Ариэль

скачать книгу бесплатно


Несмотря на запреты и гипнотические внушения, он ночами, оставаясь один, старался вызвать в памяти воспоминания раннего детства, до поступления в Дандарат. Иногда картины этого прошлого – обрывки того, что сохранила память, – он видел и во сне, причем сны бывали даже ярче, чем сознательно вызываемые воспоминания.

Он видел совсем другую страну, свинцовое небо, уличные фонари, тускло мерцающие сквозь густой серо-бурый туман, огромные, мокрые от сырости и дождя здания, людей, которые внезапно возникали и так же внезапно исчезали в сумеречных клубах тумана…

Он сидит в автомобиле и смотрит на этот дымчатый, сырой, расплывчатый мир…

И вдруг иная картина…

Большая комната. Огромный камин, в котором пылают дрова. Ариэль сидит на ковре и строит из кубиков дом. Рядом на шелковой подушке сидит белокурая девочка и подает ему кубики. В мягком кресле, возле камина, с книгой в руках, строго поглядывая поверх очков, сидит старуха в черной кружевной наколке на седой голове.

В комнату входит человек в черном костюме. У него злые, круглые, как у филина, глаза и отвратительная фальшивая улыбка. Ариэль так боится и ненавидит этого человека. Человек в черном костюме идет по ковру, улыбаясь все шире, в глазах его злоба. Он растаптывает домик из кубиков. Ариэль плачет и… просыпается.

За окном вырисовываются листья пальмы, на глубоко-синем небе – крупные звезды… Мечутся летучие мыши… Душная ночь, Индия… Дандарат…

Иногда Ариэль видел себя в маленькой душной качающейся комнате. За круглым окном – огромные страшные зеленые волны. А напротив Ариэля на диване еще более страшный, чем волны, черный человек, тот самый, который растоптал во сне или наяву игрушечный домик…

Других воспоминаний раннего детства память не сохранила. Ужасы Дандарата, через которые Ариэль прошел, заслонили прошлое. Но оно живет в душе Ариэля, как несколько былинок в песчаной пустыне.

Одиночество, безрадостное детство и юность. Ни родных, ни друзей… Вот только Шарад… Бедный Шарад! Он ступил лишь на первую ступень лестницы мучений. Если бы удалось его избавить от этого ада!

«Я могу летать…» Но Ариэль усилием воли отгоняет эту мысль и твердо ступает по земле.

– Ариэль, дада! – радостно шепчет Шарад, увидев входящего друга, но тотчас умолкает, взглянув на строгое выражение его лица. Сейчас не время для беседы.

Прозвонил гонг, сзывающий на завтрак, и друзья отправились в столовую молчаливые, не глядя друг на друга.

В этот день Шарад получил несколько замечаний от воспитателей за рассеянность. День тянулся медленно.

Перед закатом солнца в комнату Ариэля зашел Бхарава и сказал Ариэлю, чтобы он не забыл взять у эконома новую одежду.

– Завтра в пять часов утра я зайду за тобой. Будь готов. Вымойся, надень новую одежду.

Ариэль покорно наклонил голову.

– Как Шарад? – спросил, уходя, Бхарава.

– Плохо овладевает сосредоточением, – ответил Ариэль.

– Надо построже наказывать, – сказал Бхарава и, метнув на Шарада сердитый взгляд, вышел.

Перед сном, как всегда, Ариэль заставил Шарада прочитать несколько отрывков из священных книг – Шастров. Он был спокоен, строг и требовал, чтобы Шарад читал громко, нараспев.

От внимания Шарада, однако, не ускользнуло, что Ариэль несколько раз бросал взгляд на окно и в это время по лицу Ариэля проходила тень озабоченности. Деревья в парке шумели от порывов ветра, предвещавшего дождь. Раздавались отдаленные раскаты грома, но на небе еще ярко сверкали звезды. И только когда с правой стороны бледно-туманная полоса Млечного Пути начала темнеть от надвигавшейся тучи, Ариэль вздохнул с облегчением. Вскоре послышалось шуршанье первых крупных капель дождя. В темноте мелодично прозвучал гонг – настал час отхода ко сну.

Шарад захлопнул толстую книгу, Ариэль задул светильник. Они сидели на циновке плечом к плечу в тишине и мраке.

Шарад услышал, как Ариэль поднялся. Следом за ним встал и Шарад. Ариэль обнял его и приподнял.

– Какой ты легонький! – шепнул Ариэль и чему-то тихо засмеялся. – Хочешь, Шарад, я подниму тебя еще выше?

