скачать книгу бесплатно
Ит отставил рюмку, вытянул огурец, потом положил на сохлый кусок хлеба пару шпротин.
«Картошку, что ли, сварить? Надо бы, вот только возиться не хочется. Ладно, сварю. И мойву сварю. Буду сегодня хорошим».
– Жрать хотите? – осведомился он в пространство.
– Ну, не знаю. А что, есть идеи? – Скрипач закурил и поднял голову.
– Я сегодня добрый, – пояснил Ит, вставая. – Сейчас картошку отварю и коше рыбки. Кто не хочет дышать рыбкой, пшел вон отсюда. – Он с усмешкой глянул на Ри. Тот махнул рукой.
– Да ну на фиг, какая разница…
Пакет с картошкой обнаружился под раковиной. Картошка была… скажем, с глазками, подумал Ит. Вернее, проросшая. Сильно проросшая. С глазками и корнями. И вялая, как дохлая крыса. И пахла тоже как дохлая крыса. Видимо, что-то там сгнило, в этом пакете.
Он кое-как ободрал с картошки всё лишнее, пересыпал её в раковину и включил воду – если помыть, то пахнуть будет поменьше. Выкинул гнилушки и принялся не торопясь чистить то, что съесть теоретически могло бы получиться. Да, если сварить, будет нормально. А если ещё луку на сале поджарить, то будет совсем хорошо. Вопрос только в том, что лука нет, а магазины давно позакрывались.
Берта вошла в кухню, присела на свободную табуретку, привычным движением поставила костыли у стенки. Скривилась, помотала головой – пахло и в самом деле скверно.
– Гадюшник, – равнодушно констатировала она. – Рыжий, мы с тобой завтра тут помоем, пожалуй.
– Ага, – кивнул Скрипач. – Попробуем.
– Славно… Мальчики, я хотела поговорить с вами. Ит, выключи воду, мешает, – попросила она.
– Сейчас, – Ит кинул последнюю картошку в кастрюлю, завернул кран. – Извини, малыш. Я чего-то… задумался.
– Ничего. Так вот, нам надо поговорить.
Ри снова сунул гитару в угол и уставился на неё тяжёлым неподвижным взглядом.
– Про то, что с тобой? – напрямую спросил он.
– Нет, – она отрицательно покачала головой. – Про то, что со мной, и так понятно. В данном случае речь пойдёт не об этом. Вы достаточно трезвы, чтобы меня не перебивать, не тупить и нормально выслушать?
Ри медленно кивнул.
Ит, секунду помедлив, тоже.
И только Скрипач горько усмехнулся.
– Ты чего?
– А я не успел, – пояснил он. – Я же у тебя был…
– Я спрашивала их. – Она села поудобнее, вытащила из пачки сигарету, прикурила. Выпустила дым к потолку, закашлялась. «Так и не научилась толком курить, – подумал Ит, – и уже никогда не научится… Чёрт, не могу об этом, не надо, не надо, не надо, не надо…»
– Если вы помните, в тот год, когда мы уволились из официалки, я… утаила кое-что. – Она снова затянулась. – А именно – полный кодекс и свод законов работы Службы. Причём не только раздел для миров пребывания, а вообще полный.
Все синхронно кивнули.
– И что? – недоумённо спросил Ри. Потянулся было к бутылке, но Скрипач перехватил его руку – подожди, мол.
– Поскольку последние пять лет мне было практически нечего делать, – она невесело усмехнулась, – я потратила часть из этих пяти лет на изучение кодекса. Ну, надо же было чем-то себя занять?
– Мы это все видели, – согласился Ит. – Да, ты его читала.
– Читала, анализировала, прогоняла ситуации… он интересный, всё так. Но сейчас речь снова не об этом. Я сумела взломать закрытые разделы.
– Как? – удивился Ри.
– Мне было ужасно скучно, особенно по ночам. – Она пожала плечами. – Как ты мог заметить, с математикой у меня порядок.
