скачать книгу бесплатно
– Господи, да за что нам жизнь такая?! Ты посмотри, посмотри на него, Господи…он безумец, безумец, Господи!
А Гурий как ни в чем не бывало поднялся на ноги, пристроился на стул и, продолжая пристально вглядываться в Ульяну, теперь набрасывал ее на бумагу уже вот такую – причитающую, без слез плачущую и молящую Бога кто его знает о чем…
Да и занятия в школе пошли вскоре у преподавателя Гурия Божидарова не тем привычным чередом, как это принято по любой министерской программе, а без всякой системы и последовательности, по наитию или совсем по зигзагам причуд.
Например, Гурий Петрович мог дать своим ученикам такое задание: нарисуйте меня, каким вы меня представляете, скажем, усопшим – в обыкновенном тесовом гробу, без цветов, но с разного рода венками и подношениями.
Особенно возмущалось школьное начальство вот этим словом: «подношениями»… Что имел в виду Гурий Петрович? – добивалось начальство. И тот ответ, который преподнес учитель рисования: что, мол, интересно взглянуть, какую именно дорогую для себя вещь они решатся подарить мне на прощание, – этот ответ принять вразумительным никак нельзя было, хотя Гурий Петрович и упирал на нравственный аспект поставленной перед учениками задачи.
Или он мог дать другое задание: нарисуйте то, что делается в вашем сердце, когда вы смотрите, к примеру, на нравящегося вам мальчика или девочку.
Но как можно нарисовать то, что делается в сердце?!
Вот что интересовало директора школы, но на это Гурий Петрович только пожимал плечами. Вскоре, впрочем, ему надоела и школа…
Глава III
– Это квартира Божидаровых?
– Да, да…
– Ульяна, здравствуй! Это Вера звонит, соседка.
– Какая Вера? Какая еще соседка? – раздраженно проговорила Ульяна: Ванюшка с головы до ног облился водой, а тут некстати этот непонятный звонок.
В трубке раздался веселый жизнерадостный смех:
– Да Вера, Верунька Салтыкова. Из Северного. Ты что, забыла меня?!
– Фу-ты, – радостно-облегченно вздохнула Ульяна. – А я-то думаю: какая соседка? Ты откуда звонишь, Верунька? Из Москвы, что ли?
– Ну да, конечно. Я ведь теперь тоже москвичка!
– Как москвичка?! – не поняла Ульяна. – В институт, что ли, поступила?
– Нет, не в институт. На работу устроилась. По лимиту на стройку.
– С ума, что ли, сошла? Зачем тебе это?
– Как зачем? – продолжала говорить Верунька без всякой обиды, все тем же веселым жизнерадостным тоном. – В Москве хочу пожить, на людей посмотреть, себя показать. Что мы, хуже столичных, что ли?
– Ну, дуреха… – не обидно, а скорее жалостливо проговорила Ульяна. – Помыкаешься теперь.
– Почему это? Ты же не мыкаешься?
– Ну, о нас чего говорить. О нас – статья особая, – и тут же, оборвав себя, поинтересовалась: – Ты где живешь-то? Далеко от нас?
– У метро «Октябрьское поле». В общежитии.
– Смотри-ка, совсем близко, надо же…
– Я чего и звоню-то, Ульяна. На ноябрьские домой летала, тетя Наталья и попросила: «Завези моим гостинцы, заодно посмотришь, как они живут». Я говорю: неудобно, а она: это мне, говорит, неудобно, что навязываю тебе, да уж уважь… Вот и звоню.
Ульяна невольно отметила про себя по-доброму: смотри, какая дуреха, так все и выкладывает, а вслух сказала:
– Ты сейчас-то свободна, Верунька?
– Ага.
– Тогда садись на 65-й троллейбус и едь до метро «Сокол». Адрес у тебя есть? Мы тут совсем рядом с метро.
– Ага, есть адрес. Тетя Наталья написала.
– Ну и отлично. Давай, жду!
– А ты одна дома-то, Ульяна?
– Пацаны со мной. Приболели – вот и сижу с ними.
– А дядя Гурий?
На этот вопрос Ульяна искренне рассмеялась:
– Какой он тебе «дядя Гурий»?! – «Дядя» она произнесла с нажимом, с некоторой подначкой. – Просто Гурий – и все.
– Ну, все-таки… – замялась Верунька.
– Ладно, нет его, нет. Успокойся. Ну, давай, жду!