И мальчик почувствовал, как Ариэль поднял его почти до потолка, подержал на высоте и опустил. Неужели у Ариэля такие длинные руки?

– Ложись, Шарад! – шепнул Ариэль.

Они легли на циновку, и Ариэль зашептал в самое ухо мальчика:

– Слушай, Шарад! Хайд сделал из меня летающего человека. Понимаешь, я теперь могу летать, как птица.

– А где же твои крылья, дада? – спросил Шарад, ощупывая плечи Ариэля.

– Я могу летать без крыльев. Так, как мы летаем во сне. Они, наверно, хотят показывать меня людям, как чудо. А я… я хочу улететь из Дандарата!

– Что же со мной будет без тебя, дада? – заплакал Шарад.

– Тише! Не плачь! Я хочу взять и тебя с собой. Ты легонький, и я думаю, что смогу улететь вместе с тобою.

– Возьми! Возьми меня отсюда, дада! Здесь так плохо, так страшно. Я умру без тебя, – шептал мальчик.

– Возьму… Слышишь, как шумит дождь? Это хорошо. В темноте нас никто не увидит… Окно открыто… Тсс!.. Чьи-то шаги… Молчи!..

Дверь скрипнула.

– Ты спишь, Ариэль? – услышали они голос Бхаравы. – Ариэль!

– Мм… – промычал Ариэль, потом, как бы вдруг проснувшись, воскликнул: – Ах, это вы, гуру Бхарава!

– Почему ты не закрыл окно, Ариэль? Посмотри, сколько натекло воды на пол! – Бхарава закрыл окно, опустил шторы и ушел, ничего больше не сказав.

Ариэль понял: Бхарава следит за ним, не доверяет. Окно можно открыть, но что, если за окном Бхарава поставил сторожей? Стоит поднять штору, и начнется тревога…

Шарад, лежа на циновке, дрожал как в лихорадке. За окном уже шумел ливень. Удары грома раздавались все ближе, чаще, громче. Вспышки молний сквозь светлую штору освещали комнату голубым пламенем. Ариэль стоял у притолоки окна с нахмуренным лицом. Потом он снял с деревянного колышка на стене полотенце и шепнул Шараду:

– Иди за мной.

Они приоткрыли циновку-стену, проникли в соседнюю комнату, бесшумно вышли в коридор. Здесь было совершенно темно. Ариэль шел вперед, ведя Шарада, который держался за конец полотенца. Все спали. Кругом была тишина. Они спускались и поднимались по лестницам, неслышно проходили длинные коридоры, наконец начали подниматься по крутой деревянной лестнице.

Ариэль отбросил люк, ведущий на крышу. Их сразу ослепила молния, оглушил гром, вымочил ливень. Они поднялись на плоскую крышу.

– Садись мне на спину, Шарад! – шепнул Ариэль.

Шарад забрался ему на спину, Ариэль привязал его полотенцем, выпрямился и посмотрел вокруг. При вспышке молнии он увидел широкий двор, залитый водой, и сверкавшие, как озеро, корпуса Дандарата, стены. Вдали виднелись огни Мадраса, за ним океан. Ариэль чувствовал, как Шарад дрожит у него на спине.

– Скоро полетишь? – шепнул Шарад в самое ухо.

Ариэля охватило волнение. Неужели он в самом деле сейчас поднимется на воздух? Летать в комнате было легко, но сейчас, в бурю, с Шарадом на спине… Что, если они упадут посредине двора?

Вдруг послышались неурочные в это время частые сигналы гонга. Тревога! Ариэль представил себе злое лицо Бхаравы, вспомнил его угрозы и взлетел над крышей.

Он почувствовал головокружение. Мысли мутились.

Как самолет, делающий круг над аэродромом, прежде чем лечь на курс, Ариэль пролетел над крышей. На дворе уже кричали, прогремел выстрел, замелькали огни фонарей, в окнах вспыхнул свет ламп.

Сквозь потоки дождя Ариэль устремился вперед, летя для облегчения по ветру, который дул с юго-запада.

Внизу быстро промелькнул двор, плоские крыши, парк, стены…

Ариэля относило ветром к океану. Слева при вспышках молнии виднелись цепи гор, впереди – огни Мадраса. В форте Сен-Джордж пылал огненный глаз маяка. Ариэль летел теперь над песчаной равниной так низко, что виднелись рисовые поля. И снова песок… Дождь хлестал по телу, свистел в ушах ветер, развевая волосы.

