Нос

скачать книгу бесплатно

– Ну вот!

– Гормоны начинают играть примерно лет с двенадцати… – начал я рассуждать. – Это я знаю по себе и по окружавшим меня сверстникам. До этого времени, конечно, ебаться некоторым тоже хотелось, в том числе и мне, и я и в семь лет уже давно фантазировал и дрочил, но как начинается переходный возраст… Примерно в двенадцать лет у мальчиков начинается выделение спермы, у девочек менструха там и все дела. Они уже могут сделать ребёнка. То есть в этом возрасте человеческая особь уже половозрелая.

– ВОТ ИМЕННО БЛЯДЬ! ВОТ ИМЕННО НАХУЙ!!! – восклицая, он ударил по рулю. – ЕСЛИ ПРИРОДОЙ, БЛЯДЬ, ЗАЛОЖЕНО, НАХУЙ, ТО КАКОЙ ЗАКОН, СУКА, МОЖЕТ ЭТО ПОМЕНЯТЬ?! – казалось, что если бы Закон был человеком, стоящим перед ним, то Андрей его сейчас бы убил.

– И…

– И поэтому, – снова он прервал меня, – поэтому, сука, закон может пососать хуй. Если в двенадцать лет человек готов к ебле по мнению природы, то значит ему можно и нужно ебаться, плодиться и класть хуй на ёбаных долбоёбов, которые понапридумывали какой-то хуйни ебаной блядской, ограничивая и сдерживая то, что заложено в людях природой, и отчего они несчастны потом, проёбывают самый сок, самый рассвет нахуй их сексуальной энергии, самый кайф весь.

– Так, хорошо. И я правильно тебя понимаю: если ты ебёшь половозрелую особь, то это не педофилия?

– ДА!

– А если не половозрелую?

– То ты педофил и пошёл ты нахуй, я тебе ебало разобью. А если это будет моя дочь, то вообще убью нахуй, – резко отрезал Андрей.

– То есть, по твоему мнению, можно ебаться и ебать с двенадцати лет всех?

– Ну, кого-то с двенадцати, кого-то позже, некоторых и раньше. Ебаться и ебать можно с того момента, как у тебя начала выделяться малафья, если ты пацан, и началась менструха, если ты девка. Ну пару лет ещё можно дать на привыкание к новым условиям жизни из-за достижения половозрелости. Ну а так, раньше этого момента – нельзя. Потому что тогда это хуита для извратов ёбаных, которые ебут то, что ебаться ещё не должно по природной задумке.

– Хм… – такой концепции я, конечно, удивился: хоть и смотрелась она достаточно логично, но была капец какой стрёмной. – Тут можно поспорить, конечно, несколькими путями. Типа, если по природе нельзя ебаться до переходного возраста, то нахуя тогда до него у пацанов и девочек есть то, чем тыкать, и то, куда тыкать?

– Блядь, в дереве тоже есть куда тыкать – дупло нахуй. Будешь дерево ебать? Нет? Правильно, что нет блять. Потому что не во всё, куда можно тыкать, нужно, нахуй, тыкать.

– Хорошо. Ну и ты говоришь, что надо плодиться и размножаться. В двенадцать-то лет? Что ребёнок в двенадцать лет может дать своему ребёнку?

– Говорю же: пару лет ещё можно дать на эту… Адаптацию! Адаптацию к новой жизни. А вообще, это проблема не природы, а общества, в котором мы живём. Что в двенадцать лет ребёнок ещё остаётся ребёнком. По мнению природы, в двенадцать лет ты уже достаточно взрослый или взрослая, чтобы иметь ребёнка.

– И если ты недостаточно взрослый, то это значит, что ты просто отклонился от плана природы и неправильно живёшь? Я правильно тебя понимаю?

– Это значит, что твоё детство дольше того, какое оно должно быть. В природных условиях к двенадцати годам ты уже можешь обеспечить себя и окружающих едой и защитой. Потому что в природе единственное, чем ты занимаешься, – это добываешь еду и защищаешь свою семью. Ну или участвуешь во всём этом.

