скачать книгу бесплатно
Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия
Евгений Петрович Бажанов
Многотомник «Миг и вечность» посвящен рассказу о жизни и творчестве Натальи Евгеньевны Бажановой – политолога, историка, экономиста, публициста, педагога, дипломата, внесшего выдающийся вклад в изучение международных отношений, мировой экономики, этносов, стран, цивилизаций. При этом, хотя Н. Е. Бажанова находится в центре повествования, акцент сделан также на описание и анализ нашего многообразного, противоречивого, сложного и очень интересного мира.
Девятый том включает в себя части 13 и 14. В части 13 автор вспоминает жизнь собственной семьи, страны и всего человечества в 1997–1999 годах. Действие разворачивается в Москве, а также в Сочи и Южной Корее, которые чета Бажановых тогда посещала.
Часть 14 рассказывает об остальных поездках Натальи и Евгения Бажановых за рубеж в 1997–1999 годах. Представлено видение ими истории, политической системы, экономики, общества, культуры, религии, науки, образования, спорта, внешней политики Австрии, Германии, Великобритании, Китая, США.
Евгений Бажанов
Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия
Как часто, в жизни ошибаясь, теряем тех, кем дорожим.
Чужим понравиться стараясь, порой от ближнего бежим.
Возносим тех, кто нас не стоит, а самых верных предаем.
Кто нас так любит, обижаем, и сами извинений ждем.
Омар Хайям
Уйдя от суеты мирской,
Ты в небе Бога гласу внемлешь.
И там заслуженный покой
Душой усталою приемлешь.
Чем истомилась в жизни грудь,
Придай там Божьему забвенью.
О нас святом упокоенье
Святой молитвы не забудь.
Отец Владимир (Волгин), протоиерей, настоятель Храма Премудрости Божией в Средних Садовниках г. Москвы
© Бажанов Е. П., 2018
© ООО «ИТК «Дашков и K°», 2018
Часть 13
Новые горизонты
Глава 1. Буря со стаканом в руке
11 февраля 1997 года по рекомендации МИД России коллектив Дипакадемии избрал ректором Юрия Борисовича Кашлева. На церемонии прощания ректора Романовского с коллективом он признал, что пришел в ДА нацеленным на ее закрытие, а уходит убежденным в нужности и важности нашего учреждения. Провожали Романовского добрыми словами и цветами. Впечатленный Кашлев воскликнул: «Хотел бы, чтобы и мне устроили в будущем такие проводы!» Не получилось, вышло совсем по-другому.
Новоиспеченный ректор бурей ворвался в весьма размеренную, спокойную жизнь Дипломатической академии. Он крушил и сметал все на своем пути, и уже очень скоро в нашем доме воцарились хаос и неразбериха. Люди бессмысленно суетились, бегали, толкались, лаялись, в результате страдало дело, падала репутация Дипакадемии.
Начал Кашлев свою деятельность с гротесковой кампании саморекламы. Целая бригада секретарш и вдобавок к ним проректоры и деканы денно и нощно рассылали во все концы белого света волнующую весть о восхождении Юрия Борисовича на «трон» ректора Дипломатической академии. Он самолично сочинил рассказ о своем ярком жизненном пути. О том, как блестяще окончил МГИМО, в совершенстве овладев китайским и тремя европейскими языками.
На самом деле по-китайски он знал не более десяти слов и на протяжении всей дипломатической карьеры бегал от Китая как черт от ладана, объезжал Срединную империю за тысячу верст. Встретив меня в 1981 году и узнав, что я направляюсь на работу в советское посольство в Пекине, Юрий Борисович хохотал: «Вот дурак, как же тебя угораздило в эту тмутаракань загреметь!». Теперь же Кашлев бахвалился своей причастностью к вошедшему в моду реформируемому Китаю. Безосновательными были претензии Кашлева на знание немецкого и польского языков. Владел он лишь английским, да и то далеко не в совершенстве.
В информации-автобиографии подробно рассказывалось также о выдающихся достижениях Кашлева в области дипломатии, публицистики, образования, науки и т. д. и т. п.
За пару недель напряженных усилий мы оповестили о новом ректоре ДА чуть ли не каждого более-менее значимого начальника в России, от министра обороны до губернатора Чукотки, а заодно ведущие СМИ и учебно-научные центры. А затем взялись за заграницу. Твердя, что Дипакадемию никто не знает, ректор требовал посылать депеши о себе в российские посольства, иностранные университеты и научные центры.
