Отчим поневоле

скачать книгу бесплатно


– Спасибо, Даша. В остальном я сам. Узнаю, куда жену увезли.

Прикрыв за собою дверь квартиры, Аркадий устало, в стопоре, прислонился к двери спиною. Дальше двинуться не было у него сил.

«Допрыгалась. Господи!..».

Дочь его еще не поняла, что произошло, побежала в свою комнату.

«Сказать ей, мама ее в больнице?»

Только так подумал, тут же отбросил этот вариант.

Позвал ее, спросил, чем она там занята. Затем только до него дошло. Ему надо ведь позвонить на скорую помощь, узнать, куда его Валентину они увезли. Телефона долго там не брали. Аркадий уже их мысленно послал подальше. После какого-то уже счета, наконец, взяли трубку. И узнав, что это звонит Аркадий Максимович, тот обстоятельно изложил ему, где сейчас находится его жена, в конце не удержавшись, упрекнул уважаемого в городе, Аркадия Максимовича.

– Да она пьяная была, дупель. Что же так с женою, Аркадий Максимович? Строже с нею надо было. Она ведь у вас хронически больна, а тут еще с ее больными бочками…

–Ладно,– перебил того, Аркадий. – Что надо мне делать?

– Сегодня ничего не надо, а завтра, Аркадий Максимович – поезжайте в областной город – адрес у вас теперь есть. Вот и узнаете там. Сочувствую я вам, но у нее со здоровьем очень плохо. Как бы, не оперировали ее больные бочки. Если операцию она не выдержит – я вам, Аркадий Максимович, заранее сочувствую. Очень ей плохо.

Отключившись от телефона, Аркадий заглянул в комнату, чем сейчас занята дочь, позвал ее.

– Оль, иди ко мне. «Беда, бедою, а жизнь продолжается»,– подумал он еще, прижав к груди подбежавшую дочь. – Давай серьги твои примерим. Нитки пора уже снять. Тихо только, не дергайся, пока продену их на мочки твои. Как? Дискомфорта не чувствуешь?

– Как это, папа?

– Ну, не больно тебе? Удобно?

– Нет. Можно, папа, я в зеркало еще посмотрю. Красиво, папа. Спасибо. Мама порадуется и не будет на нас кричать. Да, папа?

– Видимо, да, дочь. Теперь она уже на нас, думаю, не будет кричать. Пошли в ресторан. Там и покушаем, попьем сока твоего любимого. Идем?

Когда они шли по площади, дочь все требовала, чтобы он послушал ее песню, о красной шапочке, а встретив по пути кого-то из знакомых Аркадия, просила посмотреть на ее серьги.

– Папа мне их купил. Красивые, да?

И шли они дальше через площадь к ресторану. По пути, только сейчас обратил Аркадий, как ее дочь разительно не похожа на Надину дочь. Та была светлая, как и он, а эта, была совсем другая. Черные волосы, глаза, конечно, Валины. Да и эта печать недовольства на ее лице, смотрящие будто на этот мир, со злобой и с не доверием… а на губах, то и дело вспыхивали ухмылки, точно, как у его жены. Еще на кого – то она смахивала? Аркадий, припомнил вдруг – такое лицо, даже вдруг споткнулся на ровном месте, от прозрения. Точно, она была похожа, на Виктора, но, Аркадий даже не дал эту мысль до конца развиться. Отбросил, как не состоятельность.

«Это смешно даже. Он же с Валей дальний, дальний родственник. Чего это я. Больной совсем?..»

Отбросив сомнение, поднял дочь на руки, прильнул к ее щекам.

– Моя. Моя ты.

– Папа, как я тебя люблю.

После таких слов признаний, что делать Аркадию? Он расплакался. Ну, бывает иногда это с людьми, но, почему же этот поступок он совершает на виду у всех? Она ведь по неопытности, воспримет, что это она его огорчает. Он должен был знать об этом. Она дернула его за рукав пиджака, быстро-быстро зашептала.

– Папа. Я ведь люблю тебя. Почему ты плачешь?

В порыве нежности, Аркадий схватил ее в охапку, крепко прижал к груди, шепнул.

– Это я от чувств, дочь. Я тоже тебя люблю.