– Но сейчас не так. И это неправильно?

– Конечно неправильно! Посмотри, блять, на детей: все изнеженные, занимаются хуйнёй ради хуйни. Конкретно сейчас, конечно, время не самое сладкое… Но в общем-то это так: все прелести жизни дают в детстве, а потом пиздец и муки одни. Теперь жизнь существует только в детстве, в которое понапихано куча всякой хуйни, и вернуться в которое и ощутить чувства оттуда человек пытается потом всю оставшуюся жизнь. Может, даже специально так сделано… Типа сперва показали кайф, приучили к нему, а потом заставляют работать, чтобы вернуть его, снова почувствовать… Но это другой вопрос уже.

– А беспризорница, я так понимаю, потому что раз она беспризорница, то побывала в суровых условиях и поэтому морально старше своего возраста? И типа не изнежена в детстве, поэтому будет радоваться жизни?

– Да. Вот видишь? Я и не сомневался, что ты умный парень. Всё же прекрасно понимаешь.

– Ну окей. Я, в принципе, тебя понял и, кажется, даже, в какой-то разумной мере, сдержанно поддерживаю, потому что звучит всё логично. Но наверняка есть люди, которые скажут: «Общество развивается, всё меняется, дети остаются детьми дольше и таковы современные реалии, поэтому и возраст, с которого можно ебаться, тоже должен поменяться».

– Я скажу этим, блять, людям… Нахуй… Что, сука, если что-то меняется, то это, нахуй, не значит, что это меняется обязательно к чему-то хорошему. Что развитие идёт в правильном направлении.

– Ну да… Развитие в неправильном направлении – это деградация.

– Да! Вот ты прав, я тебя даже обнять готов за такую мысль! Когда Ева или кто там ела яблоко в саду, то тоже, блять, думала, наверное, что это развитие нахуй.

Такая сильная аналогия заставила меня призадуматься… Да и не только она. Я уставился в окно, в который раз, и начал думать обо всём этом. Большинство мужчин разделяют интерес к молодым девушкам, часто даже не отличая совершеннолетних от несовершеннолетних. Это факт. Огромное множество людей начинают свою половую жизнь далеко до наступления возраста согласия или совершеннолетия. Это факт. Существует стойкий интерес к теме школы у взрослых людей в плане сексуальном – все эти порнофильмы про школьниц и плакаты с девушками в школьном антураже и тому подобное… Тоже факт. И среди людей это не считается проявлением педофилии. И людям действительно хочется заниматься сексом с того момента, который наступает раньше возраста согласия и вообще не может быть чётко назначен законом. Это физиология, её не изменить. Разве что многотысячелетней эволюцией, но условия для этого нужны воистину несчастливые. И ведь люди испытывают влечение к именно половозрелым особям, а не к девяти- и семилетним и подобным. И именно это здоровое влечение должно считаться нормой юридически, как оно считается нормой людски, в обиходе, в быту. А влечение к неполовозрелым девочкам и мальчикам – это есть педофилия?

– Я с тобой, вроде, в какой-то мере, согласен, – неуверенно сказал я после небольшой паузы, ощущая странные переживания от самого факта, что я соглашаюсь с такими сомнительными идеями.

– Ещё бы ты со мной не согласился. Это ж я везу тебя хуй знает куда среди ночи в пустом городе! – засмеялся он.