Через полчаса они сидели на кухне, пили чай. Гостинцы из дома были такие: жареный гусь и яблоки-антоновка. От жареного гуся Вера наотрез отказалась («Гуся сами съедите, вечером сядете за стол – и всей семьей…»), а вот на чай согласилась с удовольствием. Пока они сидели, разговаривали, ребятишки – Ваня с Валентином, – поблескивая глазенками, вытаскали с кухни почти полную вазу яблок: сочные, ядреные, яблоки спело брызгали соком под нажимом востреньких ребячьих зубов. Веру ребятишки сразу узнали (бывали в Северном, видели ее много раз), но все равно отнеслись несколько настороженно. А может, с настороженным любопытством? Потому что забегут на кухню, схватят по яблоку – и бежать, а сами зырк, зырк глазами на гостью: какая, мол, ты – добрая? злая? играть любишь? баловаться любишь? А как только Верунька протянет к ним руку по вихрастым головам потрепать, они тут же раз – и увернулись. Игривые, как котята, и хитрые, как лисята. Верунька смеялась над ними, они обиженно пыхтели и убегали в свою комнату: ну и смейся, мол, смейся, эх ты!
Но больше всего понравилась Вере их квартира! Две чистые, такие просторные, такие ухоженные комнаты. Свежие – в голубой и золотой цветочек – обои; блистающие белизной (с синеватым отливом) потолки; полированная мебель, телевизор, большой холодильник на кухне, и сама кухня – такая уютная, с теплой домашней лампой под абажуром, низко висящим над полуовальным столом. И везде, во всех комнатах, картины, репродукции, просто наброски карандашом или рисунки гуашью (это уже творения Гурия), причем Вера заметила, что чаще других на рисунках либо лицо Ульяны, либо пейзажи до боли знакомых уральских мест: то речка Чусовая, то Малаховая гора, то Высокий Столб, то коршун над широкой уральской тайгой, то крохотная река Северушка, то залитый солнцем пруд в Северном…
Будет ли и у нее, Веруньки, когда-нибудь такая квартира в Москве? Муж? Дети? Ах, не стоит и мечтать об этом раньше времени.
Они с Ульяной сидели на кухне, чаевничали, и поскольку Верунька совсем недавно вернулась с Урала, она взахлеб рассказывала о поселковых новостях, а Ульяна, глядя на ее такое юное, чистое, розовощекое лицо, на пышные, легкие, будто пух, каштановые волосы, на ее источающие здоровье и беспричинную радость глаза, Ульяна завидовала ей тихой светлой завистью, даже не столько завидовала, сколько думала: вот и я, дуреха, совсем недавно была такая, чистая, глупая, веселая, счастливая, а теперь… куда все подевалось теперь? И ведь странно, что Ульяна думала так: намного ли она была старше Веры?
– Сколько тебе хоть лет? – не удержавшись, поинтересовалась-таки Ульяна у Веруньки.
– В октябре восемнадцать исполнилось. Второго числа. Вот смотри, видишь? – протянула она руку.
– Что это? – не поняла Ульяна.
– Колечко, – таинственно-тихо прошептала Верунька. – За мной один парень ухаживает, Сережа Покрышкин, это он на день рождения подарил.
Ульяна пригляделась повнимательней: ничего особенного, ни золотое, ни серебряное, обычная «неделька».
– Ты смотри, с парнем с этим поосторожней. Сколько ты в Москве?
– Два месяца. Третий пошел…
– И уже с парнем ходишь?
– А что, нельзя? Сережа очень хороший, только один раз и поцеловал меня. И то в щеку.
– Все они хорошие, – махнула рукой Ульяна. – До поры до времени.
– Как ты можешь так говорить?! – вспыхнула Верунька. – Ни разу не видела человека – и уже не веришь ему?
– А чего им верить? У них одно на уме, – продолжала свое Ульяна.
– Ну, знаешь! – возмутилась Верунька, и лицо ее покрылось пунцовыми пятнами.
– Вот что, милая, – не обращая на ее возмущение никакого внимания, твердо произнесла Ульяна: – Возьму-ка я над тобой шефство. А то мне после твой отец не простит, что я по-соседски не уберегла тебя.
– Что еще за шефство? Воспитывать меня будешь?!
– Да ты не злись, не злись, дурочка… Сама потом спасибо скажешь! В другой раз, как он целовать тебя начнет, ты ему скажи: поехали, мол, в гости.
– Куда это?
– А к нам. Ко мне, вот сюда. Хочу взглянуть, что он за фрукт.
– А дядя Гурий не рассердится?
– Какой он тебе «дядя»?! – во второй раз рассмеялась над ее «дядьканьем» Ульяна. – Гурий он, просто Гурий… Меня ведь ты зовешь – Ульяна?
