скачать книгу бесплатно
– К культе. – жёстко оборвал барон. – К культе, дорогая. Давай называть вещи своими именами.
Физиономия его оживилась – видно было, что подарок его заинтересовал.
– Как тебе будет угодно. – Камилла ласково провела рукой по щеке мужа. При этом шаль соскользнула на пол, являя взору всё, что было скрыто. – Но, может, ты разберёшься со своей новой игрушкой попозже? Скажем, завтра утром? А сейчас… – она взглянула прямо и вызывающе провела языком по полным губам, отчего Греве разом забыл и о протезах, и пароходных компаниях, и вообще, обо всём на свете. – Сейчас не хочешь ли продемонстрировать мне, как ты владеешь своей правой рукой – и не только ею?
И настойчиво, не слушая сумбурных возражений барона, потянула его к двери спальни.
VII
Июль 1879 г.
Где-то у берегов Южной Америки.
– Торговая посудина, сеньор адмирал. «Императрица Бразилии», полторы тысячи регистровых тонн согласно регистру Ллойда. Идёт под британским флагом, но, готов поставить сотню серебряных солей[6 - «Соль» – перуанская денежная единица. 1 соль равнялся 5 франкам, пять солей равнялись британскому соверену.] против гнилого батата, груз предназначен для чилийской армии.
Мигель Грау опустил подзорную трубу. Вахтенный офицер прав: низкий, вытянутый силуэт, единственная труба, лениво дымящая угольной копотью, две сильно разнесённые мачты выдавали в добыче один из пароходов «Пасифик Стим». Эта компания была хорошо известна адмиралу: её суда, совершавшие в мирное время рейсы вдоль тихоокеанского побережья континента, теперь сплошь зафрахтованы чилийским военным ведомством. Тянущаяся уже полгода война носила своеобразный характер: спорные территории с залежами селитры, из-за которых и начался сыр-бор, располагаются в мёртвой, безводной пустыне Атакама, и единственным способом для обеих сторон доставлять снабжение и материалы войскам оставалось море.
«Уаскар» вышел из порта Кальяо шестого июля с целью прощупать на прочность блокаду порта Икике, установленную чилийским флотом. Но военных кораблей неприятеля перуанцы не обнаружили – зато, покинув порт, почти сразу наткнулись на этого вот англичанина.
– Угольщик, надо полагать. – буркнул контр-адмирал, складывая длинную подзорную трубу. – Поднимите сигнал: «Предлагаем команде покинуть судно. После этого оно будет потоплено».
Старшина-сигнальщик вытащил из деревянных лотков туго свёрнутые сигнальные флажки и прицепил их к фалам. Пёстрая лента толчками поползла вверх, к стеньге монитора. Вахтенный офицер не отрывал линз бинокля от торгаша – не прошло и пяти минут, как там заплескались флажки ответного сигнала.
«Следуем под британским флагом, ваше распоряжение исполнять отказываемся».
– Каков наглец! – с удовольствием произнёс Грау. – Дайте предупредительный выстрел по курсу, глядишь, и одумаются…
И покосился на молодого человека в штатском, устроившегося на крыле мостика рядом с сигнальщиком. Репортёр столичной газеты, взятый на борт во время захода в порт Арика для угольной погрузки. Адмирал на дух не переносил газетчиков и, если бы не письмо президента Республики, который тот предъявил, поднявшись на борт, черта с два он потерпел бы его на своём корабле! Как его там зовут – Антонио Кукалон? Грау едва удержался от того, чтобы сплюнуть за борт – репортёр раздражал его несказанно. В особенности бесил его белый пробковый шлем, вроде тех, какие носили офицеры британских колониальных войск. Адмирал даже подумывал приказать стащить с головы щелкопёра его дурацкий головной убор и выбросить за борт. Шлем, разумеется, не его владельца. От этого вполне простительного душевного порыва адмирала удерживало всё то же письмо президента.
А на «Императрице Бразилии» никто и не собирался одумываться. Приближалась ночь, и «Уаскару» пришлось долго маневрировать, отрезая жертву от берега, угрожать ударом тарана, давать предупредительные выстрелы из погонной пушчонки, пока упрямый английский шкипер не сбросил, наконец, ход, и угольщик закачался на крупной океанской зыби. Контр-адмирал уже приказал высылать шлюпку с призовой партией, когда на горизонте появился дым, и сигнальщик отрапортовал, что видит мачты военного корабля.