Темпы нашей работы Кашлева все-таки не удовлетворяли, он кипятился, шумел, подгонял нас и выискивал все новые адресаты для столь важной информации. И неустанно повторял, что ректор Дипакадемии – это большая должность, выше заместителя министра иностранных дел, их много-де, а он – один, уникальный.
Вторым магистральным направлением деятельности Юрия Борисовича стало обеспечение собственной персоны максимумом комфорта. В режиме «блицкрика» он осуществил капитальный ремонт личного кабинета, поменял там интерьер и мебель. А затем устроил еще один ремонт, в процессе которого расширил свои апартаменты за счет зала заседаний Ученого совета. К этому залу сотрудники привыкли и любили его. Кашлев отрезал 1/3 площади зала, превратив аннексированные метры в комнату отдыха с туалетом, ванной, диваном, холодильником. Деньги использовал те, которые предназначались на капитальный ремонт обветшалых помещений на Большом Козловском.
Там шатались полы, сыпалась с потолка штукатурка, возгоралась трухлявая электропроводка, просачивался снег через трещины в наружных стенах. Состояние было явно аварийное, и нам велели готовиться к переселению на период проведения ремонтных работ. Летом 1997 года мы сложили пожитки в коробки и ждали сигнала. Вместо этого последовал отбой – казна Дипакадемии опустела в хлопотах вокруг кашлевских апартаментов.
Один из членов ректората назвал аморальным и неэтичным решение Кашлева благоустраивать собственный кабинет за счет средств, заработанных трудом всего коллектива. Ректор, выслушивая эту жесткую критику, лишь хлопал ресницами. И продолжал мобилизовывать государственные средства на удовлетворение личных нужд: строительство дачи, приобретение автомашины, пополнение бара спиртными напитками и т. п.
С особой яростью транжирились деньги на загранкомандировки. Из трех лет ректорства Юрий Борисович не менее года провел в дальних странствиях, которые, как правило, не имели ничего общего с нуждами и интересами Дипакадемии. Взбирался на египетские пирамиды, наслаждался финалом первенства мира по футболу в Париже, прикармливал крокодилов в Южно-Африканской Республике, дегустировал собачатину в Южной Корее, танцевал самбо на бразильском карнавале. Видели его в Индонезии и Иране, Англии и Италии и еще в десятках стран на всех континентах. Информация о вояжах шефа доходила разная: где-то обсмеяли его публичное выступление, в другом месте он был задержан местной полицией за нарушение общественного порядка, в третьем – ректор устроил скандал на блошином рынке.
Летал Кашлев через залы для очень важных персон (VIP), первым классом, повсюду добивался обслуживания со стороны российских посольств, т. е. время проводил красиво. Вернувшись же в родные пенаты, Кашлев тут же обрушивал на подчиненных водопады заданий и поручений, сопровождая их истерическими понуканиями и взрывами возмущения. «Бездельники, лентяи, тупицы!» – кричал шеф, брызжа слюной. Выплеснув таким образом первые порции накопившегося за кордоном адреналина, он тут же погружался в новые утехи: пил каждый день с утра до вечера, устраивал сабантуйчики с секретаршами, травил анекдоты. Особенно любил матерные. Стоит напротив двадцатилетних девушек и изрекает такие вещи, которые я бы лично и в мужской компании постеснялся произнести.
Имел пристрастие он и к теннису, в который регулярно играл в рабочее время. Не успеет начаться ректорат, а Кашлев уже ерзает на стуле, перебивает подчиненных, короче, мол, выражайтесь, нечего рассусоливать. Но мы рассусоливали, и он, не дожидаясь конца скучного совещания, убегал в коридор. Там его ждал спарринг-партнер по теннису (чаще женского пола). Наспех переодевшись, ректор мчался на корт. Однажды, чтобы не терять понапрасну время, Кашлев прямо на ректорат явился в спортивном костюме и с ракеткой.
