скачать книгу бесплатно
Вдруг боль исчезла. И все пропало.
Я очнулась в палате с бежевыми стенами и вертикальными виниловыми жалюзи на окнах. Вокруг пищали медицинские приборы. По обе стороны от пластикового бежевого стола на колесиках стояли деревянные кресла с мягкой обивкой. Синее одеяло укрывало мое тело. Я не могла увидеть, что с ним. Но, судя по толщине ног, их обе одели в гипс. Да, круто. Я не видела и своих рук; попыталась двинуть ими и не смогла. Либо я осталась без них, либо еще не прошла анестезия. Кружилась голова, меня мутило, и, плюс ко всему, во всем теле металась приглушенная, саднящая боль. Я была одна. И все. Еще пищащие мониторы да запотевший розовый пластмассовый кувшин на столе. Но без стаканов. Я высунула язык изо рта: губы пересохли. Мне бы немного воды. Но глотка не слушалась, я не смогла бы никого позвать, даже если бы была не одна. Я попыталась шевельнуть пальцами. Ведь должна тут быть кнопка вызова, должен кто-то смотреть за мной и понять, что я очнулась, ухаживать за мной, рассказать обо всем. Но я не чувствовала пальцев. Они вообще у меня есть?
Интересно, как я выгляжу?
И где все?
И что случилось с Лонни?
Когда я очнулась опять, обнаружила, что смотрю на потолочную плитку – типично больничную, серо-бежевую. В моей затуманенной голове родилось слово «сержевую». Как мозаика перед глазами, хочется сосчитать плитки. Больше все равно ничего не видно. Свет приглушен, и трудно сказать, та же это палата, что в первый раз, или нет. Похоже, она меньше. Не так много пищит и пиликает вокруг. Наверное, это к лучшему. Я попыталась шевельнуться и опять не смогла. Я лежу ровно и не могу видеть свое тело. Может, мои ноги исчезли? Или все тело целиком? А вообще, может выжить одна голова?
Наверное, моя голова такая сдвинутая из-за лекарства. Да, сдвинутая. То самое слово.
Открылась и закрылась дверь, и я расслышала шепот мамы: «Как думаете, еще долго?»
– Миссис Маршалл, выздоровление будет нескорым и трудным: слишком обширные повреждения. Мы будем работать постепенно, и, вот увидите, все наладится. Рядом сдавленно заплакали, а мой папа сказал:
– Кэрри хотела повидать ее. Я заберу ее после школы и привезу.
Но Кэрри не ходит в школу по субботам. Я хотела спросить, о чем они, но поняла: сейчас точно не пятница и даже не уик-энд. Попыталась сказать «привет», а вышло вполне элегантное «пы-ы-ы». Да уж, речь у меня теперь как у жителя деревни из «Майнкрафта». Родители подбежали к кровати, ужасно довольные тем, что я могу издавать звуки.
– Привет! – попыталась я снова.
И опять вышло «пы-ы-ы».
– Бьянка, – тихо выговорила мама.
По ее щекам катились слезы, оставляли светло-коричневые дорожки в макияже.
– Как ты? – спросил папа.
Я попыталась кивнуть. Стало больно.
Подошла женщина в белом халате, родители отошли. У женщины были большие темно-карие глаза, на плече лежала черная коса. Когда она склонилась ниже, коса передвинулась и открыла табличку с надписью: «Др. Нэй».
– Здравствуй, Бьянка. Я рада, что ты проснулась, – выговорила доктор Нэй.
– Сколько я здесь? – хотела спросить я, но получились только стоны.
И, уж извините, слюна потекла. Встревоженная мама потянулась ко мне с бумажным полотенцем в руках.
– Со дня аварии прошла почти неделя, – ответила доктор Нэй, будто все поняла. – Твое состояние наконец стабилизировалось настолько, что мы решили тебя разбудить.
– Доктор, что со мной?
Она ткнула несколько раз в свой планшет, и камера, присоединенная к его краю, выдала голограмму – миниатюрную версию меня. На нее было жутко смотреть – будто я машина, а это чертежи.
– Бьянка, тебе очень повезло, – сказала врач. – Если бы то же самое случилось несколько лет назад, у нас не оказалось бы технологии, способной тебе помочь.
Я не чувствовала себя особенно везучей – вся в гипсе и прочее, – но поверила доктору на слово. Доктор Нэй потыкала в планшет, и голограмма засветилась красным в десятке мест. Жуткие новости: обе руки поломаны, перелом бедренной кости, три сломанные кости в правой ступне, два сломанных ребра, спавшееся легкое, сотрясение мозга. Я выглядела как кукла из игры «Операция» после неудачной хирургии.