Через четверть часа силуэт пришельца уже ясно рисовался на западной, ещё светлой стороне горизонта.
– Корвет «Магальянес» – вынес вердикт Грау. – Девятьсот пятьдесят тонн, два орудия на поворотных платформах, сто пятнадцать и шестьдесят четыре фунта. Ход одиннадцать узлов против наших десяти. – Возвращайте шлюпку, сейчас начнётся веселье…
Ночь в южном полушарии наступает вдруг. по щелчку Только что половина горизонта золотилась в последних лучах солнца – и вот уде небо залито лиловой чернотой, и высыпали крупные звёзды, и путеводный Южный Крест сияет алмазной диадемой… Но сейчас эта красота не радовала адмиральское сердце: ночной бой вообще тяжёлое занятие, а уж для «Уаскара» с его крайне неторопливой (и это ещё мягко сказано) артиллерией – так и в особенности. «Магальянес», пользуясь незначительным преимуществом в скорости, раз за разом уворачивался от таранного удара, осыпая врага снарядами. В цель, правда, угодил только один – в броневой пояс, не нанеся сколько-нибудь заметных повреждений, несколько вылетевших заклёпок да лёгкая течь, открывшаяся в угольных ямах не в счёт.
Но долго это продолжаться не могло. Перуанцы умело маневрируя, исхитрились подловить неприятеля на крутой циркуляции. Грозный шпирон «Уаскара», прошёл в десятке футов от борта корвета, но, то ли удача, то ли мастерство рулевых спасли чилийцев и на этот раз. А малое время спустя к месту боя подошёл, отчаянно дымя обеими трубами, казематный броненосец «Бланко Энкалада», один из двух, имевшихся в чилийском флоте, и Мигель Грау скомандовал отходить на норд-вест, куда двумя часами позже ушёл захваченный угольщик.
К третьей склянке с мостика приказали сбавить обороты на четверть от полных – машины «Уаскара» давно нуждались в ремонте, и Грау не желал рисковать. Он даже пожалел, что после модернизации монитор остался без парусной оснастки – попутный ветер мог прибавить узла полтора к его ходу. Но чего нет, того нет – и оставалось только ожидать развития событий, стоя на мостике, и обсуждать с вахтенным офицером давешний бой.
– К сожалению, наши орудия, хоть и способны произвести впечатление своими размерами и весом снарядов, но мало приспособлены к морскому бою, – рассуждал адмирал. – Для бомбардировки берега они ещё сгодятся, а вот для стрельбы по маневрирующему неприятельскому судну – извините! В этом мы убедились ещё во время стычки с «Шахом и «Аметистом», когда за три часа боя две наши пушки сделали всего семь выстрелов – по одному в сорок минут! Вот и сейчас: мы разбрасываем дорогущие конические бомбы впустую, тогда как один-единственный удар тараном способен принести решительный успех! Взять к примеру, кампанию на русской Балтике, или сражение при Александрии между турецкой и британской эскадрами: там тараны сыграли чуть ли не основную роль, отправив на дно не один боевой корабль!
– Да, остаётся только сокрушаться, что у нас нет специального судна-тарана, бронированного, низкобортного, несущего, кроме орудий, самодвижущиеся мины. – поспешил согласиться с начальством вахтенный офицер. – Ведущие морские державы, Франция и Англия, уже строят такие. Нашим умникам из правительства не худо бы задуматься о приобретении подобного корабля. Например, заказать у нортамериканос – чем плохо? И через океан не надо тащить. Вспомните, как вы в своё время намучились с «Уаскаром» – одна только потеря лопасти винта во время шторма в Центральной Атлантике!
– Я слышал, янки строят на Западном побережье мониторы для обороны прибрежных городов. – подал голос Кукалон, внимательно прислушивавшийся к беседе. – Наверняка их тоже оснастят таранами – передовая в плане техники нация, иначе невозможно. Вот бы подать мысль сеньору президенту: выкупить один из них? Сейчас, после потери «Эсмеральды», он нам очень пригодился бы, а то два других наших монитора, «Манко Капак» и «Атауальпа» годятся, разве что, для защиты акваторий портов – в океан им лучше не соваться.