Под ними, блестя огнями, прополз поезд. В океане виднелся пароход. Приближаясь к порту, он давал продолжительные гудки.

Вот и Мадрас. Грязная речонка Кувам, вздувшаяся от ливня. Узкие кривые улицы «Черного города», низкие кирпичные дома вперемежку с бамбуковыми хижинами. Европейская часть города была хорошо освещена. Ариэль и Шарад слышали гудки автомобилей, звонки трамваев. Над крышами города поднимался купол обсерватории, дворец набоба.

Они пролетели над ботаническим садом. При свете фонарей и вспышках молний можно было различить ореховые и финиковые пальмы, индийские смоковницы, пускающие корни из ветвей, бамбуковые рощи, кофейные деревья.

С дорожки сада послышались крики удивления. Тут только Ариэль сообразил, какую неосторожность делает, пролетая над городом. Но он был сам так ошеломлен полетом, что мысли его путались. Временами ему казалось, что все это происходит во сне. Шарад что-то кричал, но Ариэль за шумом дождя и ветра не мог разобрать его слова. Наконец Шарад крикнул ему в ухо:

– Нас видят люди, дада!

Вместо ответа Ариэль круто повернул на запад, к горам. Он чувствовал, что слабеет. Все его тело было покрыто испариной, он тяжело дышал. Но надо улететь как можно дальше от Дандарата, Мадраса.

Гроза проходила, дождь утихал, но ветер дул сильно. Их снова начало относить к океану. Там они могут погибнуть. И Ариэль напрягал последние силы. Шарад крепко держался за Ариэля, который чувствовал на своей спине теплоту тела маленького друга. Спасти его и себя во что бы то ни стало!

Так летели они среди бури и мрака навстречу неведомой судьбе.

Глава 7

Боден и Хезлон

Контора адвокатов Боден и Хезлон – Лондон, Сити, Кинг-Вильям-стрит – помещалась возле самой церкви Марии Вулнот.

Из окна конторы можно было видеть в нише статую мадонны, потемневшую от лондонских туманов и копоти, а звон церковных часов заглушал даже шипенье и кашель старинных конторских часов в черном, изъеденном жучком футляре таких огромных размеров, что в нем могли бы поместиться и Боден и Хезлон – сухонькие, бритые старички в старомодных сюртуках, похожие друг на друга, как братья-близнецы.

Тридцать лет они сидели друг против друга за конторками музейного вида, отделенные от клерков стеклянной перегородкой. Через стекло они могли следить за служащими и в то же время говорить о секретных делах фирмы, не опасаясь ушей клерков. Впрочем, говорили они очень мало, понимая друг друга с полуслова.

Прочитав письмо, Боден делал на его уголке таинственный значок и передавал Хезлону. Тот, в свою очередь, прочитывал бумагу, смотрел на иероглиф, кивал и писал резолюцию для клерков. Лишь в редких случаях их мнения расходились, но и тогда требовалось всего несколько коротких слов или отрывочных фраз – чтобы прийти к соглашению.

Это была старая известная фирма, специализировавшаяся на делах о наследствах, завещаниях и опеке и принимавшая только богатых клиентов. Немудрено, что Боден и Хезлон составили себе крупное состояние, размеры которого значительно превышали законные нормы гонорара. Но эта сторона дела оставалась тайной фирмы, сохраняемой в гроссбухах за толстыми стенами несгораемых шкафов.

В это редкое для Лондона солнечное утро мистер Боден, как всегда, первый разбирал корреспонденцию и перебрасывал прочитанные бумаги на конторку своего компаньона.

В уголке плотного голубоватого конверта стоял почтовый штемпель Мадраса. Боден быстро разорвал конверт и углубился в чтение письма, все больше поджимая свои тонкие сухие губы.

Кончив письмо, он включил радио. Голос диктора сообщал биржевые курсы, но Боден не слушал его. Радио было включено только для того, чтобы клерки через стеклянную перегородку не могли услышать ни одного слова из того, что будут говорить Боден и Хезлон. Очевидно, предстояло очень важное совещание, и Хезлон уставился на Бодена своими круглыми, как у филина, выцветшими глазами.

Но диктор напрасно старался: Боден еще ничего не говорил. Он молча перебросил письмо Хезлону, который с большим вниманием прочитал его и устремил свои белесые глаза в глаза компаньона. Так они просидели некоторое время, словно ведя молчаливый разговор.

И в самом деле, за эти минуты ими было много сказано друг другу, вернее – каждый из них думал об одном и том же, освежая в памяти все обстоятельства одного из самых выгодных, но и самых сложных своих дел – дела Гальтона.

