скачать книгу бесплатно
Жак, впрочем, россказням не особо верил. Но и вожак их клана, старик Дюссолье, почему-то запретил показывать нос в город. Ему-то с семьей это было можно, устроились неплохо. Старик держал несколько мясных лавок, а кроме того, запустил лапы едва ли не во все парижские госпитали и даже, поговаривали, в Сорбонну. За хорошую мзду ему доставляли отрезанные конечности прямо с хирургического стола. Особенно мясник жировал с военных кампаний, когда рук и ног теряется много, а гангрена оборотням все равно не страшна. У людских недоброжелателей Дюссолье прослыл колдуном. Знали бы они всю правду!
Однако у старика Жак Мартэн мог сегодня рассчитывать лишь на какую-нибудь свиную требуху, но никак не на отсеченное хирургом. Лакомое мясник приберегал для себя и своих отпрысков, а если отдавал на сторону, то за очень хорошую цену. Мартэну платить было нечем.
А момент наступал. И ждать лучших времен Жак не собирался. Добыча нужна была сегодня.
Некоторые его сородичи пристрастились к морфию. Как ни странно, они пытались вышибать клин клином. То, что лекари, как слышал Жак, на своей ученой латыни называли абстиненцией, помогало притуплять мучившие оборотня время от времени позывы. Другие глушили это вином. Все же было у них преимущество перед вампирами.
Мартэн от лишней стопки не отказывался никогда, но и сдерживать так свои нужды полагал тщетным. Главное – концы в воду. Особенно в Булонском лесу.
Жак замер у дерева. Луна убывала. Но это все бабкины сказки, что поведение оборотня зависит от луны. Оборотни же не умалишенные! Если бы так было, все кланы города перекидывались бы в одну ночь.
На дорожке послышались шаги женских ног. Жак коротко рыкнул. Он уже аккуратно снял одежду, туго свернул и спрятал в кустах. Было прохладно, а метаморфоза отчего-то все никак не наступала.
Мозг уже слегка затуманило, и лишь это объясняло, почему Жак не сразу во всем разобрался.
– Серый! Слышишь меня?
Мартэн замер.
– Можешь не выходить!
Разум мгновенно вернулся. В слабом лунном свете по очертаниям фигуры и одежде он сумел различить, что дама ничем не напоминает ночных обитательниц леса. Аура же выдала Темную.
Ведьма!
– Заработать хочешь, серый? Чую, что хочешь. Не деньги предлагаю, сам знаешь.
– Какого р-рожна? – прорычал Мартэн из-за дерева.
– Добычу.
– По спр-равке? – Жак вложил в слова все свое недоверие.
– Конечно, нет, серый. Лицензию у сантинель проси. Только что-то мне подсказывает, что не допросишься. Все вожак себе заберет.
– Забер-рет, зар-раза! – глухо рявкнул Мартэн.
– О том и говорю, касатик. Но есть у меня один способ… Так, чтобы и взятки гладки.
– Бр-решешь… – недоверчиво рыкнул Жак.
– Ну, как знаешь! Только осторожнее будь, патруль у бульвара Отей. – Ведьма двинулась дальше по дорожке в сторону озера.
– Стой! – Мартэн даже выскочил из-за дерева.
– А ты ничего, касатик. – Ведьма смерила его взглядом. Вряд ли она видела что неприличное, небось только контуры мускулистого тела – Жак всегда был готов зашибить пару су на разгрузке в доках.
– Говор-ри, стар-рая!..
– Обижаешь, зубастый. Я помоложе тебя буду. Привык, если колдунья, то непременно карга, а молодится только с виду. Оревуар!
– Пр-рости, выр-рвалось… – пошел на попятную оборотень.
– Хорошо. Слушай. Дело есть. Верное. Подсобить одному, четвертый ранг у него. Ничего особенного, покараулить, пока он будет гоношить, а если сантинель нагрянут – отвлечь и увести. Оборотень нужен, резвый и сметливый. Мокроты никакой. Справишься?
– А добыча?
– Я, дорогой, гадаю. Все законно, патент имею от Ночного. А для себя и знакомых Иных можно и так, без патента. Просмотрю линии судьбы, кому умереть суждено не своей смертью. Кого апаши зарежут, кому в пьяной драке бутылкой голову разобьют или кто в канаве захлебнется. А может, попадется такой, кого медведь в лесу задерет или кто сам на себя руки вскорости наложит, с обрыва кинется. Вот на таких укажу и время, когда смерть придет, назову. Им все равно судьба, а тебе – пожива. Следов только не оставляй.
– Где р-работа?