– Ну да. К чему ты ведёшь это всё? – спросил Ри.
– Сейчас поясню. Ит, сядь, пожалуйста.
– Некуда.
– Тогда стой. Я нашла раздел, созданный руководством Службы исключительно для себя, любимых. Этот раздел посвящён так называемой посмертной ответственности и посмертному призыву к ответственности.
– На костях, что ли, плясать? – недоверчиво спросил Скрипач. – Чего только не придумают.
– Да нет, Рыжий, не на костях. Согласно информации из этого раздела каждого сотрудника Официальной службы теоретически можно призвать к ответу, даже если этот сотрудник погиб, был убит, попал в плен и погиб в плену, и тело утрачено. Срока давности посмертный ответ не имеет. То есть можно и через сто тысяч лет призвать кого-то к ответу подобным образом. Но за всю зафиксированную историю Службы было всего около тысячи прецедентов использования посмертных ответов. Даже не потому, что накладно. Причина иная. Мне продолжать?
– Никогда про это не слышал, – ошарашенно сказал Ит. – Странно… Берта, что это всё значит?
– Мне тоже это показалось странным. – Она окинула притихшую компанию взглядом. – Действительно, как можно призвать к ответу человека, который умер тысячу лет назад?
– И как же? – Ри склонил голову к плечу.
– Боюсь, ты сильно удивишься. По сути, Официальная нарушает закон по отношению к собственным же сотрудникам. Весьма серьёзно, надо заметить.
– Как именно? – спросил Ит, ощущая, что мышцы шеи деревенеют, а кровь приливает к лицу. – О чём ты говоришь?
– Да уж не о шаманских танцах с бубнами и не о вызывании духов столоверчением, – она усмехнулась, ткнула сигарету в переполненную пепельницу. – Всё проще.
– Ну? – Скрипач выжидающе посмотрел на неё.
– В возрасте ста пятидесяти лет у каждого, я подчёркиваю, у каждого сотрудника Службы берут материал на воссоздание. А прецедентов мало, потому что, как вы понимаете, вернуть получается всё равно не всех. Но…
– Что? – Ри вскочил. – Что ты сказала?
– Ри, сядь, – попросила она. – Не кричи, пожалуйста. То, что ты слышал.
– Без согласия?! Живой материал?
– Разумеется. А вернуть получается не всех, потому что срабатывает не всегда, – пояснила она спокойно. Даже, пожалуй, излишне спокойно. – Вы понимаете, к чему я веду?
Все молчали.
– Мы погибаем, – Берта выпрямилась. – Весь этот мир погибает. Вы погибаете от тоски и боли. Не знаю, сколько мне осталось, но по ощущению – не очень долго. И я не хочу больше – вот так. Не могу. Мы должны что-то делать.
– Что ты предлагаешь? – севшим хриплым голосом спросил Ит.
– Я? Я предлагаю вам подумать, – Берта дёрнула плечом. – Мы решили, что всё потеряно… Может быть, мы ошиблись? Может быть, не всё?
Часть I
Пепел
01
Шестеро
Москва – Санкт-Петербург
Небо безумного цвета
Ехать предстояло почти десять часов, и Ри с Итом, когда вышли из дома, не сговариваясь, завернули в кулинарию – во-первых, продуктов дома не было, а в дороге неплохо бы поесть, во-вторых, может получится купить «кое-чего», понятно чего. Берта не возражала, напутствий им не давала, условий не ставила и ругаться не пробовала… впрочем, она давно уже не ругалась. Нет, Ит, когда приедет, признается, само собой, но, кажется, ей уже почти всё равно.
Погода была так себе. Холодный ветер с реки, низкие тяжёлые тучи, в воздухе – словно водяная взвесь. Дождь не дождь, но штормовка через десять минут становится волглой, влажной, и волосы отсыревают, и холод пробирается куда-то внутрь, вглубь, словно хочет заполнить собой душу… впрочем, он и так давно там, и деваться от него совсем уже некуда.
