скачать книгу бесплатно
Ларец кашмирской бегумы
Борис Борисович Батыршин
Механический мир #1
Да, вы не ошибаетесь – отсылки к роману Жюля Верна БУДУТ. И много. И не только к нему. Это фантастико-приключенческая история, полная аллюзий на известные произведения, с массой элементов, характерных для развесистого ситмпанка. Дирижабли. Паровые шагоходы. Броненосцы. Восстания против власти тиранов, чудовищные твари, созданные аморальным вивисектором, и неизбежный Доктор Зло, стоящий за всеми бедами мира.
И самая кроха путешествий во времени. Ну как иначе, если уж Уэллс? Причем путешествие не по щелчку пальцев, а при помощи машины времени, или агрегата, способного выполнять функции таковой. Можно было, конечно легко обойтись и без этого, но автору очень уж хочется описывать происходящее, сообразуясь с восприятием человека знакомого с "первоисточниками", то есть с произведениями упомянутых авторов. Его герою случалось читать "500 миллионов бегумы", "Остров доктора Моро" и "Машину времени» – и вот ему предстоит столкнуться с явными аналогиями описанных в этих произведениях, а то и их персонажей – во плоти. Мало того, он встретит живых персонажей, будто вышедших из этих произведений….
Но стимпанк ли это?
Вопрос. Очень большой вопрос. Пусть читатели сами на него ответят. Но – уж наверняка приключения…
Борис Батыршин
Ларец кашмирской бегумы
© Борис Батыршин
Часть первая
Семьдесят второй день
Глава I
Тонкие планки настила дрогнули. Полковник Ковалевский поморщился – ну конечно, прапорщик Ильинский. Мальчишка демонстрирует лихость: не стал карабкаться по трапу, а спрыгнул с «хребта» воздушного корабля, к котором у крепятся растяжки и тросы, удерживающие конструкцию. – Полегче, прапорщик, так вы нам корабль развалите!
Молодой человек не ожидал упрёка – он пролепетал в ответ что-то невразумительное, и попытался щёлкнуть каблуками. Мостик раскачался, и это окончательно вогнало несчастного прапора в ступор. Он вцепился в леер и замер, в ожидании неминуемой выволочки.
Командир девятой воздухоплавательной роты, и, по совместительству, первого в России военного дирижабля «Кречет», хоть и изображал строгость, но на самом деле глядел на своего подчинённого с удовольствием. Не всякий отважится ползать по ажурной ферменной балке, раскачивающейся под брюхом воздушного корабля – это, пожалуй, порискованнее кувырков на трапеции под куполом шапито! Там хоть есть шанс отделаться переломанными костями, а здесь – до земли полторы тысячи футов, и никакие опилки не помогут, разве что угодишь в стог сена…
Прапор тем временем пришёл в себя, откашлялся и вспомнил о своих непосредственных обязанностях.
– Госп… кх… простите, господин полковник, осмотр такелажа произведён! Третья и пятая растяжки по правому борту ослабли, я наскоро подтянул. На земле надо будет заняться.
И ведь не скажешь, что вчерашний студент! Хотя, в воздухоплавательных частях таких хватает – нарождающемуся роду войск отчаянно требуются люди грамотные, способные иметь дело со сложной техникой.