Адмирал в раздражении вскинул голову и обратил на репортёра взор, полный гнева. Смешанного, впрочем, с удивлением – словно чугунный палубный кнехт вдруг заговорил и, мало того, сказал нечто, заслуживающее внимания.
Щелкопёр, в самом деле, прав. Конечно, им пока везёт, но ведь нельзя же в одиночку противостоять всему чилийскому флоту? После того, как «Эсмеральду» сожгла её собственная команда, «Уаскар» оставался единственной броненосной единицей перуанского флота, способной всерьёз противостоять чилийским «Адмиранте Кохрейну» и «Бланко «Энкалада», и это не считая выводка корветов и канонерок, вроде давешнего «Магальянеса». Конечно, казна республики пуста – но, может, президент Луис Ла Пуэрта сумеет раздобыть деньги? Скажем, взять займ. Британцы не дадут, они поддерживают чилийцев, но что, если обратиться к их заклятым врагам, нортамериканос? Или к французам – те в последнее время активно лезут в латиноамериканские дела. Адмирал согласился бы даже принять помощь от Испании. В конце концов, испанцы далеко, а чилийский флот – вот он, под боком. Другое дело, что правительство Альфонсо XII-го испытывает сейчас серьёзные трудности, и вряд ли захочет разбрасываться средствами для помощи своим бывшим колониям.
Уйти от погони не удалось. На следующий день, когда уже солнце стояло высоко над горизонтом, «Бланка Эскалада» и «Магальянес» нагнали, наконец, «Уаскар». Монитор давно сидел костью в горле у чилийского флота, и теперь командор Гальварино Риверос Карденас, командующий эскадрой, намеревался навсегда с ним покончить. Но на этот раз военное счастье приняло сторону перуанцев: машины корвета, измученные ночной погоней, стали сдавать, и он постепенно отставал от флагмана. «Бланка Энкалада» уверенно держал дистанцию в двенадцать кабельтовых – но, чтобы дать залп из погонных казематных орудий, броненосцу приходилось слегка доворачивать то вправо, то влево, сбивая и без того неверный прицел. С «Уаскара» ему отвечала единственная ретирадная сорокафунтовка, тоже без видимого результата.
На этом, собственно, всё и закончилось. Чилийские снаряды ложились с большим разбросом, и через час такой канонады раздосадованный Карденас приказал задробить стрельбу и сбавить ход. Приходилось признать, что проклятый «Уаскар» снова сумел вырваться из челюстей чилийского флота в тот самый момент, когда те готовы были сомкнуться и сокрушить неприятеля.
Однако, вовсе без потерь не обошлось. В разгар канонады неутомимый Кукалон покинул мостик и направился на ют. Пушечный дым, пальба, вид фонтанов, поднятых снарядами, бессильно падающими в отдалении от монитора, привели его в сущее неистовство. Как рассказывал позже в кубрике «Уаскара» артиллерийский унтер-офицер Хорхе Адоньес, ставший свидетелем этой сцены, «щелкопёришка скакал, размахивал руками, словно бразильская обезьяна, делал непристойные жесты и всё время выкрикивал оскорбления в адрес преследователей». За что и поплатился – когда Грау желая затруднить прицеливание чилийским комендорам, скомандовал правый коордонат, «Уаскар» резко накренился на полном ходу – и незадачливый репортёр вылетел за борт, словно пробка из бутылки шампанского. Адоньес успел сорвать с лееров спасательный круг и швырнуть бедняге вслед, но круг затянуло под винт, и унтер успел разглядеть лишь мелькающую в пенной кильватерной струе голову в белом тропическом шлеме.
Когда Мигелю Грау доложили об этом происшествии, он лишь злорадно ухмыльнулся. «Ничего, выплывет как-нибудь на своём дурацком колпаке. Он ведь, кажется, из пробки, как и спасательные пояса?»
