скачать книгу бесплатно
Тут у меня возникла деликатная проблема, то есть захотелось по малому в туалет. Я сказал Тане, что ненадолго отлучусь, и попросил её обождать, надеясь, что она догадается, в чём дело. Я с ней был ещё не на таком уровне общения, чтобы выражаться прямым текстом. Туалет был далеко, а вокруг темно, ну, и кусты. Я в них и завернул для экономии времени, да и поджимало крепко. А в этих кустах милиционер с фонариком сидел в засаде. Он ловил таких как я, и штрафовал на месте без квитанции. Во время процесса не убежишь, вот я ему и попался. Оказывать сопротивление и поднимать шум я не стал. Штраф в пятьдесят копеек того не стоил. Проще было заплатить, но как на грех у меня была только целая пятёрка. Стали в тупик. Ситуация была какой-то неестественной, но я тут же сообразил, что это милиционер по призыву, а не кадровый сотрудник, те ведут себя иначе.
В СССР не было безработицы, а за учёбу государство ещё и приплачивало. У молодёжи имелся богатый выбор будущих профессий, но служить в милиции охотников было немного. В народе эта профессия никогда не считалась престижной. Несмотря на героические книги и фильмы о доблестной милиции, её представителей боялись, иногда уважали, но никогда не любили. Дядя Стёпа-милиционер это одно, а реальный участковый, следователь, или сотрудник ГАИ, это совсем другое. К тому же в шестидесятые нижним чинам платили очень мало. На селе это сказывалось меньше, а в больших городах по этой причине возникла острая нехватка рядового состава милиции. Эту проблему решили в чисто большевистском стиле, не признающем научного анализа явлений. Вся его суть заключена в двух словах: – «Царь приказал». Поэтому вместо того, чтобы поднять оклады, и сделать службу более привлекательной, была введена срочная служба в милиции. То есть военкомат мог отправить призывника служить два-три года не только в армию или флот, но и в милицию. Вот на такого солдата в милицейской форме я и нарвался. Впрочем, к семидесятому году эту практику отменили.
Парня звали Игорем. Пятьдесят копеек стоили двести пятьдесят грамм вина, и стало ясно куда уходили «штрафы», поэтому я предложил стражу кустов просто угоститься за мой счёт стаканом портвейна в расположенной неподалёку «шайбе». Так назывались распивочные круглой формы. Игорь согласился, и по дороге даже пожаловался, что все его друзья попали в настоящую армию, а ему после дембеля про свою службу и рассказывать будет неудобно. Но до «шайбы» мы не дошли. Увидев кого-то на летней танцплощадке, Игорь остановился, повернулся ко мне, и говорит:
– Слушай! Я вижу, парень ты нормальный. Никакого штрафа не надо. Лучше выручи меня по-другому! Это займёт минут десять, не больше.
И он предлагает мне фантастический план. Месяц назад Игорь влюбился в красивую девушку. Он узнал, где она живёт, вычислил её маршруты, но не знает, как с ней познакомиться. Всё дело в форме, ведь она может отпугнуть девушку, а приличной гражданской одежды у него нет. Сейчас он увидел её с подругой на танцплощадке, но милиционеру во время дежурства танцевать запрещено, а просто так к ней подойти нет повода. Игорь не хотел упустить момент, и попросил меня поменяться с ним одеждой. Мол, за эти десять минут, он пригласит её на танец, познакомится, и назначит свидание, а потом мы переоденемся обратно. Повторяю, настоящему милиционеру такая идиотская идея просто не пришла бы в голову. На моём месте любой послал бы этого Игоря подальше, но я посочувствовал парню, и согласился. Ведь как ни крути, а в какой-то мере он был моим товарищем по несчастью, поскольку тоже комплексовал из-за одежды. В полутёмном месте за эстрадой мы быстро переоделись. Проблем с одеждой не возникло, мы были примерно одинакового сложения. Игорь сказал: – «Ты здесь помаячь, вроде это я. Вечером не разберёшь, а я быстро», и убежал.