Внизу проплыли крыши мызы, появилось и уползло за корму стадо чёрно-белых коров на выгоне. За чахлой рощицей играла солнечными зайчиками излучина Западной Двины – составляя план полёта, Ковалевский выбрал её, как ориентир для смены курса. – Штурвальный, лево пять! – Слушш, вашсокородь, лево девять! Усатый унтер в шофэрском шлеме и кожаной куртке с двумя рядами латунных застёжек (такие носили воздухоплаватели и солдаты автомобильных команд) быстро завертел штурвал. Заскрипели тросы, ведущие, к рулям направления, и «Кречет» неторопливо описал широкую дугу. По правому борту замелькали на фоне серой полоски Рижского залива готические шпили, среди которых выделялись иглы Домского собора и ратуши. Ковалевскому вдруг захотелось наплевать на план полёта и пройти над городом низко, на трёх сотнях футов, чтобы разглядеть каждый камень в брусчатке средневековых улочек, круглую туру Пороховой башни, каждую лодочку в гавани, набитой судами, как бочка с салакой. Потом развернуться, выписав в небе широкий вираж, над учебным судном «Двина» (старый броненосный крейсер «Память Азова», переименованный после трагических событий 1906-го года), и проплыть над городом в обратном направлении, веселя мальчишек, пугая лошадей и заставляя хвататься за сердце бюргерских жён: как же, невиданный скандал, колбаса летит по небу!
– Прапорщик, гляньте, хорошо ли идём?
За спиной завозились, и между лопаток Ковалевскому ткнулся острый локоть. Снова Ильинский: мальчишка возится с жестяным циферблатом указателя воздушной скорости, присоединённого к трубке Венту?ри. Устройство, установленное на «Кречете» по чертежам профессора Жуковского, постоянно барахлит, вот он и пытается привести его в чувство. И не замечает, что чуть не вытолкнул за борт родимое начальство.
А иначе никак: почти весь мостик занимают громоздкие газолиновые моторы, по одному на каждый из двух пропеллеров. Для пяти членов экипажа места почти не остаётся – а ведь на «Кречет» хотят поставить то ли два, то ли даже четыре ружья-пулемёта «Мадсен». Конечно, хорошо, что корабль получит дополнительную огневую мощь – но как, скажите на милость, управляться с ним в такой тесноте?
Прапорщик оторвался от прибора.
– Ход двадцать один узел, господин полковник! Можно добавить оборотов, на испытаниях корабль показывал до двадцати пяти!
– Незачем, прапорщик. Уже идём домой, да и масло греется, непорядок…
Отчёт Главного инженерного управления гласил: «на стендовых испытаниях мотор работал исправно два часа без перерыва, затем обнаружилось сильное разогревание масла, вследствие чего произошла порча картера». Сегодня они провели в воздухе не менее полутора часов, и Ковалевский не желал без нужды перенапрягать и без того не слишком надёжные механизмы.
– Хотел спросить, прапорщик: вы сами попросились к нам в роту, или по назначению? – осведомился Ковалевский, слегка отстранившись от не в меру ретивого подчинённого. Чего доброго, и вправду, спихнёт за борт…
– Так точно, сам, господин полковник! Я участвовал в испытаниях корабля, вот и попросился!
Ильинский прибыл в часть полгода назад вместе с новым воздушным кораблём и, надо отдать ему должное, знает аппарат как свои пять пальцев. Недаром год без малого прослужил в Гатчинском воздухоплавательном парке, где «Кречет» доводили до ума.
– Знаете, а ведь я принял роту тридцать первого июля, на следующий день, после того, как «Кречет» совершил первый полёт. Стал преемником полковника Найдёнова, одного из создателей дирижабля. Он ведь и вам оказывает протекцию?
Юноша смутился, покраснел и забормотал что-то в своё оправдание. Ковалевский усмехнулся.
– Ну-ну, прапорщик, уверен, что офицерские погоны вы носите заслуженно. Управляемое воздухоплавание – дело новое и непростое, в нём нужны толковые молодые люди.
Ильинский смутился ещё больше, даже уши покраснели. Положительно, удачное приобретение для роты! Скромен, старателен, храбр, с техникой на «ты» – а много ли найдётся студентов, знакомых со слесарным делом? К сожалению, приходится отпускать, с начальством не поспоришь…
– Кстати, поздравляю с новым назначением. Утром пришла бумага: вас командируют в Париж, в распоряжение комиссии по приёмке дирижабля «Клема?н-Байя?р». Так что сегодня же, вечерним почтовым – в Петербург. Литер[1 - Здесь – документ для получение воинского железнодорожного билета.] вам выпишут в ротной канцелярии. В столице явитесь в Главное инженерное управление, оформите бумаги, получите командировочные и проездные суммы, и в путь! Да, и поаккуратнее там с француженками, а то знаете, гусарский насморк…
На этот раз Колины уши могли бы посоперничать насыщенностью и яркостью цвета с иными сортами бархатных роз.