Поставил ее на ноги, сказал нарочно весело.

–Идем. Нас ведь ждут в ресторане.

Сказал – то он так, но думал совсем о других вещах. Первое, он хотел позвонить маме, сообщить – Валя в больнице, но в последнюю секунду он этот вариант, в тот же миг, отверг, как не удачный. Просто испугался после мыслей, что там после его звонка могут подумать: мама, Надя. Зачем им еще его проблемы перекладывать на их плечи. Своим звонком, он просто испугает мать. Как бы даже потом она не примчалась сюда. А она бы это совершила. По виду, она грозная, непримиримая, отвергает Валентину, а случись что с нею, что она будет сидеть в стороне, горевать в одиночестве? «Не дождетесь!» – тут же ведь скажет – свою излюбленную фразу.

Но ведь Аркадию нужен сейчас утешитель, излить кому-то душу. Столько лет она дремала у него. Вернее, он ее держал всегда до этого на замке, прятал в глубине, от себя, от других, чтобы его никто врасплох ненароком не застал. Он, как подготовленный боец, знал всегда: где Валя, его жена, что делает, какие мысли витают у нее в данное время в голове. Хотя, она и с усмешкой отвергала, когда он ей устало говорил.

– Я все знаю, о чем ты думаешь. Без твоих объяснений.

А Валя на его наивность тогда, грозно только рычала.

– Откуда тебе знать, Аркашка – а, о чем я думаю?! Мямля ты есть, мямля. – И бросала еще, списывая его, как бы из своей памяти. – Ладно. Думай, как хочешь, мне уже все равно.

Конечно, все что она говорила Аркашке, была только ее бравада, а в остальном, она была глубоко несчастная женщина, которой, действительно, не повезло в этой жизни. Сколько уже лет прошло, а она все возвращалась снова и снова к тому периоду, выцеживала из воспоминания детали своих ошибок, спрашивала, почему это с нею, именно, произошло?

«Иначе как дьявольское вмешательство» – заключала она, мучаясь в раздумье в одиночестве.

Этого, что ли она в жизни хотела? Чтобы ее… да еще в ее собственной супружеской постели, где она когда-то, мечтала зачать от собственного мужа, ожидаемого ребенка. Теперь что ей? Гнить, заживо, ожидая смерть на этой диване? Еще час, от силы, два назад, она метала гром и молнии по поводу поручения Аркадией Даше, забрать дочь из садика. Даже вначале, отказалась пить, отставила бутылку в сторону, но, тут, от этого переживания, у нее вдруг разболелись бочки, ну хоть волком вой. Потянулась торопливо за вином, как раньше она делала. Боль на время отступилась. Если бы в это время не заглянула Даша – она, ведь, сболтнув Вале, про поручения Аркадия, ключи ей так и не отдала, отданной ей Аркадием, чтобы та, потом, не стучала дверь, и, зря не беспокоила Валю, когда приведет из садика Олю. Она еще рассчитывала от этого поручения, после получить от Аркадия Максимовича и на карманные деньги. Поэтому она до конца тянула, мыла подъезд никуда не торопясь, зная, по времени, еще рано забирать из детского сада, Оленьку. Теперь ей что? Ждать следующего подхода? В доме у нее хлеба даже нет – что она на этой работе получала – копейки. За квартплату отдала, а жить ей придется на полу голоде, на хлебе, до следующей получки. Теперь ей на кого надеяться? На государство? Когда и там уже, некоторые чиновники, стали внушать этот «электорат»: государство, никому не обязан содержать.

Когда, Кирилл Петрович жив еще был, не очень и думала, где брать на жизнь деньги. Да и работала она тогда у Аркадия Максимовича, мастером на участке. Хватало денег, но он, как стали эти перемены происходить в стране, тут же сократил ее, сказав ей, отведя от нее глаза, что люди уже смеются. Конечно, у нее специального образования не было. И мастером ей взяли только, после того как уговорил Кирилл Петрович, Аркадия, взять ее к себе на работу, но, а потом, когда он уже сам стал хозяином производства, держать ее уже не было смысла. Понимал – это жестоко, но поделать он уже ничего не мог. Она не понимала в производстве ничего. Потому ей предложили эту работу, мыть в подъездах полы. Зарплату она получала в ЖКХ, да и сам, Аркадий, жалея, подкидывал ей деньги. В голоде она не сидела. Он ведь и сына ее вначале, не хотел брать к себе – Валя настояла.

