скачать книгу бесплатно
– Ты видел сам?
Рахимову я безусловно доверял и все-таки спросил.
– Да.
– Где?
– За двадцать – двадцать пять километров отсюда: в селе Середа и в других деревнях.
– А этот промежуток? Что там?
– Ничья земля.
– Ну, – сказал я по-русски, – ваше желание, Заев, кажется, исполнится: в наш адрес прибыло много фляжек с коньяком…
Все вопросительно смотрели.
– …и с ромом, – продолжал я. – Перед нами немцы. Рахимов, сообщите обстановку.
Рахимова выслушали молча, и лишь Заев буркнул:
– Вот и хорошо!
– Чего же хорошего? – спросил кто-то.
– А стоять лучше? Перестоялись.
Не спросив разрешения, в блиндаж вбежал мой коновод Синченко.
– Товарищ комбат! Генерал сюда идет… – громко зашептал он.
Я быстро надел шапку, поправил гимнастерку и кинулся навстречу.
Но дверь уже открылась. К нам входил командир дивизии генерал-майор Иван Васильевич Панфилов.
Я вытянулся и отрапортовал:
– Товарищ генерал-майор! Батальон занимается укреплением оборонительного рубежа. Командиры рот копируют схему минных заграждений. Командир батальона старший лейтенант Баурджан Момыш-Улы.
Панфилов спросил:
– Чрезвычайные происшествия были?
«Знает!» – мелькнуло у меня. Я ответил:
– Да, товарищ генерал. Трус, ранивший себя в руку, был расстрелян перед строем.
– Почему не предали суду?
Волнуясь, я стал объяснять.
Я говорил, что при других обстоятельствах я отдал бы его под суд. Но в данном случае надо было реагировать немедленно, и я принял на себя ответственность.
Панфилов не перебивал.
Впервые видел я его в полушубке. Мягкий, белой юфти полушубок, чуть отдававший приятным запахом дегтя, не перешитый по фигуре, был ему широк, но уже обмялся и, не топорщась, выказывал впалую его грудь, наискось перехваченную портупеей, и сутуловатую спину.
Слушая, генерал смотрел вниз, склонив морщинистую шею. Мне казалось, он не одобряет меня.
– Сами расстреляли? – спросил он.
– Нет, товарищ генерал: расстреляло отделение, командиром которого он был, но приказал я.
Панфилов поднял голову.
Густые, круто изломанные брови над маленькими, чуть раскосыми глазами были сдвинуты.
– Правильно поступили, – сказал он.
Потом, подумав, повторил:
– Правильно поступили, товарищ Момыш-Улы. Напишите рапорт.
Только теперь он, казалось, заметил, что вокруг все стоят.
– Садитесь, товарищи, садитесь! – проговорил он и, расстегнув поясной ремень, стал снимать полушубок.
В суконной гимнастерке с незаметными, защитного цвета, звездами сутуловатость обозначилась резче.
– Однако у вас, товарищ Момыш-Улы, холодновато! Почему не топите? И горячего чайку, наверное, нет?
Подойдя к железной печке, он потрогал остывшую трубу, заглянул за печку, словно что-то искал, увидел топор и, присев на корточки, стал ловко, придерживая полено рукой, несильными меткими ударами откалывать мелкие полешки.
К нему подбежал Рахимов:
– Товарищ генерал, разрешите, я…
– Зачем? Я это люблю. В другой раз вам, конечно, самому придется позаботиться о своем командире.
Такова была манера Панфилова – он нередко делал замечания не напрямик, а этаким боковым ходом.
Но, смягчая даже и эту чуть заметную резкость, он ласково добавил:
– Садитесь, товарищ Рахимов, садитесь! Сюда, на чурбачок.
Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь, кроме Панфилова, укладывал полешки таким способом – шалашиком. Некоторые, покрупнее, он сперва взвешивал в руке. Один раз положил было плашку, но, поколебавшись, вытащил.
Не знаю, вам, может быть, кажется, что, даже растапливая печь, генералу не пристало колебаться, но когда Панфилов, подсунув бересты, чиркнул спичкой, в печке сразу затрещало.
С минуту он посидел у огня. Красноватые отсветы играли на пятидесятилетнем, с морщинками, но не усталом лице.
– Ну вот, – сказал он, поднимаясь, – этак веселее… У вас готово, товарищ Момыш-Улы?
– Готово, товарищ генерал.
