скачать книгу бесплатно
– Вы меня устраиваете. Даже больше чем я сам себя устраиваю.
– Итак. Я слушаю ваш вопрос
– Существует ли какой-то эквивалент обмена для приобретения товара? Слово «деньги» вам знакомо?
– А, все поняла. В 25 веке весь земной шар перешел на безвалютную систему экономических отношений. По-видимому, ваш мозг не просто затормозился в своей активации, но еще и высветил какие-то прошлые события. Это редкое явление порой наблюдается при тяжелых травмах. Генетические воспоминания прошлых поколений.
– Я же вам обещал вспомнить то, что забыл мой дедушка.
Мы первый раз смеялись от души как два влюбленных подростка. Сначала Масира остолбенела от моего юмора. Потом обняла меня в хохоте. Мы грохнулись с ней на пол. Катались по полу, щипали друг друга. И все смеялись, смеялись и смеялись. Когда истерика смеха поутихла, мы сидели на полу друг против друга и глазели каждый на своего визави сквозь слезы, но каким-то изучающим взглядом.
«Боже. Как же она хороша» – подумал я. А в слух сказал:
– Мне кажется вам, как специалисту, надо поставить отличную оценку. Вы оживили в моем мозгу целую кучу нейронов. Я не помню, когда я так по-детски смеялся.
– Если не помните, значит все наоборот. Не клеится у меня ваша реабилитация.
И мы опять закатились хохотом как два придурка, которым показали пальчик.
Не будь я князем тьмы, если она не станет моей. На этой высокой ноте я как клещ вцепился в её губы. Чёрт подери, она не только не отстранилась, не возмутилась, а, наоборот, сначала обмякла, потом ее тело обдало мелкой дрожью, и она безвольно растворилась в моих объятиях.
Когда мы очнулись, она спокойно осведомилась:
– Когда наша свадьба?
– Масира, что действительно все так серьезно? Вне брака ни-ни? Но мы, ведь, уже нарушили закон. Лиха беда начало. Будем и дальше нарушать.
– Варил, ты хочешь проверить действие основного закона современного человечества – Закона управления демографией. Если мы в течении суток не сообщим о нашей вольности и не сообщим дату регистрации брака, то демографическая комиссия мгновенно произведет процедуру принудительной ретроспектации.
– Что это значит?
– Наше сознание и биосостав организма вернут в исходное состояние, какими они были до нашего знакомства. И будет все сделано в масштабе вселенной, чтобы никогда впредь мы не встретились.
– С чем связано действие такого жестокого закона? Вроде цивилизация находится на высоком гуманитарном уровне. И вдруг такие средневековые ужасы.
– Еще совсем недавно, каких-то тысячу лет назад, Земля трещала от перенаселения, нехватки энергоресурсов, продуктов питания, воды, кислорода и просто места для проживания. Начался страшный передел мира. Хорошо не дошло до ядерной катастрофы. Но нашлись умы, которые смогли этот ужас укротить, увлечь за собой народы всей земли. Они и создали теоретическую основу нового высокогуманного, высокотехнологичного мироустройства. Оно предполагало широчайший спектр глубоких реформ: это и освоение новых планет, открытие новых возобновляемых источников энергии, жесткий контроль за равным и справедливым распределением всех видов ресурсов, включая питание, объемы площадей для комфортного проживания и многое другое. Все былые законы, регламентирующие каждый шаг человека, были отменены. С того времени и по сей день действуют только два непреложных закона, которые обязательны к исполнению всем человечеством: во-первых, это закон о демографии. Который не ограничивает, а ставит под контроль общества численность народонаселения. Во-вторых, закон распределения. Он предусматривает оптимальное распределение всех жизненно необходимых ресурсов по потребности организма и по технологической целесообразности в неживом мире.
– И где же нашлись такие умы?
– Инициатива, как бывало не раз в критические периоды мировой истории, исходила от Великорусского народа. Именно этот народ сплотился вокруг своего талантливого лидера и, силой убеждения, принуждения, мобилизовал все без исключения народы к борьбе за выживание.
– А что расселение по другим планетам не помогло? Я, так понимаю, что уровень человеческих знаний позволял это сделать.
– Расселение происходит. Уже освоены десятки планет со схожими биосистемами для проживания человека. Но оказалось, что человек не может там адаптироваться полностью в короткий промежуток времени. Требуются тысячелетия для плавных генетических преобразований организма. Через, примерно, 5 лет после поселения на любой иной планете в организме землянина запускаются необратимые ускоренные процессы эволюции. Начинает организм претерпевать резкие изменения. Вплоть до отмирание некоторых действующих органов и зарождения доселе не известных. Через считаные месяцы человек погибает или становится неким монстром. Причем эволюция проходит ветвеобразно. Никто пока не знает какая ветвь к чему приведет. Эксперименты идут, но информация о них строго засекречена. Однако, как говорили древние, шило в мешке не утаишь. Ученые тоже люди. Например, стало известно, что на одной из планет появилось разумное существо в виде шара. Оно содержит в себе мощный биологический компьютер, но полностью отсутствую внутренние органы пищеварения. Это существо питается только поступлениями естественных внешних энергопотоков, а продукты распада от внутренних биохимических процессов, как у растений, выделяются через внешнюю оболочку. И это далеко не самый необычный экземпляр эволюции. Именно поэтому освоение внешних планет производится вахтовым методом. Не больше двух лет на разовое посещение. Потом год отдыха на Земле и снова туда же. Предполагается, что так эволюцию можно будет держать под контролем и вносить необходимые генетические корректировки.
– Жуткая картина. Но вернемся к сегодняшней проблеме. Если плод любви разовьется в тебе, то что с ним будет?
– Мало вероятно. Но, если даже это произойдет, я рожу естественным образом. Но ребенок станет собственностью всей цивилизации. А из моей памяти вся информация о материнстве будет стерта. Ты-то сам как относишься к дальнейшей нашей судьбе?
– Самое странное в случившемся то, что я, не являясь праздным ловеласом, безудержно влюбился в тебя с первого взгляда. Я себя не контролировал. Это не может стать смягчающим обстоятельством?