Я стал нервно топтаться в дальнем конце за оградой танцплощадки. Было не по себе. А когда я повернулся в сторону танцующих, то похолодел. Сквозь железную ограду на меня выпучил глаза Ласкирёв, державший библиотекаршу Люсю за руку. Та смотрела на меня тоже удивлённо. Аким сделал движение кадыком, и, запинаясь, спросил:
– Родион, ты …, вы, это, почему?
Я не знал, что говорить, и на всякий случай важно произнёс:
– Так нужно!
Я начал перемещаться от него вдоль ограды, но Ласкирёв как намагниченный двигался за мной со стороны танцплощадки. Тут сзади раздался голос:
– Товарищ милиционер, вы не видели здесь парня в сиреневой тенниске?
Голос показался знакомым, я обернулся, и застыл на месте. Это была Таня. Встревоженная моим подозрительно долгим отсутствием, она бросилась на поиски. Узнала она меня сразу, после чего мгновенно пришла в ярость, и неприятным визгливым голосом завопила:
– Так вот он какой, твой сюрприз в одежде! Я дура! Считала тебя простым и открытым, а ты оказался с двойным дном! Забудь меня негодяй!
И, не дав мне сказать что-либо в оправдание, ушла. Навсегда. Ласкирёв слушал это, изумлённо раскрыв рот. Громкие вопли привлекают зевак, и несколько человек стали глазеть на меня из-за ограды. Но в это время на другом конце танцплощадки случился дебош, что было явлением частым, и всё внимание переключилось туда. Прибыл наряд, похватал драчунов, а заодно и тех, кто стоял рядом. Я всё ждал, и, наконец, понял, что никто не придет. У меня возникло подозрение, которое потом подтвердилось, что Игорь попался под руку, и его, не разбираясь, замели с остальными. Пришлось в таком виде идти домой.
Но, что оставалось делать? Не идти же по городу в одних трусах. На улице было нормально, но когда я зашёл в общежитие …. Вахтёрша тётя Нина от изумления зажмурилась, и потрясла головой. А в комнате вообще случилась немая сцена из «Ревизора». И если бы не форма, то в мою историю никто бы не поверил.
Но всё это было ерундой по сравнению с утратой пропуска. Он был надёжным удостоверением личности, и подобно многим, я постоянно таскал пропуск с собою, что иногда выручало.
Переодеваясь с Игорем, я инстинктивно забрал из кармана пятёрку, а о пропуске не позаботился, и теперь он был неведомо где. Совершенно аналогично поступил Игорь, потому что я обнаружил в его кармане документы. Надо думать, его положение было много хуже, чем у меня, но и мне утеря пропуска не сулила ничего хорошего. Нужно было срочно найти Игоря.
Ранним утром, пока все спали, я завернул в газету милицейскую форму, и отправился искать её хозяина. По дороге мне встретился мастер Анатолий Иванович, и спросил:
– Ты куда? Проходная в обратном направлении.
Встреча показалась мне очень кстати, и я ответил:
– Мне нужно в милицию заскочить, поэтому, возможно, я сегодня немного опоздаю.
– Зачем?
– Пропуск забрать. Он случайно туда попал.
В этот момент газета слегка надорвалась, и в прореху вылез милицейский погон. Анатолий Иванович удивлённо поднял брови, но я обещал рассказать обо всём позже, и быстрым шагом отправился дальше. Подойдя к отделению милиции, я расположился недалеко от парадного входа, и стал ждать. Минут через пять из помещения вышел молодей плотный сержант, осмотрелся по сторонам, зевнул, и закурил сигарету. Я окликнул его, и приблизился. Услышав, что я ищу милиционера Игоря, он цыкнул на меня, и велел подойти к воротам за углом здания. Когда я подошёл туда, он уже ждал меня там, и, приоткрыв створку ворот, затащил в милицейский двор. Узнав, что я принёс форму и документы, он вздохнул с облегчением, и сказал, что таких ослов, как мы с Игорем, надо поискать, и, что я пришёл вовремя. Оказывается, у милиционеров существует корпоративная взаимовыручка, а в данном случае сержант переживал за Игоря ещё и по той причине, что они были земляками с кучей общих знакомых.