Юрий Борисович, однако, не только развлекался. Он одновременно развил бурную деятельность по перестройке жизнедеятельности Дипакадемии. Сразу же велел убрать из холлов здания на Остоженке стенды с трудами сотрудников ДА. Холлы отремонтировали и на их стенах развесили картины. С тех пор там экспонируются поочередно работы живописцев разных школ и разных стран, порой замечательные. Открытие выставок проходит торжественно при стечении многочисленных гостей и прессы. Так что это начинание Кашлева получилось удачным и прижилось. Правда, на вернисажах почти не видно сотрудников Дипакадемии, но все-таки картины на стенах – это не минус, а плюс для Академии.
С энтузиазмом взялся Кашлев за организацию в Дипакадемии вечеров: по случаю Масленицы и Пасхи, в ознаменование российско-польской дружбы, в честь пушкинского юбилея и т. п. На вечера Кашлев приглашал своих знакомых, представителей российских политических, деловых и культурных кругов, дипкорпуса. Наши сотрудники и на вечера ходили вяло, что вызывало у ректора дикое возмущение. «Игнорируют жизнь Дипакадемии, – кричал он, – бездельники, думают только о себе».
Я тоже не посещал вечера, объясняя, что ДА это не казино и не клуб развлечений. Рейтинг учебного и научного заведения определяется не количеством выпитого на вечеринках спиртного. Оксфорд славится во всем мире не пьянками, а качеством учебного процесса и научными достижениями. Что же касается Дипакадемии, то вечеринки не только не повышали наш рейтинг, а, наоборот, роняли его. Ведь мы постоянно жаловались на недофинансирование государством. Не хватало средств на писчую бумагу, публикации, командировки и многое-многое другое. Зарплаты сотрудников оставались мизерными. И вот на таком фоне в ДА раз за разом происходили пышные пирушки, с деликатесными яствами и напитками. Мидовцы в недоумении пожимали плечами и шептались: «Что-то Дипломатическая академия зажралась, денег у нее – куры не клюют!».
Обожал Кашлев и чисто внутренние академические сходки по случаю Нового года и других праздников. На них он неизменно становился душой компании: пел, острословил, декламировал стихи, целовал дамам ручки, кружил партнерш в вальсе. Тех, кто на сходках не появлялся, Кашлев презирал и проклинал, среди прочих особо выделяя меня.
В учебном процессе Юрий Борисович фантазировал меньше. Он лишь дергался по поводу слабого притока коммерческих слушателей. Постоянно требовал от членов ректората рекрутировать абитуриентов, где только возможно – среди соседей, знакомых, в вузах, учреждениях. Устанавливал квоты: каждый должен обеспечить такое-то количество новых слушателей.
Увлекли Кашлева и Высшие дипломатические курсы (ВДК), в которых участвовали свежеиспеченные (только что назначенные) послы, посланники и генеральные консулы. Лекции им читали главным образом высокопоставленные деятели нашего государства.
Выступали на ВДК и профессора Дипакадемии, в том числе и я. Моя тема: «Тенденции международных отношений на современном этапе». Весьма неожиданно лекция аудитории понравилась. В опросных листах, заполненных слушателями по итогам занятий, моя лекция была названа лучшей. Даже Кашлев, несмотря на весь его антагонизм ко мне, дал высокую оценку этой лекции и распорядился записать ее на пленку (что и было исполнено). Отмечу, что лекцию мы готовили вместе с Наташей.
Ну а Юрий Борисович не только сам посещал почти все занятия на ВДК, но заставлял присутствовать на них профессорско-преподавательский состав ДА. Курсы даже перенесли из среднего размера аудитории в актовый зал, в который набивалось порой до 200–250 человек. Но ректору все казалось мало, он ругался на тех, кто прогуливал столь ценные занятия.
Не всем линия Кашлева в этом вопросе пришлась по душе. Как-то замминистра иностранных дел начал лекцию о российской политике на Ближнем и Среднем Востоке и вдруг заметил в зале человека, связанного с иранским посольством. Это был полставочник ИАМПа. Замминистра вышел в коридор и заявил Кашлеву: «Я не могу вести разговор на конфиденциальные темы в присутствии этого типа с очень сомнительной репутацией».
Странно было присутствовать на выступлениях, по существу брифингах руководителей Минобороны, спецслужб, для российской дипломатической элиты, когда в зале бок о бок с дипломатами восседали случайные люди, в том числе аспиранты и слушатели ДА из зарубежных стран. В конце концов руководитель кадровой службы МИДа категорически запретил Юрию Борисовичу превращать курсы ВДК в «балаган».