– Еще как может стать. Тебя простят за опережение событий, если ты женишься на мне. Я, кстати, тоже наверно оказалась в плену твоих чар. Я под твоим поцелуем окунулась к какой-то розовый туман беспамятства. Он полностью парализовал сознание. Я, как зомби, подчинялась неведомой физиологической силе. Видимо природа сильней всяких человеческих законов. Нам необходимо принимать решение немедленно. Через сутки явится представитель демографической комиссии за нашим решением. Я, к тому же, тоже успела влюбиться в тебя. Со мной такого никогда еще не случалось. И мужской поцелуй я испытала впервые. Мне что теперь надо шарахаться от всех мужчин или только ты меня смог так мгновенно покорить?
– Значит мы созданы друг для друга. Но не думаю, что это должно стать единственным основанием для брака. Мне всегда казалось, что брак должен создаваться не на эмоциях, а на сознании. А, по сути дела, мы вообще не знаем друг друга. Есть такая народная мудрость: полюби сначала родителей будущей невеста, а потом женись. В этой шутке есть глубинная мудрость.
– Кажется упомянутая тобой мудрость уже посетила и меня. Я, ведь, тоже не люблю столь эпохальные решения (у нас расторжение брака запрещено) принимать спонтанно.
– Так! Излагай свою мудрость.
– Эта, чертовая комиссия обладает безграничными полномочиями. Они имеют право и на любое прослушивание, и на чтение наших мыслей. Поэтому я лишь скажу тебе только идею, а ее решение мы не будем обсуждать ни вслух, ни в сознании. Идея сводится к поиску способа фиксации наших отношений недосягаемо для комиссии. Чтобы по истечению времени эта информация посетила нас, сообщила нам и о месте нашего нахождения. Я так бережно отношусь к нашим отношениям, что не хочу спешки в их развитии. А еще больше не хочу тебя потерять навеки. Я всей душой ощущаю, что ты должен стать моим навсегда.
– Стоп! Как ты выругалась только что на комиссию?
– Не помню. По-моему «чёртовая».
– Точно. Считай, что я уже нашел выход. Есть решение, которое не прочитает никакая комиссия, кроме чёртовой. Ха-ха-ха. Мы найдем друг друга. А теперь прощаемся. Пусть комиссия попробует выполнить свою миссию. А ты живи спокойно, прими все их бесчеловечные манипуляции. Запомни главное – мы с тобой встретимся. Доверься мне.
С этими словами я чмокнул Масиру в щечку (исключительно в щечку) во избежание очередного эмоционального взрыва) и бросился прочь в далекую неизвестность.
8. Второе пришествие на землю
Далее я был обязан выполнить очередное поручение отца – вернуться на землю в целях познания всех тонкостей людской жизни и начинать там плановый процесс обожествления общества по нашим понятиям и правилам. Я решил, что лучшим способом адаптации в людской среде будет продолжение жизни в оболочке моего прежнего носителя того самого мальчика из Вильнюса. И я реинкарнировал в свое, уже давно ранее обжитое, тело. Его, как я помню, звали Валентин. Ему в те времена было 5 лет. А каков он сейчас?
Его я увидел по дороге из школы. Он шел вприпрыжку в явно приподнятом настроении. Видимо в школе произошли приятные события. Хотелось побыстрей оказаться в его шкуре, причем в буквальном смысле. Через мгновение моё существо соединилось с его телом. Вошло как клинок в ножны – без сучка и задоринки. Теперь я – это он. Далее мысли и слова от его имени.
Действительно у меня в школе произошло необычайное событие: по-моему, я стал мужчиной. Или, по крайней мере, подростком. Что это за преображение в свои 12 лет я понимал смутно. Просветить меня просто было некому. Но, всё же, я догадывался, что передо мной открываются какие-то новые, доселе не изведанные, радости жизни и возможности. А произошло вот что.
8.1. Облачное детство
Я был прекрасно развит физически. Горы, точней высокие холмы, в которых я рос, были лучшими тренажерами. Наша дворовая шантрапа проводила в этих сказочных местах все время. В наше послевоенное детство игрушек и каких- либо организованных детских развлечений не было вовсе. Но нам повезло в другом – у нас были горы. А, как известно, лучше гор могут быть только горы. Они нам заменяли лучшие увеселительные заведения на свете. А игра в войнушку вообще была знаковой. Ведь в каждой семье были братья, отцы или деды, для которых война стала далеко не игрой, а жуткой реальностью. И мы, детвора, жили их рассказами, их мыслями, их трагическими воспоминаниями.
Театр наших военных действий был изрядно «декорирован» последствиями жестоких боев за столицу Литвы Вильнюс. Все горы были изрыты окопами, траншеями, блиндажами, дзотами и тому подобное. И военного реквизита было предостаточно. Находили оружие всех систем, боеприпасы, амуницию. Случались и трагические последствия этих находок. Как-то мальчик повзрослей, подросток, разыгрался с нами, малышнёй. Имитировал взятие моего окопа, а я защищался «гранатами» из еловых шишек. Вдруг одна такая граната натурально взорвалась. Мальчика подкинуло вверх и шмякнуло о землю. Всем нам малышне было не до его спасения. Мы с перепугу бросились с горы с дикими воплями: убили, убили! На крики сбежались взрослые и рванули в гору. Мальчик истекал кровью. Было жутко страшно. Помню съехалось много машин: скорая, милиция, целая толпа военных. Я, грешным делом, считал себя виновным. Я же бросил гранату. Но, слава Богу, оказался ни при чем. В земле была прикопана взрывчатка и парень просто задел ее. Серьезного ничего не случилось. Ему слегка осколком поцарапало ногу. Зато натерпелись мы сполна. Солдаты неделю перерывали всю землю вокруг. Лишили нас всех военных привилегий. А родители строго настрого запретили ходить в горы. Правда им недосуг было контролировать свой запрет. И мы тихой сапой начали снова осваивать свои владения. И опять без приключения не обошлось. Мне, почему-то, всегда везло на приключения. Видать безудержная активность и немеренная инициативность – мой пожизненный крест.