Дебош на танцах организовал Игорь. Зайдя на танцплощадку, он увидел, что к его девушке пристаёт какой-то длинноволосый пьяный хлыщ. Она не хочет с ним танцевать, отбивается, но он не отстаёт, и, хватая её за руку, пытается силой навязать девушке свое общество. Игорь, не раздумывая, заступился за девушку, и сцепился с волосатым. У того оказались дружки, но Игорь их не испугался, и завязалась общая драка. Игорь оказался хорошим бойцом, и подпортил физиономии неприятелям, но ему тоже разбили нос. Тут налетели дружинники, и прибыл наряд. Кого-то задержали, кто-то смылся, но Игорю сбежать не удалось, его схватили за руки двое дружинников, и вскоре он очутился в «обезьяннике». С измазанным в крови лицом его никто не узнал. При обыске изъяли мой пропуск, и этого Игоря зарегистрировали под моим именем. Но это инкогнито могло раскрыться в любой момент, поэтому нужно было как можно скорее поменять нас местами.
Мне казалось, что обменять форму на мои вещи и пропуск дело нехитрое, но эта задача решалась не так просто. Сержант в двух словах растолковал мне, что пропуск можно будет получить только после распоряжения начальника милиции, прибывающего на работу к девяти утра. Кроме того, если я не подменю Игоря в обезьяннике, то рискую угодить под суд, так как за неправомерное ношение милицейской формы и пользование документами имеется статья. Дело было нешуточным, и я согласился. Сержант отвёл меня в какую-то кладовку с мётлами, вёдрами и лопатами, и велел там ждать. Как это часто делалось, сержант выбрал арестанта для подметания двора. Выбрал он, естественно, Игоря, и вскоре привёл его в кладовку. Мы лихорадочно переоделись. Я натянул тенниску и брюки прямо на свою одежду. Игорь умылся под краном, с чувством пожал мне руку, и исчез за воротами. А я, в качестве подставного арестанта, взял метлу, и начал подметать двор. Сержант меня утешил:
– Ты Коновалов не переживай, могло быть хуже. Телега на производство к тебе придёт, тут ничего не поделаешь, а от штрафа я тебя отмажу.
Затем отвёл меня в камеру задержанных. Когда я проходил мимо дежурного, он сказал:
– Во! Умылся, и человеком стал. А то ведь на свою фотографию был не похож.
Другие задержанные маялись в полудрёме, и на меня внимания не обратили. Но через полчаса ко мне подошёл длинноволосый парень, и спросил:
– Слышь, а это точно ты?
– Я, это я, точнее не бывает. А в чём дело?
– Так ведь по всему выходит, что вчера на танцах я тебе по сопатке двинул. Вон даже кровь на рубашке твоей осталась. А теперь гляжу, гляжу, а ты совсем другой, и волосы не такие, и вообще.
– Вот ты постригись, умойся, и тебя тоже перестанут узнавать.
Парень отошёл, и ещё долго разглядывал меня с недоумённым выражением лица.
В девять часов явился начальник, и начал разбираться с нарушителями. Первыми он выпустил тех, у кого были с собой деньги, оштрафовав их на месте. Те, у кого не было денег, подвергались более крупным штрафам от десяти до пятнадцати рублей, и тоже отпускались. А двое, в том числе и волосатый, были направлены в суд. Должно быть, они попались не в первый раз, и им грозили десять или пятнадцать суток ареста. Не знаю, каким образом сержант действовал, но меня и в самом деле не оштрафовали. Начальник посмотрел на меня, затем на фотографию в пропуске, и, не сказав ни слова, махнул рукой на выход. Я поспешил на работу.
Поскольку я не раскрывал деталей, то Анатолий Иванович из моего объяснения ничего толком не понял, махнул рукой, и отправил работать. Но этим дело не кончилось.
В тот вечер кроме Ласкирёва меня видела в милицейской форме контролёрша с соседнего участка, и кто-то ещё из рабочих цеха. Поползли нелепые слухи, что в свободное от работы время, я подрабатываю милиционером, штрафуя народ за брошенные окурки. Масла в огонь подлил Ласкирёв. Встретив Саню на территории, он стал его обо мне расспрашивать. Акима интересовало, когда я ушёл служить в милицию. Саня удивился, и сказал, что слышит об этом первый раз, а я по-прежнему работаю на участке. Ответ привёл Ласкирёва в смятение.