– К счастью, ты у нас – боец, – заметила врач.
Что-то я не помню в себе способности с чем-то драться или хотя бы понять, кто рядом. Я не помню, как попала в эту кошмарную комнатку, где смердит антисептиком с хвойной отдушкой, лекарствами и мочой. Хотелось думать, что не моей – но, наверное, все-таки моей.
Врач склонилась надо мной и открутила клапан на прозрачном мешочке, откуда ко мне тянулась капельница. Я вдруг ощутила холод справа и улыбнулась: здорово почувствовать свою руку! Холод растекался по телу, сонное отупение накрыло меня как туман. Доктор Нэй разговаривала с родителями. Похоже, ей надо было о многом рассказать. Я пыталась слушать, но едва справлялась. Так трудно сосредоточиться. Вообще все делать очень трудно, будто плывешь против сильного течения. А затем свет опять погас.
– Третий раз – решающий, – проснувшись, подумала я.
На этот раз свет был ярче, я полусидела и могла видеть бежевую палату, мягкие кресла, пластиковый стол на колесиках и мокрый оранжевый кувшин на нем. Дежавю. Ну, почти – теперь в кресле сидел папа и читал журнал «ИнфоТех». Папа уже немолодой, а старается знать последние новости о всяких машинах. Ну, это его работа.
– Эй, – выговорила я.
На этот раз я сумела почти четко выговорить слово – и от удивления добавила что-то среднее между иканием и стоном. Да, вышло, мягко говоря, странно.
Папа почти выпрыгнул из кресла.
– Эй, ты как? – спросил он.
Я пожала плечами. Ну, захотела пожать. Вряд ли хоть какая часть меня шевельнулась взаправду.
– Что случилось? – спросила я, хотя знала что.
Просто в голову не пришло лучшего вопроса.
– Тебя здорово помяло, – тихо выговорил папа, словно боялся мне навредить, заговорив в полную силу.
Он протянул руку и коснулся экрана пищащей машины. Я напряглась, но ничего не произошло.
– Ты пока полежишь здесь, – вздохнув, сообщил он. – Тебе сделали пару операций, наложили гипс.
Он положил свою теплую большую ладонь мне на лоб.
– Нам придется найти для тебя пластического хирурга, чтобы спрятать шрамы.
Наверное, я дернулась или вроде того, и он побледнел.
– Все не так уж плохо, – торопливо заверил он, усмехнулся и добавил: – Как говорится, ты уже не в лесу.
Папа хохотнул, стукнул журналом по пластиковому поручню, идущему вдоль края кровати, и отступил на шаг. Похоже, он больше не собирался разговаривать со мной.
– Лонни? – спросила я.
– Что? – спросил он и поморщился, словно от боли, моргнул пару раз и стал будто совсем больной.
– Бьянка, – тяжело выговорил он и умолк.
Открылась дверь, зашла доктор Нэй.
– Добрый день, Бьянка! Как себя чувствуешь?
– Так, будто меня переехали, – хотела пошутить я, но решила промолчать.
Папа отошел, чтобы доктор могла подойти ближе. Она взялась за висевший на шее стетоскоп, послушала мою грудь.
– Наконец хорошее дыхание.
А я что, плохо дышала? Или не дышала вообще?
– Она – чемпионка, это точно, – глядя на папу, проговорила врач.
Затем она посмотрела на планшет, который оставила на столе, пару раз стукнула пальцем по экрану. Над столом повисла смурф-версия меня, синяя и полупрозрачная. А доктор Нэй рассказала обо всех моих операциях. Их сделали, пока я была в отключке.
– Твои анализы с каждым разом лучше, – закончила доктор. – Тебе осталось лишь поправиться. А это значит, придется еще полежать здесь.
Отец печально посмотрел на меня, и я похолодела. Сколько же ему придется заплатить? И сколько я пропущу занятий?
– Мы даем ей самые сильные болеутоляющие, какие можем в данных обстоятельствах, – сказала доктор папе, – но медсестры говорят, что девочка просыпается каждые несколько часов и пытается пошевелиться. Она на пределе безопасной дозы, поэтому сейчас бодрствует и не ощущает дискомфорта. Но ей нужен полный покой.
Я не помню, как просыпалась, не помню боль. Но, судя по ужасу в папиных глазах, он видел, как я просыпалась.
– Я хочу сказать, что мы пока не можем дать ей больше, а она бодрствует… В общем, вечер может быть трудным.
Отец кивнул, стиснул зубы и вцепился в кроватный поручень так, что, наверное, мог бы его сломать.
– Я останусь с ней на всю ночь, – сказал папа. – Ее мать приедет утром. Мы справимся.
