лапами, и кожистыми крыльями. Народ от ужаса разбежался кто куда. И находящийся рядом с храмом рынок опустел в одно мгновение.
Остолбеневшая от ужаса, бледная как снег, матушка Юлия почувствовала, что не может от страха ни вдохнуть, ни выдохнуть. Из ступора ее вывел окрик мужа:
– Юлия, помогай! Веревки тащи, обматывай его! Вон веревки, на бочке лежат!
И чудо свершилось по молитвам отца Василия. Связали! Одолели они ворога! Одолели!
* * *
– Народ в ужасе врассыпную! Даже из окошек домов, что на центральной площади, смотреть было страшно. Только матушка Юлия схватила дворницкую лопату – и ну мужу помогать, колотить врага рода человеческого. Как быть дальше, оба супруга быстро сообразили. У них как раз пса сторожевого не было, – рассказывала бабка Маня, не переставая катать яйца между ладонями в ярко-малиновом акриле. – Присматривали и спорили, какого брать. Отец Василий хотел кавказскую овчарку. И уже договорился в кинологической военной части в Орудьеве, но ждать щенков нужно было. А там им и такого щенка давали, и такого. Какого хочешь – выбирай. Время хоть и советское было, все равно: «можно – нельзя», а к священнику всегда уважение. Там ну все служебные породы есть. А матушка Юлия хотела московскую сторожевую. Спорили и никак договориться не могли. Хотя уже купили будку на строительном дворе в Сосенках. Но так она и стояла у них пустая. А тут на тебе! Аккурат на Страстную неделю, свят-свят… поймали ворога. Ну чем не пес сторожевой?! Любого отпугнет!
Леонид, большой любитель газетных новостей, заслушался рассказом соседок. Он полеживал в соседней комнате на любимом диване. Но обронил газету на пол, в изумлении прислушиваясь к этому повествованию.
А в кухне все продолжали красить яйца и обсуждать эту удивительную историю.
– Так что же… получается? – весьма озадаченная их рассказом Анна переспросила: – Он?
– Ну так мы ж тебе и объясняем! Он! Он свечки там, в сарае, слюнявил! Пока его отец Василий за этим делом и застукал! Вот отчего они и не горели-то! Да!
Больше Анна никаких советов, как красить яйца, не давала. А только оторопело слушала их.
А соседки рассказывали дальше, как тогда, в 1975 году, на Страстной неделе этот враг рода человеческого, усмиренный молитвой и силой духа и плоти отца Василия, на цепи сидел. Прямо перед Пасхой у Никольского храма, при всем честном народе, напротив колхозного открытого рынка! Даже смотреть-то в ту сторону было страшно! И посадили они его на цепь.
– Ох! Злющий был! Страшный! И вспоминать жутко! Так что на Чистый четверг поймал отец Василий ворога. И на цепь посадил! И на Пасху у нас в церкви после этого свечи загорались. И народ разный приезжал посмотреть, как он там, враг, на цепи сидит. Ушлый народец к нам в Ругачево заглядывал – автобусные экскурсии, туда-сюда, к нам сразу организовали. И тот долго «сторожил» сарай людям на потеху. Прям и будка у него та самая была, что припасли для московской сторожевой или для кавказской овчарки.
И довольная своей работой Валентина разложила на принесенной из дома праздничной фарфоровой тарелке с пышными, дулевского письма розами раскрашенные ею разноцветные яйца. Любуясь ими, продолжила рассказ:
– Был у нас в Ругачеве мужик такой – шатун Колька. Ох, пьянь позорная! Трезвым сызмальства никто его не видал. Он не в курсе был и шел как-то пьяным мимо. На него как выскочит, как зарычит тот «враг рода человеческого». Колька так испугался. Креститься стал; вроде как и позабыл, как это делается, а тут сразу вспомнил! Ох! Да сразу протрезвел! И навсегда. Больше – ни капельки! Приличный человек стал. Остепенился. Женился. Потом он долго у нас дворником при церкви был. Много чего чудесного твориться стало в Ругачеве. Специальный народ в погонах, секретный стал приезжать, изучать нашего «сторожевого».
– На экскурсию даже японцев сюда привозили! Чтоб посмотрели! И точно, до самой перестройки больше про Курилы не возникали! – разохотилась словоохотливая баба Маня.
