скачать книгу бесплатно
Этапы. Всё разделено на этапы. Пожалуй, это можно сравнить с кольцами на срезе дерева. Обрастаем новой кожуркой из недели в месяцы. Проходим в турбинах панциря без прорезей для лапок, головки и хвоста, всё реже перескакивая на очередной этап. Инстинкт говорит не совершать того, о чём пожалею, но я с ним, конечно же, не согласен. Я не верю ни во что, кроме самого себя. То ли я, что создало вас? Навряд ли. Но я точно тот, кто может убить вас, и не единожды. Меня зовут Джакомо, возраст я скрываю, место рождения аналогично ситуации с возрастом, у меня чёрная левая рука, безупречные волосы и трезвый взгляд, а так же за плечами несколько трупов, сожжённых на кострах в глухих лесах, один теракт в Стокгольме, двадцать тысяч долларов анонимно пожертвованных детям с диагнозом ДЦП; по определению либерал, так как считаю, что на данный момент, это лучшая форма правления государством, имею чертовскую везучесть, гемералопию[2 - Гемералопия – резкое снижение зрения при ярком освещении.] (в моём случае к избыточной освещённости) и сложный взгляд на догматы, толкующие сложившееся общество, что надо/не надо делать, хорошо/плохо, вот так/по другому, нравится/фу, счастливо/терпимо/плохо, а если быть совсем уж кратким в догмах, то именно, – «Дерьмо».
Джакомо посмотрел в планшетный монитор, изогнутая кривая пошла ночным потухшим угольком вниз, хотя только что радостными криками она встречала высотный дождь из красочного фейерверка. Джакомо ощетинился, биржа его доконает.
Когда я жевал отвратительную мякоть дыни и кидал обглоданные неказистые корки в столичную реку (я намеренно выбираю самую страшную и желаю, чтобы она оказалась несъедобной, с целью – дабы другим достались вкусные и симпатичные жёлтые овощи). Я отвлёкся, так вот, доедал я, значит, последний ромб, как вдруг, летящая на атмосферных крыльях ветра важнючедорогая визитка, врезается мне в спину. Вся так и пестрит минимализмом. Посередине большими буквами были выбиты имя и фамилия, видимо, инициалы сея персоны говорили сами за себя. Чуть ниже располагалось название оказываемой услуги и мобильный телефон.
Хирономо Плевако[3 - Аллюзия на Фёдора Плевако – всемирно известный русский адвокат и юрист. 1842-1909 гг.]
Адвокат
********** [Номер телефона]
Я не стал откладывать звонок на загадочное потом. Вытираю сладко-липкие руки о джинсы и набираю выдавленные цифры.
Телефон не раздался надрывистыми гудками. Как странно бы не звучало, но в самое сердце мозга ударила нота ми… один раз… два раза.
–Большинство заблуждается в том, что считает себя меньшинством. – Голос из динамика телефона.
Звонок завершился. Я подивился. Пёс облегчился. Этап заварился.
Первенец.
На дворе стояли сутки, чёрт его знает какие. У меня давным-давно протекала канализационная труба, это я имею ввиду ту, которая направленна непосредственно из толчка в общий поток отходов, текущих после тяжёлого рабочего дня, а это – множество аппетитных какашек размытых плотным течением, пахнущие мочой, алкогольной отрыжкой, испорченными блюдами и кучами других продуктов для подземных организмов. К чему я вёл, вонь в туалетной комнате стояла жуткая, к тому же, толчок и ванна в моей планировке слились в единое помещение, да уж, мылся я редко. Благо на кухне красовалась широкая раковина для моей сверкающей жопы и среднего пошиба пениса, ударился я, как вы могли догадаться, в исламский этикет. Хе-хе. Запах от моих мясных предметов для испражнений раздавался за версту. Гели для отведённым им мишеням, я выставил в рядок, между мойкой и стенкой. Флаконы переливались разноцветными оформлениями, дизайнеры помещали наименования “вкусовых” качеств внизу тюбика. В моём личном арсенале находились жидкости с экстрактами: мелиссы и недоспелой клубники, мягкого капучино с молотой корицей, иногда я пользовался мужицким ментолом, редко намазывался молоком с мёдом, лидеры по взаимодействию со мной по-прежнему оставались ваниль с грушей и папайей, ирис с маслом арахиса, и кокос с тортом «Наполеон».