Адмирал как в воду глядел. Репортёр – вернее память о нём, поскольку самого Кальдерона более никто не видел – действительно «выплыл» именно благодаря своему примечательному головному убору. С тех пор по всей Южной Америке колониальные шлемы тропического образца, носимые гражданскими лицами, стали называть «кукалонами». Кроме того, фамилия несчастного журналиста сделалось своего рода нарицательным для обозначения надоедливых штатских, лезущих без необходимости в дела военных. Что ж, не самая скудная эпитафия – многие и того не удостоились…
Сутки спустя «Уаскар» бросил якорь на рейде Кальяо, а ещё через три дня личный посланник президента Луиса Ла Пуэрты отбыл на французском пакетботе на север. При себе он имел письма к администрации САСШ и французскому консулу в Сан-Франциско касательно предоставления военного займа республике Перу. Идея безвременно почившего Антонио Кукалона начинала обретать реальные очертания.
VIII
Июль 1879 г.
Северная Атлантика, 28° северной широты.
– Вот убей, не пойму, что нашему богоспасаемому Отечеству понадобилось в этом, простите мой французский, афедроне мира?? Всего ничего спуститься к югу – и можно заглянуть вниз с земного диска и полюбоваться хоботами тех самых слонов! В детстве, помнится, как прочитал книжку с индийскими легендами, где о сём говорится – так мечтал свесить с края земного диска верёвку и спуститься к слонам. Всё меня занимало: что они там едят?
Судно находилось в море уже вторую неделю. Выйдя из Остенде, «Луиза-Мария» зашла сначала во французский Брест, где на борт поднялся Остелецкий. «Конспирация, дорогой барон, конспирация! – объяснил он свою задержку. – Лишний раз перестраховаться не мешает, да и прихватить кое-кого требовалось после Парижа…»
«Кое-кто» оказалось дюжиной крепких молодцов, навьюченных металлически звякающими сумками и баулами. «Моё, так сказать, сопровождение. – пояснил Остелецкий. – В краях, куда мы, Гревочка направляемся, они лишними не будут. А пока, вели устроить их где-нибудь, да так, чтобы с командой парохода лишний раз не пересекались».
Закадычные друзья беседовали, стоя на шкафуте. Форштевень с шуршанием режет воду, слепящие солнечные блики играют на мелкой волне, отскакивают от воды, словно от осколков зеркала, вспыхивают на бортах, на подволоках кают, весело прыгают по стенкам надстроек, по стоящим на кильблоках шлюпкам, по траурно-чёрному кожуху дымовой трубы и раструбам вентиляторов. Позади остался Бискайский залив и переход к Канарским островам. «Луиза-Мария», нарядная, сверкающая надраенной медяшкой, несёт хозяев в свадебное путешествие – к далёкому горизонту, где уже угадывается в полуденном мареве зубчатый профиль острова Тенерифе.
– То-то, что не поймёшь, Гревочка. А вот твоя жена сразу обо всём догадалась. В том числе и насчёт «Пасифик Стим» – кто, мол, это такой умный тебе советы даёт?
Греве вздохнул. Камилла после завтрака закрылась в каюте, прячась от дневной жары, и теперь они с Остелецким были предоставлены друг другу. Но барон не питал иллюзий – вечером из него вытянут каждое слово сказанное гостем из Петербурга. Сопротивляться бесполезно, у баронессы это получалось не хуже, чем у испанских инквизиторов. Правда, несколько иными методами.
– Что же насчёт слонов, – продолжал Остелецкий, – то выбрось их из головы. Нет там никаких слонов, одни пингвины. Вот пойдём Магеллановым проливом – может, и увидишь.
– Да видел я их! – отмахнулся барон. – Когда мыс Доброй Надежды огибали, тогда и видел. Скалистый берег весь в пингвинах, точно как солидные господа во фраках и крахмальных визитках – чёрно-белые, упитанные, и всё время гогочут…
– Вот и хорошо, что видел, значит, сюрпризов будет меньше. Что до того, что начальству из-под шпица понадобилось на краю света – я, признаться, поначалу тоже удивился. Но, слава богу, нашлись добрые люди, разъяснили. Видишь ли, могущество Британской Империи во многом выросло из того, что они сумели к концу восемнадцатого века взять под свой контроль главные торговые маршруты. Суэцкий канал, Южная Африка…
– Газеты пишут, в Южной Африке у англичан не всё ладно. – перебил собеседника барон. – Хоть президент Трансвааля Томас Бюргерс и отговаривает африканеров браться за оружие, но любому наблюдателю очевидно: долго это не продлится. С нынешней политикой британских властей, так в особенности.[7 - В реальной истории Первая англо-бурская война началась в конце 1880-го года.] Это надо было додуматься: взыскивать недоимки по налогам за годы, предшествовавшие аннексии Оранжевого свободного государства! Неудивительно, что буры готовы взбунтоваться! А тогда найдётся немало желающих помочь отвоевать свободу. Мы, скажем, или те же немцы с голландцами. Им буры, считай, родня!