– Да…

– Да не, не ссы, всё нормально. С этим невозможно не согласиться, потому что это то же самое, что не соглашаться с законами природы в физике или химии или ещё какой хуйне. Это научная хуйня. Биология. Проблема только в том, что мы взрощены так, что до совершеннолетия ебаться нельзя морально. Так что это, того самое… Не вздумай после моих слов хуйню творить всякую. Понял? Посадят и опустя. Если вообще не убьют. И даже я, человек таких взглядов на сексуальную жизнь, не дам свою дочь кому-то ебать до её совершеннолетия, и не стану ебать кого-то несовершеннолетнюю. Потому что мы с такими взглядами с рождения. Что ебать несовершеннолетних нельзя. Что это неправильно. И это и есть неправильно. И общество состоит из людей, у которых взгляды такие. Поэтому даже если мне будет похуй, то обществу не будет. Но мне не будет, потому что культура такая. Поэтому… Времена и культуры меняются, люди иногда тоже… И эти все взгляды меняются, они не постоянны. Может, настанет момент, когда народ и эту простую истину осознает и что-нибудь поменяет в своих взглядах. А если нет… То и похуй! Кто хочет ебаться в двенадцать – тот найдёт, как поебаться в двенадцать. Не упустит расцвет своей жизни. А это главное. И только это. Потому что я не про то говорю, чтобы сорокалетние мужики могли бы ебать четырнадцатилетних… Мне самому неприятно об этом думать так-то, потому что в наше время в большинстве случаев морально в четырнадцать лет ребёнок всё ещё ребёнок, несмотря на то что физически уже нет. Ебать таких – извращение ёбаное. Но это потому, что у нас культура такая, и мы в ней выросли. Понимаешь меня?

– Смутно, но, вроде да…

– Надеюсь, что понимаешь правильно. Я не говорю, что все должны ебаться с малолетками. Нет! Не вздумай так воспринимать это! Я говорю про конфликт культуры и природы. И что он глуп, и природа всё равно возьмёт или даже уже держит верх. И я надеюсь, что со временем этот конфликт разрешится, чтобы люди меньше страдали. Потому что когда культура не соответствует природе, то люди всегда страдают. И либо надо менять культуру, либо людей. А дожидаться, когда у людей физиологическое начало переходного возраста подвинется на постоянно плавающую планку, устанавливаемую меняющимся от страны к стране, от эпохи к эпохе, и от правителя к правителю закону, – глупо и просто невозможно. Так что поменять культуру было бы проще. И столько бы страданий сразу бы прекратилось…

Когда он говорил про страдания, то я находил себя на мысли, что сомневаюсь в существовании этих страданий. Действительно: обычно природой заложено начало половой жизни раньше, чем заложено в каких-то кодексах разных стран. Но действительно ли люди страдают от этого? Я не знаю ни одного человека, – кроме, собственно, Андрея, – который бы страдал из-за того, что меняются нормы возрастов, с которых можно заниматься сексом. Ведь, как он сам сказал, кто хочет поебаться в двенадцать – тот найдёт, как поебаться в двенадцать. И это правда: многие мои знакомые начали ебаться в двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. Про пятнадцать и шестнадцать вообще молчу… И никого не преследовали и ничего подобного… Так зачем тогда проводить какие-то реформы? Чтобы люди постарше могли бы к присоединиться ко всему этому молодому веселью? Это как-то странно и ненормально звучит. Или… Чтобы, раз уж это веселье происходит, и все это на своём бытовом уровне считают нормой, то оно стало нормой и на законодательном уровне? Чтобы вывести эту «мирскую» норму из серой зоны в светлую зону закона? В какой-то мере, конечно, я согласен с ним, потому что с природой действительно не поспоришь, и большинство людей теряют девственность до наступления совершеннолетия. Но с другой стороны… Как-то стрёмно… Хотя, может, это влияет на меня та культура, в которой я вырос вместе с Андреем, и которую он обвиняет в неких страданиях? И она не даёт мне полностью и без сомнений согласиться с чем-то одним? Обе эти стороны конфликта имеют противоречивые доводы, но… Это какая-то хуйня, и я не понимаю, зачем вообще это обсуждать? Чтобы определиться, что такое педофилия? А разве это и так не понятно? Найти великую истину, гласящую, что, оказывается, плодиться-то можно прямо с переходного возраста? А то люди этого не знают! Или что? Что мы должны что-то сделать, чтобы к началу половой зрелости дети не были детьми, а уже были самостоятельными и взрослыми, чтобы могли заботиться о потомстве и вообще давать его законно и без проблем? Нахуя? Разве это какая-то великая мировая проблема, что люди редко рожают в двенадцать, тринадцать, четырнадцать и пятнадцать лет? Я не понимаю, что он, нахуй, хочет…

– Что задумался? – внезапно прервал мои мысли Андрей. – Ты не загоняйся, а лучше попробуй вообразить у себя в голове то, что я говорил про байк и Америку.

