скачать книгу бесплатно
Голова идет кругом, жить нужно отдельно, иначе я этой пытки больше не выдержу. Но, похоже, вновь и вновь всеми этими делами придется заниматься мне – бездельнице. Женя, как уж, снова увернется от всех этих тягот, будет безмерно занят постоянным трепом на работе, банкетами, посиделками, пьянками, сплетнями. Жуткое чувство одиночества, несостоявшихся надежд, планов… Кошмар какой-то.
Нашла свое школьное сочинение о Пискаревском кладбище. Поражаюсь, как же я сумела так растерять все свои способности, как же здорово, искренне, душевно я писала. Неужели это была я? Что же теперь… от меня осталась какая-то тень. Словно меня кто-то «сжирает», невидимо, неслышимо, как-то нематериально, энергетически.
…Оглушенность и одурманенность таблетками – снотворными, антидепрессантами, – не в состоянии начать действовать. Господи! Пошли же мне сил и здоровья! Вразуми! Направь! Я совсем растерялась, мне очень плохо. Я очень несчастна!
Звонили Ира Дворникова, Люба, я долго говорила с ними. Периодически звонит (пару раз) мобильник. Звонки от Жени, я даю отбой. Женя приехал в Красновидово где-то в 9 вечера. Не разговариваем.
Перед сном стали говорить. Развод он мне не дает. Рассказал что-то о ситуации на работе: Галумов, Панов, Кулматов и т. д.
31 октября 2006 года, вторник, Красновидово
Вчера в 11 вечера начала принимать ночные препараты, начиная с ремерона (30 мл), затем лорафен 2,5 мг. И в заключение – таблетку реладорма с валерьянкой.
Уснула сразу, живу на 1-м этаже в маленькой спальне. Удивительно, но ночью проснулась, не вставала, спала до 10 утра. Впервые за длительное (порядка трех недель) время. Встала около 11 утра, позвонила Володе, пригласила его (если не занят) на массаж. Из-за малоподвижного образа жизни, лекарств и т. д. болит все тело, болят кости, мышцы… Володя приехал около 2 часов дня. Женя уехал в Павловскую Слободу менять колеса, за овощами и фруктами.
Разговариваем, позвонил Чэн Гопин, дал телефон врача китайской клиники в Москве. Договорились поехать 8 ноября к 14:00 на 1-ю встречу к иглотерапевту. В ходе обсуждения даты посещения врача Женя упомянул, что у него 15 ноября мероприятие (имеется в виду юбилей), именно у него. Ну что ж, поживем, увидим. Я (как и всю жизнь – наивна до глупости) заказала впервые в жизни специально к юбилею наряд – красивый, как мне кажется, костюм. 6 ноября он отмечать юбилей ни с кем из друзей не хочет, 15 ноября – юбилей на работе.
Я все сказала, что чувствую, что думаю, что больно, от чего страдаю, что хочу, но все, кажется, было напрасно. Посмотрим, как что будет 15 ноября. Ничего не загадываю, но после 15 ноября, Бог даст сил, буду принимать окончательные решения.
…Я подошла в своем терпении к красной черте – дальше взрыв. Я, видимо, в этом очень похожа на папу, могу бесконечно долго терпеть издевательства, но если терпение лопается, то – со взрывом, не обращая внимания на последствия. О последствиях для Жени даже думать себе запрещаю, ведь я всю жизнь так самозабвенно создавала его репутацию, его достижения и пр.
…Придется мне все делать самой. Мамы больше нет рядом, посоветоваться не с кем. Нужно все решать самой, ради, в конце концов, своих интересов, своего душевного покоя, в память о маме, папе, бабушке и дедушке, которые вложили в меня столько своих сил, любви, забот, чтобы я была счастлива, жила достойно, чисто, по совести, честно, в любви и радости.
Связей у меня теперь очень мало – Женя все подмял под себя, близких людей тоже почти не осталось. И все равно я благодарю Бога за то, что у меня есть, за то, кто я есть, за все, что было, есть и будет. И прошу помощи, вразумления. Поступить правильно, праведно, честно. А ведь это так трудно в условиях вражды. Но «на войне, как на войне». Пора к 60 годам научиться постоять за себя.
1 ноября 2006 года, среда, Красновидово
Попробую объективно оценить свой вклад в наш совместный достаток, в служебное положение Жени, его достижения. И далее – кто из нас с чем остался теперь.