Саня с Мишей в тот же день после смены устроили мне допрос. Попросив о неразглашении, я им всё рассказал. На этот раз парни не смеялись. Саня наморщил лоб, и сказал:
– У тебя Родион прямо талант попадать во всякие бредовые ситуации. Бедного Ласкирёва в транс вогнал. Теперь понятно, чего он тебя боится.
Тут пришла на меня «телега» из милиции. Эти уведомления на хулиганов и пьяниц, приходившие из милиции на производство, были задуманы как воспитательная мера воздействия, но быстро превратились в дополнительное наказание. К милицейскому штрафу добавлялось лишение премии, а то и тринадцатой зарплаты. Форма была стандартная: такой-то гражданин, такого-то числа, там-то, в пьяном виде совершил что-то нехорошее, или же просто попал в вытрезвитель. И за это был оштрафован на пять, десять или тридцать рублей. В серьёзных случаях эти уведомления разбирались на профсоюзных собраниях, но, в конечном счете, всё зависело от решения начальника цеха.
Через несколько дней с утра меня вызвали к начальнику цеха. Стало ясно, что пришла злополучная бумага из милиции. Я зашёл в кабинет, и поздоровался. Начальник был не злой, а, скорее, удивлённый. Взяв в руки уведомление, он прочитал его вслух:
– Гражданин Коновалов в трезвом виде был задержан в общественном месте за участие в беспорядках. Проведена профилактическая беседа.
Некоторое время он меня рассматривал, а потом сказал:
– За всё время я первый раз вижу человека, который попал в милицию, и его там не оштрафовали. Это своего рода рекорд. Беседа интересной была?
– Да не было никакой беседы. Это всё нечаянно получилось.
– Ну, раз так, то и я тебя премии лишать не буду, а беседу считай проведённой.
Глава VIII. Артист
С какого-то момента Родион подружился с Метисом, и немало времени стал проводить у него на работе. Вначале Метис его упрашивал, а потом Родиону и самому стало интересно кататься на его автобусе по городу, а в перерывах околачиваться во Дворце Культуры. Лучше всего для такого времяпровождения подходили дневные часы до начала второй, вечерней смены на заводе. Но частенько он посещал дворец и в свободное время после первой смены, заканчивающейся в три часа дня. Всё дело было в особенностях работы на дворцовом автобусе. Рабочий день у Метиса практически был ненормируемым. Иной раз он часами болтался без дела, а порою задерживался до самого вечера, или даже до полуночи. Контингент был соответствующий – администрация дворца, бухгалтерия, чиновники, артисты всякого звания, и другие причастные к искусству люди. География поездок тоже была соответствующей – профильные государственные учреждения, какие-то странные конторы, театры, и другие очаги культуры, а также частные адреса важных людей. Сегодня здесь, завтра там, и каждый день не похож на другие. Во время поездок по городу Метис частенько томился в ожидании своих начальников возле какого-нибудь учреждения. Вот он и начал таскать с собою Родиона, чтобы не скучать в такие минуты, которые иногда складывались в часы. В таких случаях они играли в шахматы или в карты, а если позволяла ситуация, то подрабатывали извозом, бензин-то был халявным. Причём специализировались на транспортировке больных животных, в основном собак, в одну из ветлечебниц. Однажды волей случая они подвезли туда женщину с большой собакой, и познакомились с ветврачом, который в дальнейшем подгонял им клиентов. Личных автомобилей у людей было немного, а автобус для перевозки животных подходил идеально. Метис боялся собак, и без Родиона этим не занимался.
С течением времени Родион до того примелькался во дворце, что персонал начал считать его «своим». Его знали в лицо администраторы и бухгалтеры, поэтому он стал вхож в служебные помещения. А капельдинеры бесплатно пускали его в кино и на танцы. И вот Родион, человек далёкий от искусства, незаметно превратился в какую-то разновидность «богемного жучка». Так обозвал его Саня, играющий на саксофоне в дворцовом ансамбле «Молодость». Время от времени они встречались на территории Дворца.