Немного помедлив и вздохнув, переключившись не спеша во всебя, я неохотно начал воображать, но со временем фантазия, всё-таки, плавно поглотила меня… Когда-то я услышал то ли по телевизору, то ли по радию, то ли ещё где, песню певца Игги Попа, которая называлась «Пассажир». «Зэ Пэссэнджер». Я достаточно подкован в английском языке, поэтому смог разобрать большую часть слов в этой песне. И она заиграла в моей фантазии сейчас. Я представил красивую девушку, которой было лет четырнадцать, и в этом не было ничего плохого. Она была слишком умна и слишком красива, в культуре страны в этой фантазии это было приемлемо, а я сам был слишком молод, чтобы об этом задумываться. В качестве декораций я представил Америку, которую видел в фильмах и по телевизору. Я представил закат после дождя за придорожным отелем, – или мотелем, разница мне была не знакома, – влажный жёлто-оранжевый песок пустыни вокруг, мокрый асфальт у отеля с несколькими лужами, а на небе вдаль за горизонт, изредка сверкая молниями, уходят тёмные грозовые тучи, освещаемые красно-оранжевым светом солнца с одной стороны, и темнеющие растущим ночным небом с другой. Я представил мокрое чёрное шоссе с яркими жёлтыми полосами посередине. Удобный байкерский двухместный мотоцикл, блестяще чёрный с серебряными деталями, в багажной сумке которого, помимо всего прочего, лежит то, чем я смогу защитить то, что люблю. Капли прошедшего дождя на кожаных сидениях, которые я смахну рукой. Как девушка подходит ко мне, её волосы развеваются на ветру, и в её безумно прекрасных глазах видится счастье, которое выдаёт милая улыбка. Как она, встав на цыпочки, несколько раз быстро целует меня своими влажными губами, а затем прислоняется своей головой к моей груди, и я её обнимаю. Как свежий послегрозовой воздух наполняет нутро и заставляет дрожать от удовольствия и прохлады. Как уже красный свет солнца падает на нас двоих. Я представил, что перед нами весь мир, вся жизнь и вся свобода, которая только может поместиться в этих двоих, совсем ещё молодых, людей. Как затем мы садимся на мотоцикл, она обвивает меня руками, и отправляемся в наш путь, в аур джорни, через пустыни, леса, прерии, поля, горы, лето, осень, зиму и весну, через дождь и солнце, через города и деревни, через ветра страны и через волны побережья континента, под чистым ясным небом и яркими звёздами, пока великий Игги Поп поёт про то, что всё это сделано для нас, что всё это принадлежит нам, что это моё и её, и что она выглядит хорошо этой ночью, и что всё выглядит хорошо этой ночью… Что вообще всё хорошо этой ночью.

Эта фантазия была столь сильна, что слёзы счастья начали появляться на моих глазах. Я действительно был готов заплакать от счастья. Но сказать с уверенностью, что был бы менее счастлив, если бы в этой фантазии фигурировала девушка старше, – хоть прямо сегодня ставшая совершеннолетней, хоть ещё старше, – я не мог. Счастье мне дало само представление этой картины и ощущения, что меня кто-то любит. Честно говоря, я бы даже и не задумался о возрасте девушки в этой фантазии, а просто представил бы какую-нибудь случайную и приятную, первую появившуюся в мыслях, если бы меня не направил Андрей на обращения внимания на возраст. Я протёр глаза так, будто разминаю их от усталости, глубоко вздохнул и перевёл свой взгляд и концентрацию обратно на залитые оранжевым светом тёмные улицы между тихих домов, которые казались теперь просто временными декорациями на сцене театра, в котором я заперт, а настоящая жизнь была увидена мною в фантазии. Слишком долго фантазировать так – можно что-то сломать в себе. Я просто дышал и наблюдал за видом, в тишине, пока наша длинная пауза не стала смущать меня слишком сильно. Хорошо, что Андрей снова прервал её:

– Я просто хочу, чтобы каждый человек задумался вот над чем: педофилия – это плохо. Бесспорно. Я ненавижу педофилов. Но действительно ли является педофилией влечение к половозрелому человеку, способному дать потомство? Вот просто подумай об этом! Взрослому по меркам природы, но не по людским. А если людское мнение не совпадает с мнением природы, то, может, стоит его поменять, потому что с природой бороться бесполезно? Я считаю, что педофилия – это влечение к неполовозрелому человеку. Это плохо и ненормально. Но влечение к половозрелому – норма. И большинство людей так или иначе, осознанно или нет, со мной согласятся. А если нет, то пусть подумают, сколько раз у них в фантазиях промелькали половозрелые и уже оформившиеся, но ещё не совершеннолетние юные девушки и мальчики лет пятнадцати, шестнадцати, – пусть подумают и мужчины, и женщины любого возраста, – а после искренне ответят, видят ли они что-то плохое в этом. Если и тогда я не буду прав, и ни люди, ни закон меня не поддержат, то значит так тому и быть…

– Знаешь… Вот ты говоришь, что природой заложено начало половой жизни с начала менструаций и выделения спермы… И, вроде, звучит-то это как правда… Это и есть правда, но… Но вот что-то мне не даёт согласиться с тобой в вопросе законов. Что-то не даёт мне сказать: «Да! Понижаем возраст согласия до двенадцати или вообще его убираем и судим по факту начала полового созревания!». Да и вообще: я не вижу никакой проблемы, которую должен решить этот наш разговор. О чём мы говорим? О том, что такое педофилия или что? Нахуя?

– Ну да – о том, что такое педофилия. Но не только. Больше о том, что мы отошли от природы, и культура вошла с ней в конфликт, и это неправильно. Да и вообще…

Он повернулся лицом ко мне, и по немного пьяным глазам было видно, что он как будто бы готов зарыдать. Жалостливо он сказал:

–Это всё культура, в которой ты вырос… Вот смотри… До прошлого года, если ты не знал, действовал уголовный кодекс старого образца, года шестидесятого, что ли, ещё РСФСРовский, и где не было возраста согласия, а был именно фактор половой зрелости. Сейчас приняли возраст согласия – шестнадцать лет. То есть так-то по закону можно осторожно заниматься сексом до совершеннолетия. И я не понимаю, зачем тогда весь этот бред, если… Понимаешь… Я ведь не призываю ебать детей… Не призываю понижать с нихуя возраст совершеннолетия… Я просто за справедливость. За то, чтобы всё в мире было правильно и разумно, рационально, а не высосано из пальца непонятно на каких основаниях… Чтобы законы культуры соответствовали законам природы… Если бы всё было так, как я говорю, то не было бы никаких проблем. Никому не пришлось прятаться, скрываться, бояться… И это моё объяснение всего этого… Мне кажется самым рациональным и справедливым. А если же нет… Ну и ладно. Природа всё равно берёт своё. Как цветок, пробивающийся через трещину в асфальте…

«Каких проблем? Кому прятаться? Кому скрываться, кому бояться?», – подняв брови в молчаливом охуевании от странности ситуации, устав и не желая продолжать рассуждать об этой хуйне, списав весь этот странный и даже в какой-то мере бессмысленный разговор на выпитое Андреем пиво, помолчав с минуту, я, наконец, решился попытаться как-то сменить эту спорную и стрёмную тему на что угодно другое.

– Ну, беспризорниц я у тебя в машине не вижу, так что определённо это не то, чем ты сегодня планировал заняться, – шмыгнув носом, сказал я.

– Ну да. Я так-то искал какое-нибудь ночное приключение с какой-нибудь девкой, но когда увидел вас, красивых мальчиков, у дороги, то решил, что не прочь попробовать открыть для себя новые горизонты.

Я промолчал в ответ, а он засмеялся в который раз.

– Да расслабься! Я прикалываюсь!

– Понял…

– Но вообще да, я искал баб, но пиво важнее баб, поэтому я поехал сперва искать пиво.