Не оставил Кашлев без внимания и академическую науку. Еще до избрания ректором он проинспектировал наш комплекс на Б. Козловском. Вихрем промчался по всем трем зданиям, обозвал их «вороньей слободкой» за неприглядный вид, сгреб под мышку несколько публикаций иамповцев и, бросив фразу о том, что надо бы увеличить для научных сотрудников число присутственных дней, удалился. Еще больше науки заинтересовали ректора на Б. Козловском теннисные корты. Когда-то ими пользовалось руководство ДА, но затем их приспособили под стоянку машин. Кашлев потребовал восстановить статус-кво, но ему объяснили, что нельзя из-за дренажных проблем. Юрий Борисович, однако, не угомонился, долго продолжал муссировать эту тему. Правда, искомого результата все-таки не добился. Стоянка машин и поныне там.
После выборов Кашлев сразу завел разговор о коренной модернизации научной работы в ДА. Он буквально фонтанировал новаторскими идеями, граничившими со смешным фантазерством и наивным прожектерством. Ректор с завистью отзывался о достижениях МГИМО и горячо убеждал меня в том, что мы должны перещеголять мгимовцев – писать речи министру, готовить материалы для Коллегии МИД, участвовать в официальных переговорах с зарубежными лидерами, составлять международные договоры и соглашения. Я объяснял, что научные сотрудники ДА не государственные деятели и не дипломаты, у нас даже допуска нет к конфиденциальной информации и мы в любом случае не можем брать на себя функции МИДа.
На первой же встрече с мидовскими кураторами Кашлев посетовал, что ИАМП не зарабатывает деньги, что институт никто не знает. Я обиделся, стал доказывать, что ИАМП деньги зарабатывает и по линии аспирантуры/докторантуры, и получая гранты и подарки (в виде оборудования) от зарубежных партнеров, и установив выгодные ДА в целом обмены с иностранными учебными и научными центрами.
Кашлев пропускал мои контраргументы мимо ушей и продолжал твердить свое. Ему в этом активно помогали некоторые из моих коллег. Они же пустили слух, что меня собираются заменить на посту проректора по науке заведующим кафедрой философии К.М. Долговым, зараженным манией величия и ненавистью к окружающим. Но слухи вскоре сошли на нет, а вот жажда Кашлева совершать научные подвиги еще некоторое время не иссякала. По его настоянию мы забрасывали МИД письмами о допуске сотрудников ДА к оперативной информации, секретным архивам, приглашении нас на заседания Коллегии министерства и т. п. В ответ следовали отказы и рекомендации оставаться в рамках компетенции учебного заведения.
С особым упорством стремился Кашлев совершить революцию в международных связях Дипакадемии. Прежде всего и в первую голову его, конечно, интересовали собственные вояжи за рубеж. Юрий Борисович готов был выступать где угодно и на любую тему, лишь бы иметь повод кататься по земному шару. Как-то я не выдержал и выразил свое несогласие. Пришло приглашение в Италию на симпозиум, посвященный Рапалльской конференции 1922 года. Кашлев позвонил мне домой в 11 ночи и стал требовать, чтобы уже на следующий день ему был приготовлен текст выступления на симпозиуме.
– Вы же не специалист по данной теме, – сказал я, – а симпозиум этот для ученых, которые всю жизнь изучают материалы конференции в Рапалло, и доклад дилетанта им абсолютно не нужен.
Ректор в ответ взорвался, обвинил меня в лености, нежелании выполнять служебные обязанности. Пришлось сколачивать бригаду профессоров для написания Кашлеву этого доклада.
Мои же поездки за рубеж Юрий Борисович не выносил органически, сама мысль о них причиняла ему душевные и физические страдания. И он не жалел сил, чтобы эти поездки сорвать.
Так, в апреле 1997 года нас с Наташей пригласили посетить КНР по линии ЦК КПК. По доброте душевной я предложил Кашлеву с супругой поехать вместо нас, что они с превеликим удовольствием и сделали. Вернулся в Москву ректор в восторженном состоянии – китайцы приняли его по-королевски. Слов признательности я от него не услышал, только реплику: «А Вас в Китае действительно знают!». Вместо же благодарности получил от начальника нечто совершенно иное.