Я протянул короткий рапорт. Панфилов прочел у лампы, положил бумагу на стол, обмакнул перо и, вздохнув, написал: «Утверждаю».
На столе, как вы знаете, лежала отлично вычерченная схема нашей обороны.
Отодвинув рапорт, Панфилов долго смотрел на схему.
– Закупорились, кажется, не плохо, – сказал он. – Но…
Чисто русским жестом он почесал затылок.
– Я потом с вами, товарищ Момыш-Улы, пройдусь. Посмотрю на местности… Обстановку знаете, товарищи?
Ответили неуверенно.
Панфилов достал из полевой сумки карту, уже чуть потрепанную, чуть потертую в сгибах, развернул и расстелил поверх схемы.
– Давайте-ка, товарищи, поближе, – сказал он. – Противник прорвался здесь и здесь.
Он указал несколько пунктов вблизи Вязьмы и, оглядев лица – всем ли видно, всем ли понятно, – продолжал:
– Наши войска дерутся в районе Гжатска и Сычовки. Вот главные узлы сопротивления.
Не нажимая, он очертил тупым концом карандаша несколько неправильной формы кругловатых фигур в различных местах карты. Потом опять оглядел всех нас.
– Вы, может быть, думали, – сказал он, положив карандаш, – что вояки, которые в эти дни проходили мимо нас, это и есть наша армия?
Он улыбнулся, от маленьких глаз побежали гусиные лапки. Никто не решился кивнуть, только Заев мотнул головой.
– Признавайтесь, думали?
Никто не ответил. Панфилов затронул то, что тяжестью лежало на сердце у каждого.
– Нет, товарищи, армия дерется. Вы думаете, немцы дали бы нам сидеть здесь столько времени, если бы с ними не сражались наши боевые части? Сейчас противник вышел к нашей линии, но небольшими силами… Его сковывают войска, которые сражаются у него в тылу. У дивизии очень растянутая линия, но…
Панфилов помолчал.
– Нашей дивизии придано несколько артиллерийских противотанковых полков. Цифру я вам не назову. Это артиллерия Главного Командования.
Вновь взяв карандаш, Панфилов опять стал смотреть на карту. Его стриженая голова, черные волосы которой, казалось, были поровну – баш на баш – перемешаны с белыми, склонилась, пробегающие по топографическим значкам глаза сощурились, словно стараясь разглядеть что-то неясное.
– В чем же теперь задача? – негромко произнес он, как бы спрашивая самого себя. – Задача в том, чтобы встретить немцев этой артиллерией там, где они нанесут главный удар. Можете, товарищи командиры, передать это бойцам. Впрочем… Через сколько времени, товарищ Момыш-Улы, сможете собрать батальон?
– По тревоге, товарищ генерал?
– Нет, зачем по тревоге… Час достаточно?
– Да, товарищ генерал.
Приезжая к нам, Панфилов обычно после проверки боеготовности беседовал с батальоном. Он достал часы и подумал, поглаживая большим пальцем стекло.
– Не надо, товарищ Момыш-Улы. Не смогу – этот маленький старшина не позволяет, – он указал на часы. – Ну вот, товарищи командиры, начнем воевать… Полезет немчура – уложим. Еще полезет – еще уложим. Перемалывать будем…
Панфилов поднялся, и все тотчас встали.
– Перемалывать…
Панфилов повторил это слово и словно прислушался, как оно звучит.
– Вы меня поняли?
Почти всегда Панфилов заканчивал этим вопросом, всматриваясь в лица тех, с кем говорил.
– А теперь… теперь не худо бы стакан чайку с дороги… Намек, товарищ комбат, кажется, был?
Я закричал:
– Синченко! Самовар! Бегом!
– Ого! Вы и самоваром обзавелись? Добре…
Все улыбались. Панфилов заражал ненаигранной, неподчеркнутой уверенностью.
Отпустив командиров, он сложил и спрятал карту.
Вбежал Синченко с кипящим самоваром.
– Легче, легче, – сказал Панфилов. – Зачем с самоваром бегать?
– На то война, товарищ генерал, – бойко ответил Синченко.
– Для беготни?
Синченко ловко водрузил на стол самовар.
– Бегаю с расчетом, товарищ генерал.
Это Панфилову понравилось.
– Добре, добре, – сказал он. – Но теперь, товарищ, воевать нам придется не с расчетом.
– А с чем, товарищ генерал?
– С тройным расчетом. – Панфилов засмеялся. – Зеленого чая нет?