Он сделал радио погромче, немного опустил стёкла, чтобы не запотевали, а я надеялся, что через некоторое время радио по счастливому стечению обстоятельств каким-то образом выключится, потому что устал слушать его громкий голос, но это навряд ли случится.

– Тебе как лучше? – сказал он, перекрикивая радио.

– В смысле?

– В смысле как поедем?

– Да мне, в принципе, без разницы. Главное – чтоб доехали, и желательно сегодня.

– Это будет. Ладно! Ща выедем на Холмогорова, там потом поедем по Удмуртской, если ты не против.

– Не против.

– Ну всё, заебись, – он ещё прибавил радио. Раздались слова песни: «Голубая луна всему виной…», Андрей выругался: «Фу бля!» и переключил станцию, где уже пели про то, что «я это ты, а ты это я, и никого не надо нам». Это его устроило, и он оставил эту станцию. И под эту песню мы поехали.

Андрей явно веселился. Но я не мог расслабиться. Я всегда ощущаю напряжение, когда не уверен в чём-то. А не уверен я был что в самой поездке, что в водителе. Это трудно описать… Просто, когда я знаю, что есть вероятность, что поездка от одного пункта до другого может прерваться на что-то, чего бы мне не хотелось, или может измениться её пункт назначения, или что-то ещё такое, то я чувствую себя некомфортно, потому что я не уверен. Это как будто находиться на корабле, который плывёт из одной страны в другую, но в плавании капитан может сделать крюк через полмира, а может и не сделать, а может внезапно зайти в порт, а может внезапно решить остаться на каком-нибудь острове. Ну или как… Ехать на машине, будучи не уверенным что в поездке, что в водителе. Действительно ли необходимо приводить пример ситуации, когда ты сам находишься в ситуации, которая сама выступает примером? Да и какое может быть чувство уверенности, когда ты садишься в машину к совершенному незнакомцу?

– Слыш, – прервал мои мысли Андрей. – А чё ты здесь вообще делал?

– В каком смысле? – я не отрывал взгляд от улицы, вдоль которой мы, казалось, медленно проплывали. Но так казалось только если не смотреть на асфальт, потому что если смотреть на него, то оказывалось, что ехали мы достаточно быстро. Вроде бы.

– Ну, в смысле чё ты здесь делал. Ты сказал, что идёшь до Ленина. От Металлурга. Ночью. Как ты вообще оказался в такой ситуации? Ты из дома идёшь или что? Мне просто интересно.

– Ну… Нет, не из дома… – тянул я с ответом.

– От тёлки?

– Тоже нет.

– А что тогда?

Он посмотрел на меня, улыбнулся, потряс за плечо и добавил:

– Да ладно тебе, чё ты как целка ломаешься, я ж никому не скажу!

– Ну… Я из больницы иду, – я решил говорить начистоту.

– Из какой? Из Ягодки что ли? – Андрей усмехнулся.

– Угу, – издал я звук согласия, так как мне было не очень комфортно говорить об этом.

– Да ладно, чё ты стесняешься? – несколько секунд он помолчал, а потом добавил: – Да хуйня это, не парься. А чё ты там делал? В смысле по какой причине?

– Да так, по хуйне…

– Ну я не доебаться спрашиваю, а так, из интереса, можно сказать. Просто мало ли я сумасшедшего сбежавшего подобрал, и ты меня ща убьёшь, выебешь и съешь… Или в другом порядке! – он расхохотался так, как не хохотал раньше. Хотя, с его-то пропорциями это действительно смешно – ожидать поражения от кого-то, вроде меня.

– Да не, я просто…

– Да забей, я понимаю. Если б ты был ебанутым или опасным, то это сразу бы было видно. Да и понятно, что ты молодой, от армейки косил, наверное, а ща домой поехал. Это правильно, потому что нехуй там делать. И нехуй служить, блять, этим, кто там сидит. Ага, блять… Они тебя всю жизнь наёбывают, а ты им служи ещё… Нашли дураков, ага блять. Не, ты молодец. Если можешь наебать государство – обязательно наеби, не думай даже. Потому что они о тебе не думают и не подумают, они сразу тебя наебут. Пусть так наебал, зато наебал. Зато какому-то генералу на одного человека меньше дачу строит, на одного человека меньше судьбу ломают, одним человеком меньше страдает. Понимаешь? БЛЯДЬ!!! – он наехал колесом в яму и машину тряхнуло.

