banner banner banner
Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга первая. Школьные годы чудесные
Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга первая. Школьные годы чудесные
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга первая. Школьные годы чудесные

скачать книгу бесплатно

– Патрон, мой пёс, не начнёт, он дисциплинированный.

Хозяин с удивлением посмотрел на меня и сказал:

– Если так переживаешь за него, то запри в машине.

– Я не за Патрона переживаю, а за вашего кобеля. Если сцепятся, ему несдобровать, а ведь он породистый, больших денег стоит.

В ответ раздался хохот:

– Да ты чё, паря? Разуй глаза! Это же ротвейлер, две медали в своей породе. На собачьей площадке обученный.

– Не возражаю, но это квартирная собака, в настоящих драках она не была, а Патрон закалённый боец. Твоему ротвейлеру он только по массе уступает, а по ловкости и опыту значительно его превосходит. И медалями Патрона не запугать, потому что он в них не разбирается.

– Какой ещё опыт? Сравнил тоже! Ты посмотри на эту собаку и своего недопёска! Только скомандую, и от него мокрого места не останется.

Напрасно он это сказал, потому что теперь заело меня:

– Хорошо, если не жалко собаку, то командуй, только сперва напиши расписку.

– Зачем?

– А чтобы потом меня по судам не таскал. Ты ведь не признаешься, что тебя предупреждали. Или не уверен в своем кобеле?

– Ладно, давай!

Я принёс ручку с бумагой и продиктовал:

– Претензий к псу Патрону не имею, так как, защищая охраняемую территорию, он победил в честном бою моего кобеля. Роспись, число и свидетели.

Хмыкнув, владелец ротвейлера стал писать расписку, а его приятели, попавшие в свидетели, принялись меня отговаривать:

– Опомнись, Родион! Мы знаем, что твой Патрон много чего умеет. Кобель редкостный, в магазин ходит и рыбу удочкой ловит, но не это же! Куда ему против этого телка?

Хозяин ротвейлера отдал мне расписку и спросил:

– А где его эта территория?

– Сейчас отмечу.

Палок поблизости не было, и я монтировкой провёл отчетливую линию по земле вокруг машины. Кликнул Патрона и дал ему команду на охрану. Юра вылез из воды и зачем-то пошёл к машине. Я его остановил:

– Не подходи туда! Патрон укусит!

– Да ты что? Я же свой.

– Сейчас он на службе, и для него в это время все чужие.

– А что здесь происходит?

– Сейчас будет собачий бой. Отойди в сторонку и всё увидишь.

Хозяин ротвейлера потрепал его по загривку и громко сказал:

– Прощайся с жизнью, тузик деревенский. Лорд, фасc!

Услышав команду, Лорд живой торпедой бросился на оскалившегося Патрона. Как только ротвейлер пересёк черту, Патрон отскочил чуть в сторону и как-то наискосок кинулся на него, собаки покатились по земле, но через три секунды всё было кончено. Патрон с окровавленной пастью отскочил в сторонку, а ротвейлер с перекушенным горлом забился в агонии. Все оторопели. Хозяин с выпученными глазами побежал к собаке, но я загородил ему дорогу:

– Стоять! Или ляжешь рядом со своим кобелём. Патрон сантиментов не понимает, он на службе.

Я сам за ноги притащил ему дохлого кобеля. Мужик повторял как заведённый:

– Не может быть! Не может быть!

Потом вскинулся, но под моим взглядом как-то сник и махнул рукой. Они погрузили собаку в багажник, быстро собрались, и все уехали. Потрясённый Юра воскликнул:

– Вот это да! Кому скажи – не поверят.

Я снял Патрона с охраны, и мы отправились с ним купаться.

Дня через два неожиданно приехал владелец убитой собаки и стал просить меня продать ему Патрона. Мужик не бедный, он давал за него огромные по тому времени деньги, но я категорически отказался от сделки, ведь друзей не продают. Я ему постарался это объяснить:

– Даже если я продам Патрона, отдам так или его украдут, то новому хозяину это ничего не даст. Патрон слишком привязан ко мне и другого хозяина не признает.

Он не будет принимать пищу и умрёт с тоски. Патрон из тех собак, которые умирают на могиле хозяина.