«Ну, что тебе. Жалко?»

Время тогда было тяжелое, да и Аркадий не хотел, чтобы его потом осуждали, как он дальних как бы родственников Вали не любит.

В ресторане, он заказал дочери сока. А потом махнул рукою, обращаясь к дочери, сказал.

А давай-ка, доченька, закажем первое и второе. Как следует покушаем. Ужина в доме не будет.

Себе он еще добавил водку. Скверно, скверно у него было сейчас на душе. Как бы даже опускались руки. Он, действительно, был в замешательстве с этой болезнью жены.

«Неужели, она решилась, домучить себя до конца – молчала, что бочки болят?»

Аркадий, тяжко, сдержанно вздыхает, и, подретушировав улыбку, старается как-то развеселить дочь, гладя рукою ее чернявую головку.

– Тебе, дочь еще что надо? Могу все, что желаешь.

– Папа, я кушаю. И в садике я ела,– говорит она, растеряно вертя голову, по полному людьми залу.

– Тогда, сока пей. Или, вон, музыкантов слушай. Хорошо поют.

–Папа,– через некоторое время, тормошит она его, отвлеченно сидящего за столом. – Давай закажем, папа, песню о красной шапочке. Можно, а?

Аркадий, встряхивает голову, как бы приведя себя в общество дочери.

– Заказать? Ты просишь? О красной шапочке? Не знаю. М – м… Можно ли? Ты сиди, а я сейчас подойду, спрошу, знают ли они эту песню.

Плохо, плохо Аркадию. Но ради дочери, ему надо ведь сбросить с себя эту хандру, сковавший его, подойти к музыкантам, заказать им песню о красной шапочке. А денег у него есть – сколько бы, не попросили, музыканты.

Это странно, вначале ему отказали, потом спросили, любопытно стало, с чего это он детство вспомнил.

– Зачем вам это, Аркадий Максимович?

– Я с дочерью. Хочет эту песню послушать. В садике, они сегодня заучивали эту песню. Можете вы это спеть?

– Можно, Аркадий Максимович. Для вас все, что хочешь можно. Будет для твоей дочери песня о красной шапочке.

И выдали они тайну секретную Аркадию, что они иногда по праздникам по садикам ходят, зарабатывая (левые) деньги.

Дочь, после их песенки, просто расцеловала Аркадия, зависнув у него на шее.

– Спасибо, папа. Спасибо. Мне понравилось. Пойдем домой? Спать я хочу.

– Пойдем.

А домой Аркадию не хотелось, но дочери завтра в садик, а ему, ехать снова в областной город, в больницу, к жене. Дома он, усталую дочь, сразу уложил на кровать спать, а сам – в ресторане он прихватил собою бутылку водки – распахнул окно, по привычке оглядел внизу по кустам пустые бутылки Валины, вздохнул шумно, как обычно он это делал.

«Боже мой! – сказал он затем, прикурив от спички сигарету. – Что я наделал? Какой жизнью я живу? Кто бы знал. Надя, Надя, прости. Погнался я, точно, в этой жизни, за химерой».