– Да… целый год так было! Но через год, ровно на Чистый четверг, отец Василий представился. Да… Царство ему небесное, светлый рай! Скоропостижно скончался! Сердечный приступ… и все. Светлая память! – сказала Тоня.
Старушки опять осенили себя крестным знамением. И произнесли все разом: «Светлая память!»
– Чистой души был человек! – вздохнули они. И сразу же в кухне повисла чугунная, мрачная тишина.
Которую не выдержала и нарушила Анна, неожиданно для себя самой шепотом:
– А как же этот? Тот, что на цепи?
– Вот в том-то и дело! Ясно-понятно! Кто к нему подойдет… Выл он так страшно, что все Ругачево по ночам не спало. Это у отца Василия на него укорот был… Крестное знамение! Ждали мы другого священника.
– Вот именно, что другого! – вздохнула в сердцах баба Маня.
– И приехал к нам отец Анатолий. Так накануне его приезда он выл, так скулил и визжал, что все боялись не то что на улицу выходить. Даже в окошко выглянуть побоялись, чтобы чего лишнего не увидеть. Страшно было! Да…
– И что же? – полюбопытствовал из соседней комнаты, отложив журнал, крикнул из комнаты Леонид: – И что же потом было?
И баба Маня томить не стала. Крестясь, продолжила:
– Так ведь, как отца Василия не стало, некому стало укрощать ворога! Крестным знамением и кропить святой водой! У отца Василия особая сила в молитве была. А отец Анатолий молодой еще, жизнью не тертый! Не укротил! Вот он и озверел! Сила неукрощенная в этом вороге укрепилась. Запалил собачью будку, да таким огнем диковинным, что вглубь прожег он землю! Глубокий ров, точно люк канализационный, образовался. Вот туда он сам и провалился. Так наше правление, глава администрации сразу же денег дали на три КамАЗа с камнями и щебенкой, чтобы засыпать от греха. Но трех оказалось мало! Из нее, из дыры этой, как из вулкана, огонь иногда вырывался! Вопли, рык вокруг нее раздавался! Снег вокруг не лежал – таял! Хотя снегопады были такие – аж до крыши заметало! А летом трава не росла! Сухой такыр вокруг той ямы даже в дождь! И та ямища только в ночь перед Рождеством сама, как рана, затянулась! И следа от нее не осталось. Но… И тут самое досадное началось!
Немой вопрос застыл на лице Анны. В другой комнате, рядом с кухней, Леонид отложил книгу и с любопытством прислушивался к удивительным беседам на кухне.
Тихим голосом Валентина продолжила:
– И вспоминать стыдно! Словом… Ну, мы к новому священнику с расспросами: что, как, почему? От благости ли смог отец Василий усмирить и на цепь врага рода человеческого посадить… или?.. Каюсь, что и я грешная – такого человека подозревать стала! Ну, не то чтобы подозревать, а сомневаться начала. Да и не я одна!
– Ну, заладила – все о себе любимой! – перебила ее бабка Маня. – Мы отца Анатолия, что заступил в наш храм после кончины отца Василия, спрашивали. Но он ответил нам неясно, что это вопрос высших сил. Нужно ждать чуда или иных свидетельств, подтверждающих благость отца Василия.
– Да… И мы стали ждать знака какого-то, знамения! Чуда!
Анна в растерянности от всего услышанного, переспросила почти шепотом:
– И как, явилось чудо?
Старушки уже сложили всю покраску и принялись пить чай, который им подавала Анна. Воспоминания продолжились после первой чашки чая с конфетами.
– Не сразу чудо объявилось! Каждое утро мы друг у дружки спрашивали: «Не видал ли чуда, а, сосед?» Как кто кого встретит – первым делом вопрос не про здоровье, не «как живете-можете?», а «чуда не видали, а?»
А дни так и летели! И все без чудес! Ну, сама, Ань, понимаешь, что всякое нехорошее в голову лезло. Нет чуда! Ну хоть ты лопни! Уже и Страстная накатила. И Пасха вот-вот! А чуда-то нет!
Анна почувствовала, что от напряжения у нее начинается головокружение, и села, так и не поставив себе чашку с чаем. Но когда Валентина продолжила, Анна почувствовала, что ей стало легче.