Родион стал ходячим справочным бюро, поскольку всегда знал, кто куда уехал, и, будучи в курсе внутренней жизни учреждения, дисциплинированно выдавал информацию. Многие думали, что он вообще там работает, и порою выговаривали: – «Ты где вчера был». Метис над этим только смеялся. Иногда Родиону давали поручения, которые он по мере сил выполнял.
И вот, в один прекрасный день Родион появился в костюме. Всё-таки одежда влияет на психологию человека. В новом костюме Родион начал чувствовать себя по-другому, более уверенно, а в его манерах появилась некая солидность. Окружающие тоже начали воспринимать его по новому, а кое-кто стал обращаться к нему на вы. Но были и не совсем приятные для Родиона следствия. На него вдруг обратил внимание режиссёр самодеятельного Народного театра Евгений Ильич. Он и раньше видел Родиона сто раз, но не выделял его из массы, а тут как будто прозрел.
Участие в этом театре было ступенькой к профессиональной карьере, и поступить туда было не так-то и просто. Многие известные артисты начинали свой творческий путь в самодеятельных кружках и театрах.
Встретив одетого в костюм Родиона, Евгений Ильич вдруг увидел в нём образ положительного героя, и начал уговаривать его стать артистом. Родион упирался, он говорил режиссёру, что лишён способностей к лицедейству, чем сильно его расстраивал. Возможно, Родион и не был полной бездарностью в данной области, и будь у него желание, он поддался бы на уговоры, но всё было иначе. По своему характеру он чурался любой популярности, в том числе, и заработанной кривлянием на сцене, хотя других за это не осуждал. Родион честно говорил Ильичу, что никогда не мечтал о сцене, но тот ему не верил. Ему казалось, что Родион кокетничает, или просто не понимает своей удачи, и продолжал его агитировать. Евгений Ильич существовал в артистической среде, где каждый стремился стать звездой, или хотя бы звёздочкой, поэтому люди, не стремящиеся к этому, казались ему странными, и подозрительными.
Такое равнодушие к искусству Евгения Ильича временами даже злило, особенно если он был под градусом. А под ним он бывал регулярно. На забулдыгу ещё не тянул, но был уже крепким любителем. Родиона он тоже пытался подпоить, но тот не вёлся, он просто не любил алкоголь. В дворцовом буфете водку открыто не продавали, но сотрудников обслуживали. Ильич, бывало, зазовёт Родиона в буфет, где ему нальют по блату сто грамм, и говорит:
– Вот ты лимонад пьёшь, а был бы артистом, значит, тебе здесь тоже водочки бы наливали, как своему.
– Попрошу, и мне нальют. Меня обе буфетчицы знают. Тоже мне, преимущество! Да в любом ресторане нальют, и даже не поинтересуются, артист ты, или нет.
– Эх, Родион! Тяжело с тобой разговаривать, всё у тебя по полочкам, и с выводами. Тонкости в тебе нет, понимания.
Ильич надежды не терял, и продолжал агитацию, но после одного случая, он изменил своё отношение к Родиону. Более того, на какое-то время они стали большими приятелями.
В один из тёплых весенних дней Метис на своём автобусе с утра подъехал к общежитию за Родионом. У Метиса было много знакомых солидных дам, и одна из них попросила его свозить заболевшего добермана в лечебницу. Но сначала пришлось доставить в отдел культуры горисполкома Евгения Ильича с каким-то неразговорчивым мужиком в белой шляпе, и с большим портфелем. Родион с Метисом сидели в автобусе, припаркованном недалеко от горисполкома, и коротали время за игрой в шахматы. Однако на сей раз, Ильич управился с делами за каких-то полчаса, и подошёл к автобусу в сопровождении трёх человек. Метис открыл двери, и они забрались в салон. Главного из новых пассажиров Родион знал. Это был худрук Драмтеатра Борис Леопольдович, личность в городе известная и значительная. Об этом говорил весь его облик крупного театрального деятеля – властный взгляд, благородная седина в пышных тёмных волосах, горделивая осанка, уверенные жесты, и внушительный бас. Такие люди в любом месте чувствуют себя главными. Другой был каким-то его помощником по имени Виктор. Среднего роста полноватый и круглолицый длинноволосый блондин с одной залысиной. Третьим был аккуратный, похожий на бухгалтера человек в очках и с папкой из кожзаменителя. Подобно своему коллеге в белой шляпе, за всё время он не произнёс ни слова. Ильич приказал Метису ехать к Драмтеатру, и автобус тронулся.