– Да, будете в Париже – советую обзавестись автоматическим пистолетом-карабином, если, конечно, средства позволяют. А то, случись война, не из нагана же от аэропланов отстреливаться!
Ильинский торопливо закивал. Полковник неодобрительно покосился на штурвального – тот изо всех сил пытался скрыть ухмылку. Между тем, Ковалевский не шутил: он, как мог, поощрял офицеров приобретать автоматические пистолеты, пригодные для точной стрельбы на большие расстояния. Конечно, такая покупка не по карману прапорщику, даже с учётом того, что жалование у военных воздухоплавателей не в пример выше «пехоцкого». Впрочем, папаша Ильинского – московский заводчик, вот пусть и порадует сына. Не цацки ведь, вроде тросточки в серебре или запонок с бриллиантами – оружие, вещь солидная, серьёзная.
Глядишь, и придётся в дело пустить на пользу престол-отечества…
* * *
Пора нам поближе познакомиться с героем этого повествования. Николаю Ильинскому едва исполнился двадцать один год, но обычно ему не давали и девятнадцати. Совсем недавно знакомые обращались к нему «Николка», а чаще просто «Коля». И лишь матушка, получившая воспитание в варшавском пансионе и сохранившая с тех пор пристрастие к французским романам, звала сына на заграничный манер: «Николя-а» – с парижским, как она искренне полагала, прононсом.
Итак, Коля Ильинский. Чуть выше среднего роста, русоволосый, стройный, таким одинаково идёт и партикулярный пиджак, и клетчатая рубашка американских коровьих пастухов, и мундир. Лицо приятное, открытое, черты правильные, в серых глазах светится острый ум. Нос… пожалуй, о нём многого не скажешь. Нос как нос: нет в нём ни благородной римской горбинки, ни плебейской курносости, ни свёрнутой набок переносицы, поскольку владелец его счастливо избег как увлечения английским боксом, так и уличных драк стенка на стенку. Нормальный, в общем, нос. Над верхней губой пробиваются усики: Коля, как и многие молодые люди, полагает их признаком мужественности и категорически отказывается брить.
Цепочка событий, которая привела его на мостик воздушного корабля, могла бы стать сюжетом поучительной повести для юношества, из тех, что охотно печатают иллюстрированные журналы. Колин отец, московский мещанин Андрей Ефимович Ильинский, владел большой мастерской, починяющей паровики, насосы, газолиновые моторы, автомобили и прочие сложные механизмы. Сын же, с младых ногтей влюблённый в технику и грезивший карьерой инженера, с отличием закончил году реальное училище и поступил на инженерно-механическое отделение Императорского Московского Технического Училища. Там он увлёкся воздухоплаванием и прослушал курс аэромеханики у профессора Жуковского. А когда тот основал в училище кружок воздухоплавания, горячо включился в его работу, твёрдо решив посветить жизнь покорению воздушного океана.
Но действительность грубо вторглась в его планы. Ещё реалистом Коля немало времени дневал и ночевал в отцовской мастерской, обучился слесарному делу, а заодно, свёл близкое знакомство с рабочими. Позже, став студентом, молодой человек помог одному из них подготовиться к сдаче экстерном за три класса казённой гимназии. И вот, как-то весной (Коля заканчивал третий курс) ученик пригласил своего наставника принять участие в рабочей маёвке.
Коля понимал, конечно, что зовут его отнюдь не на благотворительное гулянье в Петровском парке. Но отказаться было неловко – к тому же благодарный «ученик» сулил по случаю сдачи экстерна угощение с вином и пирогами. Коля, как и многие его товарищи по альма матер, охотно почитывал социал-демократические брошюрки и до хрипоты спорил на опасные темы. Да и мыслимо ли было найти среди московских студентов хоть одного, вовсе равнодушного к политике!