Номер 1 после рассказа в зеркало о гелях для интимных мест, накинул тёмно-орехового цвета пальто, повилял лохматыми кудрями перед тем же нудным собеседником и вышел за дверь квартиры с множеством ароматов под хвостом. Сливочные полусветские улочки навевали бы у панков омерзение, но у номера 1 они равнялись платиновой медали, выигранной в соревновании за возможность здесь обитать. Фраппучино, посыпанный кокаиновой крошкой, продавали на углу французского бульвара Ньёстез Па Жуль. Номер 1 направил своё горло в этот тёплый, завёрнутый в большой размером уют со стандартной порцией посыпки.
Отличительная черта от остальных соличностей по телу, игралась с его мозговой задвижкой в злую шутку, у номера 1 просто не имелось имени, и сам он звал себя номером 1, не догадываясь о происхождении необычного наименования. Первенец кушал и занимался искусством, с не выданной, пока, жанровой биркой, ведь искусство не имеет ограничительной стоп-линии, так? «Мои работы – это рукописи Кафки», – говорил он про свои художества. Признаться честно, разок мне удалось углядеть его квартирку и род почитаемого труда. Зрелище не из самых приятных, поэтому мне лучше заткнуться в кулачок, покашлять три раза, плюнуть на питательную сиську и выкрутиться в двойной мостик. Фух! Не сглазил.
Мор энергии валил по плетённым жилам алюминиевых кустарников. Над садами из вольт-скованности возникло семядушное затмение. Цветочные арки наглатывали без счёта. По нахождении в подобных обрамлениях возникала эйфория клаустрофобии, от которой, между прочим, доставляло больше, чем от косяка, набитым табаком и марихуаной. А по выходу из-под облачка виртуальности, тебя смазывало кубами цифровых сдвигов и передёргивало сильнее, чем электрические удары, бьющие по кончикам нейронов, после сами знаете чего. Номер 1 старательно избегал вышеизложенного парка для любых семей, людей почтительного возраста (любимое словосочетание “тактичного” общества) и современной молодёжи (куда же без неё), а интерпретировали парк, как «Комфортабельный унисекс, подойдёт и бобру!»
Полночь. Еле-еле прощупывающаяся пупырчатость пластмассового изваяния мощной фигуры, облепленной неземными мышцами, вгоняла в далёкие объедки предыдущего человека. Номер 1 свято верил в буддистскую брехню, ощущая себя переродившимся в тридцатом поколении. Однако, я до сих пор уверен, что реинкарнация лишь плод, образовавшийся под давлением человеческого нежелания верить, что после смерти ничего нет (впрочем как и любая другая псевдорелигия). Хотя, вынужден признать, «ничего нет» звучит довольно мистично, прямо-таки вынуждая сподвигнуть рабочий механизм мыслей в кардинально новый виток презумпций.
Глава IV.
Горьковатая бурда бултыхалась в гранённом стакане, купленным по уценке, ворочаясь против часовой, под воздействием оказываемой силы номера 4.
–Пить собираешься или подумать с видом на алкоголь припёрся? – Мужчина, одетый в выгоревший синий пиджак из вельвета, обратился к четвёрке, сам, при этом, выполняя не требующий промедлений спиртосодержащий глоток, пока не заметили предки.
–Да, ты, пожалуй, верно подметил, я пришёл, чтобы пол ночи зависнуть взглядом на одном стакане, пока черви плодятся под слоем коренной кости. Классный у тебя пиджак.
–Благодарю, я ношу его на протяжении полугода, надеваю на свои плечи этот вельвет каждый день. Нелегко добиться старости искусственным способом. – Подытожил мужик.
–Может и так, но ты старался не зря, результат того стоил.
–Довольно комплиментов, мы же не пара на ужине в доме у приятелей.
–Если прикинуть, мы не так уж и сильно отличаемся от той пары на ужине.
–Это ты имеешь ввиду этот разговор, сравнивая их пустую болтовню с нашей?