Евгений Ильич с внутренним трепетом ел глазами знаменитость, а Родион, как и положено богемному жучку слился с фоном, и замер. Худрук со своим помощником продолжили начатый ещё до автобуса разговор. Речь шла о репертуаре Драмтеатра. Звонкий тенор Виктора звучал с какой-то обидчивой интонацией, а солидный бас худрука его урезонивал:
– Успокойся Виктор. Не в первый раз, утрясётся понемногу.
– В театре «Камертон» из Д.К. «Химик», что хотят, то и ставят, никто им не указ.
– Виктор, не ссылайся на любителей, пусть и хороших, это несерьёзно. Да и недолго им своевольничать. Наверху перестраховщиков много, а они боятся свободы творчества. Найдут повод, и разгонят этот «Камертон». А жаль, молодёжь там хорошая.
– Борис Леопольдович, производственная тема важна, но ведь должна быть мера. Человек навкалывается на заводе, вечером дома книжку после ужина откроет, а там соцсоревнование, которое одновременно соперничество двух бригадиров за сердце девушки. Кто первый перевыполнит план, тому и принцесса в комбинезоне достанется. Включит человек телевизор, а там фильм о металлургах. Придёт в театр отдохнуть от всего этого, а на сцене опять производственное совещание. Волком завоешь.
– Не преувеличивай Виктор. Репертуар у нас хороший и разнообразный.
– Не спорю, только нет у нас сейчас старой доброй русской комедии. А, между прочим, наш театр открылся «Ревизором». Вот бы его поставить! В новой трактовке.
– Ты же знаешь, что он идёт в ТЮЗе. И ты знаешь мою точку зрения, что любая новая трактовка классики, это её уродование. А, что касается современных пьес, то люди ходят на них с удовольствием, ведь среди наших зрителей не так уж много производственников, которым приелась эта тематика.
Родион пошевелился, и тем самым привлёк внимание пассажиров. Экспансивный Виктор решил, что перед ним возможный среднестатистический зритель, и спросил Родиона:
– Юноша, ты любишь ходить в театр?
– Посещаю. Не очень часто, но гораздо охотнее, чем филармонию. В два раза охотнее. (На тот момент Родион побывал в театрах два раза, а в филармонии один раз).
– И, чтобы ты выбрал, современную пьесу на производственную тему, или что-нибудь из классики?
– Так это смотря, какая современность, и смотря, какая классика.
Борис Леопольдович встрепенулся, и произнёс:
– Слышал Виктор? Лучше не скажешь! Неважно когда вещь написана, вчера или сто лет назад, а важно качество постановки.
– Мне кажется, он имел ввиду другое.
Юноша, а что ты смотрел последний раз?
– «Ревизора» в этом самом ТЮЗе.
– И как впечатление?
– Откровенно говоря, не очень.
– Актёры не понравились, или игра?
– К актёрам претензий нет, за исключением роли Хлестакова. Но это режиссёр виноват, уж очень неудачную фактуру выбрал. Хлестаков должен быть худым, голодным и нервным зверьком, а не толстеньким бесшабашным весельчаком.
– Почему?
– Только полный кретин в его положении останется беззаботным, не опасаясь неминуемого разоблачения, а Хлестаков вовсе не глуп. Он достаточно опытен, хитёр и ухватист. Любой человек, бывавший в такой ситуации, подтвердит вам, что жизнь под чужим именем и в чужой личине занятие малоприятное, и весьма нервное.
Борис Леопольдович обратил внимание на гладкость речи, и спросил:
– Молодой человек, у тебя имеется соответствующий опыт?
– Да. Я знаю, о чём говорю. Но это всё ерунда. Дело не в артистах, а в неправильной трактовке самого произведения. По правде говоря, эту ошибку совершают все, кто берётся ставить Гоголя. Простите, вам, и в самом деле интересно моё мнение по этому вопросу?