За стенкой захныкала дочь, Аркадий прислушался, отставив на столе водку в стакане, которую собирался выпить. Подошел на цыпочках к двери со стороны кухни, заглянул, как там дочь спит. Поправил одеяльце на дочери, прикрыл дверь, снова вернулся на кухню. Взял стакан со стола, выпил, подавленно дергаясь. Крепка была водка. Не следовала ему пить, утром ему ехать. Еще неизвестно, что ожидал его в областном городе? Если уж и операцию сделали жене, то он завтра должен трезвым. Водка его сейчас подавлял, смывал границы понимания происходящего. А нужно это ему? Что скажут еще ему в больнице, если сделали операцию жене… Видимо, побегать по городу придется: добывать, покупать лекарства. Сегодня, только так лечится, российский народ. В провинциях, в деревнях, все амбулаторные поликлиники поза крыли, упростили, как за ненадобностью. Зачем? Никто толком не знал. Видимо, там посчитали, «народ» у нас железный. А деньги у него есть, а не хватит наличностей, снимет из банка деньги – трястись с ними он не будет – сколько надо – заплатит. Но, вот, эта неизвестность. Скоро, и его догонит. Это точно. Действовать надо, а он сидит тут. А если Валентине, что надо – а его нет. Да и врачи сегодняшние,– он понимал. Как те Казанские сироты. Государство, от всего самоустранился, видимо. Так это, или не так, Аркадию Максимовичу не надо сказку рассказывать – свеж еще был пример. За дочь, чтобы она родилась, да и у матери, чтобы все зубы во рту сохранились (врачи акушеры знают, почему у рожениц ломаются зубы), заплатил он, сумму несусветную, (а зарплаты – натуральные – у людей тогда, было две тысячи рублей по стране). А с Валей, если и расценки выросли, да и кто она в областной больнице? Просто серая личность, с отталкивающей внешностью. Тут бы она у себя лежала, ради любопытства, семейка ведь в городе известная, все, что надо, добыли, а там она – просто больная россиянка – электорат. Умрет на операции, никто не пошевелится. (Это, правда, да и народ это знает, без этой пропаганды).

Аркадий, до боли сжал зубы, заныл в бессилии, что изменить ничего он не может. Случись что, передоверить дочь ему ведь некому. Кирилла Петровича нет, Валя – сама больна, Даша… – Аркадий знает, Валентина, всегда в страхе вздрагивала, когда она вертелась рядом с ее дочерью. До сих пор понять не может ее, чего это она обиделась на эту семейку. Раньше, он же помнил, первые годы, будто даже как бы прописаны были в доме. Когда он не приходил домой, заставал в доме, то Дашу, то Виктора, торопливо доедающего щи на кухне. На замечание, Валентина отсекала его всегда, ворча.

«Тебе, что жалко объедки?..»

Теперь, Виктора, вообще вблизи дома невозможно застать. Он дом этот, Аркадия, обходил за сто шагов – иначе Валентина могла увидеть его и исполнить свое обещанное, как:» Удавлю…»

Конечно, ему наплевать, что Валентина говорит. Не маленький, и знает лекарство, как ее применить. Это, Аркадий Максимович, он олух небесный, ничего не понимал и не видел, а он, Виктор, все видел, все примечал. Однажды он, как увидел вблизи Оленьку, чуть было не скопытился – будто как отражение на зеркальце, Олиной лице, увидел себя. Сразу вспомнилось ему тот вечер, устроенный Аркадием Максимовичем, по поводу получения институтского диплома. Он тогда все, до многоточия вспомнил, что было у него тогда с Валентиной. Вначале испугался. Со страха, бросился, под дурачка играть – особенно приезжими, отдыхающими на озере, выпытывал, что будет, если дальние пусть родственники, на кисели вода, между собою родят ребенка. Те, конечно, его не понимали, думали, хохмит мужик от скуки с ними, не больно и прислушивались к его словам. Но, он сам, однажды, услышал у одного: «Вероятно, калекой может родиться. Если точно близкие родственники. А так, как говорите… это же седьмая вода на киселе. Нормальный родится. Точно». Это его успокаивало. Хотя… он – то знал. Родственники, и правда, они далёкие. Было даже желание, сказать об этом Вале, успокоить ее, но страх, куда его денешь, затрясся, как тогда. Жить он и правда, хотел. Валентину, он знал. Та, если что, задумала, выполняла всегда. Да и самого Аркадия Максимовича он пуще огня боялся, что тот узнает о случке своей Вали с ним. Поэтому он и на работе старался реже попадаться в глаза ему. Он ведь был, полностью зависим от Аркадия Максимовича. Бежать куда-то, уехать – вон, рядом областной город. Там и затеряться можно. Кто его будет искать. Валя просто обрадуется от этого его шага, а Аркадий Максимович, зная, нерасторопность его характера, можно и спокойно продолжать так жить. А может, он понапрасну волнуется? Оленька окажется и не его дочерью. Ну и что она похожа на него. Возможно, гены Вали больше повлияли на сформирование Оленьки. Да и мама его как-то в разговоре, между руганями, не удержалась, в сердцах сказала ему.