Итак, приглашение было принято, и Коля Ильинский в компании полудюжины мастеровых и их пассий отправился на маёвку. Последовавшая за этим полицейская облава, со всеми положенными атрибутами – трелями свистков, усатыми городовыми и скользкими типами в неприметных пиджачишках и канотье, выныривающих на пути разбегавшихся участников маёвки, – оказалась для Коли крайне неприятным сюрпризом. Мало того, случилась перестрелка с городовыми, учинённая – кем бы вы думали? Да тем самым «учеником», который соблазнил Колю выбраться на треклятый пикник с политикой! И уж совсем скверно было то, что стрелок не сумел удрать от облавы, и теперь имя Коли Ильинского обязательно мелькнёт в списках маёвщиков! Логика полицейских ищеек проста и незамысловата: если студент замечен на «противоправительственной сходке» с фабричными, значит, он и есть заводила и смутьян!
Что могли повлечь (и непременно повлекли бы) за собой подобные умозаключения, Коля знал совершенно точно: арест, суд, ссылка, возможно каторга. А уж об исключении с волчьим билетом в этом случае можно лишь мечтать, как о незаслуженном подарке судьбы. Московские власти ещё не забыли декабрьских боев на Пресне, и церемониться с потенциальными революционерами не собирались.
А потому, он решил не дожидаться неприятностей: следующий месяц вольноопределяющийся Ильинский встретил в Гатчине, куда попал по протекции профессора Жуковского. Отец русской аэронавтики, близко знакомый с военным воздухоплавателем полковником Найдёновым, счёл своим долгом похлопотать за подающего надежды студента, угодившего по молодости и глупости в политику. В результате Коля попал в техническую роту гатчинского воздухоплавательного парка, где и поучаствовал в испытаниях нового военного дирижабля. А когда через год испытания завершились – отправился вместе с воздушным кораблём, получившим имя «Кречет», к новому месту службы.
К тому времени Коля – нет, Николай, а для нижних чинов так и вовсе Николай Андреевич, – уже носил погоны с одним просветом и звёздочкой: начальство сделало для талантливого юноши исключение, позволив досрочно держать экзамен на офицерский чин. Имея в багаже почти полный курс Московского Технического Училища, он мог выбирать: поступать в офицерскую воздухоплавательную школу и стать военным аэронавтом, либо выйти через год-другой в отставку и закончить образование.
А пока – грех жаловаться! Утром прапорщик Ильинский парил в небесной вышине, а вечером классный вагон унесёт его в Петербург, а дальше, в Париж, мировую столицу аэронавтики!
Нежаркое июньское солнце освещает Ригу, из дверей кофеен струятся одуряющие ароматы мокко, корицы, ванили и свежайшей, только с противня, выпечки. Под мышкой новый журнал – его можно полистать, сидя за столиком и потягивая из крошечной чашечки ароматный напиток, сдобренный толикой бальзама, изобретённого, если верить местной легенде, лет двести назад рижским аптекарем Абрахамом Ку?нце. Определённо, жизнь прекрасна, господа!
* * *
С журнала-то всё и началось. Иллюстрированное ежемесячное издание, выходившее в Риге, носило название «Механический мир». Печатались в нём не очерки о заводах и фабриках и не статьи, посвящённые последним изобретениям (хотя случалось и такое) – но произведения литераторов-футуровидцев о грядущем расцвете наук, войнах и социальных потрясениях наступающего двадцатого века.
Коля с детства души не чаял в такого рода литературе, приводя в отчаяние матушку, прилагавшую титанические усилия в попытках приохотить единственного сына к французской классике. Впрочем, книгами, по крайней мере, одного француза мальчик всё же зачитывался – речь, ясное дело, о Жюле Верне, патриархе увлекательнейшего жанра «научная фантастика».