Кулинария, которая находилась в левом крыле высотки на Котельнической, встретила их гулким просторным эхом. Влажный пол, полупустые прилавки, где-то вдалеке раздражённые голоса, звяканье молочных бутылок. И смесь запахов – непередаваема, потому что всё сразу, всё вместе. Сырость, свежий дрожжевой аромат хлеба, чесночный душок, квашеная капуста, плесень, мокрый камень, свежий земляной дух – картошку привезли и пересыпают сейчас в бумажные пакеты, по три кило… Всё и сразу, одновременно, и уже настолько давно буднично-привычно, что кажется чем-то само собой разумеющимся.
Им повезло, попали как раз на «после завоза». Удалось купить пирожков с печёнкой, батон ливерной колбасы и две водки по ноль пять. Водка была дорогая, поэтому очереди за ней не стояло. Ит знал, что через пару-тройку часов и эту разберут, но они оказались в магазине в самый разгар рабочего дня… в общем, взяли так взяли.
После кулинарии отправились на Белорусскую, а оттуда, рейсовым катером, на Миусы. Вернее, на ту часть Миусского кладбища, где хоронили «нехристей» – Кира, как рауф, в освящённой земле хоронить, конечно, никто бы не позволил, и хорошо, что нашлось место…
Какое, к чёрту, «хорошо»! Лучше некуда, ничего не скажешь. Ит вспомнил, как это было – и в который раз удивился самому себе. Нет, мы не люди всё-таки. Люди… реагируют не так. Это у людей бывает – вот эти все фразы, это смирение, это прорастание быльём, это псевдофилософское «ну, теперь уж ничего не поделаешь». А у них… Восемнадцать лет прошло после того, как гроб опустили в землю, а для Скрипача, да и для него самого это было словно вчера. И память не сгладилась, и время не вылечило.
«Никого оно не лечит, время», – мрачно подумал Ит.
Склероз лечит, это да… жаль, что у нас склероза не бывает. Для нас всё, что в прошлом, всегда «вчера». Насколько проще тем, у кого с памятью нелады.
– О чём думаешь? – поинтересовался Ри.
– О том, что нас убивают собственные же головы, – вздохнул Ит. – А мы, кажется, ничего не имеем против.
– А, ты вот про что. Ну да, всё так, – Ри покивал. – Я хожу на Фонтанку, туда, где это случилось… там на камнях царапины остались. Так вот, я помню даже, как каждый осколок летел, где в воду упал… – Он помотал головой, зажмурился. – Двадцать лет, а словно вчера. Веришь?
– Верю, – кивнул Ит. – У меня то же самое.
Ит подумал – мы говорим про это каждый год. Каждую осень. Мы бы говорили чаще, наверное, но мы бережём друг друга, мы пытаемся беречь друг друга, и весь остальной год мы не говорим, мы молчим, но непроизнесённое всегда присутствует, и никуда от этого не деться.
Дождь припустил сильнее, они попробовали втиснуться под навес, но мест, даже стоячих, не оказалось, всё позанимали люди, севшие на катер раньше. Ладно, плевать. В машине будет сухо, ерунда.
– А эти чего не поехали? – спросил Ит. Спросил только для того, чтобы не стояло сейчас стеной между ними молчание, в котором есть место только для тоски и ни для чего больше.
Ри попытался улыбнуться, но ничего не вышло – вместо улыбки получилась жалкая вымученная гримаса.
– Брид опять придумал какую-то хрень, поэтому они сидят в вентиляции и делают вид, что сторожат квартиру. По-моему, они давно свихнулись оба. Ничем не лучше меня… или Рыжего.
Ит пожал плечами.
– Ну, мы все, в принципе, никогда особенно нормальными не были, – заметил он. – Просто сейчас…
– Просто больно очень. А когда больно, эти дела сильнее проявляются, – Ри поплотнее запахнул куртку. – Ит, вот ты… ну как тебе сказать… ты один нас тянул, по сути, эти годы. Но ведь тебе самому… не… не проще ведь? Как ты справился?