Командировка в Сан-Франциско – это помощь покойного М.С. Капицы в знак поддержания контактов с Жениным папой П.И. Бажановым.
Роль этих семи лет жизни в США неоценима прежде всего для моего становления как взрослой личности, кругозора, знания мира, обретения друзей практически по всему земному шару. Работали мы оба ноздря к ноздре, много, неистово много, честно, полностью выкладываясь, отдавая свои знания и приобретая бесценный жизненный опыт.
Хотя командировка могла и не состояться, так как семейная жизнь наша складывалась, по моим стандартам, чудовищно плохо. Поведение Жени в отношении меня было таким, что после получения назначения на работу в Сан-Франциско, о которой мечтал любой мидовец, я подала на развод. Женя протестовал, а получились действительно и смех и грех: развод был назначен на 10 марта (годовщина нашей свадьбы – 16 марта), а отъезд планировался на 3 марта. Ехать я никуда не хотела, и не потому, что не мечтала увидеть Сан-Франциско, США. Просто считала, что Женя по-прежнему любит Сашу Музыкину (первую жену, изменившую ему со студентом МИМО Черным). Для Жени это была, конечно, трагедия, но я-то к ней не причастна вовсе.
По промыслу божию летом после 3-го курса родители купили мне путевку в санаторий «Мыс Видный» (Хоста), и мне пришлось уехать. Когда приехала и обосновалась на месте, все показалось очень скучным, но что делать – надо было терпеть… набираться сил около моря.
По заведенной ранее традиции позвонила одногруппнику-сочинцу Жене Бажанову и узнала, что чуть ли не треть нашей группы отдыхает в Сочи. Оля Гречко, ее сестра Света с мужем Дунаевским, позже – Валя Моисеев, Алик Швечков и еще пара их друзей.
Компания была знакомая, в тот же вечер меня пригласили к Бажановым в гости на встречу с группой. Приличное платье у меня было одно, нацепила его, села в автобус и через 40 минут или 1 час была уже на ул. Роз, д. 58.
Очень рада была видеть всех своих, познакомилась с Жениными родителями, они мне очень понравились умом, добротой, гостеприимством. Уговорили меня приезжать из Хосты купаться у остановки автобуса «Красный штурм» (середина пути между Сочи и Хостой). День на море мы проводили очень весело.
Позже я встретилась с Жениной сестрой Викой и ее маленькой (3 или 4 года) дочкой Аней. Мужа у Вики не было, как мне сказали, он умер. Квартира у Вики двухкомнатная, поэтому Ольга Гречко со своими родственниками жили у нее. Подруга родителей тетя Люба Калачева перевела меня в другой санаторий («Правду»), что ближе к Сочи. Стало удобнее общаться. Купались, вечерами ходили в ресторанчики (я – на мои копеечные отпускные), много путешествовали. Нам вместе было очень хорошо. Я не чувствовала себя лишней – Женя, его родственники, Оля Гречко приглашали меня каждый день, чтобы вместе проводить время.
Потом я, правда, узнала, что Оля Гречко, усиленно приглашая меня присоединиться к любому мероприятию, за моей спиной выражала недовольство моими приездами. Дело доходило до издевательств: к примеру Оля очень зовет приехать в 4 часа, я приезжаю, а они ушли в кино в 3 часа.
Я, конечно, этого не понимала и по наивности думала, что произошла какая-то ошибка. Ведь у меня не было никаких целей, никаких планов в отношении одногруппников, кроме как по их же приглашению проводить с ними время, что было интересно и весело.
В Москве у меня была, мягко скажем, активная жизнь. Только теперь понимаю, что поклонников было много. Я как-то этого не видела, не задумывалась. Встречалась я с Мишей Калошиным, чувствовала в нем настоящего мужчину-друга, о дальнейшем развитии отношений не задумывалась, хотя, конечно, Миша хотел (и очень-очень хотел) на мне жениться. Прошло много лет, и я поняла, что Миша меня очень любил.
Но со мной что-то произошло – мне стало с ним скучно, хоть и надежно. Знакомый Наташи Абакумовой привел к ней в гости своего друга. Почему-то, несмотря на свойственную мне верность, я как-то шутя стала встречаться с Виталием, познакомилась с его родителями. Но толком сердце мое тогда никому не принадлежало, несмотря на обилие ухажеров.
После лета в Сочи мы продолжили встречи группой и в Москве, и… вскоре я и Женя стали парой, как-то неожиданно он стал первым в моей жизни мужчиной. Я знала, что Миша безумно переживает, но ничего с собой поделать не могла.