– Ну, ты – одно, а он… он же художник.
– Да ладно, все мы одно: земляки, провинциалы.
– Но он же…как это говорится…творческий человек. И вообще, Ульяна, если честно, – перешла на шепот Верунька, – я его боюсь, твоего мужа. Они, эти художники, не от мира сего.
И еще раз от всей души рассмеялась над словами Веруньки Ульяна. Так рассмеялась, что на смех ее прибежали на кухню Ванюшка с Валентином:
– Мама, ты чего смеешься? Мы тоже хотим, ура, ура! – и в самом деле, глядя на мать, стали смеяться вместе с ней, да так звонко, таким веселым заливистым смехом, что и Верунька не выдержала, стала тоже смеяться с ними за компанию. А когда просмеялись (у Ульяны даже слезы на глазах появились), мать еще раз вручила сыновьям по яблоку: «Идите, играйте у себя!» – и выпроводила с кухни.
После этого, неожиданно посерьезнев, сказала со вздохом:
– Эх, девонька, знала бы ты, какие они, эти творческие люди… Ничего-то они не умеют, ничего-то не хотят делать… одни глупости на уме. Била бы я их как Сидоровых коз, работничков этих, будь на то моя воля.
– Да за что?! – изумилась Верунька: лицо ее и впрямь выражало полное недоумение.
– А так, для профилактики. Вер, Верунька, замуж будешь выходить, смотри в оба, чтоб мужик молоток в руках умел держать, хозяйством бы занимался, домом, детьми. А все эти художники, музыканты, писатели (уж поверь, насмотрелась я на них!) – зряшные люди, толку от них как от козла молока.
– Ну, зачем ты так, Ульяна, – укорила Верунька. – Нехорошо. У тебя же муж – художник. Отец твоих детей. Хозяин в доме. Что ты, зачем так?!
– Не хозяин он. Я в доме хозяйка. Вот так!
И с этими ее словами, будто услышав их разговор, в квартире появился Гурий, тихо открыв входную дверь собственным ключом. Ванюшка с Валентином, расслышав звяканье ключей, бросились к отцу на шею: «Папа! Папка! Папка пришел!» Он поцеловал каждого в щеку, погладил по голове, спросил:
– Ну, братцы-божидаровцы, как жизнь?
– Ура! Хорошо! В садик не ходим! Болеем! Ура!
– Ясно. Каникулы посреди рабочей недели? Ладно, бегите к себе. Мама дома?
– Дома, дома, где мне еще быть?! – Ульяна, воинственно подперев бока руками, вышла из кухни. – А вот где ты шлялся три дня, если не секрет?!
– У нас что, гости? – показал Гурий на незнакомое женское пальто, висящее на вешалке.
– Да, у нас гости. Но ты все же ответь сначала на вопрос: где ты был три дня?
– Работал, – и, больше ничего не объясняя, прошел на кухню. Увидев Веру, едва приметно поклонился: – Добрый день!
– Здравствуйте! – Верунька соскочила с табуретки, густо покраснев от смущения и робости.
– Гурий, – представился хозяин девушке.
– Ты что, совсем белены объелся? Веруньку не узнаешь? – напустилась на мужа Ульяна.
– Какую Веруньку?
– Соседку нашу.
– Соседку? – Гурий так ничего и не понимал.
– Соседку по дому. Ну там, на Урале, в Северном.
– Н-не-е… узнаю… – пробормотал Гурий.
– Да это же Верунька, Ивана Салтыкова дочь! Что, совсем своих забывать стал?!
– Верунька? Салтыкова? Так она же всегда вот такой была, – показал Гурий рукой чуть выше своего пояса. – Надо же, как выросла. Совсем взрослая стала.
– Вот, гостинцы нам с Урала привезла. От матери с отцом.
– Спасибо, Вера, – опять едва приметно поклонился Гурий и хотел было уйти к себе, в комнату, но Ульяна остановила его:
– Ты хоть знаешь: Верунька теперь в Москве живет?
– Да?! – удивился Гурий.
– Ага, – кивнула Верунька. – По лимиту устроилась. На стройку. Живу пока в общежитии.
– Вот думаю: поздравлять – не поздравлять? Трудно здесь, в Москве, – сказал Гурий. – Одиноко. Особенно нам, провинциалам.
– Ну, тебе-то, положим, не очень одиноко, – вставила насмешливо Ульяна. – Три дня где-то пропадал – и одиноко ему. Скажите на милость!