С тем доктор Нэй ушла. Папа поправил мои одеяла. А я понемногу начала ощущать тело – и поняла, о чем говорила врач и отчего так тревожился папа. Меня словно медленно погружали в лаву. Может, кто-то подумает: «Ну какие проблемы? Пусть отожжет палец на ноге или целую ступню – я выдержу». Но боль расползалась по всему телу. Я млела от боли. Было страшно даже взглянуть на папино лицо. Он не мог ничего поделать, и я страшно злилась на него за это, а потом на себя – ведь папа ни при чем, он тоже мучается, глядя на меня.
А еще потому, что кругом виновата я.
Когда я проснулась опять, было за полночь. Папа спал в кресле, журнал лежал на груди. Папа был в носках и похрапывал. Из-за приоткрытой двери – наверное, там комната медсестер – мне на лицо падал луч света. Я по-прежнему не могла найти кнопку вызова, но, судя по всему, опять настало время принимать обезболивающее, потому что ощущение тела снова притупилось и боль стала как погасший уголь. Мне хотелось пить, но я не решилась будить папу. Он, наверное, долго не спал. Одежда вся измята, волосы совсем перепутались – обычно он аккуратно причесывался. Должно быть, папа сидел тут многие часы, если не сутки. А ведь кто-то должен был оставаться дома с Керри. Я вспомнила: папа говорил, что утром поменяется с мамой, так что, наверное, скоро он сможет отдохнуть.
Внутри себя я откровенно радовалась, что папа спит, и нельзя никого позвать. Ведь когда они поймут, что я пришла в себя и могу разговаривать, начнутся расспросы. Много расспросов. И тогда откроется, что я сделала и что во всем виновата именно я.
Кто-то закрыл свет из двери и тоненько прошептал: «Привет».
– Привет, – сумела выдавить я.
В палату вошел парнишка лет одиннадцати в пижаме с надписью Gamer 4 LIFE[1 - Игрок на всю жизнь (англ.).] и халате, усеянном светящимися рисунками планет.
– Кто? – прохрипела я.
Больше моя глотка не сумела выдать. Слишком больно.
– Я – Эй-Джи, лечусь в палате рядом, – сказал он, затем подошел ближе и замер, когда мой папа сильно всхрапнул.
Парнишка явно удивился, что в комнате есть кто-то еще. Эй-Джи подошел к машине с монитором и ткнул пальцем в экран. Похоже, так здесь принято общаться с пациентами. Надо самой так делать, когда случится зайти в чью-нибудь палату – если я смогу ходить, конечно.
– Я…
– Ты Бьянка Маршалл. Я знаю. Видел твою карточку, когда заходила доктор Нэй.
– Ох…
Он ухмыльнулся.
– Лонни… Элон Лоуренс, – выдавила я.
Мне это далось нелегко, уж поверьте. Эй-Джи сконфуженно покачал головой, колыхнул плотной курчавой шевелюрой.
– Нет, Бьянка – это ты, – медленно и раздельно выговорил он.
– Мой друг… мы были в машине… ему хуже… может быть…
– Хуже, чем тебе? – удивленно спросил мальчишка. – Но тебе совсем худо. Хуже, чем ты, наверное, только трупы.
Я подождала. Может, он засмеется, или ухмыльнется, или скажет: мол, пошутил. Но, похоже, он говорил правду о том, что видел перед собой. А в мою макушку вдруг пришла пронзительная боль. Да, он прав: если хуже, чем у меня, – не выживают. Если бы мне могли сказать про Лонни хоть что-то хорошее – уже сказали бы.
– Я могу тихонько залезть в кабинет к медсестрам и поискать его карточку, – предложил Эй-Джи.
От его слов щемящий страх, который поселился где-то у сердца, чуть утих. А может, это от болеутоляющего? Запищало, машины вокруг зажужжали. Пара секунд – и я почувствовала себя чуть лучше.
– Эй-Джи, спасибо.
Он повернулся, и я заметила предмет у него в руке.
– Что у тебя? – спросила я.
– Это, что ли? – он повернулся и показал белый пластиковый обруч. – ВР-очки, ну, виртуальная реальность.
Он подошел ближе, показал.
– Можно смотреть кино и всякое такое, но я играю в «Майнкрафт».
– Я люблю «Майнкрафт».
– Да ну! – прошептал Эй-Джи. – Как здорово!
– Мы с другом вместе строили миры, – сказала я, слегка удивленная тем, что могу так много говорить, и потом взглянула на ближайшую машину.
А, настало время очередной дозы обезболивающего.
Мальчишка моргнул и кивнул. Наверное, ждал, что я расскажу больше.
– Мы сделали много деревень с разными правилами, конфигурациями и всякое такое.
У парнишки просветлело лицо.