С Женей мы учились в одной академической группе в институте. Ему вдруг поступило предложение от ректората учиться в течении года в Сингапуре. Женя стал настаивать на том, чтобы нам расписаться до его отъезда. Мои родители не советовали торопиться. Но я Женю полюбила, решила выйти замуж; именно за него.
Так, 16 марта 1968 года мы расписались, свадьба была в «Метрополе» с колоссальным количеством гостей. Однако скромность и даже бедность наряда невесты заставляли меня комплексовать. Свадьба шумела и играла, было очень весело.
Хотя тогда я очень много не знала. Оказывается, Женя получил анонимное письмо (и это на меня, когда я вся открыта), в котором содержались оскорбительные намеки в мой адрес: «Два года валандалась и спала с Калошиным» и т. д.
Вместе с тем накануне нашей свадьбы родители Оли Гречко, которая собиралась замуж за Валю Моисеева, пригласили к себе в гости родителей Жени, приехавших в Москву, и в ходе застолья предложили все переиграть: Женя женится на Оле Гречко. Вот так пассаж! Как в водевиле…
С самого начала наша семейная жизнь с Женей как-то не заладилась. Практически сразу.
Денег у нас было очень мало: крошечные стипендии и помощь родителей, и при этом через день у нас собирались гости по 5-10 человек. Надо было накрывать столы. Причина сборов: Женя имел временную комнату в общей квартире (вместо общежития), и у нас можно было собираться вольготно, не мешая никому из родителей. Холодильника не было, даже мечтать о нем не осмеливались. Продукты хранили между рамами окон.
На майские праздники мы собрались ехать к Жениным родителям в Сочи. Я пошла в «Детский мир» на Кутузовском проспекте и купила подарок Жениной племяннице Анечке. Как сейчас помню – это был детский несессер, очень симпатичный, нежный, и по цене денег хватало. Купила еще что-то, не помню. Радостная и безмятежная, я дома показала Жене подарок!!! В ответ был устроен невероятный скандал – подарок позорный, нищенский и т. д. Сейчас уж и не помню все эти эпитеты. Я очень долго плакала, так и не поняв, что плохого сделала, что не так. Я не понимала!!!
На майские праздники должны были поехать с нами в Сочи мои родители по приглашению родителей Жени. Я сдуру его спросила: «Может быть, мы возьмем с собой Вовку (моего двоюродного брата)?» Он тогда, кажется, развелся с Таней, своей первой женой. В ответ получила: «У моих родителей не постоялый двор!» Еще одна оплеуха.
Одежды у меня было катастрофически мало, родители жили более-менее обеспеченно, нормально, но достать что-либо симпатичное и по карману было невозможно. И вдруг вспомнила, как Аня, когда мы приехали в Сочи, со своей детской непосредственностью мне сказала: «Наташа, ты такая красивая женщина, а на тебе такой некрасивый халатик!»
И вот мне ехать в Сочи, а ни одной летней майки у меня не было. В институте девочки уж не помню кто, уговорили меня купить белую простую трикотажную майку с синей каемкой (кажется, за 11 рублей). Очень дешево. Я решилась. Показала Жене дома – скандал, почему я потратила деньги? Я каждый день все больше удивлялась, обижалась, даже плакала.
Особенно было обидно из-за невольного сравнения: за пару лет до этого я отдала японские колготки Жене для жены (Саши Музыкиной) в Сочи, она о таких мечтала, а мне папа привез случайно из Японии. Как Женя был щедр из-за этих колготок. Я их просто так отдала. Он же принес огромный торт на всю группу в знак благодарности, ведь этого так хотелось Саше.
Я видела двух абсолютно разных людей. И все так по мелочам-мелочам, которые оставались шрамами на моем сердце. Решений я не принимала, хотя иногда стала уходить к родителям. Не хотелось срывать Жене намечающуюся стажировку в Сингапур. Отношение ко мне, мягко говоря, ничем не напоминало любовь.
Все это очень похоже, как я понимаю теперь, на то, что психологическая травма, полученная Женей от Музыкиной, целиком и полностью этакой «отрыжкой» пала на меня. Видимо, сам по себе сложился постулат: если любишь жену, балуешь, то тебе будет больно, плохо, тебя предадут. И если пофилософствовать дальше, то можно сделать много выводов: чем хуже, тем лучше, жену надо не баловать, а подавлять, подминать и т. д.