–Да. А ты понимаешь о чём я. – Номер 4 впервые одарил своим взором лицо соседа по угловой барной стойке.
–Ой, ну какое чудное рагу! А отбивная – просто пальчики оближешь. Ты постаралась на славу.
–Спасибо, спасибо, это рагу я сделала пока мой бойфренд лизал холодное влагалище пивной банки, а отбивная, честно признаться, вышла не самая лучшая из всех, что я готовила. – Пародии на голоса дамочек у них вышли забавные.
–Так что такого серьёзного привело тебя поиграться с жидкостью за пятнадцать баксов?
–Даже и не знаю, скорее всего ничего и привело.
–Вот как, так тогда у нас общий виновник.
–Да ты знаешь, не у нас одних, оглянись, все они пришли по этой же причине. Большинство в подобные заведения ходят как раз таки под влиянием этого виновника, просто не все это осознают. – Номер 4 повернулся, указывая тыльной стороной ладони на посетителей бара, что галдели без умолку, выкуривая сигарету за сигаретой, выпивая один бокал пива за другим и уписывая один унитаз за третьим.
Сосед последовал зрачками за архетипной указкой, досконально изучив объекты, вельветовый сосед допивает кружку пива с толстым резным стеклом.
–Мне всегда нравилось как мы, люди, анализируем, а зачастую попросту, болтаем о себе подобных. Для чего же, чтобы отыскать возможность уличить их в убогости и сказать своему потаённому другу-голосу, – «Я отличаюсь»?
–Конечно, а ты думал? – Четвёртый с небольшой насмешкой в тоне изменил направление оборотов, фьючерсно направляя стакан в противоположную сторону, будто бы уравнивая силы времени. Сосед это заметил, в его голове появилась очередная тема для разговора, что вылетит со сквозняком и пылинками в форточку, где воняет сортир.
–А ты случаем не веришь в противостояние добра и зла, в хоть какой роли их проявления?
–Я уверен на сто процентов, ты знаешь мой ответ.
–Знаю. – Он поискал беглым взглядом бармена. – А уверуешь ли когда-нибудь?
–Нет.
–Ладно, пусть так, а какое у тебя имя? – Маскируясь под невзначай, спросил сосед.
–Олейн.
–Рэналф. – Носители имён поприветствовали друг друга молчаливым крюком воображения.
Рэналф махнул рукой повернувшемуся бармену, тот немедля подошёл к клиенту, ожидая принять свой девятьсот восемьдесят седьмой заказ.
–Повторите, пожалуйста.
–Одну секунду. – Бармен, очевидно, пребывал в приподнятом настроении, наливая пиво кому ни попадя, он раздавал вместе с ним, помимо орешков, свою энергетическую заряженность.
–Спасибо.
–Пожалуйста.
Рэналф отпил пива, испачкав усы в пене и быстро слизнув, он снова продолжил диалог.
–Так вот, зло и добро или добро и зло, кому как больше нравится, не суть, на этом же я остановился?
–Да, на этом. – Как безучастный памятник в сборище встретившейся толпы знакомых, ответил Олейн.
–Вот. Если разделить tempus на сегменты до и после, и расценивать До как зло, а После как добро, или в обратном порядке, тут уж кому как ближе, и задать верующему во время и пространство вопрос по типу, – «На чьей стороне перевес, что сильнее, что продержится дольше, и кто в итоге победит или быть может всё останется в неподвижности бесконечной восьмёрки?», сумеет ли он дать вразумительный ответ? Ты сам веришь во время и пространство? – Выгрузил Рэналф.
–Пожалуй, по большей части скорее верю, чем нет.
–Хорошо, так дай мне ответ, и выпей, наконец, после этого, свой скотч.
–Допустим, я зафиксировал твою концепцию, но тогда возникает своё продолжение: каждое До и После, в кавычках «зло и добро», можно ещё разделить на множество делений из каждого пройденного или пока не пройденного отрезка temporis.
–Слушай, любому подвластно как угодно склонять эту парадигму, ты мне ответь на чётко поставленные вопросы.