Итак, беспредел саперов лишил нас подземных сооружений полностью. Да, не тут-то было, решил я, и принялся самостоятельно вгрызаться в землю. Причем рыл вечерами в тайне от ребят. Решил устроить им сюрприз, да и объявить новое сооружение своей собственностью. А то многие имеют хоть какие-то игрушки: всякие автоматики, пистолетики. А у меня ничего. Зато теперь обзавидуются. У меня будет аж целый блиндаж в собственности. За работу я принялся немедленно. Рыл исключительно поздними вечерами в условиях строгой секретности. Землю относил от ямы подальше, шанцевый инструмент прятал в кустах. Для восьмилетнего мальчугана процесс продвигался довольно бойко. Когда подземная комната начала вырисовываться в шикарный блиндаж с лежачими местами, со столом и креслом (как у папы в кабинете), я решил еще украсить стену полочками для оружия. Как известно лучшее – враг хорошего. От стены отвалился пласт земли и обнажил что-то вроде гнилой коряги. Я потянул ее что было сил и… вытащил настоящую человеческую руку. Главное, при тусклом свете свечи, я ни сразу распознал свою находку. Выполз наружу и в ужасе отшвырнул её. Какой там блиндаж? Мне бы быстрей домчаться до главной защитной крепости любого ребенка – до дома. Там я наткнулся на своего старшего брата Вацлова. У меня, наверно, вид был упавшего с сеновала – потрёпанный и перепуганный. Пришлось объясняться перед ним. Тот одно понял: надо бежать в гору и разбираться на месте с моими ужасными и фантастическими рассказами.
Все закончилось как всегда: съехались куча машин с солдатами, какими-то гражданскими. Всё оцепили и начали крушить направо и налево. От моего блиндажа даже следа не осталось. То, что солдаты нарыли там опять кучу оружия, случайные наспех прикопанные боевые захоронения, меня мало волновало. Для нас, послевоенных пацанов это дело обычное. Но утрату своего строительного шедевра я переносил в тяжелых страданиях.
Кстати, я упомянул своего брата. Этого субъекта надо описать особо.
Странные ощущения я всегда испытываю при попытке что-либо вспомнить о моем старшем брате Вацлаве. Я провел с ним неразлучно почти два десятка лет, но любое воспоминание о нем проявляется как бы в туманной пелене, без контрастных картин и с приглушенными звуками. Такое необъяснимое явление, наверно, порождено защитной реакцией мозга по отторжению зла, которое мой брат всегда доставлял мне.
Он был на два года старше. Самодовольный, самоуверенный тип. Неглупый, но патологически ленивый, и по-садистски драчливый. Свою фантастическую лень брат умело маскировал за надуманной неспособностью к любому ручному труду. Не с того места, мол, руки растут. Он ни разу в жизни не брал в руки метлу и не менял перегоревших лампочек даже уже во взрослом возрасте. Но мог живописно описать свою первую и последнюю в жизни попытку исполнить просьбу жены о замене перегоревшей лампочки. Художественно рассказывал о фундаментальной подготовке к столь ответственному процессу. Как он перевернул все магазины города в поисках столь дефицитного товара как электрическая лампочка. Как он перетряс всех соседей в поисках стремянки. Как в одной из квартир наткнулся на обаятельную девушку и пришлось задержаться у нее на двое суток. Как он, к своему величайшему удивлению обнаружил, что патрон лампочки под напряжением. Причем обнаружил это после неласкового воздействия на него 220 вольт. И когда великий мастер пилотировал со стремянки после недружественного знакомства с электричеством, он успевал поразмыслить: «Летит он вниз по закону всемирного тяготения и ломает кости или уже возносится в небеса». Такому излиянию брат может посвятить не один час вместо того, чтобы за пару минут выполнить вполне посильный для него труд.
Единственной его страстью было чтение. Он читал все подряд: от газет до политической литературы. А художественные книги читал даже ночью с фонариком под одеялом. Обладал жуткой природной скоростью чтения и феноменальной памятью. Я однажды, будучи у него в гостях, уже в преклонном возрасте, был свидетелем, когда почтальон принес ему очередной том какой-то книги. В те времена была в тренде дефицитная подписка на художественную литературу. Мы сидели за столом, выпивали. Вацлав начал бегло пролистывать новую книжку. Я пошутил:
– Ты что, картинки смотришь?
– Нет- ответил он- я прочитал книгу.
А это была толстенная книга листов на 300 и прошло не более 15 минут. Я спросил:
– И что, все запомнил?
– На, возьми проверь.
Я открыл первую попавшуюся страницу, начал читать какое-то предложение, а Вацлав продолжил его по памяти слово в слово с текстом. Наш отец как-то произнес пророческую фразу: «Ты, Валентин, родился с молотком в руках, а Вацлав – с томом Карла Маркса Капитал». И, действительно, я стал высококвалифицированным инженером, а брат ответственным партийным работником.
Брат был очень странно, непропорционально сложен: при некоторой полноте на коротких мускулистых ножках, при непомерно огромной круглой голове, с дряблыми мышцами по всему телу. Я думаю, что его всю жизнь донимала эдакая карикатурная внешность. Она и предопределила его характер, менталитет, привычки и полную моральную ущербность. Эта ущербность проявлялась в виде неспровоцированных приступов ярости, садистских издевательств над тем, кто слабее его и трусливым раболепием перед сильным. Это состояние в нем сохранилось до самой старости. Не забуду мой один из визитов к нему после долгой разлуки. Наши редкие встречи во взрослом возрасте с трудом выдерживались в духе вынужденного перемирия больше одного, двух часов. После какой-то естественной перебранки со мной Вацлав, не имея физической возможности проучить меня, излил свои паталогические противоречия со мной на собственной жене. Схватил ее за длинные волосы и стал таскать по полу с абсолютно отрешенным видом, словно это была кукла. Та, видимо, на столько привыкла к его издевательствам, что вовсе не сопротивлялась и не издавала никаких стонов боли. Был и еще подобный случай, когда Вацлав, приревновав свою любовницу ко мне, опять начал издеваться над бессловесной женой. Мне пришлось вмешаться. Я, к этому времени, был неплохим спортсменом: мастер спорта по боксу, второй дан карате, черный пояс и вполне мог утихомирить оплывшего жирком взбесившегося чиновника в его неспровоцированном бешенстве. Но я просто обхватил садиста сзади и держал его в воздухе до тех пор, пока тот не перестал биться в конвульсиях бешенства, дрыгать ногами и повис как сосиска. Но не в его характере прощать собственный позор, неудовлетворенную бессильную злобу. Он пригрозил сгноить меня в тюрьме. А в советское время, при полной монополии власти компартии, это была реальная угроза. Так как он был каким-то, хоть и не очень значительным, но достаточно властным чиновником Кемеровского обкома Коммунистической партии Советского Союза.