Мужик понял и, прощаясь, сказал:

– Н-да! А я думал, что знаю о собаках всё.

После этого случая Юра стал относиться к Патрону с большим почтением, а побывав с ним на рыбалке, пришёл в восторг. И неудивительно, ведь Патрон и в самом деле умел ловить рыбу удочкой. Рыболов он был, конечно, неумелый, но сам факт!

Я его этому не учил, да и в голову такое не приходило. Патрон сам проявил инициативу. Немногие собаки любят сырую рыбу. Патрон любил. Видимо, эта любовь и стала импульсом. Он часто ходил со мной на рыбалку. Сидел на берегу и в ожидании лакомства внимательно наблюдал за процессом. Зрение у собак неважное, они хорошо видят только то, что движется. В конце концов Патрон уловил связь между движением поплавка, взмахом удилища и появлением рыбки. Теперь во время клёва он стал возбуждённо повизгивать и даже срываться на лай. И однажды не выдержал! Я на что-то отвлёкся, а в это время поплавок резко повело, Патрон схватил удилище пастью и скорее всего случайно подсёк крупного гибрида. Я с изумлением смотрел как он, схватив зубами удочку, пятился назад, вытаскивая леску с рыбиной на берег. Действовал неловко, но ведь по-другому он и не мог. С этого всё и началось.

Видя такое рвение, я изготовил более подходящую для собачьей конституции специальную удочку. На короткое удилище я приладил специальную дощечку под прямым углом, за которую Патрону удобно было бы хвататься зубами. Некоторое время ушло на дрессировку, но вскоре Патрон стал уверенно обращаться с этой снастью. Терпения и внимания у Патрона хватало, однако что-либо поймать ему удавалось нечасто. Но если рыбка засекалась у него на крючке, то он мог, ухватившись за своё удилище, одним движением головы выбросить её на берег. Не всякий раз, но когда это происходило, то выглядело эффектно. Всё было по-честному. Снятую с крючка рыбу я тут же скармливал Патрону, насаживал нового червя и забрасывал ему удочку. Когда мне надоедало это баловство, я просто забрасывал ему пустой крючок. Это было и в самом деле баловством, обычным дрессировочным трюком. В цирке собак и не такому учат, но у тех, кто видел Патрона на рыбалке, от удивления отвисала челюсть. И не только от удивления.

Помню забавный случай. Мы с Патроном тогда были на тех самых базах, а там неподалёку находился пруд с карасями. Вот по утрам мы и ходили туда поудить. Одним таким утром сидим мы с Патроном на берегу, на поплавки смотрим, и тут Патрон удачно выхватывает карася на берег. В этот момент на дорожке за спиной раздался какой-то дребезг. Оглядываюсь и вижу картину – лежит велосипед, а рядом на четвереньках стоит мужик с крепко похмельным лицом и с ужасом смотрит на Патрона, прижимающего лапой к земле карася. Это был знакомый свинарь с базов, ехавший на работу. Он был любителем много и часто выпивать, а потому работником был неважным, особенно по утрам. Я помог ему подняться, поздоровался, но он в ответ посмотрел диким взглядом, что-то невнятно пробормотал, с третьей попытки сел на велосипед и рванул в обратном направлении. В тот день на работе он так и не появился, отсиживался дома. Я понял, что произошло.

Бедный мужик ехал себе по дорожке мимо пруда и увидел двоих рыбаков, сидящих с удочками метрах в трёх друг от друга. Что-то не так. Остановился. Глядь, а один из рыбаков не человек, а собака. А когда она подсекла и вытащила карася, то он подумал, что сходит с ума, потерял равновесие и с велосипедом грохнулся на землю. Вид собаки-удильщика настолько его потряс, что он бросил пить. Во всяком случае, пока мы работали на базах, он ходил трезвый. Только вот при виде Патрона крестился, но никому не говорил, почему он его боится.

В общем, жизнь у Патрона была интересная и насыщенная, но короток собачий век. Через двенадцать лет он как-то разом сдал, начал болеть, двигаться с трудом, и практически вышел на пенсию по старости. Я его лечил, возил в ветлечебницу, колол назначенные уколы, но помогало ненадолго. Будь он моложе, то выздоровел бы без всяких уколов.