Единственное родное и надежное – это родня по крови, все остальное можно менять – жен, женщин, полезно сочетать (быть женатым на бессловестной твари и уходить в разгул). Все это с самого начала кардинально не соответствовало моему пониманию семейных отношений, отношений мужчины и женщины.
Абсурдность Жениного поведения доходила до того, что, когда мы приезжали на Кутузовский, он кидался к холодильнику, чтобы проверить и пересчитать количество консервов, присланных нам из Сочи. Стыдоба-то какая! Особенно в отношении моей семьи, когда никто не тронет ничего чужого. Между прочим, поужинав на Кутузовском с родителями, мы каждый раз увозили полные сумки продуктов, которые доставали нам мои родители. И тем не менее это пересчитывание банок продолжалось каждый раз.
Женя, видимо, этого не помнит, а я не забуду никогда – не по злопамятству, а от потрясения, ведь в нашей семье никогда такого не было. Были беды, были ссоры, разногласия, но такого… не было. Мне было стыдно и больно видеть столь явную патологию, такое пренебрежение не только ко мне, но и к моим родителям.
В ноябре 1968 года Женя улетел в Сингапур. Отъезд намечался каждый месяц, поэтому раз пять мы устраивали банкеты по случаю отъезда. Проводив Женю, я приехала к родителям, чувствовала себя совершенно опустошенной, резко стала по нему скучать, беспокоиться относительно полета. На душе было очень грустно, тоскливо, забылись все обиды, осталось только тепло.
Придя в себя, поняла, что мне предстоит масса дел – окончание института, практика, дипломная работа, распределение и выпускные экзамены. Плюс к этому стали возникать проблемы с комнатой, где мы жили. Женин папа, Петр Игнатьевич, попросил меня прописаться на ул. Георгиу-Дежа, началась беготня по жэковским инстанциям. Через некоторое время (не помню, когда) в связи с моей постоянной московской пропиской Петру Игнатьевичу удалось закрепить эту комнату за нами уже не на птичьих правах.
Стали приходить письма от Жени, они очень радовали, все было интересно, я скучала, очень ждала Жениного возвращения, которое откладывалось и откладывалось.
Закончила учебный год, защитила диплом – все получилось прекрасно. Даже распределение в Институт народов Азии АН СССР под крыло Г.Ф. Кима, как ни билось Восточное управление МВТ СССР, состоялось!!!
После всех этих мытарств я поехала вместе с друзьями, Таней и Володей Солодкими, в Одессу, где пару недель отдыхали, затем перебрались в Сочи. Я жила у Жениных родителей, а Солодкие снимали комнату у соседей.
Но каникулы получились неудачными, я заболела. Долго не могли поставить диагноз. Анализ крови «смахивал» на очень тяжелое гематологическое заболевание.
Пришлось даже полежать в Боткинской больнице у мамы (в 5-м корпусе) вместе с Алисой Михайловной (женой С. Кочаряна, первой женой Лемешева), с ней было интересно. Рафинированная интеллигенция. Вот уж истинно говорят, что интеллигентности научить нельзя. В соседней палате лежала на лечении К.И. Шульженко, которая щедро делилась рецептами масок на лицо, величаво и бодро прогуливалась по больничному коридору, ни на секунду не допуская у окружающих мысль, что она лечится, т. е. чем-то болеет. О! Сила духа!
За два месяца болезни родители мои стали седеть, но вида, особенно папуля, не подавали. Все обследовали, и наконец – прием у известного тогда прекрасного врача-гематолога Дульцина. Его вердикт: инфекционный мононуклеоз (в районе Сочи тогда была зона вспышки этого заболевания). Видимо, осел он на мой изнуренный постоянными экзаменами, дипломом, нервотрепкой, связанной с распределением, недосыпами, организм. Все дома стало становиться на свои места, я долеживалась. Жене ничего о болезни не писала, слишком пугающая и серьезная была ситуация.
Где-то в начале октября 1969 года я вышла на работу. Постепенно входила в ритм новой жизни. Заработную плату мне назначили 75 рублей на должности научно-технического сотрудника, и это – с двумя языками и дипломом МГИМО с отличием. Вот такие были времена!
Материально было очень туго, но как-то я не фиксировалась на этом, просто вкалывала. В дополнение к этому работала немножко в МГИМО, преподавала корейский язык студентам 1-го курса, давала частные уроки на дому Дементьеву-младшему – он очень отставал по корейскому языку.
Вернусь к воспоминаниям.