– Об этом я тебе и толкую! Но если кто-то вознамерится вырвать зубы у британского льва, то он должен не топить английские броненосцы и даже не поднимать мятежи среди покорённых народов. То есть, это, конечно, дело полезное и даже необходимое, но главное всё же – перехватить у них из рук торные океанские дороги и крепко встать там, где эти дороги сходятся. В естественных «узостях», которых никак не миновать: Гибралтар, Мыс Доброй Надежды, Баб-эль-Мандебский и Малаккский проливы… да что я тебе объясняю, сам прекрасно всё знаешь – после вашей-то одиссеи!
Греве кивнул. Действительно, почти полугодовое крейсерство в Индийском океане, в котором он участвовал, в качестве офицера русского военного клипера, как раз и было нацелено против морской торговли, этой ахиллесовой пяты Британской Империи.
– Так о чём бишь я?.. – продолжал Остелецкий. – Дело ведь не в том, чтобы самим взять под контроль узкие места морских торговых путей, а в том, чтобы этого не сделала Англия. Это ведь сейчас они ослаблены – но ты и моргнуть не успеешь, как островитяне опомнятся от поражений и возьмутся восстанавливать статус-кво. России пока не под силу помешать Британии «править морями» – так, кажется, поётся в их гимне? В одиночку – да, не под силу, а вот в союзе с другими державами…
– Консорциум Суэцкого канала? – понимающе усмехнулся барон.
– Да, и Аден, доставшийся османам. И Занзибар, на котором Российский Императорский Флот будет теперь присутствовать вместе с германцами. Курочка по зёрнышку, знаешь ли.
– Ты повторяешь слова моей дражайшей супруги. – ухмыльнулся барон. – И про Суэц, и про Занзибар…
– Как я уже имел удовольствие отметить, мадам Камилла – умнейшая женщина. – серьёзно ответил Остелецкий. – Держись за неё, мин херц, не пропадёшь.
Барон насупился. Дифирамбы, обильно расточаемые уму и талантам супруги начали его утомлять.
– Так я, с твоего позволения, продолжу. – Остелецкий вытащил кожаный портсигар, извлёк бледно-зелёную гаванскую сигару, провёл ею под носом, смакуя запах. – Сейчас на главных морских путях англичане либо потеснились, либо вынуждены терпеть соседство других держав, как это вышло с французской аннексией Мадагаскара. Закрепятся лягушатники, построят базу флота – и это в двух шагах от мыса Доброй Надежды, маршрут вокруг которого только и остался Британии после потери Суэца и Адена! Можешь себе представить, чтобы они стерпели нечто подобное перед войной? Да ни в жисть!
Остелецкий извлёк из кармана складной ножик с круглым отверстием в рукояти. Раскрыл, вставил в отверстие кончик сигары и, действуя лезвием, как гильотинкой, отделил кончик, и принялся раскуривать. Барон терпеливо ждал, пока приятель закончит священнодействие.
– Таким образом, – снова заговорил Остелецкий, пуская первые клубы ароматного дыма, – полностью полагаться на маршрут вокруг Африки англичане не рискнут. А значит, им остаётся – что?
– Маршрут в обход Южной Америки? Так они смогут беспрепятственно добираться до своих колоний в Индии и Австралии.
– Именно! И заметь, англичане не теряют времени даром: пока в проливе стоит только коммерческая угольная станция, устроенная, между прочим, твоей разлюбезной «Пасифик Стим» – но ведь лиха беда начало! Стоит Лондону договориться с властями Чили – а они договорятся в обмен на военную помощь, – и там появятся уже британские стационеры. А дальше и береговые батареи построят, и стоянку для судов Королевского флота. И тогда – не пройти мимо них, ни проехать. Вести войну в такой Тмутаракани ни одной державе не под силу, а у англичан под боком и Фолклендские острова, и Британская Гвиана, и до Южной Африки не так уж далеко. Поди, выкури их оттуда!