Вот и в этом номере «Механического мира» напечатана большая статья о романе «Пятьсот миллионов бегумы». Написанный совместно с Андрэ Лори?, роман имел, как оказалось, непростую историю. В статье утверждалось, что соавтор Жюля Верна (настоящее имя Паскаль Груссе?) действительно был знаком с неким профессором Саразе?ном. Тот на самом деле получил колоссальное наследство и собирался пустить его на строительство города-утопии – правда, не в Североамериканских Штатах, как это описано в романе, а на безвестном острове где-то в Тихом океане. Воплотил он в жизнь свои планы, или нет, неизвестно, но Лори-Груссе использовал этот сюжет в своём неопубликованном романе «Наследство Ланжеволя», который, в свою очередь, лёг в основу «Пятисот миллионов бегумы».
Что до реального Саразена, то его следы затерялись незадолго до франко-прусской войны. Автор статьи пространно рассуждал о том, в какой части света мог бы располагаться Франсевиль (так «книжный» Саразен назвал своё детище) однако от конкретных выводов воздерживался.
Куда больше заинтересовала Колю картинка, изображавшая странный агрегат, нечто вроде механического лесоруба. Могучие конечности, снабжённые гидравлическими цилиндрами, из трубы установленного на «спине» паровика валит густой дым, сочленения плюются струйками пара – «железный дровосек» на картинке был «как живой».
Это не было чем-то совсем уж необычным: журналы охотно печатали подобные иллюстрации, фантастические картинки попадались даже на цветных вкладышах коробок с печеньем кондитерской фабрики «Эйнем». «Механические люди» на них воевали, работали в шахтах, таскали повозки и даже чистили обувь. Но всякий, хоть раз державший в руках иллюстрированные журналы вроде «Нивы» или «Всемирной иллюстрации», легко отличил бы рисунок от прорисовки по фотографическому снимку. И Коля голову готов был дать на отсечение, что механический лесоруб не является плодом фантазии художника, но прорисован по фотографии! К тому же в статье, да и в самом романе – ни слова о подобных механизмах. Непонятно даже, зачем здесь эта картинка…
Адрес редакции обнаружился на обычном месте – внизу, на последней странице журнала. Коля прикинул – добраться туда можно за четверть часа, даже если не слишком торопиться. Стрелки наручных часов (отцовский подарок по случаю производства в чин – «Cartier», дорогая «воздухоплавательская» модель с квадратным циферблатом, выпущенная знаменитым часовщиком специально для авиатора Сантос-Дюмо?на!), показывали два часа пополудни. Поезд в Петербург отходит в девять – времени достаточно, чтобы не торопясь, дойти до съёмной квартиры в Старом Городе и собраться к предстоящей поездке. Вполне можно потратить час-полтора на визит…
Если бы кто-нибудь спросил, зачем ему так уж занадобилось наводить справки о «железном дровосеке», Коля не смог бы ответить сколько-нибудь вразумительно. Он и сам не понимал, откуда взялась заноза, засевшая в мозгу – но почему бы не избавиться от неё, пока есть такая возможность?
* * *
– Да нет тут никакого секрета! Я сам написал эту статью, а материалы – вот!
Редактор продемонстрировал посетителю пачку пожелтевших, истрёпанных по краям листков. Верхний был испятнан чем-то тёмным, словно его по неосторожности залили мясной подливой. – Простите, а как они к вам попали?
– Эти бумаги достались мне по случаю. Два месяца назад я был в Париже и приобрёл в букинистической лавке на рю де Бельви?ль, альбом архитектурных чертежей второй половины прошлого века. Я, знаете ли, увлекаюсь историей архитектуры… Записки были вложены в альбом – когда я его покупал, то не заметил. Видимо, остались от прежнего владельца. Коля перебрал листки.
– Тут, в конце текста, нечто вроде монограммы: переплетённые латинские заглавные литеры J, F, P и G…
– Жан-Франсуа Паскаль Груссе. Андре Лори – литературный псевдоним.