Наступил 1970 год, я по-прежнему одна, Женя в Сингапуре. Целый день с 10 до 18 часов сижу на работе, так как я новенькая, библиотечных дней у меня нет, поэтому кроме среды и, кажется, пятницы, я постоянно в отделе. Институт тогда находился в особняке в Армянском переулке. С улыбкой вспоминаю ту свою прежнюю наивность, застенчивость до абсурда. В течение 1-го месяца работы мне было даже неудобно спросить, где находится туалет, так без оного я и проводила целый рабочий день.
Заведовал отделом Г.Ф. Ким, сектором экономики Кореи – И.С. Казакевич, в отделе работала и самый крупный в СССР кореевед Ф.И. Куликова-Шабшина. Вот с ней я очень подружилась. В дальнейшем она мне много помогала, подсказывала правильные решения! Отношения сложились добрые, теплые, родственные. На заседаниях отдела я на этом этапе каждый раз терялась, расстраивалась, что «не потяну» работу. Все казались такими умными, знающими, виртуозными ораторами.
В отдел пришла не с пустыми руками, а с основательным научным багажом по моей теме: помощь СССР в развитии народного хозяйства КНДР. Материалы собирала еще в рамках МГИМО, готовя курсовые, а затем диплом у Н.П. Семеновой.
И что еще очень важно: на практику от МГИМО меня распределили в ГКЭС при Совмине СССР. Архив ГКЭС был кладезем этих материалов, но почти все они имели или гриф «секретно», или «для служебного пользования». Поэтому мне как практикантке МГИМО в то время удалось получить на руки лишь крохи. Но главное – я знала, что материал есть и где его найти.
Знала также, что хранятся материалы по моей теме в Историко-архивном управлении МИД СССР, в отделе Дальнего Востока МИДа, которым руководил М.С. Капица. Знала еще одну точку, которая мне казалась интересной, – ВНИКИ (Конъюнктурный институт) МВТ СССР.
Но пока все это было только информацией. Реальным сбором материалов, трудясь в отделе, я заняться не могла, ибо на меня почти сразу «кинули» массу «черновой» работы по сборнику «Нерушимая дружба», в котором публиковались воспоминания и впечатления некоторых советских людей, побывавших в КНДР по линии Общества дружбы, или тех, кто был связан с освобождением Кореи.
Генерал Лебедев, участвовавший в освобождении Кореи и создании социалистического строя на Севере этой страны, много рассказал интересного, предоставил уникальные фото тех времен. Режиссер И. Лукинский (снявший картины «Чук и Гек», «Деревенский детектив» и др.), посетивший КНДР в недавнем прошлом, оказался в числе авторов этого сборника. И его статья была посвящена развитию культурных связей между СССР и КНДР. Посему мне пришлось почти три месяца, мечась между работой (дежурствами) в отделе и Министерством культуры СССР, собирать материалы по данной теме, обрабатывать их, писать саму статью, периодически встречаясь с Лукинским у него дома на одной из Фрунзенских улиц.
Встречи были интересные, человек он, конечно, талантливый, но главный интерес был не в рекомендациях по статье, а в тех жизненных уроках, которые он преподавал: «Первые 50 лет ты должен работать на авторитет, а уж дальше отдохни, расслабься, ведь авторитет во вторые 50 лет жизни должен работать на тебя».
Другим моим «клиентом» был рабочий Антонов, кажется, член ЦК КПСС в то время. Таковы были нравы эпохи. С производства, «прямо от станка», в нашем случае – с завода им. Ильича выдвигался хороший рабочий, преуспевающий в партийно-общественной деятельности и порой (как Антонов) достигавший столь высокого уровня – ЦК КПСС.
Отдельными вспышками вспоминаются картины встреч с этими людьми. Весь из себя благостный, приветливый, простой в обращении Лукинский каждый раз кричал своему маленькому сыну: «Колька! Неси чай. Разве ты не видишь, Наташа пришла!» Теперь, когда я вижу по телевизору концерты с участием юмориста Николая Лукинского, не могу поверить, что это тот самый Колька, который шустро подавал нам чай. Интересен и тот факт, что Лукинский в отличие от большинства других официальных авторов воспоминаний настоял на том, чтобы поделиться пусть крохотным, но гонораром за статью в сборнике.