Я и брат. 5 и 7 лет
Вернусь в детство. Бил брат меня регулярно, практически каждый день. Бил всегда или ни за что, просто от плохого настроения, или по какой-нибудь невинной провинности. Бил жестоко, молча, с полным отрешением от объекта насилия. Бил ногами в живот. Когда я падал, бил ногами по голове. Ни мои крики боли, ни моё окровавленное тело его не останавливали. Бил до тех пор, пока я не потеряю сознание или он просто выдохнется, или не насытит свою садистскую страсть. Мне было лет восемь, а брату десять, когда я во время подобного избиения нащупал на полу швейные ножницы. Брат в это время с наслаждением прыгал своим толстым задом на моем животе. Я со всего размаха из последних сил воткнул ножницы ему в голову. Попал прямо в ухо. Тело Вацлава обмякло и шлёпнулось мне на грудь. Первая мысль мелькнула: «Слава Богу. Убил мучителя». Кое-как сбросил мерзкое тело брата с себя. Поднялся с пола в полном бессилии, но с большим воодушевлением и удовлетворением. Однако изначальная эйфория победы над мучителем быстро прошла. Появился страх расплаты со стороны матери. Мы тогда жили только с матерью. Мозг начал лихорадочно выискивать варианты оправдания. Но таковых так и не обнаружилось. Тогда я решил бежать из дома. Поскольку вся моя жизнь прошла в горах, туда я и решил податься. Там, как у известной стрекозы Крылова «и стол, и дом». Было еще утро. Рабочий день у матери только начался. Я решил ее дождаться и издали (её путь пролегал по дороге под горой) попрощаться с ней. Ждал долго, ждал с огромным перевозбуждением, не чувствуя ни голода, ни усталости. И когда увидел вдали свою маму, всякие мысли о побеге испарились: «Как же я буду без моей любимой мамы. Не я, а она пропадет без меня». Такие мысли доконали меня и я, сломя голову, бросился с горы на встречу моей любимой, моей единственной. Увидев меня, она сразу приободрилась, её усталая походка сменилась лёгким броском навстречу мне. После взаимных ласк и поцелуев, я сказал маме прямо в лоб: «Я убил Вацлава»! Мать, конечно, восприняла поначалу это как неудачную шутку. Но, когда я разрыдался, прижавшись к ней, она почуяла что-то неладное и бегом бросилась домой. Я за ней. Мы влетаем в дом, а Вацлав, как ни в чем не бывало, сидит в кресле и читает газету. Мать изредка поколачивала меня. Не такой уж я рос паинька. Но тут она оттянулась по полной. Зажала мне голову между колен и лупила, и лупила. Лупила и плакала. А я, бес меня в ребро, ржал от радости, не чувствуя боли. Это была самая приятная экзекуция в моей жизни. Я был искренне рад, что мой брат, мой изверг и садист остался, все-таки, не только жив, но и здоровее всех здоровых. Самое главное, его жестокие избиения прекратились. А матери мы ничего не сказали. Но не думаю, что этот случай как-то радикально поменял его пагубное пристрастие к насилию над слабым. Просто остерегался меня.
Но не братом единым была наполнена моя жизнь в детстве и отрочестве. В целом я не хочу ни одного дня пережить заново, по-другому. Все проблемы, которые я познал в ранней молодости, помогли мне в дальнейшем выживать в одиночестве в окружении толпы. А был я во все времена действительно в полном отрешении от всех при плотном окружении и близких и просто знакомых. По аналогии пассажира в вокзальной толчее. Как волк, отбившийся от стаи. Конечно, проблема была прежде всего во мне, в моей нетерпимости к инакомыслию. В правильности своих мыслей и действий я всегда был уверен. Но именно это понимание истины всегда отталкивало от меня. Я, как шахматный гроссмейстер, мог всегда быстро просчитывать варианты решений и предсказывать безошибочно последствия любых действий или бездействий. И самое отвратительное для окружающих было то, что мои предсказания всегда сбывались. Кому же понравится дружить с тем, с кем спорить бесполезно, а так хочется. Но друзья все-таки были. Память о каждом из них я храню как ценнейший клад. Самыми яркими из них было два человека. Один с 12 до 18 лет друг по школе в г. Тайга Кемеровской области.
Я и мой друг Валентин. Я справа. г. Тайга
Дружба была хоть и юношеской, но отличалась глубокой взаимной преданностью. Его тоже звали Валентин. Мой отец называл нас, по аналогии с известными в то время юмористами, Пат и Паташон. Друг был очень высокий и крепко сложен, а я полная противоположность – маленький, худенький. Но мы умели не только мыслить равнозначно и синхронно, но, нам казалось, что мы умеем и читать мысли друг друга. Все удивлялись как нам удавалось получать удовольствие друг от друга, проводя молча часы рядом. Мы потерялись, когда я переехал из Сибири в Литву.
Второй друг был и есть до сих пор. Его имя Боря. Несмотря на вынужденную разлуку (я переехал на ПМЖ из Вильнюса в Москву), наши отношения сохранились в изначальной остроте. Это два взрослых мужика сошлись на производстве по делу случая и не могли жить друг без друга долгие года. Хотя нас не назовешь единомышленниками. Наоборот: наша сила и дружба была основана на дополнении друг друга. У любого совершенства всегда найдутся изъяны. Так вот именно такие изъяны мы прикрывали друг в друге. Притом, что у нас всегда была некая общая цель продвижения по жизни, каждый предлагал свой вариант пути к цели. И нам всегда было из чего выбирать. У нас было столько общих интересов, что все окружающие, включая жен и детей, подозревали какие-то патологические связи между нами. Взять, например, такой случай. На производстве было необходимо срочно решить проблему оснащения некоего технологического процесса изготовления сверхмалых деталей оборонного назначения при их большом объеме производства. Нужен был высокопроизводительный штамп. Весь наш научный институт стоял на грани срыва срочного правительственного заказа. Решения не было даже у специализированного конструкторского бюро. А мы с Борей решили эту проблему за одну ночь. Мы не были конструкторами оснастки. Были технологами. Может именно поэтому мне пришла нестандартная идея, а Боря воплотил её в конструкции. Так мы с ним завоевали немалый вес как инженеры и изобретатели на уровне нашего Министерства. Эта дружба таким же образом проявлялась и в быту, и в личной жизни каждого из нас.