– Пойдешь на Сюффрен. Там павильон есть, пока закрытый. Для экспозиции построили. «Двор чудес» называется. Влезешь туда, внутри будет ждать Темный. Скажешь, что Селин прислала. До полуночи чтобы на месте был, никуда по пути не заходи и никого не трогай. Все понял? Дуй живо!
Жак Мартэн считался грамотным. По крайней мере мог разобрать, о чем пишут в газете или на уличной афише. Но за свою жизнь оборотень не прочел ни одной книги. О писателе Гюго не слыхал, а Нотр-Дам де Пари для него был всего лишь собором в центре, но уж никак не романом.
Между тем оборотни старого Парижа нередко промышляли в окрестностях настоящего Двора чудес ровно по той же причине, по какой Жак скрывался за деревом в Булонском лесу. Правда, сам Двор был неприкосновенным. Ночью в нем собиралось все городское отребье, и Дозор Светлых был вынужден постоянно иметь там соглядатаев. Путеводитель по Всемирной выставке сообщал: Двором чудес это место прозвали потому, что толпа увечных, днем просивших милостыню, ночью мгновенно исцелялась. Хромые и безногие вприпрыжку бежали в кабак, немые горланили песни, слепые прозревали, глухие начинали слышать.
Жак Мартэн, разумеется, не держал в руках ни одного путеводителя. Он не застал и времен расцвета подлинного Двора чудес. Проникнуть же сквозь запертые ворота в бутафорский павильон оборотню не составило труда.
Это был второй павильон старого Парижа, не такой большой, как у моста Альма. Впрочем, Жак не был и в первом. Кроме истории про задранных кем-то Темных, доходили до него и другие слухи. Пара оборотней-клошаров от моста перебрались было в этот «Старый Париж», пока тот пустовал, и не было там надлежащего догляда. А потом вдруг о них не стало ни слуху ни духу. Никто не хватился, гару были не из клана Дюссолье, все подумали, что убрались из города. Может, и Ночной прогнал подальше. Но в свете двойного убийства это могло бы навести на определенные мысли… Кого угодно, только не Мартэна.
Мысли не были его коньком. Особенно тогда, когда начинал одолевать волчий голод.
За воротами, проделанными в высокой зубчатой стене, Мартэна поджидала небольшая открытая площадь. Кругом теснились старые покосившиеся дома и лавчонки, поддерживая друг друга, как пьяные. Кое-где по вывескам и в самом деле угадывались закрытые кабаки. Налево уходила узкая кривая улочка, в глубине виднелась небольшая церковь с острым шпилем.
Кругом не было ни души.
Никто не поджидал Мартэна, ни Темный наниматель, ни Светлый патруль. Жак погрузился в Сумрак. Здесь площадь была еще более ветхой. Мартэн подумал, что, наверное, явился на этот Двор первым. Он прошелся туда-обратно у ворот, затем сделал круг. Хмыкнув, не отказал себе в удовольствии справить малую нужду на углу запертого питейного заведения. Решил, что так пометил территорию.
Никто не приходил.
Жак начал звереть в самом прямом смысле. Может, ведьма намерилась его провести? Захотела всего лишь убрать подальше от того места, какое предназначила для своих целей в Булонском лесу?
Рука сама собой скрючилась, грязные ногти вытянулись и стали желтыми когтями. Негодование начало душить Мартэна, смешиваясь с позывами, что предшествовали метаморфозе.
Его последней человеческой мыслью была та, что наниматель все равно не оговорил, в каком облике нужно явиться, обычном или сумеречном.
По привычке оборотень успел наскоро снять с себя одежду и даже припрятать под бочонком около двери. Его умение мгновенно разоблачаться неизменно приводило в восторг работниц дешевых борделей, куда он захаживал после каждой ночи в облике зверя.
На четырех лапах Мартэн потрусил по тесной улочке Filles-Dieu. Хотя название, прибитое к столбу, уже не мог разобрать.
До конца он не добежал.
Некто преградил дорогу. Жак редко в своей жизни видел других Иных помимо оборотней. Да и то, как ни странно, если и приходилось, то больше Светлых: патрули не упускали возможностей проверить невидимую людям печать на его груди. Из Темных же попадались либо ведьмы, либо совсем слабые, что только и могли промышлять шулерством по притонам. Он лишь понаслышке знал, что есть весьма сильные и очень древние маги, которые в Сумраке выглядели совершенно не похожими на самих себя в обыкновенной жизни. Они могли быть как великаны-огры из сказаний или как адские демоны из проповедей кюре.
Тот, кто предстал перед волком сейчас, походил одновременно и на тех и на других. Он вдвое превосходил ростом высокого человека, был космат и обладал длинными когтями. Сохрани Жак в волчьем облике способность различать цвета, он заметил бы, что космы незнакомца отливают синим, как сумеречный мох. Сохрани оборотень способность размышлять, он, наверное, подумал бы, что таинственный наниматель все же явился.