В начале июля того же года мы нанесли с Кашлевым визит иранскому послу. Тот пригласил нас обоих в Иран. Не успели мы выйти из посольства, как ректор хамски заявил: «А зачем мне ехать с Вами? Лучше я возьму переводчика с персидским языком или какую-нибудь бабу. У нас вроде есть слушательница, изучающая персидский». Со слушательницей что-то не склеилось, кажется, у нее не было загранпаспорта. И Кашлев поехал с двумя мужчинами (научным работником и переводчиком). Я же готовил материалы к поездке, и как всегда, под аккомпанемент ругани со стороны шефа.
Когда Кашлев все же отпускал меня в поездки, то пока я ездил непременно обливал меня грязью коллегам, возмущался, как я могу отсутствовать на службе в «столь ответственный период».
Требуя революционизировать международные связи ДА, Кашлев не уставал твердить: «Нас никто нигде не знает, ни во Франции, ни в Италии, ни в Мексике!».
Я спорил с ним, подчеркивая, что учебное заведение не может претендовать на мировую славу под стать Мэрилин Монро или Пеле. Мы не Голливуд и не сборная Бразилии по футболу. Есть всего лишь пять-шесть университетов, которые пользуются широкой известностью. Вот, он сам, Кашлев, сколько может назвать вузов во Франции или Италии, с которыми хорошо знаком?
Кашлев тем не менее пытался что-то придумать этакое. Несколько раз собрал совещание «актива», пригласив на него разношерстную публику. Участники совещания произносили демагогические речи о неограниченных возможностях учебного заведения нашего калибра иметь разветвленные контакты с внешним миром. Поговорив, продемонстрировав свою эрудицию и озабоченность делами родной академии, народ расходился по своим углам и забывал о международном сотрудничестве до следующего совещания.
Зарубежных гостей Кашлев принимал с распростертыми объятиями. По взглядам он был антисталинистом и интернационалистом, поэтому легко контактировал с представителями всех цивилизаций, стран, этносов, идеологических предпочтений. Беседы вел легко, весело, многих к себе располагал. На вечере дружбы в посольстве Польши встал на колени перед певицей из Варшавы. Целовал ручку даме – послу Канады, которую знал по прежней работе. Она, кажется, была влюблена в Кашлева. Познакомившись со мной на одном из дипломатических приемов, дама воскликнула: «А Вы из Дипакадемии, которую мой Юра называет дурдомом и собирается переделывать!» Я отпарировал: «Это его надо переделывать, а не Дипакадемию!» Она обиделась, да и я тоже, в дальнейшем, встречаясь, мы не замечали друг друга.
Кашлев ввел в норму организацию обедов в ДА для глав дипмиссий стран СНГ, щедро угощал иностранных политических деятелей, ученых, деятелей сферы образования, наносивших визиты в Дипломатическую академию. Но ему все-таки не всегда удавалась роль образцового дипломата. Ректор Венской дипакадемии П. Ляйфер с супругой с содроганием вспоминали совместную с Кашлевым работу в Вене в 1970-е годы, его визит в австрийскую столицу уже в должности ректора нашей Дипакадемии. Жаловались, что в молодости он много пил и приставал к жене П. Ляйфера, ныне приставать стал меньше, а пить больше, выступает же ужасно – мелет глупости, фонтанирует пошлостями. П. Ляйфер раз за разом выражал удивление, что такой несолидный человек возглавляет Дипакадемию МИД России.
Шокировал Кашлев пакистанскую делегацию во главе с замминистра иностранных дел. Начал он беседу слегка выпившим, а заканчивал вдребезги пьяным. Опустошил бутылку виски, рыгал, облил гостей кофе, смачно ругался матом по-английски, хохотал и в конце концов упал со стула.
В другой раз Кашлев опозорил Академию перед послом М. Брементом, заместителем директора Центра по изучению вопросов безопасности им. Джорджа К. Маршалла в Гармиш-Партенкирхене (Германия). Это был очень важный партнер Дипакадемии, которого привлекла Наташа. О сотрудничестве с этим Центром речь пойдет в части 14.
Дипакадемия пригласила М. Бремента с супругой в Москву для чтения лекций. Они с удовольствием приехали, причем полностью за свой счет. М. Бремент был специалистом по России, работал в прошлом дипломатом в посольстве США в Москве, выпустил ряд монографий по советско(российско) – американским отношениям, в которых активно высказывался в пользу сближения наших стран, установления между ними гармонии.