Я и мой друг Боря. Я справа
Конечно, природа не терпит пустоты. В разные времена, в разных местах проживания (а их было множество) меня судьба сводила с интересными людьми, которых я вправе назвать товарищами. Но, к сожалению, никак не друзьями. Но я был всегда в поиске. И те редкие близкие отношения с кратковременными единомышленниками приносили и мне, и всем моим устремлениям огромную пользу.
8.2. Отец
Итак, я шел в приподнятом настроении из школы, мне было 12 лет. Я был спортивным мальчиком и мне в этот день удалось в школьном спортзале на одних руках забраться по канату до самого потолка. Но ни это стало предметом гордости и эйфории. Я впервые почувствовал себя мужчиной, испытал оргазм. Такое определение этого состояния я, конечно, узнал гораздо позже, но ощущение было столь значимо и ни с чем не сравнимо, что я понял свою взрослость, что я вошел в новую эпоху жизни.
Я на мгновение оторвался от своих эйфорических мыслей, поднял голову и что я увидел? Я увидел своего отца, рядом с которым вприпрыжку шел мой старший брат Вацлав. В этот момент я меньше удивился бы увидев марсианина. А тут, целый отец. Папа покинул маму и нас с братом еще 7 лет назад. За все это время я лишь один раз встречался с ним. Он приезжал в гости к нам после развода. Как бы не были редки встречи, воспоминания об отце были очень ярко запечатлены в моей памяти. Я, конечно, очень любил свою мать, но отец был всегда для меня божеством. Именно он оставил во мне не только внешнее сходство с собой, но и гораздо более значимое генетическое наследство. Вот с кем я был всегда в единомыслии, с кого мне всегда хотелось брать пример, вот кого я боготворил, несмотря на огромное содержание в нем всякой моральной негативности. О таких людях говорят: единство и борьба противоположностей. Именно в такой борьбе рождается истина.
Мне было еще годика четыре или пять. Я решил к дню рождения папы сделать креативный подарок. У папы был шикарный письменный стол из белого дуба. Он достался ему в качестве немецкого трофея после войны. Отец был большим военным начальником в Вильнюсе и ему полагался такой инвентарь. Поскольку отец, работая за столом, всегда курил трубку, которую никогда не мог найти на месте, я решил радикально эту проблему. Если высверлить в столешнице два встречных перпендикулярных друг к другу отверстия, то получится курительная трубка прямо при столе. Решение принято. Осталось придумать чем просверлить отверстия. Пробовал ковырять ножницами, гвоздиком. Бесполезно. Нашел нечаянно в отцовском ящике с инструментами настоящее сверло. Я не знал, что его надо вставить в дрель и принялся ковырять вручную. Благо день был длинный, родители работали допоздна. Когда, через много часов каторжного труда, весь в мозолях я закончил процесс, радость была безмерна. Нашел папин табачок, набил им вертикальную часть отверстия, попробовал потянуть воздух через горизонтальное отверстие – супер, все получилось.
Отца ждал с жутким нетерпением. Таких подарков ему еще никто не дарил. Наверняка похвалит меня. Отец, как всегда, пришел очень уставший. Сразу выпил рюмочку и начал искать вечно пропадавшую трубку. Ту-то я и объявил о подарке. И, кто бы мог подумать, отец ни слова не говоря, встал на колени и стал раскуривать импровизированную трубку. После неуклюжих потуг в скрюченной позе, он похвалил меня и сказал, что такой замечательной трубки нет ни у кого в мире, но и сделал мне легкое замечание: «Ты же сделал трубку под свой рост, а мне приходиться сгибаться в три погибели. Спасибо, конечно, большое, но впредь, думай получше, прежде чем принимать решение». Я был и счастлив за спасибо, и за науку на всю жизнь.
Очень похожий случай был в г. Тайга, когда я заканчивал томский машиностроительный техникум. Мне было 17 лет. Я приехал к отцу на выходные дни. Приехал поздно и сразу завалился спать. А ночью из кармана брюк вывалился пистолет, который я сам спроектировал и смастерил на заводе во время преддипломной практики. Я проснулся от оглушительной стрельбы в комнате. Это отец подобрал мой пистолет и пытался пристреливать его, поставив в качестве мишени, толстенную книгу. Отец был в прошлом кадровый разведчик. Стрелял как снайпер. Я зарылся в одеяло в ожидании серьезной разборки по поводу огнестрельного оружия. Таковую я уже пережил в техникуме, когда мастер моей производственной практики написал в характеристике с места преддипломной практики, что я занимался изготовлением холодного и огнестрельного оружия. Меня – отличника, могли не только к защите диплома не допустить, но и статью пришить. Правда тогда я отделался бутылкой коньяка для мастера. А что грозило сейчас? А сейчас отец, отстреляв обойму, заявил мне: «Из ТТ я попадаю в монетку с 10 метров, а из твоего керогаза еле в с 2 метров в книгу не попал. Работай над прицелом». И отшвырнул пистолет. Это был еще один урок педагогики и информации к размышлению о приоритетах в жизни. Пистолеты и ножи меня больше не интересовали.
Были и еще незабываемые мгновения общения с отцом. Он как-то нагрянул к нам после разлуки. Мама его встретила нежностью и любовью. Но и мне кое-что досталось. Папа приехал по делам на один лишь день. Но утром, когда я проснулся и увидел его в доме, я получил сполна его внимание. Он спозаранку потащился в горы, наломал там кленовых веток и смастерил мне настоящий индейский лук со стрелами. Я гордо ходил по двору и все мальчишки завидовали моему счастью.