– И вы хотите с моей помощью взять под контроль «Пасифик Стим» и таким образом помешать англичанам?
– Это будет только первый шаг. Я ведь не зря упомянул о войне, которая сейчас идёт между Чили, Боливией и Перу. На их селитру и птичье дерьмо нам, в общем-то, наплевать, а вот помочь перуанцам не уступить южному соседу – это значит серьёзно нарушить планы англичан. Для этого мы с тобой, Гревочка, туда и направляемся. Другой вопрос, что делать это придётся исподволь, возможно – чужими руками. Ничего не попишешь, дружище, такая уж у нас теперь служба… – добавил он, увидев, как скривился барон. – Сам посуди: броненосную эскадру с Балтики туда враз не пригонишь, один-два клипера, если прислать их на помощь перуанцам, дела не решат. Вот и приходится изыскивать иные, не столь эффектные и героические способы.
Звякнул колокол, приглашая пассажиров «Луизы-Марии» к столу. Барон оглянулся – на полуюте лёгким кружевным облачком белело платье Камиллы.
Распорядок дня для пассажиров «Луизы-Марии» был составлен на английский манер: завтра в восемь утра, ланч в час пополудни, вечером, в пять часов – неизменный файф-о-клок, к которому подавали свежие булочки и тосты с вареньем. И, наконец, в восемь пополудни – обед. Меню предлагалось континентальное: на ранний завтрак подавали кофе, а не чай, а к ланчу вместо принятой на островах холодной говядины и сыра – супы, рыбные блюда и жаркое.
Сегодня кок решил порадовать господ суп-кремом из брокколи и и яйцами кокотт в шампиньонном пюре. Остелецкий упражнялся в остроумии, сравнивая французские изыски с казённой кормёжкой на судах российского флота – разумеется, неизменно в пользу последней. Греве горячо поддержал друга, вызвав недовольную гримаску на лице супруги: «как вы можете мон ами: щи, каша, солонина, это всё так грубо! Я бы трёх дней на ней не прожила на такой пище…» Остелецкий, похохатывал, вставляя в беседу сочные описания из быта матросских кубриков, чем ещё больше распалил негодование собеседницы – шуточное, разумеется.
– К восьми склянкам станем на рейде. – сообщил шкипер Девилль, дождавшись, когда пассажиры закончат кулинарный диспут. – Вам, барон, насколько я помню, приходилось здесь бывать?
– Так и есть, мсье. – кивнул Греве. – Наш «Крейсер» из Филадельфии отправился сначала на Карибы. Приняли в Гаване уголь и провиант, потом перемахнули Атлантику, и следующая стоянка была в Санта-Крус де Тенерифе.
И показал вилкой на конус древнего потухшего вулкана Тейде, наивысшей точки Канарских островов, несколько часов, как показавшегося из-за горизонта.
– Дальше мы должны были следовать в обход мыса Доброй Надежды, в Индийский океан. На заход в Кейптаун надежды тогда было немного, войны ждали со дня на день – вот и пришлось забункероваться до упора, и даже сверх того. Не поверите: у нас все палубы были загромождены мешками с углём и камышовыми клетками с курами, а на полубаке соорудили дощатый загончик для свиней! Такое, помнится, амбре стояло, пока всех хрюшек на камбуз не перетаскали…
– Ты лучше расскажи, как вы с Тенерифе драпали! – перебил бароновы воспоминания Остелецкий. – Мадам, вам ведь известна эта история?
Брови Камиллы удивлённо взлетели вверх.
– Нет, мсье, представьте – понятия не имею. Что там такое было, мон шер?
– А-а, вздор… – Греве пренебрежительно махнул рукой. – На Тенерифе мы пришли в октябре, и война Англией, как я уже говорил, видна была уже невооружённым глазом. На Тенерифе стоял стационером британский броненосный фрегат «Шеннон». Противник весьма серьёзный – такому, если дойдёт до драки, наш «Крейсер» на один зуб. Тактика англичан была понятна: стоит нам уйти с рейда, как «Шэннон» увяжется за нами. Надо было срочно выдумывать, как избавиться от этой опеки и, скажу без ложной скромности, идея принадлежала вашему покорному слуге…
Барон откусил кусочек тоста с вишнёвым джемом, отхлебнул кофе.