– Да, я прочёл вашу статью. Скажите, а вот это, – он ткнул пальцем в картинку с «железным дровосеком», – тоже было в альбоме?
– Нет. Картинка продавалась отдельно, и я купил её для журнала, нам постоянно не хватает иллюстраций. Так вот, на обратной её стороне – та же монограмма! – Груссе? – на всякий случай уточнил Коля.
– Его самого. И, заметьте, это не гравюра, не рисунок от руки, а типографский оттиск! Я голову сломал, пытаясь выяснить, где его напечатали, но всё впустую.
– А не проще было спросить у владельца лавки? Он наверняка ведёт записи, где и когда приобрёл ту или иную книгу. Редактор покачал головой.
– У меня тогда не было свободной минутки, и я изучил приобретения только вернувшись домой, в Ригу. Написал в Париж, но ответа, увы, не получил. А у самого Груссе уже не спросишь – два года назад он скончался в возрасте шестидесяти четырёх лет.
Прапорщик задумался. В конце концов, почему бы и нет? Вряд ли работа в приёмочной комиссии будет отнимать у него круглые сутки…
– Знаете что? Я как раз собираюсь в Париж по службе, и мог бы расспросить вашего букиниста – может, он, и впрямь, что-нибудь вспомнит? А по возвращении обещаю написать статью для журнала.
– Вот и замечательно! – обрадовался Колин собеседник. – Подождите, я запишу вам адрес….
И он зачиркал пером по листку, извлечённому из бювара.
– Только вот ещё что… – в голосе редактора появились заговорщицкие нотки. – Вы, верно, заметили на бумагах пятна?
– Конечно. Я ещё подумал – пролили за обедом соус…
– Не соус, юноша, отнюдь не соус! – в голосе редактора прорезались нотки театрального сыщика. – Я отнёс бумаги в управление сыскной полиции, там провели исследования химическим методом, и оказалось, что это кровь!
– Так бифштекс мог быть и с кровью… – сказал Коля и понял, что сморозил глупость.
– Бифштекс, говорите? – редактор изобразил зловещую улыбку. Он явно не собирался расставаться с принятым образом. – А почему тогда некоторые пятна имеют вид пальцевых отпечатков? Примите совет, юноша: если уж вы намерены влезть в это дело, будьте осторожнее! Покойник Груссе был непростым человеком и, чует моё сердце, его записки ещё преподнесут вам сюрпризы!
Глава II
Как хотелось бы описать, как Париж встретил прапорщика Николая Ильинского: августовским солнцем над каштанами, величественным шпилем Эйфелевой башни и беспечными толпами на бульварах, длинноногими девицами из кабаре «Фоли? Берже?р», «Мирмильто?н» и «Муле?н Руж». Но, ставя превыше всего скрупулёзное следование истине, автор никак и не может этого сделать. То есть, солнце светило ярко, и парижане наслаждались им на бульварах, разбитых на месте старых городских кварталов бароном Осма?ном. И девочки из кордебалета по вечерам развлекали публику зажигательным, но не слишком пристойным танцем «канкан». И творение Гюстава Эйфе?ля, издали похожее на решётчатые мачты броненосца «Павел I», никуда не делось, пронзая небо горделивым символом наступившего двадцатого века. Но вот беда – Коле Ильинскому никак не удавалось выкроить часок-другой, чтобы полюбоваться красотами французской столицы. Читатель, конечно, усомнится: чтобы молодой человек, получившей современное воспитание, впервые оказавшись в Париже, и не нашёл времени для развлечений? От Мёдона до Эйфелевой башни по набережной каких-то шесть вёрст или немного больше. Заврался автор, не может такого быть, потому что не может быть никогда!