Пришёл день, когда он подполз ко мне, положил свою голову мне на ладони, поглядел в глаза и заснул навеки. Должно быть это нехорошо, но я долго горевал о Патроне. Как если бы я потерял близкого человека.

После него у меня пропало желание заводить собаку. Мне предлагали щенков, но я отказывался. Но сельский двор без цепного кобеля какой-то неправильный, пустой. Дело решил случай, и я всё-таки обзавёлся дворовым псом.

Жившая на соседней улице тётя Нюра однажды попросила меня починить крыльцо. За два дня я всё сделал, и, расплачиваясь, она вдруг спросила:

– Родион, у тебя собака есть?

– Нет.

– Тогда забери себе моего Пирата. Я знаю, что он в хорошие руки попадёт.

– А чем он вам не угодил?

– Да не в этом дело! Кобель он хороший, зря не гавкает. Просто он лишний. Ну зачем мне во дворе две собаки? Хватит и сучки. Она давно живёт, привыкла я к ней, а Пират молодой.

Пират был средних размеров аккуратным кобелём с умными глазами. До Патрона ему было далеко, но в качестве цепного пса он годился, и я сказал:

– Хорошо. Я дома приготовлю ему будку и всё остальное, а завтра вечером за ним приду.

Тётя Нюра обрадовалась. Для неё Пират был просто лишним ртом.

На следующий день после работы я захватил ошейник с поводком и отправился за собакой. Во двор заходить не стал, а вызвал тётю Нюру за калитку. Заплатил ей двадцать копеек, передал ошейник с поводком и попросил её, чтобы она сама нацепила мой ошейник Пирату и вывела его со двора на улицу. Так она и сделала. Как только я взял в руку поводок, Пират сразу признал во мне хозяина и, не оглядываясь, спокойно пошёл со мной на новое место обитания. Ко двору он привык очень быстро. Никакой депрессии от смены хозяина у Пирата не было, и уже на третий день он стал исправно выполнять нехитрые собачьи обязанности.

Примерно через неделю, работая у себя в мастерской, я услышал яростный лай Пирата. Выхожу во двор и вижу, что Пират рвётся с цепи, бросаясь на тётю Нюру, а она стоит возле калитки и плачет. Успокоив кобеля, спросил, в чём дело. Тётя Нюра стала жаловаться:

– Вот она жизнь! Я ж его со щеночка кормила и выхаживала, а он через неделю меня забыл. Захожу, обозвалась, а он меня чуть не укусил. Вот она, собачья верность. Предатель!

– Это вы зря, тётя Нюра. Тут надо ещё разобраться. Помните, как я попросил вас вывести Пирата со двора на улицу? А это неспроста. Я ведь и сам мог это сделать, но не стал. Причём, специально. Пират – взрослый кобель, и всё понимает. После того как вы его вывели со двора и отдали чужому дяде, он вас и возненавидел. С его точки зрения вы и есть предательница, и он вам этого не простит. А если бы я сам забрал его со двора, то он при случае стал бы наведываться к вам по старой памяти, ведь живёте вы недалеко. Зато теперь его к вам не заманишь.

– Родион, ты думаешь, я поверю, что у собак есть такое понимание?

– За всех собак не ручаюсь, но Пират такие вещи чувствует. И это легко проверить. Ваши домашние ему не враги. Приведите сюда кого-нибудь и посмотрите, что будет.

Тётя Нюра, забыв цель своего визита, припустила домой. Вскоре она вернулась в сопровождении дочери и десятилетней внучки. Пират, конечно, их узнал, завилял хвостом и подбежал приласкаться. А на тётю Нюру демонстративно зарычал. Потрясённая, она заголосила:

– Господи! Какая ж я дура старая! Такого умного кобеля за двадцать копеек отдала!

Пират не был комнатной собакой, и когда я переселился в квартиру, пришлось с ним расстаться. Я отдал его одной хорошей семье и больше собак уже не заводил. Но как знать?