Однако психика Мартэна уже крайне мало отличалась от звериной, в то время как все остальное не отличалось и вовсе.
Волк зарычал. Шерсть на загривке встала дыбом.
Тварь приблизилась странным прыжком. Она была лишена запаха, как, впрочем, и все в Сумраке. Но куда больше могло обеспокоить отсутствие другого… Оборотни в Сумраке не различают оттенков, но прекрасно могут отделить Светлого от Темного, а Иного от простого человека. Если, конечно, не столкнутся с куда более сильным Иным, который захочет обмануть…
Это создание не было ни Темным, ни Светлым, ни человеком. У него не просвечивало никакой ауры. Если бы оно не двигалось, а космы не шевелились, его можно было бы принять за одну из вещей в павильоне, какое-нибудь чучело. Именно потому Жак и не заметил существо поначалу.
Волка можно напугать. Оборотня сразу после превращения, да еще не прошедшего фазу, – намного, намного труднее. Давление крови слишком велико, это установили эскулапы из научного отдела Дневного Дозора. Они же предположили, что влияет на то вещество из надпочечниковой железы, недавно полученное человеческими медиками и названное «эпинефрин»[8 - В 1901 году гормон был назван «адреналин». В настоящее время эпинефрин – это искусственный адреналин.].
Мартэн всего этого не знал. Он все же испытал страх, какой переживает любой зверь, столкнувшись с непонятным. В том числе и волки, когда видят цепочку флажков в лесу.
Оборотень попятился, присел на задние лапы, слегка поджал хвост.
Чудовище протянуло к нему руку.
Что-то лопнуло внутри Мартэна, и тот прыгнул вперед. Страха не осталось ни в одной шерстинке, все заполнила чистейшая ярость.
Протянутая рука стала его мишенью. Она не выглядела столь уж мощной. Отхватить ее казалось проще простого.
Но другая рука встретила Мартэна на середине прыжка.
Очень длинными когтями.
Волка отбросило в сторону, ударило о стену ближайшей лачуги. Бок словно располосовали несколько сабель. Простой зверь с жалобным визгом убежал бы, припадая на переднюю, сильно подраненную лапу. Но только не гару!
Лучше и быстрее все заживает на оборотнях, перекидывающихся в больших кошек. Но и волкулакам грех жаловаться. Так что и жуткие раны не могли остановить Жака.
Его можно было бы принять за бешеного, но гару не страдают этой болезнью.
Никогда.
Мартэн ощерился, подобрался. Тварь приближалась. Оборотень прыгнул снова. Передние лапы целили в грудь человекоподобной фигуры, а зубы готовились сомкнуться на шее. Силы челюстей вполне хватило бы, чтобы отделить голову от тела.
Но руки твари оказались быстрее, встретив гару на половине пути. На этот раз когти, словно ланцеты, взрезали грудную клетку и достигли сердца.
Мартэн не ощутил боли. Но зато он почувствовал холод. Его сердце остановилось как будто вовсе не от того, что оказалось повреждено в трех местах.
Оно словно бы замерзло и перестало биться еще раньше.
Жизнь покинула Мартэна вместе с силой Иного и волчьим обликом. На мостовую Двора чудес в свете убывающей луны из ниоткуда вывалилось истерзанное человеческое тело. Кровь еще некоторое время текла по булыжникам.
Но Сумраку уже нечем было поживиться. Даже синий мох еще не успел завестись там, куда люди должны были хлынуть всего через несколько дней.
* * *
В купе Леонида ждал неприятный сюрприз.
Нет, в Париж его спровадили по высшему разряду. Купили билет в первый класс и даже привезли на авто, блестящем темными лакированными боками, как начищенный сапог, посадив на переднее сиденье рядом с шофером. Вел авто лично Семен. Сзади сидел Иван, его помощник, тоже боевой маг, придерживающий друзу, что покоилась в шляпной коробке для цилиндра, тщательно завернутая и снабженная немыслимым количеством охранных чар.
До вокзала добрались без инцидентов, Семен и Иван помогли занести в купе вещи, коих было немного. В отдельном бауле содержались пленки Леонида с кадрами, заснятыми на первом слое, и две склянки с эмульсией, чтобы пленку обрабатывать.
Больше всего места, конечно, занимал старый аппарат «Патэ», который Леонид мечтал заменить новым.
Пассажир не вникал в манипуляции, что проводили, устанавливая защиту, Семен и его помощник. А потом Семен вдруг насторожился.