Раздался голос Виктора:
– Да уж, просвети нас тёмных насчёт Гоголя.
Однако Борис Леопольдович пересел ближе к Родиону, посмотрел на него, и сказал:
– А вот мне интересно. Не обращай на него внимания, выкладывай своё мнение.
Должно быть, случился эффект «заговорившего пенька», когда статист неожиданно превращается в действующее лицо. Готовность выслушать пробудила у Родиона приступ красноречия. И хотя это было его первое такого рода публичное выступление, в нём уже имелись проблески того странного очарования, характерного для его речей. Вначале Бориса Леопольдовича удивил книжный слог в устах обычного паренька, но затем выводы Родиона так его заинтересовали, что когда автобус прибыл к драмтеатру, он махнул на всех рукой, и, не вылезая из транспорта, продолжил беседу. Мнение Родиона о творчестве Н. В. Гоголя в целом, и о «Ревизоре» в частности, оказалось довольно оригинальным:
– Всё дело в том, что «Ревизор» не комедия, а его всё время пытаются играть комедийно.
– Молодой человек, перечитай книгу, там, на обложке напечатано слово «комедия».
– Я это знаю. Дело не в написании, а в содержании этого термина. Вот у Данте в его «Божественной комедии» это слово имеется прямо в названии, но книгу весёлой не назовёшь. Она больше напоминает фельетон, потому что Данте описал реальных лиц и деятелей той поры, а это представляло интерес только для его современников. Должно быть, в те времена слово комедия имело несколько иное значение.
Мы привыкли судить о былом с точки зрения сегодняшнего дня, и забываем, что время меняет значение слов и смысл понятий иногда до неузнаваемости. Примеров тьма-тьмущая. Слово идиот вначале было совершенно нейтральным, и не имело никакого унизительного содержания. Так греческие священники называли обычных прихожан, не имеющих духовного звания, а сейчас это медицинский термин. Сервантес писал Дон Кихота как роман-пародию на литературный жанр, где его придурковатый герой был всего лишь средством выражения. Но время превратило Дон Кихота в символ бескорыстного мужского благородства, и его имя стало нарицательным.
Восприятие юмора, комического содержания в литературе со временем тоже меняется, и порою очень заметно. Так некоторые действительно юмористические произведения древних авторов в наше время считаются вполне серьёзными, и даже героическими сочинениями. Если непредвзято взглянуть на знаменитую «Одиссею», то в ней можно увидеть собрание историй про любящего хорошо выпить и складно приврать человека. Древние греки верили в богов и духов, но и простаками, верящими в досужие выдумки, они тоже не были. Однако послушать краснобаев они любили, а моряки во все времена славились умением травить байки… Произведение и начинается с весёлой истории о том, как Одиссей с командой по пьянке заблудились в хорошо известном греческим мореходам районе. То есть это описание не героических подвигов, а весёлых и увлекательных похождений.
В какой-то мере Одиссей является предтечей барону Мюнхгаузену, Но ведь никому не приходит в голову считать «Приключения барона Мюнхгаузена» героической сагой. Я думаю, что комедийный дар у Гомера просто ещё не разглядели.
Автобус стоял возле драмтеатра, Метис ушёл куда-то по своим нуждам, а Виктор и Борис Леопольдович с некоторым изумлением слушали Родиона. Ильич от удивления приоткрыл рот, и только чиновник с портфелем был невозмутим. А оратор, вдохновлённый таким вниманием, шпарил, как по писаному:
– Но, что вспоминать древность, ведь ещё каких-то сто пятьдесят лет назад слово комедия означало не совсем то, что оно означает в наше время. Типичный пример комедии тех лет – «Горе от ума» А. С. Грибоедова. Произведение гениальное, только неясно, где там хохотать, а где улыбаться. Это всё из-за того, что на самом деле поэма сатирическая, а не юмористическая. Сатира жанр серьёзный, в отличие от лёгкого юмора, без которого современная комедия просто немыслима. «Ревизор» того же поля ягода. Называется комедией, а на деле это острая социальная сатира, в которой единственный комедийный приём её только подчёркивает.