Увы, мы сразу же испортили гостям настроение, и все благодаря Кашлеву. Бремент должен был выступить со своей первой лекцией, и я намеревался представить гостя аудитории. Но шеф как раз на это время назначил ректорат и отказался отпустить меня на лекцию Бремента. Гостя привела в аудиторию заведующая учебным отделом, женщина малообразованная и грубая. Она объявила слушателям: «Сейчас перед вами выступит этот американец».
– А кто он такой? – поинтересовались из аудитории.
– Не знаю, какой-то профессор.
– А на каком языке будет лекция?
– На английском, конечно.
– Но мы его плохо знаем!
– Ничего, делайте вид, что все понимаете. Какая разница, что он там говорит!
Закончив диалог, женщина удалилась. А Бремент остался, ужаленный в самое сердце. Дело в том, что он понимал русскую речь и, разумеется, обиделся на такое «представление» слушателям. О чем мне позднее и поведал. Мы с Наташей пытались загладить инцидент. На своей машине катали Брементов по Москве и окрестностям, угощали их за собственный счет в дорогих ресторанах. Но Бременты обиду затаили, уехали и больше с нами не контачили.
Похожий «трюк» проделал Кашлев с бывшим мининдел Ю. Кореи Ю Чхун Хва. Тот прекрасно выступил в Дипакадемии, а дальше должен был состояться коктейль в честь гостя, оплаченный, кстати, посольством РК. Кашлев не пустил никого на коктейль, созвав экстренное заседание ректората. В коктейле участвовали одни южнокорейцы.
Список примеров неприличного поведения Кашлева в отношении иностранных гостей можно было бы продолжать. Иногда он допускал бестактность из-за легкомыслия и опьяненности, но чаще из вредности, чтобы вставить шпильку мне или кому-то еще из подчиненных.
Тем не менее в общем и целом наши международные связи, особенно научные, продолжали развиваться.
Глава 2. Корея в фокусе
Особую интенсивность приобрели наши связи с южнокорейскими партнерами. В декабре 1997 года бывший Наташин докторант Ким Дэ Чжун нежданно-негаданно победил на президентских выборах. Еще незадолго до них, когда мы предсказывали президентское будущее Киму, южнокорейцы, практически без исключения, смеялись: только, мол, человек, не разбирающийся в делах Кореи, может проявлять подобную наивность. Ким Дэ Чжун – слишком старый, слишком левый и слишком далек от центров политического и экономического влияния в стране, чтобы получить большинство голосов избирателей. Ведь он из Чоллы, а власть в РК давно и прочно контролируют представители другого региона, Кёнсан-Пукто, «мафия» «Тикэй».
Чудо, однако, случилось. Ким Дэ Чжун выиграл. Ему помог финансово-экономический кризис, который нанес чувствительный удар по жизненному уровню населения и усилил в обществе оппозиционные настроения. Сыграло свою роль и молодое поколение, которое выросло гораздо либеральнее отцов и которому опостылели военные правители, авторитаризм, засилье монополий (чеболей) в экономике, конфронтационный подход к Северу, пресмыкательство перед США. Если на юго-востоке РК, в Кенсане, большинство голосовало все-таки против Ким Дэ Чжуна, то в столичном регионе, вслед за Чоллой, поддержали Ким Дэ Чжуна, связывая с ним надежды на выход из кризиса, оздоровление политической и экономической системы, потепление отношений с КНДР.
Мы пребывали в эйфории – друг и подопечный Наташи стал Президентом Республики Кореи! Причем президентом с программой кардинального реформирования страны. В дневнике я отметил:
20 декабря 1997 года
18 декабря Ким Дэ Чжун выиграл президентские выборы. Южнокорейские и японские СМИ (телевизионные и радиокомпании, информационные агентства, журналы и газеты) буквально атакуют Наташу. Все хотят знать, как и о чем Ким Дэ Чжун писал диссертацию, какой, по мнению Н.Е. Бажановой, будет внутренняя и внешняя политика нового президента.