Глава VI

Допрос с неожиданным финалом

Начальника милиции Перелазова Родион не считал плохим человеком. По его мнению, товарищ майор был нормальным милиционером и вполне соответствовал своей должности. По этому поводу он сказал:

– Время от времени я сталкивался с милицией, но мне везло на нормальных сотрудников, которых, надеюсь, как и везде – большинство. Конечно, там работают и гады, а где их нет? Даже среди экскаваторщиков попадаются. Просто наше знакомство произошло в таких обстоятельствах, что о добрых отношениях между нами нечего было и мечтать. И я его в этом не виню.

Ну, что ж! Перелазова уже нет, пожалуй, можно и рассказать. Этот вопрос долго мучил завуча Владимира Степановича. Он, слава богу, жив и относительно здоров. Года два назад мы с ним во Дворце культуры в шахматы играли, вот тогда он и пристал, чтобы я всё рассказал. Ну, я ему и поведал, в чём там дело было. Поудивлялся он и говорит:

– Что ж ты раньше молчал? Мы с учителями чуть не свихнулись от любопытства. Ведь не догадывались, а точно знали, что ты им какую-то свинью подложил в этом своём стиле.

– Нельзя было. Слово давал.

– Вот такие нервомотатели и запоминаются. Тысячи учеников в памяти бледными тенями, а тебя помню как вчера. И не я один. Позвоню в Москву Адели Михайловне. Расскажу. Уж она-то тебя не забывает, всегда спрашивает.

История занятная. Мистики в ней не было, просто я тогда Перелазова здорово перепугал. Он потом в отместку ябедничал на меня учителям, и вообще. А заварил эту кашу Лучков, почему и молчит как рыба. Человек он в общем-то хороший и участковый неплохой. С возрастом он сделался немного похожим на Анискина, и не только внешне, но в те годы был ещё молодым и рьяным. Я тогда как раз из начальной школы перешёл в пятый класс средней школы, и учителя меня ещё не знали. Но это было недолго.

Лучкову поступило заявление по поводу варварски изрезанной волейбольной сетки от гражданки по фамилии Нищеброд. Начав разбирательство, Лучков первым делом спросил у гражданки, кого она сама подозревает в злодеянии, и в ответ получил мою фамилию. Якобы мною сделано это из мести.

Нищеброды жили на нашей улице, и возле их двора была организована волейбольная площадка, где их взрослый сын Лёша с приятелями растягивали настоящую магазинную волейбольную сетку и стучали по мячу. Нам, пацанам помельче, тоже хотелось настоящего волейбола, но поиграть с сеткой перепадало не часто. В тот день взрослые ребята освободили площадку, и мы решили поиграть. Сетка висела высоко, не по нашему росту, и решено было немного её приспустить. С этой целью я залез на столб, но вышла тётка Тося Нищебродиха и всех прогнала, а меня перетянула хворостиной. Мы ушли, а после сетка оказалась изрезанной, а поскольку мне досталось больше всех, то и подозрение пало на меня. На самом деле я ни сном ни духом не ведал о происшедшем, и мы с Максимом ещё только строили планы мести дурной бабе, но Лучкову подозрения показались основательными. И на своём казённом мотоцикле он отправился меня искать.

Поиск был недолгим, так как он сразу же на меня и наткнулся. Я шёл по улице домой, а он, увидев мальчика, остановился, заглушил мотоцикл и окликнул меня. Я подошёл ближе, и он спросил, не знаю ли я Родиона Коновалова. Я сказал, что знаю, так как я он самый и есть. Лучков предложил прокатиться в отделение для беседы. Я ничуть не испугался и сел в коляску. Совесть у меня была почти чиста, а прокатиться на мотоцикле выпадало не каждый день. Было даже интересно побывать внутри здания милиции и посмотреть, как там всё устроено.