– Я не справился, – отрицательно покачал головой Ит. – Я тоскую точно так же. Кир, светлого ему пути, в своё время говорил, что я застрял в прошлом. А как можно не застрять, если так любишь кого-то? Другой вопрос, что я учился… учился молчать. Как видишь, научился.
– Н-да, – протянул Ри. – Когда-то, давным-давно, я считал тебя мямлей, помнишь?
– А как же, – кивнул Ит. – Смешно было, верно? Молодые и глупые.
– Не сказал бы. Ит, вот только как это получилось, что сейчас ты оказался сильнее нас всех? Это ведь действительно так.
– Не вешай на меня заслуги, которых я за собой не чувствую совершенно, – Ит поморщился. – Я ни разу не сильнее. Тебе просто так кажется.
– Да ладно, – отмахнулся Ри. – Как это – не сильнее?
– Ну, вот так.
– Как – вот так? Кто меня чуть ли не за руку водил полтора года, когда у меня крыша поехала? Кто Рыжего с наркотиков сдёрнул? Кто последние пять лет за Берту борется, как не знаю что? Ит, перестань. Это всё делал ты… и я тебе благодарен. Если бы не ты, мы бы сдохли. Все трое.
– Не очень много у меня получилось, – Ит потёр виски. – Тебя одного мне до сих пор отпускать куда-либо страшно, а ну как руки на себя наложишь? У Скрипача осенью крыша едет, плохо ему, и ничего не могу сделать… А Берта… Берта четыре года на одной ноге – и сейчас, судя по анализам, на одной ноге ей ходить осталось максимум шесть месяцев.
– Она не говорила… – прошептал Ри.
– Она и не скажет, – Ит опустил голову, плечи его поникли. – Слишком сильная, чтобы сказать. И гордая. Не смог я ничего сделать, Ри. Метастазы в лёгких. Врач сказал, что от пяти до семи месяцев.
– Когда сказал? – севшим голосом спросил Ри.
– Неделю назад. Теперь ты понимаешь, почему я могу поехать только на два дня?
Ри кивнул. Ит стоял перед ним неподвижно. Ри положил руку ему на плечо.
– Держись, – прошептал он.
– Ненавижу это слово, – поморщился Ит. – Никчёмное, пустое. Ты ведь понимаешь, откуда это всё на самом деле?
– В смысле?
– Они нас всё-таки убили, – Ит покачал головой. – Ну или почти убили. Ещё немножко, и убьют уже полностью.
Катер подходил к берегу, и надо было поторопиться – на причале толпился народ, стоявший в очереди на посадку. Подхватили рюкзаки, перепрыгнули на мокрые доски пристани, расплатились – теперь ввели новую систему, платить надо было не на входе, а на выходе. Пробрались сквозь толпу и вскоре уже стояли возле уродливого бетонного забора. Могилы «нехристей» от посторонних глаз городское управление предпочитало прятать.
…Серо-чёрный гладкий камень, с которого улыбается своей замечательной улыбкой Кир. Камень мокрый, и поэтому кажется, что он улыбается и плачет одновременно.
«Кир, Кирушка… Как же было хорошо, родной, когда ты был с нами, и как же плохо теперь, без тебя. Но хорошо, если слово «хорошо» тут вообще уместно, то, что на твою могилу мы хотя бы можем прийти, а вот на могиле Фэба я не был лет восемьдесят. Или больше? Сбился со счёта, дурак старый, но давно не был, и тоскую, как я тоскую – и по тебе, и по нему… Ты был таким добрым, таким замечательным, ласковым, понимающим. Ты оказался мудрее и прозорливее всех нас, и как ты берёг нас, скъ`хара, как заботился о нас, и как быстро ты научился понимать те вещи, которые, казалось, и понять-то невозможно… Когда был ты, даже моя старая боль, и та была как-то сглажена, потому что когда рядом с тобой столько счастья, сам становишься счастлив тоже, и… С тобой было легче. Правильнее. Спокойнее.