–Ну, ладно, тогда я встану в отряд приверженцев за то, что После могущественнее и долговечнее, чем До, ведь как может прошедшая спичка быть сильнее, чем не родившиеся сигарета?
–Finem.
–Finem чего?
–Лично ты отождествил До как зло, После как добро и тем самым, решил для себя геометрическую формулу, составленную из химических элементов. И насчёт протекающего времени и насчёт Зло-Добро. А теперь, пей.
Олейн остановил круговорот стакана в природе, антагонисты созвездий пролили молочный односолодовый на втягивающее небо. Горло приятно обожгло, млечный путь феерично таял. Вельветовый синий пиджак испарился, напротив номера 4 стоят два опустошённых бокала из-под пива и один стакан из-под скотча. Он расплачивается за выпитое. Заходит в кабинку с обоссаным унитазом и заодно напольной плиткой, достаёт восемнадцатисантиметровый вставший член, кое-как справляясь с пробудившимся; и так же, как и все остальные до него, Олейн заливает горячей мочой плитку-унитаз-кроссовки-пальцы; звучит, кстати, как приговор; всовывает член обратно в брюки, звонко застёгивая молнию на ширинке. Зеркало трепетало лживыми сводками. *Нет, это не чушь, я не сумасшедший, Рэналф тут сидел, Рэналф тут сидел*, молитва прочитана, и Олейн выносится из надоевшего бара.
*А где бы тут Ту… (он икнул), тусануть? Странное словцо, но плевать, я пьян, а значит мне автоматически выдаётся право выдумывать слова и мочиться на газоны с сигаретой промеж губ*.
Пиу-пиу.
Карманник – Иуда, сумочник – Иисус.
Не бодрое утро вставшее поперёк горла сумочника. Паркетные квадраты сами собой поскрипывали, оповещая домовладельца о непрошенном полтергейсте. Рот на удивление быстро проснулся и уже в десять часов чистил зубы за стёклами запотевшей кабинки душа. Смыв с себя вчерашний след наживы переходящий на сегодняшнее урчание в желудке, Рот пооткрывал все ящики на кухне, с острым желанием закинуть что угодно в тигриное недовольство. Надеясь на успех розыска, он быстро прошерстил каждую полочку, уделив им внимания ровно в две десятые секунды.
День повторился.
Посуда отсутствовала. Дарья ждала в подвальной комнатке, предназначенной для сборища ТуТусовки. По сути, они там только и делали, что страдали от незнания, бились над персональными понятиями сложных терминов, вроде: мировой линии, светлого конуса будущего, альтруизма, трансгуманизм и тому подобному; да курили травку, выращенную по особой технологии.
Рот проходя через клуб сотворённый в стиле гранж, врывается в сумрачный подвал, с дымом работающем на постоянной основе на должности старшего дизайнера.
По всему периметру комнаты гудели люди из ТуТусы, Дарья сидела на башне из паллетов, к руке как обычно прилипли сигарета и бутылка пива. Со стороны она смотрелась до неприличия одинокой, но если подавить желание тут же подойти со скорой безразличной заботой и не говорить что-то вроде, – «Чего ты такая грустная, не хочешь выпить со мной? Я угощаю!», а постоять и понаблюдать за девушкой, то можно без труда заметить, как отросшие щупы с присосками макаются в краску грёз, выполняя мазки на окружившим её панно из одеждо-дымящих людей. Я так и сделал, постоял и понаблюдал, до того момента, пока клапан моего сердца не задребезжал второй скоростью ребристого вибратора, согревающий человеческую душу и не только.
–Ну, привет.
–Ну, saludo! – Новомодная приставка «Ну» в начале поезда каждого предложения (почти каждого), совершенно не сочеталась с желаемой интонацией, но на это всем было начхать.
–Ну как же я, блять, вымотался.
–Ну чего такое?
–Ну, короче, вчера, тусуюсь я, все дела, хуй знает какой по счёту играет трек, дорожка и выход в толчок. Ну, безостановочная сука тряска выпивает все мои потовые выделения, налезшие слой на слой, я не выдерживаю и ухожу на ближайший диван, мокнущий от дождя под бескрышной хренью…
–Ну.