Пока вспоминала эти детали, с горечью для себя обнаружила, что вся моя корейская библиотека, собранная годами, распылилась. Я даже не знаю толком, где мои собственные книжки. От Жени сейчас узнала, что часть здесь, в Красновидово, другая – у Жени в кабинете на работе, в ДА. Придется все снова собирать – это расплата за мое вынужденное превращение в часть кухонной утвари, вынужденную переквалификацию в массу разных профессий – уборщицу, кухарку, прораба по стройкам и ремонтам, специалиста по недвижимости, снабженца, дизайнера, прачку, сотрудницу химчистки, медсестру, пиарщицу для Жени и т. д. Ну что ж, значит так должно было быть, а вот как поступать теперь – это другое дело. Очень переживаю, что не стала матерью, но и здесь в утешение мне слышатся слова папули, сказанные в Боткинской больнице, в 7-м корпусе после случившегося 2-го выкидыша. Папа сказал: «Ты, Наташенька, не страдай, не плачь так. Чем больше я смотрю сейчас на подрастающее поколение, тем страшнее теперь иметь детей…». Видимо, мой папочка многое имел в виду, говоря это.
Первый выкидыш был в Сан-Франциско, когда Женя улетел в Сочи хоронить Петра Игнатьевича. Видимо, потрясение от смерти Петра Игнатьевича дало толчок. Таково было предположение гинеколога в Сан-Франциско, доктора Крайса.
Уже позже я ходила к другому гинекологу в Сан-Франциско, который мне сказал, что у Жени несколько вялая в передвижении (как я поняла) сперма. Поэтому беременность возможна, но не факт, что она произойдет. Я об этом Жене не сказала, чтобы не расстраивать. Более того, Женя очень далек от медицины, мог это неправильно понять, а отсюда мог развиться комплекс (так мне казалось).
Кстати, об этом визите к врачу и о его заключении я никому никогда не говорила. Впервые сказала на майские праздники в Красновидово в 2006 г. Вике, а тогда сказала только маме, она и перестала медицину подключать.
Вероятно, я должна была об этом сказать и Жене, и Анне Зиновьевне, но не хотелось никого огорчать. Вот так, мечтая о рае для всех, я превратила (если утрированно) свою жизнь в ад. Типичная ситуация «пытаться стать святее Папы Римского».
Я, кажется, очень отступила от основного своего изложения о первых шагах на работе в Институте народов Азии АН СССР, в отделе Кореи, Монголии и Вьетнама.
Для того, чтобы написать статью Лукинского, я несколько месяцев параллельно с выполнением других обязанностей в отделе исправно работала в архиве Министерства культуры СССР, что по-своему было интересно. Атмосфера старинного особняка, даже его дизайн и архитектура. Очень милый смешной человечек Толя Педин был прикреплен ко мне в качестве куратора. Относительно без проблем – походы в Большой театр на самые аншлаговые спектакли (билеты организовывал Т. Педин и довольно часто меня приглашал, даже его коллеги подхихикивали, что Толя пытается ухаживать за мной).
Я, как всегда, ни на что не обращала внимания, в Большой пару раз сходила, а дальше у меня просто не было времени. Собирая материалы, помню, что постоянно находилась в каком-то оцепенении от страха, что написать требуемый очерк не смогу. Тем не менее написала, кто-то из коллег по отделу (Т.С. Яскина, Ф.И. Куликова) подправили, подредактировали. Слава Богу, получилось. Впоследствии через несколько лет я использовала эти материалы для очерка на тему «Культура в КНДР – культурные связи СССР с КНДР» для коллективной монографии «Современная Корея» (М.: Наука, 1971. С. 274–276).
До сих пор не могу понять, как я описывала впечатления Лукинского о виденном в КНДР, особенно с учетом того факта, что не только Лукинский, но и сама ни я разу не были в КНДР (почему – об этом позже).
Еще раз хочу вспомнить рабочего Антонова. Мои впечатления о работе и общении с этим милым и добрым человеком были более скудными. Главное помню: выиграв в «политической рулетке» СССР роль выдвиженца из рабочих, что называется, прямо от станка, и оказавшись на невероятной для себя высоте тогдашнего политического Олимпа со всеми вытекающими «благами» и «привилегиями» (в частности, переселение в большую, прекрасную квартиру в новом престижном доме в центре Москвы, что уже было немыслимым для обычного рабочего), Антонов постоянно в беседах скатывался на эту тему, не мог поверить, что все происходило наяву.