– Да, понимаю, – ответил я, держась за ручку над окном.

– Бля, надеюсь, не разъебали колесо. Можешь глянуть?

– Ну притормози, я посмотрю.

– Да нахуй. Дверь приоткрой и под неё загляни, на переднее посмотри, в движении лучше видно.

Это было необычно и странно для меня, но с небольшой неохотой я всё-таки решил попробовать. На ходу я приоткрыл дверь и высунулся из салона, чтобы заглянуть под неё. Колесо крутилось… Ровно. В голове пронеслась мысль, что всё-таки стоит остановиться и посмотреть на него без движения. Я засунулся обратно в салон, закрыл дверь, и только хотел сказать об этом, как Андрей продолжил говорить:

– Ну вообще хорошо, что ты сразу съебал оттуда, а не стал ждать утра. Правда лучше бы пораньше съебал, чтобы успеть на троллейбус. Но уж как получилось, наверное, да? Понимаю тебя. Мерзкое это место, сам ненавижу там бывать, – это навело на меня забавные мысли, что Андрей сам является завсегдатаем больницы в качестве пациента.

– А что, часто там бываешь?

– Ну, как часто… Приходится порой.

– Ну, хорошо, что только порой, – я смотрел на дорогу перед нами, сходящую с холма, с которого мы съезжали, и ничего для нормального ответа не приходило мне в голову, потому что я был не особо заинтересован в разговоре, потому что напряжение не покидало меня, и это напряжение напрягает и ход моих мыслей.

– Это да. У меня просто жена психичка. Ну такая. Так-то она нормальная, но бывают у неё заёбы, порой, что пиздец. Порой жалею, что вообще связался. Красивая – спору нет тут. Но иногда так заебёт со своей хуйнёй, что просто сил нет уже.

– И как же заёбывает? – у меня прибавилось немного интереса.

– Ну… Ну ебанутая она иногда, короче. То ли шизофрения у неё, то ли депрессия, то ли хуессия-пиздофения, то ли всё вместе… Я не ебу, да и мне похуй, в принципе. Просто бывает у неё так, что то днями лежит и убирай за ней, ухаживай; то днями ходит по квартире, и ночами тоже; то мне начнёт какую-то хуйню задвигать… Ну так несколько раз в год. Ну и заёбывает это. То ночью разбудит, то на хату забьёт, то обгадится, то ещё чего. Ну и так пока не положат её в «санаторий» этот ягодный на недельку-другую. И только тогда спокойно дома становится блять. Ну и когда этой хуйни у неё нет, то тоже нормальная, вроде, баба, – Андрей рассказал это без особого веселья в голосе.

– М-да… Ну это что-то серьёзное, похоже. А работает она?

– Да какой там! Пенсию получает.

– Ну… Хорошо, что ты её терпишь, поддерживаешь там. Это важно, на самом-то деле. Важнее, чем кажется, – сказал я с сочувствием.

– Ну типа… Но иногда она реально заёбывает, что я нарочно её уж довожу, чтобы дурку можно было вызвать, – он усмехнулся.

– Нарочно доводишь? – удивился я.