– Городе все почему-то шушукаются – Оленька твоя дочь. Это же смешно. И я говорю всем. С ума люди сошли. Поговорить больше им нечего. Валя ведь наша, пусть и дальняя, но родня. Почему же и Оленьке не быть похожей на нас? Гены, видимо, сыграли тут. А они болтают. Обидно даже.

Этот разговор можно было, и, забыть, но, мама, как пришла с работы, сообщила – Валю увезли в больницу.

– Больные бочки у нее. Что, разул, бился? Не стыдно! А если умрет? Аркашке как тяжело будет одному растить дочь. Позвонил бы, узнал, может помощь ему надо? А он радуется. Чего ты радуешься! Позвони, узнай.

И, вот, этот звонок Виктора. Аркадий только собрался успокоить дочь – проснулась она неожиданно, расплакалась, а тут, как не вовремя, этот его звонок по сотовому телефону.

– Ну, слушаю. Кто это? Виктор? Чего тебе? О Вале вспомнил? Странно. Зачем тебе ее здоровье? Говори быстрее, нет у меня времени. Спасибо за сочувствие. Я сам все сделаю.

И отключив телефон, обнял плачущую Оленьку, стал ходить с нею по комнате, успокаивая.

– Спи, спи, доченька. Сон, да, плохой приснился?

Когда дочь успокоилась, задышала спокойно, Аркадий вновь ее уложил на кровать, укрыл одеялом.

Звонок Виктора его сейчас нисколько не насторожило.

«Мама потребовала, он и позвонил»,– подумал он.

Да, и что было ему настораживаться. Обычный звонок, все знакомые так в таких случаях поступают: переживают, бегают, оглашая всех и вся, что в семье беда. Поэтому сейчас, Аркадию лучше порадоваться, не один он переживает болезнью Вали, думают о ней и эти, так называемые дальние ее родственники.

«Надо бы,– подумал он,– помочь ему, этому Виктору, найти у себя по чище работу. А то, что он в своем бетономешалке. Ходит грязный. Мужик он, не женатый. Лучше будет, если я подберу ему другую работу. Вот, после Вали и решу. Помогу. Кирилл Петрович, мне помог, а почему мне его не помочь».

Решив так, подошел к столу, залпом допил из стакана водку. Пожевал, найдя на столе конфетку. Вновь закурил, тупо уставившись у распахнутого окна, на мигающие на небе звезды. Было чуть прохладно. Аркадий настороженно глянул, прикрыто ли плотно дверь комнаты, где спала его дочь. Удостоверившись, остался стоять в том же положении, упираясь животом к подоконнику. Удивительно, спать ему сейчас нисколечко не хочется. Или это выпитая водка действовала на него, или еще что-то – вина перед Валей, что не прислушался с самого начала зова сердца – с Валентиной беда, надо её спасать. А он, за место этого просто самоустранился. Кто же в этом виноват? Он, или все же, сама она? Замкнулась вдруг ни с того ни с чего. Видите ли, ее раздуло. Могла ведь, если хотела, проработать над собою. В городе, за последние годы, сколько залов спортивных открылись – не счесть. Худей на здоровье, а она за место того бороться, заперлась в доме, как какая преступница. На слова замечание, только рычала.

«Не трогай!».

А он, за эти годы, так ни разу, как следует, с нею не поговорил, как они живут. Конечно, у него работа, требовала каждодневной концентрации. То того достать, то арматуры нет, то бетона, да и эта жажда наживы, не давала ему спокойно первые годы, нормально спать. Вначале боялся, отнимут собственность, потом, после нелепой смерти Кирилла Петровича, заставило его судьба, уйти одиночное плавание – то того надо было срочно задобрить, то, другого – и везде самому. Валентина, она вначале помогала, но, как родила дочь – все, будто ее подменили. Оболочка осталась, а все в остальном, она стала другая, не знакомая ему. Жена, не жена, черт знает! Кого она превратилась. Понятно, трудные роды – это всегда бывает с женщинами, истерики, но жить другие не прекращали, боролись, а она… знала одно. Валятся на диване с утра до вечера, и, глушить вино. Однажды, после долгой перепалки, он даже сказал ей.