Как-то прихожу к нему работать над статьей о визите в КНДР. Он, будучи всегда приветливым, гостеприимным, в хорошем тонусе, вдруг показался мне каким-то испуганным, усталым, разбитым. Причина оказалась простой, очень грустной и смешной одновременно: ночью ему приснился сон, что все то, что он получил от властей, у него отнимают…
«Наташа, – сказал он мне, – я, честно говоря, не знаю, когда я сплю, а когда бодрствую. Ибо вся обрушившаяся на меня сказка из обоймы привилегий и благ – это не может быть правдой, это может быть только сном. В то же время я все это могу потрогать, всем этим пользуюсь и так боюсь, что в одночасье оно (это номенклатурное благосостояние) исчезнет и я останусь вновь у разбитого корыта, влача, как и все мои коллеги, прежнюю, почти нищенскую жизнь!»
Мне стало его очень жаль, несмотря на то что сама я возвращалась из роскошной квартиры Антонова в нашу нищенскую комнату в общей квартире, в которой мы жили на «птичьих» правах.
«Собрав» у Антонова его воспоминания о поездке в КНДР вплоть до крохотного дневничка – записей впечатлений, – я остановилась. Что-то пыталась набросать своей неопытной, полустуденческой рукой, однако ничего толкового не получалось по многим причинам. Тогда ко мне на помощь пришли мои коллеги, опытные корееведы, профессионалы. Статья в сборнике в итоге была опубликована.
Так проходила моя служебная – научно-техническая деятельность. Постепенно «вписываясь» в коллектив отдела, я вернулась к своей основной теме исследований по КНДР – советско-северокорейские экономические связи и их роль в построении социализма в КНДР.
Наступил 1970 год, и мне удалось «прикрепиться» к аспирантуре института, сохраняя все прежние обязанности по работе в отделе. А в 1972 году с помощью Г.И. Морозова (ученого-правоведа, первого мужа С. Алилуевой) – друга моих родителей – и Г.Ф. Кима (зав. отделом социалистических стран Азии), также хорошего знакомого моего папы, я была допущена к экзаменам в очную аспирантуру. Здесь было уже легче, так как экзамены любой сложности никогда не были для меня особой проблемой. Только усиленная подготовка, к этому мне не нужно было привыкать.
Полтора года моей жизни в Москве без Жени казались вечностью. Так много нового происходило в моей жизни. Все или почти все описывала в письмах к Жене. Все время (свободное) проводила с родителями или друзьями – Наташей и Володей Абакумовыми, Ольгой и Валей Моисеевыми, Юлей и др.
Все экзамены сдала на отлично, правда, пришлось потрудиться, особенно над эссе по философии. Интересно, что экзамены в аспирантуру мы в те годы сдавали не у себя на работе. В отделе я сдавала только специальность. Философию – в Институте философии АН СССР (находился недалеко от Музея изобразительных искусств им. Пушкина), английский язык – тоже в каком-то институте системы АН, кажется, на ул. Дм. Ульянова. Иными словами, все приходилось начинать как бы с нуля, отвечать совершенно незнакомым преподавателям.
Невольно возникает параллель с сегодняшней системой поступления в аспирантуру: слышу и вижу «новую систему» через Женю. Экзамены, так же как и кандидатский минимум, можно вообще не сдавать или сдать кое-как и тем не менее, если ты договорился, «имеешь блат» и проплатил, получить или отлично, или как минимум проходной балл. Как же все изменилось…
Крохи справедливости, которые были в 1970-е годы, уничтожены под корень. Диссертации и их защита тоже в большинстве своем фальшивки: или пишутся платно другими людьми, или сумбурно скачиваются из интернета. По-моему, реальных, не фальшивых диссертаций (как докторских, так и кандидатских), практически не осталось, за редким исключением. Научную степень хотят иметь теперь все подряд, вплоть до политических деятелей, которые расплачиваются либо политическими услугами, либо деньгами и т. д.
Страшно все это! Уровень образования, знаний падает до красной черты, а регалии обратно пропорционально растут вверх тоже до красной черты. Не знаю, как в технических сферах, но гуманитарная наука стала просто продажной потаскухой, увешанной фальшивыми бриллиантами. Я же ни минуты не сожалею, что в свое время шла честным путем, всего добивалась трудом, знаниями, а возможно, и способностями (об этом мне самой трудно судить).
Тысячами тонн публикуется макулатура с громким названием «монография», содержание которой так называемые авторы даже не знают. Кругом «великие ученые», с багажом 20-30-40 монографий, которые они не писали, а часто и не читали, кроме обложки для проверки правильности указания всех их «регалий», «заслуг», научных «свершений» и «подвигов». Все продается и покупается, диссертации и монографии пекутся как блины, и в этих блинах нет ничего, кроме низкосортной муки и «воды».