Сразу по окончании выборов нам с Наташей стал названивать российский посол в Сеуле Е.В. Афанасьев. Приезжайте, просил он, помогите установить связи с новой администрацией. Сделать это послу оказалось непросто. Ким Дэ Чжун, обидевшийся на российские власти еще с момента защиты докторской, все последующие годы лишь накапливал негативные эмоции в отношении официальной Москвы. Он жаловался нам: «В Южной Корее становится все меньше людей, хорошо настроенных к России. Из-за ослабления мощи вашего государства, внутренних неурядиц в нем, а также вследствие отказа вашего правительства расплатиться по долгам с РК южнокорейская элита потеряла интерес к контактам с Россией, смотрит на нее свысока. Только я понимаю, насколько велик российский потенциал, стремлюсь развивать сотрудничество с россиянами. Однако ваши власти меня просто-напросто игнорируют».
Действительно, в начале 1997 года Ким хотел приехать в Россию, но не приехал, потому что российские официальные лица не пожелали общаться с южнокорейским оппозиционером.
Придя к власти, Ким Дэ Чжун не торопился «брататься» с обидчиками. На инаугурацию 25 февраля 1998 года он пригласил из РФ только депутата Госдумы корейца по национальности, меня с Наташей, а также двух наших приятелей-банкиров – М.Н. Николаева и В.И. Гудименко, с которыми решили учредить Фонд сотрудничества с Республикой Корея (ФСРК).
Российские дипломаты отвезли нашу делегацию в отель «Силла». Слышали от южнокорейцев в Москве, что у них в стране из-за сурового экономического кризиса люди стали меньше пользоваться автотранспортом. Мы, однако, этого не заметили, пробки казались такими же, как и прежде. Зато зима уже отступила. Было сухо, солнечно и тепло. Зелень, конечно, еще не появилась, все выглядело голо, довольно серо и трущобисто. Впервые, пожалуй, бросилось в глаза сходство Сеула с Пекином прежних времен – кривые улочки, скромные, а то и убогие домишки, лепящиеся друг к другу, пыль, не очень хорошо одетые люди.
Почему так все смотрелось? После Европы? В предыдущем году мы ездили исключительно в Австрию и Германию. А может свой отпечаток наложил кризис? Или все дело во времени года? «Пересменка» между зимой и весной повсюду самый невзрачный период.
Первая встреча, согласованная еще из Москвы по телефону, состоялась в нашем же отеле с соратником Ким Дэ Чжуна Ким Дэ Суном. Начали ее в кафетерии, а затем проследовали в корейский ресторан. Я еще по телефону почувствовал печаль в голосе Кима. Выяснилось, что после победы Ким Дэ Чжуна на выборах 10 декабря никто ему из президентской команды даже не позвонил. Ким Дэ Сун, всегда преувеличивавший свою роль порой до безобразных размеров, на этот раз был предельно откровенен: «Я извиняюсь, но ничем не могу вам помочь. Я вдруг осознал, что мне 69 лет и я не нужен, Дэ Чжун предпочитает видеть вокруг себя более молодых людей».
Вскоре после нашего размещения в гостинице заехала машина и отвезла Наташу и меня в посольство. Сели совещаться с послом. Он повторил просьбу посодействовать выходу на Кима и его окружение, записать перед отъездом суть разговоров с новой элитой.
На следующий день с утра начали перезвон. Питер Чжун, помощник губернатора провинции Чолла-Пукто Ю Чжун Гюна, и куча его коллег терроризировали нас вопросами: «Какова у вас программа? Какую вы хотите иметь?». Очередное и подробное объяснение ничего не меняло. Следовал новый звонок все с теми же вопросами. Но главное договорились о встрече с губернатором.
За нами заехали и отвезли в офисное здание с провинциальными представительствами. Возили кругами полчаса, беспрерывно болтая по мобильным телефонам (их в РК стало несметное количество, даже сидя на унитазах в общественных туалетах корейцы вели переговоры). Офисное здание оказалось довольно простеньким, с тесными комнатками, да и сам кабинет Ю был небольшим. Но его хозяин, по единодушным оценкам всех корейских собеседников и российских дипломатов, являлся тогда второй по величине фигурой в стране. По определению прессы, Ю должен был «спасти» Сеул, «вытащить государство из долговой ямы».