– Кто-то здесь…
Иван сверкнул заклинаниями на кончиках пальцев.
В дверь сдержанно постучали, а затем в купе зашли трое. Чувство тесноты еще больше сгустилось от того, что все зашедшие оказались Темными.
– Чем обязаны, господа? – осведомился Семен. – Место забронировано Ночным Дозором.
Явно самый главный из Темных, вошедший первым, натянуто сообщил:
– Дневной Дозор. У нас билет. А вас попрошу назваться и предъявить свой!
С ним были невысокий худой маг и кряжистый оборотень с пушистыми серыми бакенбардами, не иначе – бывший околоточный.
Леонид посмотрел на Семена с Иваном, затем извлек бумажный прямоугольник. Семен столь же придирчиво, словно обер-кондуктор, затребовал имена и билет противной стороны. Дневные нехотя согласились.
После ряда препирательств, обмена деловыми бумагами, демонстрации печатей и репликами сквозь зубы, а также доли взаимных выпадов, не переходящих, однако, рамок служебного этикета, выяснились обстоятельства. Сотрудник Дневного Дозора тоже направлялся в Париж как чин своего департамента на торгово-промышленной выставке. Больше того, среди его документов вдруг обнаружилась бумага в запечатанном конверте с пометкой: вскрыть при недоразумениях с Ночным Дозором.
Поскольку недоразумения имели место, распоряжение выполнили.
Содержание удивило обе стороны, мягко говоря, преизрядно.
Документ предписывал при возникновении любых разногласий в пути оказывать всевозможную поддержку Ночному Дозору вплоть до защиты жизни и безопасности его работников, если это не вредило жизни работника Дневного. На время пути и до встречи с представительством Дозоров Парижа оба пассажира объявлялись членами единой российской экспедиции.
В самом низу был скромный параграф, гласивший: все указания в предъявленном письме теряют силу, если Ночным Дозором будет выказано противодействие или даже неуважение за время пути, начиная с момента прочтения.
Семен, дочитав до этого места, засопел, взглянул исподлобья на Темных и проглотил то, что хотел сказать. Но и работников Дневного, судя по всему, обескуражил их же собственный документ. Они убавили привычную спесь и даже немного растерялись.
– Защиту-то как будем ставить? – спросил наконец Семен. – На каждую половину свою или общую?
– Общую, – выдавил главный Темный, который наверняка не особенно часто произносил это слово.
Следующая четверть часа со стороны и вовсе напоминала какой-то невообразимый иллюзион. Дозорные, то ночные, то дневные, исчезали и появлялись, ненадолго уходя в Сумрак, делали пассы, перекидывали друг другу что-то невидимое. Зрителей в этом театре было двое – Леонид и его попутчик, которого звали Евгением. Тот поглядывал на действо со скукой, а потом отвернулся и уставился в окно.
Наконец провожающие вышли из вагона. В купе повисла неловкая тишина, словно еще одно заклятие. Леонид и Евгений глядели не друг на друга, а на толпу, рассыпавшуюся по перрону.
Напротив окна стояли Семен и его Темный оппонент. Паровоз издал гудок, и поезд медленно тронулся. Леониду, который путешествовал таким образом крайне редко, даже почудилось на миг, что вагон оторвался от рельсов и заскользил над землей.
Семен помахал ему картузом и скрылся из виду.
Александров ощущал всего больше неуютность, происходящую из соседства с этим Евгением. Поначалу, не в силах ничего с собою поделать, он с подозрением и неприязнью косился на Темного. А ну как каверзу подстроит в дороге? А ну как на ценный груз рискнет покуситься? Да и на словесные унижения Темные, говорят, бывают неоправданно щедры. Леня – еще тот оратор и остроум! – вряд ли сможет что-то достойное противопоставить сопернику в разговорной дуэли с обоюдными шпильками. А уж про более серьезное противодействие и говорить нечего – куда ему тягаться со своим шестым рангом супротив бывалого дозорного?
Однако время шло, колеса постукивали, паровозная труба пыхала жирным черным дымом – а неприятностей не происходило. Немного успокоившись, Светлый припал лбом к холодному стеклу. Поезд только-только проскочил негустой ельничек, за которым, на взгорке, мелькнула неказистая деревенька. Теперь же, сколь хватало глаз, распростерлась за вагонным окном бескрайняя равнина, какие, говорят, только на русской земле и встретишь.
В столицах не по календарю распогодилось, с крыш от внезапных оттепелей свесились мокрые сосульки, уже и проталины кое-где явили взгляду отдохнувшую ноздреватую землю. Здесь же, стоило отъехать от Москвы всего лишь десяток-другой верст, зима по-прежнему крепко держала свои позиции.