И, тем не менее: именно так всё и получилось. Прапорщик Ильинский прибыл к месту назначения с изрядным опозданием. Вины его в этом не было, за задержку следовало благодарить штабных крючкотворов. Оказавшись в парижском пригороде Шале-Мёдон, где располагался Воздухоплавательный арсенал, он с головой ушёл в дела – на него, как на младшего и по званию, и по возрасту, навесили всю бумажную рутину комиссии. К тому же, Коля не упускал возможности приобщиться к передовому опыту воздухоплавания: выкраивал то тут, то там час-другой, для беседы с инженерами, присутствовал при испытаниях новейшего газолинового мотора «Пана?р-Левассёр», а то и напрашивался пассажиром на борт одного из новеньких, только-только из достроечного эллинга, дирижаблей «Либерти?», «Нанси?» или «Колонель Рена?р».
А ещё Коля мечтал научиться управлять аэропланом. По воскресеньям, когда сослуживцы отправлялись в Париж, отдохнуть от трудов праведных, он торопился в Мурмело?н, где располагалась авиационная школа Анри Фармана – та, которую окончил первый русский авиатор Михаил Ефимов. В Мурмелоне Коля торчал до самого вечера, и всё это время не отходил от аэропланов. Он помогал механикам, донимал расспросами пилотов, и даже добился, что его два раза прокатили по кругу на учебном аппарате «Фарман IV».
Он уже строил планы, как после окончания работы комиссии истребует у начальства отпуск на полгода для обучения ремеслу пилота. Поговаривали же, будто на основе воздухоплавательных рот скоро создадут авиационные отряды и закупят для них такие же "Фарманы"! Учиться, правда, придётся за свой счёт, и тут вся надежда, что оте ц-заводчик не пожалеет денег на хорошее дело.
За месяц с лишком, прошедший после отъезда из Риги, Коля успел охладеть к затее с расследованием, и об обещании навестить букиниста с рю де Бельвиль, вспомнил далеко не сразу. А вспомнив – постоянно откладывал, каждый раз изыскивая благовидный предлог. Загадка «железного дровосека» уже не вызывала у него прежнего интереса. Он убеждал себя, что картинка – всего лишь иллюстрация к какой-нибудь повести. А он-то собрался открывать роковые тайны! И редактор хорош: «кровь», «отпечатки»…. Тоже мне, лифляндский Шерлок Холмс…
Но, видно, жили в Коле Ильинском кондовая основательность и упрямство, унаследованные от деда – крестьянина. Ну не мог он просто так взять и бросить начатое дело! Случай представился в середине сентября, когда в работе комиссии наметился перерыв. Коля взял отпуск на три дня, чтобы насладиться удовольствиями, которыми соблазнял новичка Париж, осмотреть все положенные достопримечательности, пройтись по магазинам. И выполнить, наконец, обещание, данное редактору. А то неудобно получается:
обнадёжил солидного человека, и тот ждёт…
* * *
Пистолет был чудо, как хорош. В его брутальной угловатости угадывалась совсем не пистолетная мощь, длинный ствол намекал на умопомрачительную дальнобойность и точность, круглая рифлёная рукоять сама просилась в ладонь. Даже человек, слабо разбирающийся в оружии, оценил бы точность, с которой изготовлены и пригнаны части изделия – казалось, над ним трудился не оружейный мастер, а часовщик.
Но посетитель, похоже, испытывал сомнения. Он вертел пистолет, вскидывал то в одной руке, то на «дамский» манер, в двух, направляя на головы волков и оленей, развешанные над стендами с охотничьими ружьями.
– Мсье чем-то недоволен? – осторожно осведомился продавец. Клиента, особенно, русского (это он угадал сразу), нельзя ни разочаровать невниманием, ни отпугнуть излишней назойливостью. – Продукция «Маузерве?рке», модель «С96». Новейшая система, непревзойдённое немецкое качество! Вместительный магазин на десять патронов, расстояние поражающего боя больше километра! Деревянная кобура снабжена кожаными ремнями для ношения, кармашками для запасной обоймы и приспособлений для чистки и может быть присоединена к рукояти, что превращает пистолет в чрезвычайно удобный карабин. Данная модель отлично зарекомендовала себя во время войны англичан с бурами, незаменима для путешественников и охотников!