Все это промелькнуло в моем мозгу за какое-то мгновение. Но я упорно делал вид, что не вижу ни брата, ни отца, до которых оставались считанные метры. Но меня мучила щекотка под лопатками. Видимо от счастья крылья прорезались. В таком заторможенном виде и застал окрик брата: «Эй, ты шибздик, не видишь, что ли. Мы с отцом идем к тебе». Я с наигранно безразличным видом осмотрел их с ног до головы и произнес формальное здрасте. Хотя хотелось броситься к отцу на шею и обнимать, обнимать его. Отец, наверно, принял мое притворство холодности за обиду на него. А ему во чтобы-то ни стало необходимо было меня вывезти из Вильнюса к себе в Сибирь, где он жил с новой женой. Наша мать в очередной раз попала надолго в больницу. Мы остались с братом совсем одни. Питались чем попало. Вплоть до липовых почек, барбарисовых листьев и чужих яблок, за которыми ходили в соседские сады на заломанку. И родительский комитет нашей элитной школы покупал нам по 10 буханок черного хлеба, по 2 бутылки подсолнечного масла в месяц. Мы мазали масло на хлеб, посыпали солью. Это было слаще всякой коврижки. Еще и сапоги мне как-то купили. Кирзовые, блестящие. Так и хотелось ими кого-нибудь пнуть.
5 класс. Я во втором ряду первый справа
Отец с перепугу начал обещать мне золотые горы при жизни у него: «Куплю коньки, велосипед» – и тому подобное. В тот момент мне ничего не надо было. Отец был рядом. И выше блаженства представит было невозможно. К слову сказать, папа оказался мужиком прижимистым. Но ничего. И на солнце есть пятна. Ни коньков, ни велосипеда я так и не дождался. Правда коньки нашлись как спорт инвентарь школы, которой отец руководил. А что касается велосипеда, то я ему напомнил однажды. На что отец ответил: «Зачем тебе велосипед, если ты не умеешь на нем кататься»? Он всегда умел подвести логику под любой свой интерес. Но и я был от его плоти и крови. Быстро научился езде на велосипеде одноклассника и гордо прокатился перед окнами дома. Отец не оценил мой подвиг. Велосипед я так и не получил. Зато и этот случай научил меня жизни. Когда у меня появились собственные дети и они достаточно подросли, я каждой из дочерей купил по велосипеду.
Вообще, жизнь у отца стала совершенно новой эпохой для меня. И не только из-за моей неожиданной зрелости. Главное совсем другое. В Вильнюсе без родительского контроля (отца не было, мама постоянно лежала по больницам) я учился с ковыль на костыль. Меня не учеба волновала, а как бы что-нибудь поесть. Для примера упомяну один уникальный случай. Как-то щелкая зубами от голода, мне повстречался мой сосед, дядя Коля. Он был куркуль тот еще. Но, видимо, у меня вид был на столько жалкий, что он пригласил меня к себе и налил до краев тарелку борща. Такой вкуснятины я не ел никогда, даже в дальнейшей жизни. Этот борщ запомнился мне навсегда. А как я себя корю всю мою жизнь, вспоминая как оскорбил дядю Колю лет 20 спустя, после этого знатного угощения. Я занимался пристройкой к своей квартире веранды и перекрыл запасной проход вокруг дома. А дядя Коля был уже в солидных годах и ему трудно было спускаться по крутому основному сходу. Когда он меня упрекнул, я сгоряча нагрубил ему. Мол: «Ходите, пока, с другой стороны. Это временно у меня». Никогда не прощу себе этой грубости к своему спасителю.
7 класс. Я вверху, 4-й справа
В общем, у отца в школе я стал круглым отличником. Мне было неловко быть посредственным, когда мой отец директор этой школы. Учителя наперебой расхваливали мои способности, о которых я даже не подозревал. Но и это не главное.
8.3. Мои наставники
Главное то, что отец, будучи сам незаурядным педагогом, отдал меня на «растерзание» двум гениальным коллегам. Один молодой, перспективный спортсмен (он же преподаватель физкультуры в школе), а второй – преподаватель труда. Мастер на все руки. Столяр от Бога с закалкой специалиста старого режима, когда столяр обходился безо всякой механизации деревообработки. Вручную выделывал такие чудеса, которые и на станке выполнить невозможно. Я начал все свободное время после школы проводить с этими гениями труда и спорта. Два года упорных усилий под их руководством создали несокрушимый фундамент моей дальнейшей жизни.
Хотя надо признать, что все годы с пяти до восемнадцати лет шло интенсивное строительство основ всей моей взрослой жизни. Например, полуголодное, полусиротское раннее детство мальчика-Маугли воспитало во мне основы выживания в экстремальных условиях. Как на профессиональных тренировках спецназа. Кстати, забегая вперёд, могу добавить, что и срочная служба в армии проходила в войсках особого назначения, где я тоже получил высокую профессиональную физическую и моральную подготовку для преодоления критических ситуаций.
Ответственность перед отцом, да и перед собственной совестью, приучили меня к добросовестной учебной деятельности, усидчивости и трудолюбию. Я закончил семилетку (в те времена это было неполное среднее образование) с отличием. И в дальнейшем все учебные заведения (техникум и два университета) также по инерции закончил с красными дипломами. А степень кандидата технических наук и вовсе получил экстерном без защиты, за высокие достижения в области разработки технологий оборонного назначения.
Некоторое внимание необходимо все-таки уделить моим наставникам в спорте и труде. Я через день в 6 и 7 классах все внешкольное время проводил то в спортзале, то в столярной мастерской. Физрук готовился сам к разным соревнованиям, но и из меня выжимал все соки. Никакой труд не был для меня в тягость. Во мне бушевал незатухающий вулкан энергии и жажды деятельности. Уже через год я стал одним из лучших спортсменов городка.
Я справа. Почти чемпион города Тайги
Причем в самых различных видах спорта: легкая атлетика, конькобежный и лыжный спорт, бокс, даже пытался освоить баскетбол. Но физрук отвадил меня хоть от этого из-за маленького роста.