– Так вот. Городишко Санта-Крус де Тенерифе, в числе прочих достопримечательностей, может похвастать оперным театром. Труппа там, конечно, хиленькая, ну да на безрыбье и рак рыба. На третий день стоянки, после угольной погрузки и большой приборки наш командир, капитан-лейтенант Михайлов, дай Бог ему здоровья, отпустил команду на берег – напиться, гульнуть в портовых кабаках, лаймам морды понабивать – это уж как водится. А для господ офицеров были подготовлено развлечение поизысканнее: из экономических сумм капитан-лейтенант приобрёл билеты в оперу, на лучшие места. Узнав об этом, англичанин, командир «Шеннона» решил не ударить в грязь лицом и последовал его примеру. Первый акт наши офицеры просидели в зале, наслаждаясь испанскими баритонами и сопрано, а после антракта стали, как бы невзначай, по одному, покидать зрительный зал. Одновременно по портовым кабакам боцмана со специально отряжёнными командами вылавливали и возвращали на борт матросиков. Так что, когда последний из офицеров прибыл на клипер, команда была в сборе, пары разведены, «Крейсер» готов был выйти в море. Покидая бухту, мы прошли полукабельтове от «Шеннона», стоявшего на якоре без паров, с одной стояночной вахтой – и слышали бы вы, как лаймы нас поносили, когда поняли, что происходит!
Камилла рассмеялась.
– И правда, прелестная история, мон шер! Положительно, она могла бы стать украшением авантюрного романа в стиле мсье Дюма-сына. Надеюсь, у тебя есть ещё что-нибудь подобное в запасе?
– Увы, дорогая… – барон сделал постную физиономию. – Мыс Доброй Надежды мы миновали без приключений, а вскорости встретили и «Луизу Марию». Так что всё дальнейшее происходило на твоих глазах – кроме финала на Занзибаре, разумеется. А вот наш гость… – он мстительно ухмыльнулся товарищу, – наверняка может многое порассказать!
– В самом деле, мсье Остелецкий! – подхватила баронесса. – Теперь ваш черёд. И не смейте отказываться – ни за что не поверю, что вам нечего рассказать!
Венечка развёл руками.
– Куда мне до такого морского волка, как ваш супруг, мадам! Я и в океане-то впервые…
– Ну-ну, не скромничайте! – Камилла надула губки. – Признайтесь честно, что попросту не желаете!
– Ну, раз уж мадам настаивает… – сдался Остелецкий. – Был, помнится, один в случай в Порт-Саиде. Только, сразу предупреждаю: он скабрёзен до крайности!
– Тогда тем более, давайте! – баронесса оживилась. – Обожаю неприличные истории!
– Ну, хорошо. – Остелецкий откашлялся. – Корвет, на котором я тогда служил, пришёл в Порт-Саид в составе объединённой русско-турецкой эскадры. Ну и наш командир, как старший морской начальник на рейде, устроил на судне приём для представителей дипломатического корпуса. Подобной публики собралось тогда в Порт-Саиде превеликое множество, на переговоры о статусе Суэцкого канала! Ну, явились все эти расфуфыренные господа на борт – и не одни явились, а с жёнами. На палубе для них расставили столы, приглашённый с берега оркестр наяривает, вестовые в накрахмаленных голландках разносят перемены блюд.
И всё бы ничего, но у супруги французского посланника возникла необходимость из разряда «попить наоборот». А корвет наш был из ранней серии, построенный ещё в начале шестидесятых, в Архангельске, и гальюн на нём располагался, как и на прочих парусниках – под бушпритом, между риделями. Супруга посланника, догадываясь, что половина подзорных труб и биноклей на окружающих судах в тот момент нацелены на нас, не решилась эпатировать своей обнажённой… хм… кормовой частью весь Порт-Саид, и отправилась на поиски местечка поукромнее. Увидела открытый люк с трапом, заглянула, никого там не увидела, спустилась на несколько ступенек и принялась задирать свои оборки. На её беду как раз под этим трапом возился матросик-первогодок – подкрашивал что-то по указанию боцмана. Заметив вверху эдакое непотребство, матросик задул светильник и притаился в полутьме. И когда француженка, устроившись поудобнее, с упоением зажурчала, матросик макнул кисть в кандейку с краской и мазнул ей меж ног. Мадам посланница, натурально, завопила и выскочила, как была, растрёпанная, на шкафут, пред взоры обедающей публики…
Камилла, зардевшись, прыснула в салфетку. Греве кис от смеха.