Сейчас такое не может произойти в принципе. А тогда, в начале шестидесятых, порядки были простые и в чём-то даже патриархальные. И был один нюанс – наследие войн. Оружие и боеприпасы вовсе не были диковинкой и порой лежали буквально под ногами, только копни. Помню, как-то пошло увлечение оружием, и все ребята принялись выстругивать деревянные сабли и винтовки. Я тоже этим занялся. Баба Фрося заинтересовалась, чего это я делаю из палки. Я объяснил, что саблю. Она сказала: «И-и, баловство» и полезла на горище. Покопавшись там, достала откуда-то и вручила мне настоящий кавалерийский клинок, острый как бритва. Он стал предметом зависти не только одногодков, но и взрослых мужиков, которые часто просили обменять его на что-нибудь, но я не поддавался и воевал этим клинком с татарником. Отдав клинок, баба Фрося пообещала, что когда вырасту, она покажет зарытые в огороде пулемёт и три винтовки с патронами. Она не совсем привыкла к тому, что войны закончились, и сказала:

– Когда придут, будет, чем отбиваться, а у тебя, Радивон, глаз верный.

– Кто придёт?

– Хучь кто. Кадеты, а може красные, або немцы. Все ироды.

Эта атмосфера была для меня нормальной.

В тот день я возвращался от дальнего родственника Коли Гарбуза, парнишки немного старше меня. Он с утра зазвал меня показать пистолет. Это был немецкий «Вальтер» небольшого калибра, вполне годный для стрельбы. Были и патроны. Где он его достал, не знаю, пронырливый был. Мы долго изучали его, собирали, разбирали и целились, а затем я предложил пострелять. Но Коля был осторожен:

– Народу вокруг много, да и мать, если услышит, то палки даст и пистолет отберёт.

Можно было бы сходить в какое-нибудь безопасное место, но в тот день по какой-то причине Колю со двора не выпускали. У меня дома таких проблем не было, возле речки было пустынно, и я выпросил этот пистолет с четырьмя патронами, чтобы пострелять. Коля дал с условием вернуть на следующий день и, естественно, не болтать.

И вот, в предвкушении испытаний, с Вальтером за пазухой, этим пятнышком на моей совести, иду домой, а тут Лучков. Пазуха – это универсальный карман из рубахи или майки, куда можно уложить неимоверное количество всего, но для её создания необходима хорошая подпояска. Можно было ходить в трусах и босиком, но добрый кожаный ремень был обязательным элементом одежды. Имелся он и у меня, а при моём худощавом сложении засунутый за него пистолет был незаметен. Обыскивать же меня милиционерам не пришло в голову, так как в сатиновой «шведке», полотняных штанах и босиком я был весь на виду. Да и выражение лица у меня было простецкое, если не сказать туповатое. Насчёт пистолета я особенно не переживал. Пистолет, конечно, не «поджиг», но в случае обнаружения наказание и за то, и за другое было бы примерно одинаковым. Конфискация, вызов родителей, штраф и ремень. Впрочем, благодаря заступничеству бабушки, ремня я не боялся, а ругань можно было потерпеть.

Однако речь о пистолете не заходила, и стало ясно, что участковый ничего про него не знает. Его интересовали другие вещи. А потом начался этот знаменитый допрос.

Дело происходило в комнате со столом посередине недалеко от поста дежурного, который всё слышал и по мере возможности помогал Лучкову. Самое интересное то, что весь допрос Родион не имел никакого представления о том, в чём собственно дело, так как ранее ничего не слышал про изрезанную сетку. Лучкову же его незнание представлялось уловкой. Он не понимал, что попал на педанта, и ответы подозреваемого считал проявлением хитрости. Строго глядя на мальчика через стол, Лучков сказал:

– Я буду задавать вопросы, а ты, Родион, должен правдиво и честно отвечать.

– Я брехать не умею, любой скажет.

– Что ты делал вчера?

– Когда именно?

Лучков, привыкший иметь дело с изворотливым элементом, решил начать издалека в надежде, что подросток проболтается сам. Точное время преступления не было известно, Лучков задумался и велел рассказывать про весь день, рассчитывая поймать рассказчика на нестыковках. Родион переспросил:

– С утра или когда проснулся?

– А ты, что, утром не спал?

– Нет, я на рыбалке был. Клёва никакого, я удочки смотал и часов в семь домой приехал. Молока попил и спать завалился. Приснилось мне…

– Сны не надо. Давай с пробуждения.

– Разбудила меня Верка. Прилетела она часов в десять и постучала в окно. Принесла двадцать копеек, и я дал ей за это кусочек сала.

– На двадцать копеек?