В столярной мастерской происходили не менее значимые чудеса. За два года я стал истинным профи в столярном искусстве. Подумать только – это в 14 лет – то. Сначала мастер помог освоить мне основные профессиональные приемы деревообработки. Потом с его помощью я смастерил настоящий столярный верстак с двумя винтовыми зажимами. Этот верстак даже экспонировался на школьной выставке как самое великое достижение школьного трудового воспитания. Было и еще много разных поделок. А самым апогеем столярного искусства у меня стала настоящая мебель для родительского дома. У отца была огромная коллекция книг. Практически все художественные издания и российские, и зарубежные, большая советская энциклопедия из 30 томов и прочая всячина, которую он возил в ящиках по всей России, меняя частенько место жительства. И все это богатство (по тем временам это было на вес золота) валялось или в ящиках, или по столам где попало. Первое, что я смастерил – это роскошный, огромный книжный шкаф. Остекленный, с множеством полок, отделанный резным багетом, окрашен под красное дерево раствором марганцовки и глянцевым лаком. В общем – шедевр! Делал втихоря от отца и подарил ему на день рождения. По значимости этот подарок стоял на втором месте после курительной трубки в дорогущем письменном столе, которую я смастерил в пять лет тоже на день рождения отца. Сказать, что отец был без ума от подарка – ничего не сказать. Он произнес сокровенные слова, которые стали путеводителем моей жизни: «Из тебя толк выйдет»! Правда, мой брат (вечный завистник, доморощенный моралист, будущий заурядный политикан) добавил: «А бестолочь останется».
8.4. Музыка
У меня было еще одно необычное увлечение – музыка. Я не отличался особым музыкальным дарованием. Но, как говорят: терпение и труд все перетрут. Отец со своей женой собрался на курорт и оставил нам с братом деньги на питание. Я, не долго думая, после отъезда отца решил покутить на впервые заполученное богатство. В каком-то магазине я был парализован ослепительным блеском и манящим дизайном простой русской балалайки. Она стоила почти все деньги, оставленные отцом. Но я вильнюсской жизнью был приучен к вечному недоеданию и самоудовлетворению подножным кормом. Балалайка стала моей. Но меня ожидала папина оценка моей несанкционированной покупки. Я, налюбовавшись вдоволь своим сокровищем, спрятал балалайку под кровать. Даже брат ничего не знал о ней. Когда мы дождались родичей с курорта, у меня не было сил долго скрывать свое приобретение. Язык так и чесался похвалиться своим сокровищем. Наконец я решился. Долго мямлил что-то невнятное, пытаясь оттянуть неминуемую расплату. Наконец выдавил из себя: «Папа, я купил балалайку. Мне она очень понравилась». Был готов к любым карам во имя своего счастливого приобретения. Но то, что произошло с отцом, я не мог предсказать даже в волшебном сне. Он весь расцвел как тюльпан на солнце: «Где, где балалайка»! Он взял инструмент в руки, поцеловал его. Долго настраивал. А потом как заиграл. Это было чудо. Отец оказался виртуозом игры на балалайке. Но не держал ее в руках лет сорок. Так отец проиграл до позднего вечера. А с утра начал и меня обучать. Я так увлекся своим новым детищем, что набрал всяких самоучителей, быстро освоил нотную грамоту всякие там сольфеджио. Не прошло и месяца, как я сносно играл по нотам и пытался подбирать мелодии на слух. А через полгода я виртуозил почти как отец. Дошло до того, что отец порекомендовал мне поступить в оркестр народных инструментов местного клуба. Меня туда приняли после первого же моего проигрыша ряда народных мелодий. И приняли не просто статистом, а вторым солистом оркестра клуба. Но не все так просто оказалось. Моих доморощенных музыкальных способностей не хватило даже на один концерт. На репетициях, вроде, все получалось. Но их, наверно, оказалось маловато для начинающего по самоучителю музыканту. В общем я завалил первое же выступление на народе. Меня, конечно, вытурили из оркестра как профнепригодного. Наверно Россия потеряла нарождающийся талант (смех в зале). Но балалайку я пронес через всю свою жизнь. Играл на ней лет сорок подряд. И радовал своим талантом не только себя самого. Частенько мы с моим другом – балалайкой попадали в интересные и всегда достойные гениальности переделки. Она до сих пор красуется у меня на антресолях.
В этих достижениях закончилось мое пребывание у отца и мое формирование как личности. Эти два года стали поистине трамплином во взрослую жизнь. Отец не был ангелом, но он стал для меня главным наставником и единственным мужчиной, достойным уважения и подражания.
9. Техникум
Далее меня ждала учеба в томском машиностроительном техникуме, куда я был, как отличник, зачислен без вступительных экзаменов. Подтолкнул меня в техникум опять же отец, особо не спрашивая моего желания. И оказалось, что он как всегда прав. Мать очень возмущалась издалека, из Вильнюса. Она считала, что техникум недостоин моего таланта. Пророчила мне как минимум МГУ или МГИМО. Жизнь только подтвердила правоту отцовского выбора. Во-первых, как было сказано, я родился с молотком в руках. Значит мое пожизненное кредо – техника. Во-вторых, отец просчитал, что во взрослой жизни меня не удержишь в сибирской глубинке. Наверняка меня потянет на родину в Литву. А там вечно больная мать, которую саму надо содержать, а для этого необходимо обзавестись достойной профессией как можно раньше. Техникум это позволял и не препятствовал дальнейшему обучению. Все в итоге так и вышло. Не отец, а второй Нострадамус.
Томск был в двухстах километрах от нашего городка. Так что совсем разрыва с отцом не было. Хотя появился некоторый холодок в отношениях. По-моему, отец сделал приоритетом своего внимания перспективного в филологии (отец по образованию тоже был филолог) и в политике брата. Брат без моей конкуренции, под умелой опекой отца, расцвел на глазах. Стал секретарем комсомольской организации города, как-то очень быстро перебрался в обком комсомола, затем и в обком партии. Но служебный век отца подходил к концу. Он вышел на пенсию и занялся своим любимым по детству делом – разведением домашних животных. От них получал ни столько прибыль, сколько удовольствие. Не лагодарный сын – мой брат, все потешался над отцом. Брат всегда считал себя самодостаточным мудрецом. Но вся его карьера остановилась на той начальной должности, на которую помог пристроиться ему отец. Печально заслуженный итог – вся жизнь на одной незначительной партийной должности.