–Ну и вот, там сидит чувак, на голове вроде сомбреро. Ну, я у него спрашиваю, – «Сигареты не найдётся?»
–Ну, а он?
–Ну, а он, – «В Бога веришь?», – я на фабричном автоматизме отвечаю двойным вопросом на вопрос, как учили, – «Ну, а надо? Если да, то в какого?», – к этому времени его сомбреро заканчивает одиннадцатый трёхсот шестидесятый градусный забег. – «Хоть в какого», – весь обтекаемый водой сидит, мокрый как сука в постели у молоденького мажорчика, – «Ну, в бога ТуТуса, не более», – я рассмеялся, потом ощутил жжение под левой подмышкой, кровь хлестала из раны, все волосы прятавшиеся там, покрылись кровью, сомбреро нависло динозавром над моей рожей, мужик произносит в мою скукоженную щёку следующее, – «Ещё раз замечу, как твоё ебало снова занялось излюбленным хобби, во всех Богов одновременно уверуешь, ублюдок», – как ебучий питон прошипел мне в щёку. – Рот приподнял смененную рубашку и футболку, оголяя стройное тело и демонстрируя забинтованную подмышку.
–Ну нихера ж себе! Ну, а что за хобби он имел ввиду?
–Ну мне-то откуда знать, снова псих небось. Но теперь, я хочу узнать в какого Бога поверит его мозг, под вымокшим сомбреро.
–Ну и как ты собрался это провернуть? Где искать?
–Ну дай мне подумать.
–Ну, может он мекс?
–Ну, нееет, скорее наш.
–Ну, а лицо, лицо запомнил? – Музыка плавно украшала рельефный череп Дарьи, выводя всякие хрупкие рунические рудники, захороненные от взоров летописцев.
–Лучше некуда. – На миг, все гудящие сменили свои связки на волчьи и хором исполнили хит лунных животных, поприветствовав таким образом, вошедших Фелицию, Ци Рку, а так же О’Гила с косяком застрявшем промеж дыры в зубах. И быстро закончив звериную сонату, гудящие вернулись каждый к своему разглагольствованию о гносеологии. Мы тоже.
–Ну… о, а ты не забыл, что пообещал Леме?
–Ну, такое не забыть.
–Сегодня в девять ноль семь.
–Ну, в девять ноль семь. – Повторил он, получая никотиновые испарения в бинты под одеждой.
Средняя троица нас заметила и не проигнорировав присутствие нижних, пошагала к нам. Через пару секунд они уже сидели напротив нас, выдувая кегли любезности.
–Ну, привет. – Фелиция.
–Ну, здарова. – Ци Рка.
–Ну, как поживаете? – О’Гил.
Мы качнули борта голов туда-сюда, я наградил их опухшими веками, Дарья своим черепом, натёртым мастикой.
–Ну, как-то не очень ты выглядишь. – Обладательница самой большой дыры между ног, Ци Рка, сразу заметила моё опухшее личико.
–Ну, пиздец, короче, там такая историна приключилась…
–Ну, нам категорически похуй. – Фелиция. Забавный факт, все, кто продвигался по лестнице ТуТусовки, седлая более верхние дистанции, бесповоротно и полностью изменял своё отношение к низшим по рангу друзьям. Мы тоже.
–Ладно. – Фелиция с Ци Ркой ополоснули меня мечами, дабы я смог придумать, как повеситься на одном из холодных орудий. О’Гилу было, как всегда безразлично. – Ну, точнее, – «Ну, ладно». – Я нарушил хороший тон, и тем самым, подорвал гробницы родителей, что заделались волонтёрами после смерти, обеспечивая пищей множество личинок не один год, между прочим.
Мечи по чехлам, виселица отменяется, пока. Девушки вульгарно встали, дел было совершенно ноль, поэтому они загорелись принять участие в обсуждениях о гносеологии. Рота до ужаса привлекала их властная жёсткость и пустые oculos, добывающие нефть для того, чтобы потом просто слить её в сточный путепровод.
–Ну, пойду возьму пару грамм, ночь предвещает долгий трах. – Последний из троицы никак не мог накуриться. Мы тоже.