Он привирал, разумеется: на самом деле, пуля, выпущенная из «Маузера» сохраняла убойную силу не далее пятисот метров. Но какой продавец выложит всю правду о дорогом товаре? Тем более что гость не производит впечатления знатока: хоть и офицер, но с виду сущий мальчишка: усы едва пробиваются, щёки пухлые, как у девушки… Но покупатель оказался не так-то прост.
– Ну, для охотников-то он, положим, не слишком подходит. Если идти на дичь крупнее косули, я бы взял обычный карабин. Да и заряжание не слишком удобное для пистолета – по-винтовочному, пачками… Прежде чем отправиться на рю де Бельвиль, Коля вспомнил о совете Ковалевского насчёт приобретения автоматического пистолета-карабина. Подходящее место ему подсказал француз-лейтенант, а заодно – любезно подбросил «аеronaute russe»[2 - (фр.) русский воздухоплаватель] до Пляс-Вандо?м на личном авто?. Там, по правую руку одетого в римскую тогу Бонапарта, взирающего город с высоты каменного столпа, располагался оружейный магазин, по уверениям лейтенанта – лучший в Париже.
Заведение мало походило на магазин – скорее уж, на музей или охотничью залу в замке родового аристократа. Стены заставлены стойками с ружьями и винтовками, на затянутых бархатом панно развешаны сабли, шпаги и богато украшенные кинжалы индийской и персидской работы. Над всем этим смертоносным великолепием красовались средневековые шлемы и кирасы, охотничьи трофеи и чучела хищных птиц. Продавец не дожидался клиента за прилавком, ппоявился откуда-то из полумрака, благоухающего металлом, ружейным маслом и дорогой кожей.
– Мсье желает приобрести оружие? Пистолет? Револьвер? Может быть, охотничье ружьё? У нас имеются новейшие образцы от лучших фабрикантов оружия Европы и Америки!
Ещё в поезде Коля, вместо того, чтобы прилежно изучать документы приёмочной комиссии (в Главном Инженерном управлении ему выдали под роспись пухлую казённого вида папку), листал каталоги европейских и американских оружейных фирм. В 1907-м году был издан приказ, согласно которому офицерам Российской Императорской армии дозволялось приобретать на свои средства некоторые образцы автоматических пистолетов заграничного производства. Правда, список разрешённых моделей был до обидного короток, всего четыре наименования. Но это не помешало молодому человеку тщательнейшее изучить весь ассортимент – и теперь всё это великолепие лежало перед ним на бархате, в застеклённых, красного дерева, витринах, и отсвечивало под яркими лампами воронёной, полированной и бог ещё знает какой сталью.
А продавец уже расхваливал другой пистолет:
– Рискну порекомендовать вам, мсье, эту превосходную модель. По ужасной силе боя она превосходит остальные образцы. А если заряжать патронами «дум-дум», то лучшего средства самообороны при охоте на опасного зверя – медведя, скажем, или кабана – вам не найти. Обратите внимание, как устроен затвор – последнее слово огнестрельной науки! Он не отскакивает назад, а переламывается надвое, благодаря чему сотрясение руки при выстреле выходит намного слабее.
На этот раз продавец не лукавил. «Парабеллум», коммерческий вариант автоматического пистолета «люгер Р08», состоящего на вооружении в армии Второго Рейха, был ещё одним пистолетом, дозволенным к покупке. Коля, правда, предпочёл бы модель шестого года с удлинённым стволом, так называемую «морскую», но их выпускали только для офицеров Кайзерлихмари?не.
Юношу его позабавило, с каким пылом продавец расхваливает немецкое оружие – а ведь он француз, и ненависть ко всему, произведённому между Одером и Рейном, должен был впитать с молоком матери! Оно, впрочем, и понятно: цена германских пистолетов заметно выше, чем у других образцов.