Ю встретил нас радушно, сияя. Чувствовалось, что человек пьян от популярности. В мае 1996 года во время визита в Москву он надувался, а сейчас просто «поплыл». Беседовали о создании Фонда сотрудничества России с Южной Кореей, о журнале, посвященном РК, о деловом партнерстве. Подарили норковую шапку (он тут же заявил, что жена ее отнимет), оставили почти царскую шапку для Ким Дэ Чжуна (обещал обязательно передать). Просили «пробить» участие российского посла во встрече 26 февраля с президентом. Ю сказал, что не может даже свою жену «протащить» на ужин в Голубом дворце 25 февраля, все решает служба безопасности, и у него нет в данной области никакого влияния.
Беседовали недолго, Ю был занят, поручил помощнику Питеру Чжуну быть на связи с нами. Питер сказал, что покормит нас, просили сделать это в каком-то городском ресторане, например, в районе Инсадон. Нас доставили в Инсадон, где мы побродили по антикварным лавкам. На ланч без объяснений отвезли в отель «Сеул Плаза». За едой Питер в грубой манере возмущался тем, как его обсчитывали и обманывали в России, «обчистили», мол, до ниточки. Явно хотел выместить обиду на нас. Чжун, в частности, не реагировал на предложение Николая заказать побольше еды. А ведь у Николая было достаточно денег, чтобы купить весь ресторан с отелем «Сеул Плаза» в придачу!
В тот же день, позднее, побеседовали со старым знакомым, заместителем министра по вопросам объединения Кореи Муном (в прежние годы проводили с ним конференции в Москве). Говорили о проведении Российско-корейского форума, т. е. о том, что интересует и нас, и его. Через день он прислал нам подарки: всем мужчинам – по вазе, Наташе – большой корейский сервиз. Мы ответили меховой шапкой.
А тем же вечером вновь поехали в Инсадон. Посетили весьма экзотический ресторан под названием «Горная деревня». В лабиринте переулков – буддийский храм, который и есть ресторан. При входе снимаем обувь, проходим к низкому столу, сидеть надо на полу, на циновках. В зале одни корейцы (за небольшим исключением). Пищу принесли всем одну и ту же, не спрашивая, что хотим. Ресторан буддийский, вегетарианский, поэтому и еда соответствующая: в пиалках травы, корешки, соусы. Почти ничего съедобного, разве что суп, пахнувший ржаным хлебом и кимчхи. Начался концерт – народные танцы с барабанами и прочая экзотика. Девушки-танцовщицы стали приглашать публику из зала.
Следующий день – кульминационный. Ранний подъем и рассадка по автобусам. Наташу и меня приглашают в красный автобус для главных гостей, Мишу и Володю определяют в синий, категорией ниже. В нашем автобусе появляются миллиардер Сорос, бывшие послы США в Южной Корее, цэрэушники Грег и Лилли. Входит и ректор МГУ академик В.А. Садовничий. Он подходит к Соросу и представляется. Сорос покровительственно хлопает ректора главного российского вуза по плечу, милостиво сообщает, что узнал академика.
Кавалькада автобусов трогается в путь. Замечательный, солнечный, прохладный день, +14 ?С. Сеул выглядит нарядно и торжественно. В районе комплекса зданий парламента скопление людей, множество полицейских. Нас высаживают у главного здания, проводят в зал, где можно поболтать и выпить кофе. В зале собраны все сливки южнокорейского общества, от разговоров стоит гул. Но вот ожидание окончено. Звучит приглашение проследовать на трибуны. Они расположены на свежем воздухе амфитеатром вокруг подиума.
Слева садятся корейцы, большинство с депутатскими значками, справа располагаются иностранные гости, в том числе дипкорпус. Среди последних – бывший Президент Германии Вайцзеккер, бывшие японские премьеры Накасонэ, Такэсита, бывший Президент Филиппин Акино, президент МОК Самаранч. Приводят под зонтиком экстравагантного Майкла Джексона. Начинают прибывать и центральные фигуры действа. Появляются бывшие президенты РК, их трое, в том числе только что выпущенные из тюрьмы Ро Дэ У и Чон Ду Хван с женами. Далее на подиум восходит их обидчик, нынешний президент Ким Ен Сам, здоровается со всеми за руку. Наконец, мы видим кортеж победителя. Ким Дэ Чжун с супругой Ли Хи Хо и свитой поднимаются наверх, Ким жмет руки тем, кто десятилетиями пытался его убить, сажал в тюрьмы, издевался, притеснял. Мудрая линия поведения! Не мстить, а объединять, Корея в этом сейчас очень нуждается.