– …скандал, разумеется, вышел феерический. Командир корвета сделался чёрен лицом, спустился в низы и потребовал доставить к себе виновного. Ну, его доставили. Надо наказывать – а за что? Петровским морским уставом предусмотрено многое, но вот именно такого случая там нет. В главе шестая на десять, пункте 129, например, есть «Кто женский пол изнасильствует и освидетельствуется, за то оной живота лишен да будет, или вечно на галеру послан будет, по силе дела». Но ведь не было насильственного действа! Наконец, в разделе «Чищенье и покраска кораблей» нашли зацепку: «Всяк матрос, нашедший на корабле щель и закрасивший оную предварительно не проконопатив, подлежит наказанию плетьми у мачты и лишению воскресной чарки сроком на год».
– И что? – едва сумел выговорить Греве. Он весь был красный, как рак от смеха. Камилла уткнулась лицом в сложенные ладони, плечи её беззвучно сотрясались.
– Как – что? Статьи этой никто не отменял – так что, и выпороли, и лишили. С уставом, брат, шутки плохи!
– «…предварительно не законопатив!..» Ну, ты, брат Вениамин, и отмочил! Историю эту, про Порт-Саид и супругу французского посланника – признайся, выдумал? Я доподлинно знаю: не служил ты ни на каком корвете, да и корветов наших в Средиземном море тогда не было!
– Выдумал, да не совсем. – Остелецкий состроил невинную мину. – Приключилась эта коллизия при государыне-матушке Екатерине Великой, только не с женой посланника, а с фрейлиной государыни, когда та на флагмане Черноморской эскадры обедать изволила со всей придворной камарильей. Что до Порт-Саида – то мне действительно довелось там побывать, но о тогдашних своих делах, уж извини, рассказать не могу. Даже тебе.
Они наблюдали, как матросы под руководством судового плотника стучат молотками, подводя подкрепление палубы под установку орудий. Их было два – оба с клеймами «Крупп Штальверке» на казённиках, нарезные, калибром сорок две линии на поворотных станках. Приспособленные для стрельбы разрывными гранатами и чугунными коническими ядрами, эти пушки не представляли серьёзной угрозы для броненосных судов, но были весьма опасны для безбронных корветов, канонерок и вооружённых пароходов. Греве намеревался, как только «Луиза-Мария» минует экватор, поднять орудия из трюма и установить на палубе. Обслугу, дюжину канониров и двух унтеров, набрали в Риге, из отставных военных моряков. Остелецкий привёз их вместе со своими «пластунами» и разместил в носовом трюме – сейчас артиллеристы помогали матросам с подкреплениями полубака.
– Кстати, о происшествиях, – сказал Остелецкий, – Помнишь отель, где мы останавливались в Париже?
– Конечно. – кивнул Греве. – Весьма приличное заведение, и кухня в ресторане отменная.
– Приличное, говоришь? А вот меня в этом приличном заведении обокрали-с! Я тогда вернулся из «Фоли-Бержер» навеселе, и сразу повалился спать. И только утром обнаружил, что без меня в номере кто-то побывал.
– Что ты говоришь? – барон встревожился. – И много взяли?
– Из сейфа в кабинете номера пропало пятьдесят золотых наполеондоров и пачка кредитных билетов Германского Имперского Банка.
– А бумаги какие-нибудь были? Служебные?
– Было кое-что. – неохотно признал Остелецкий. – Но они-то как раз остались на месте, так что я решил, что это обычные воры.
– Хороши воры – сейф сумели вскрыть! Ты хоть администрации отеля сообщил?
– Нет, не хотел впутывать полицию. Мне их внимание, сам понимаешь, было тогда ни к чему.