Итак, почти пять лет учебы в техникуме. Учеба давалась легко и даже доставляла удовольствие. Я действительно попал в свое стойло. Техника увлекла меня и в теории и практике. Практика особо задалась. Но в целом учеба не стала чем-то очень знаменательным. Я просто повышал свою, и без того не хилую, квалификацию. Правда я взрослел, у меня появлялись новые интересы, новые друзья (скорей товарищи), я совершенствовался в спорте. Но все это было текучкой. Девушки пока не появлялись. Но к концу учебы я наверно созрел и до первых признаков любви. Эти признаки в будущем стали первой и единственной в моей жизни любовью. Но это отдельная тема для повествования. Она собой затмила многие мои даже очень значимые события в будущей жизни.
9.1. Бешеные деньги
При первой же производственной практике на пятом государственном подшипниковом заводе я впервые в жизни за один месяц заработал столько денег (отец не особо баловал меня материально), что мне хватило на шикарный костюм, зимнее пальто и шапку. И на еду осталось. Хотя я получал повышенную стипендию и был вполне удовлетворен жизнью.
А начиналось все так. Меня 16-тилетнего пацана поставили на огромный штамповочный пресс, от одного вида которого бросало в дрожь. На нем я как робот вставлял заготовки и снимал готовые отштампованные сепараторы подшипников. Поставили на этого монстра не случайно. То была самая невыгодная в заработке операция. А мне, мол, и так сойдет. Как же они просчитались. Поначалу дело шло туго. У меня не получалось подстроиться под ритм работы пресса. То разрубало приспособление для подачи заготовки, то неточно ложилась заготовка в штамп. Наставница, очень милая девушка, не ругала меня, а наоборот подбадривала и все время меняла испорченные приспособления. Но уже на второй день работы я почувствовал характер этого монстра, и мы с ним спелись будь здоров. Если все рабочие успевали подставлять заготовку только на каждый второй цикл рабочего хода ползуна пресса, то я наловчился реагировать на каждый. Работа пошла в два раза быстрей чем, даже, у профессионалов. А, значит, и денежек в два раза больше. В советское время за такую прыть работяги могли и побить потому, что лишний заработок не полагался. Если какой-нибудь лихач несанкционированно поднимал производительность труда, увеличивал заработок, то нормировщики сразу снижали расценки. За тот же рубль приходилось вкалывать больше. Так что меня не только не вознесли за трудовую доблесть, но и вообще перевели на другую операцию. Как им казалось, еще более невыгодную. А это им только казалось. Я начал зенковать отверстия в дверных навесах. Работа нудная. Какое там творчество: дрр, дрр, дрр, дрр, отбросил деталь. И опять, и опять весь рабочий день. Но я заметил, что сверло имеет неправильную заточку. А мы в это время в техникуме как раз изучали углы заточки режущего инструмента. Я пошел к заточнику и потребовал переточить сверла по моему разумению. Это было чудо. Я попал в точку. Во-первых, значительно снизилось усилие резания, что снижало усталость от монотонного ручного труда. Во-вторых, и это главное, на проход сверла в нужную глубину уходило значительно меньше времени. Закончилось тем, что меня окружил весь цех, с восторгом и удивлением воззревали на мои стахановские приемы. А мастер сказал: «Расценки не трогаем. Все равно нормальный человек так работать не сможет. А этот придурок пусть себе шарашит». Вот так я стал «миллионером».
При второй преддипломной практике я, кроме обязательной производственной деятельности, умудрялся выкроить время на всякие авторские поделки. Величайшим вольным достижением на этом поприще стали выкидные ножи и огнестрельные пистолеты. Я не преследовал никакой практической цели, а просто проверял себя на способность создать своими руками что-нибудь необычное, имеющее значение для самоудовлетворения собственных амбиций, Другие могут, почему я не могу? Правда заводские мастера имели другое мнение. Когда меня застукали за эдакой деятельностью, я чуть не лишился статуса студента.
9.2 Музыкальный триумф
А пока покажу легкие мазки из картин пятилетней жизни в Томске. Пожалуй, самым ярким стал первый день пребывания в техникуме. После формального приветствия абитуриентов, нас, все группы вместе, расположили в актовом зале на ночевку. Там плотненько были расставлены кровати и больше никаких излишеств. Общежитие, по всей видимости, еще было занято выпускниками. Состояние было жуткое. Несколько сотен молоденьких, незнакомых друг другу мальчиков, без питания, без понимания перспективы собрали как в концлагере в одной огромной комнате. Сказали: ждите до утра. Мы и ждали. Спать было рано. Хотелось есть. Кто-то запасливый начал жевать из родительских закромов, кто-то имел знакомых и они перешептывались в разных частях зала. При всей настороженной тишине в атмосфере стояла какая-то зловещая напряженность и безысходность. Я огляделся по сторонам, присмотрелся повнимательней ко всем абитуриентам. У всех настроение мучеников, насильно вырванных из домашнего уюта. И вдруг мой взгляд остановился на сцене актового зала. Может ли кто-либо представить, там стоял полный набор струнных музыкальных инструментов целого оркестра. В том числе и концертная балалайка. Скажу, что концертный инструмент радикально отличается от бытового. У него совсем другая конструкция. Струны из бычьих сухожилий, кузов из специальной акустической древесины, даже лаковое покрытие особое – музыкальное и тому подобное. Звучание у такого инструмента просто божественное. Я втихаря подкрался к сцене, завладел этим вожделенным инструментом и опять забрался на свою кровать. Тихонько побренькал, настраивая мое чудо. Огляделся по сторонам. Всем было все равно что где и как происходит. Каждый изнемогал в своем жутком одиночестве. Я начал тихо-тихо играть. Играл не на публику, сам для себя. Старался никого не потревожить. Играл самые разные мелодии. Знал их десятки, если не сотни. Так увлекся, что ничего вокруг не замечал. Когда я затих на минутку, чтобы размять пальцы (игра на струнах очень травматична, даже для тренированных пальцев), раздались бурные аплодисменты. Вокруг меня собрались все мальчишки и с упоением слушали мой импровизированный концерт. Все требовали продолжения. Тут-то я и испытал свой звёздный час, познал истинную любовь народа, не признанного музыкального гения наконец оценили по достоинству. Шутка. Но, все-таки, в каждой шутке есть… По требованию благодарных слушателей проиграл я до позднего вечера. Из толпы поклонников кричали:
– А это знаешь?
– Знаю.
– Сыграй!