Несколько лет назад умер старый клиент Бодена и Хезлона – богатый землевладелец и фабрикант баронет сэр Томас Гальтон. После него остались малолетние дети – Аврелий и его сестра Джейн. По завещанию все огромное недвижимое имущество Томаса Гальтона и львиная доля движимого переходили к его сыну Аврелию; опекунами до совершеннолетия наследников назначались Боден и Хезлон. Для них эта опека была настоящим золотым дном. Они так ловко распоряжались имуществом вместе с членами опекунского совета, что из года в год приумножали свое собственное состояние. Но их мысль не могла примириться с тем, что при наступлении совершеннолетия наследников этот источник дохода должен иссякнуть и к Аврелию перейдет хотя и сильно уменьшившееся, но все же еще значительное состояние. В случае смерти Аврелия до достижения им совершеннолетия имущество перешло бы по наследству к его сестре Джейн, а она была старше своего брата, и конец опеки наступил бы еще раньше – по достижении ею совершеннолетия. Поэтому для ловких опекунов самым выгодным выходом было положение, при котором Аврелий продолжал бы жить, но оказался недееспособным и по достижении совершеннолетия. Юридически это было бы возможно в том случае, если бы Аврелий оказался душевнобольным и был признан таковым установленным порядком. К этому и были направлены усилия Бодена и Хезлона. Они уже не раз помещали своих подопечных в дома для умалишенных, где подкупленные ими врачи умело делали из нормальных детей душевнобольных людей. Однако это обходилось недешево. В мадрасской школе Дандарат оказались более покладистые люди, результат же, как было известно Бодену и Хезлону, получался тот же. Мадрасская школа представляла и ту выгоду, что Индия была далеко и потому опекунские власти, с которыми, впрочем, Боден и Хезлон жили в ладу, и, главное, подрастающая Джейн не могли бы следить за судьбой Аврелия. И он в раннем детстве был отвезен самим Боденом в Дандарат. Но так как эта школа официально не существовала, то в опекунских отчетах фигурировала мифическая школа-санаторий для нервнобольных детей. Бланки, подписи и отчеты этой школы фабриковались Дандаратом.

В Дандарате мистер Боден, привезя маленького Аврелия, имел продолжительную беседу с директором школы Пирсом-Бхаравой, дав ему указания: жизнь и физическое здоровье Аврелия Гальтона должны быть сохранены во что бы то ни стало. Что же касается нервной системы и психики, то они должны быть предельно расшатаны. Общеевропейского образования Аврелию ни в каком случае не давать. Умственно не развивать. Никаких практических знаний, никакого знакомства с жизнью. Если не удастся свести с ума, держать его по крайней мере в состоянии инфантилизма – детской стадии развития.

Пирс быстро понял, чего от него требуют, и обещал создать из Аврелия классического идиота. Не так быстро, но все же сговорились и о деньгах.

Вполне удовлетворенный, Боден вернулся в Лондон. Весь отчет компаньону о поездке состоял из двух слов: «Олл райт!» – и Хезлон больше ни о чем не спрашивал.

Пирс два раза в год присылал Бодену и Хезлону официальные отчеты для опекунского совета и неофициальные донесения. Вначале они были очень утешительные. Но затем начали появляться такие фразы: «Ариэль-Аврелий, к сожалению, оказался трудновоспитуемым», – и компаньоны прекрасно понимали, что это значит.

Но они не теряли надежды. На худой конец, если Аврелий и не станет умалишенным, то все же нетрудно будет получить признание его недееспособности. Боден и Хезлон в каждом отчете опекунскому совету писали об умственной отсталости, дефективности своего опекаемого. Когда же он предстанет совершеннолетним детиной с пушком на губах перед врачебной экспертизой, опекунским советом и судом и не в состоянии будет ответить на обычные вопросы: «Какой сегодня день, какого месяца, сколько вам лет, какой вы национальности, вероисповедания?» – и тому подобное и на каждый вопрос будет неизменно отвечать: «Я не знаю», – его слабоумие будет очевидно для всех. Остальное докончат дружеские отношения с судебно-медицинскими экспертами и членами опекунского совета.

Так шли годы. До совершеннолетия Аврелия осталось всего несколько месяцев, когда было получено письмо, заставившее Бодена включить радиорепродуктор.

Пирс сообщал о том, что курс учения в школе Дандарат Аврелием закончен, но он, разумеется, может остаться в ней до совершеннолетия.