– Ну да. Недавно произошла интересная история, например. Буквально на днях. Сижу я дому, значит, смотрю телевизор. Где-то в квартире ошивается жена. Вдруг замечаю её, идущую по коридору в сторону туалета. «Опять срать пошла блять», – думаю. И действительно: хлопнула дверь туалета. Я выключил телевизор, встал и подошёл к толчку. Крикнул ей: «Ты опять там срёшь?!». Не ответила. Начинаю стучаться в дверь, и прислушиваться. Ответа никакого, только мелкое попёрдывание внутри и звук булькающей воды. «Вот с-сука», – думаю. Кричу ей: «Тупая мразь, блять! Сколько раз я тебе говорил не срать у меня дома?! Сколько раз мне за тобой убирать приходилось?! Теперь ты избавить меня решила от этой участи?! Как вежливо с твоей стороны, нахуй! Спасибо нахуй блять! Пиздец блять!». Глупая баба, блять, даже не поняла, когда хлопала дверью, что петли еле дверь держат. Я специально их ослабил, потому что знал, что она рано или поздно пойдёт срать. В моём доме, сука, когда я ей прямым текстом запрещаю это. Начинаю хуячить по двери, чтобы скотина испугалась. Небольшим усилием выламываю дверь, та падает на неё, пока пизда сидит на толчке и срёт. Начинает орать, блять. Вытаскиваю дверь и захожу в туалет. Говорю ей: «Сколько раз блять?! Сколько раз я тебе, блядина ебучая, говорил, чтобы ты не срала у меня дома?! Сколько раз блять?!», и начинаю пиздить её по голове. Вьебал пару раз, она заревела. Сбрасываю её с толчка, пока у неё из жопы лезет длинная вонючая колбаска. «Смотри, сука, что ты наделала! Тут теперь воняет, пиздец!» – говорю ей, беру за волосы и тыкаю мордой в говно. Потом поднимаю голову и хуячу ебалом об унитаз. Не сильно, но чтоб хватило. Она вырубается, я стою над ней и дрожу от ярости. Пошёл обратно в зал, позвонил её матери. Сказал, что она снова пошла срать. Её мать вызвала скорую, скорая приехала, забрала эту пизду. Так как она на учёте в дурке, то уже в который раз скорая приезжает и видит её всю в говне и без сознания с повреждённым ебалом. Говорю врачу, что, мол, опять эту случилось. Пошла срать, заорала, начала давить говно где попало и уебалась в истерике. В дурке её накачают хуйнёй всякой и она пролежит там пару-тройку недель, а когда выйдет, то нихуя из этого помнить не будет. И хоть никто срать у меня в доме не будет, кроме меня, сука блять, и доёбывать меня. А всё почему? Потому что, блять, тупые бабы нихуя не понимают. Это тупые животные, блять, которые не знают, что дли них хорошо, а что плохо. А когда говоришь им это, то они, блять, на тебя рычат и начинают срать, – повеселев, он с задором рассказал историю.

Я не знал, что на это ответить и какой вывод из этого сделать. Признаться, я весьма удивился этой историей. В плохом смысле. Это определённо не то, что я ожидал услышать. Да и не то, что я хочу слышать.

– Хм… И-и… Это действительно нужно? Необходимо? – я спросил осторожностью, стараясь, как бы, не осудить своим вопросом его действия, а то мало ли что.

– Ну да, – он ответил так, будто это самое обычное дело.

– Как-то жестоко, что ли…

– Да не, тебе кажется… – сказал Андрей, а затем, после небольшой паузы, добавил: – Ну просто смотри какая хуйня. Вот у неё начинается этот её шизоприступ. Ну начало. Недели две она будет меня заёбывать, хуйню нести, вести себя как ебанутая, а потом по итогу всё равно уедет в дурку на отдых свой традиционный. Зачем мучить и себя, и её, ждать эти две недели, пока у неё всё там разовьётся до той меры, когда можно вызывать санитаров, если уже всё сразу известно, что чем кончится, и можно сразу же отправить её туда лечиться поскорее? Ни ей не придётся с ума сходить дома, ни мне за ней ухаживать. Понимаешь?

– Да, понимаю, – в его словах действительно был смысл. Но он был какой-то извращённый.

– Ну а то, что я, может, палку где-то когда-то перегибаю, злюсь там… Ну меня тоже понимать надо. Я же тоже от этого страдаю. И естественно, что иногда это доводит меня. Легко судить, когда сам в такой ситуации не был, – тон его оправданий действительно манил встать на его место и принять его взгляд, но я воспротивился этому соблазну, понимая, что всё-таки это ненормально.

– Да я не осуждаю, нет… Понятно, что это тяжело. Куда там в такой ситуации не раздражаться…