Открываю почти любую книгу, и хочется сказать: «Один из нас сошел с ума». Вопиющая ахинея, заплеванная заменами обычных русских слов их аналогами на английском. Прежде всего, это касается политологии, истории.
Редчайший случай, если увидишь более-менее содержательную, написанную нормальным языком монографию. Посему решила, что пути назад в «науку» мне нет, ибо науки моего профиля с моей точки зрения не осталось.
Академия наук РФ превратилась в нечто запредельное. Член-корреспонденты, академики «выдаются», невзирая на научный багаж или за деньги, или за услуги.
«Эпоха перемен» – это ее издержки. Но, к сожалению, расплачиваться за эти безнравственные шаги придется рано или поздно всем.
Как же жить в такой новой безумной обстановке? Не знаешь, как правильно поступить, как праведно, как нравственно, кому верить, чему верить, что законно, что беззаконно в нынешние времена…
Сегодня днем готовила обед, незатейливо, но рада, что хоть могу себя преодолеть по этой части. Потом опять ворох грязных тарелок. Кажется, преодолела себя, все перемыла. Провела переговоры по поводу установки, а точнее, подключения водоснабжения к фильтру соседки по Красновидово Саиды. Если это получится, то хоть вода станет приемлемой для технических нужд. Все намечено на следующую неделю. 8 ноября я должна поехать к китайскому врачу – иглотерапевту (по рекомендации посланника посольства КНР Чэн Гопина), консультироваться в отношении бессонницы. Договорилась с Саидой, что она привезет мне своих домашних работниц для уборки квартиры.
Сегодня решила прочитать Жене свое сочинение о Пискаревском кладбище, может быть и не стоило. Я сама потрясена таким уровнем, а ведь это только 10-й класс. Сколько же всего я знала и умела делать, а теперь кажется, что все «коту под хвост».
4 ноября 2006 года, суббота, Красновидово
Вернусь в тот давний 1970-й год. 31 марта прилетел Женя. Я его очень ждала. Появился в дверях Шереметьево-1 с какой-то коробкой, полной кукол для коллекции родителей. Очень похудел, стал как мальчик. Видимо, климат повлиял, а возможно, и недоедал. Я чувствовала себя растерянной. Помню, что встречали все родители наши, я…
Поехали на ул. Георгиу-Дежа с Жениной мамой. Женя стал стремительно распаковывать багаж, который собирал длительное время, – подарки, подарки и т. п. Помню дубленку – зипунчик для меня, что-то еще, помню сет серебряный с бирюзой – серьги, кольцо, какая-то бижутерия… Анна Зиновьевна предложила разделить сет, предназначенный мне, между Викой и мной. Мне серьги, Вике – кольцо. Меня все это коробило.
Мне ничего не было жалко, но я не могла понять, почему Женя так мягко, без неловкости передо мной, тут же отдал кольцо Вике. Мне было это странно и обидно. Тем более что Женя привез целую коробку ювелирных украшений для Вики по ее списку-заказу. Естественно, вспомнилось, что для Саши Музыкиной он таскал из дома Викины украшения. Было обидно… но радость от возвращения Жени была столь велика, что перекрыла внутреннее несогласие и недоумение. Вечером поехали на Кутузовский к родителям ужинать.
Так начался послесингапурский период жизни. Многое хотелось друг другу рассказать. И наступили будни: у Жени – окончание института, у меня – работа. Все время гости. Холодильник так мы и не смогли купить, невзирая на командировку. О телевизоре даже и не мечтали. После защиты диплома Женя вышел на работу в МИД под руководством Капицы М.С. Комнату удалось закрепить за нами как за полноправными жильцами. Летом поехали в Сочи. Анна Зиновьевна и Петр Игнатьевич очень ждали Жениного приезда.
…Дочка Жениной сестры Вики, Аня, росла, ходила в школу, мы становились закадычными подругами. После отпуска – опять Москва, те же заботы, будни, работа. Жили мы с Женей не очень хорошо, но занятость нас обоих не позволяла мне сделать какой-либо вывод. Петр Игнатьевич очень старался помочь нам с жилплощадью в Москве. И, действительно, мы получили отдельную квартиру в Тепличном переулке (Октябрьское поле) и не просто отдельную, но и двухкомнатную (хоть и маленькую, с крошечной кухней).
