скачать книгу бесплатно
Подросток Ашим
Евгения Владимировна Басова
Последний звонок
Стать своим в новом классе, особенно в престижной гимназии, трудно. Ещё труднее – если ты не уверен в себе, а дома у тебя не всё в порядке. Лёха и Миша (его имя наоборот – Ашим) – каждый сам по себе – пытаются прижиться в этом непривычном мире. Неформальное общение на новом школьном форуме даёт ребятам возможность показать себя и найти друзей. Но на форуме появляется таинственная незнакомка, и всё запутывается…
Книга Евгении Басовой «Подросток Ашим» – о жизни и смерти, о любви, о богатых и бедных. Об отношениях ребят одного класса, в которых, как в капле, отражается жизнь нашего общества, со всеми конфликтами социального и имущественного неравноправия.
О том, что, если тебе дан талант, то надо, говоря словами одного из персонажей, «уметь его нести». И ещё о том, как человек может стыдиться своих самых близких, и что выходит из этого, – словом, о том, что может волновать подростка в 14-15 лет. И тех, кто давно не подросток – тоже…
Повесть «Подросток Ашим» – финалист Всероссийского конкурса на лучшее произведение для детей и юношества «КнигуРу» 2015 года.
Евгения Басова
Подросток Ашим
© Е. В. Басова, текст, 2016
© A.A. Веселов, оформление серии, 2016
© К. Толстая, иллюстрации, 2016
© ГРИФ, 2016
* * *
Мишка только пришёл в лицей, а уже стал администратором сайта. Кира Сергеева на перемене говорит:
– Ну, выскочка…
И все кивают ей, кто сразу, а кто поглядев на других. И Лёхич тоже кивает, а сам думает: «Но ведь всем предлагали, когда этого Мишки Прокопьева здесь ещё не было!»
Алла Глебовна, учительница информатики, оглядывала класс, останавливалась на лицах, смотрела долго, и Лёхичу боязно было, что она скажет сейчас: «Ну, раз никто не хочет, я назначаю Лёшу Михайлова». Но она только молча глядела, а потом переводила глаза, и уже соседу его, тоже Лёше, Ковригину, было боязно.
Девчонкам не надо было бояться. Алла Глебовна полагала, что администратором должен быть мальчик. Но если бы Кирка сама вызвалась, её бы, наверно, назначили.
Алла Глебовна говорила, что многие ребята идут примерно наравне, и она не знает, кого выбрать. И чтобы все ещё раз подумали.
А дальше начинала пугать, что сайтом придётся заниматься каждый день. И что делать всё надо будет чуть ли не с нуля. У лицея понятно, есть сайт, но мы переходим на другую платформу…
Лёхич не тупой, но он каждый раз представляет себе платформу – каменную плиту под ногами. Ноги его в высоких ботинках упираются в неё и пружинят.
Он слышит:
– Нам надо перейти на другую платформу.
Только иногда это парень говорит, его, Лёхича, друг, а иногда девчонка, и он вспоминает: «Да, у меня же подруга есть!» И в любом случае они будут долго ехать на поезде. Мимо них леса будут тянуться, и поезд будет громыхать, пролетая мосты над водой.
– Лёша, ты хочешь быть администратором сайта? – спрашивает Алла Глебовна. – Давай!
И он вскакивает и мотает головой, бормочет:
– Я не хочу…
Должно быть, очень счастливо он улыбался.
Новенький пришёл неулыбчивый, на учителей внимательно глядел.
Мальчишки на перемене стояли у окна, говорили про всякие игры. Он подошёл, на него посмотрели, и он начал, смущаясь:
– Я пробовал знаете как сделать…
Вроде, вообще про какую-то другую игру, невпопад. А дальше Лёхич понять не мог – выходило, что новенький сам хотел сделать игру. И Лёхич боялся переспросить у него, так это или нет. Все-то, получалось, поняли, а он только не понял. Он стоял рядом, думал: не зря классная говорила маме на прошлом собрании, что он типичный гуманитарий.
Мама в тот вечер, придя домой, по обыкновению бросила ему:
– Будешь на рынке стоять, как я!
Как будто он уехать никуда не сможет. Это в их городе – то ли на завод иди, то ли на рынок. Но мало ли как в других местах…
Он смолчал, а мама давай дальше, вперёд – попрекать его:
– Я убиваюсь, я выходных не вижу, ты хоть знаешь, каково мне с тобой вот так маяться?
У Лёхича никто не спросил, хочет ли он из школы в лицей. В каникулы после седьмого класса мама заставила приёмные экзамены сдать. Он сам не знал, как смог написать математику, и по физике он, как ни дрожал, на вопросы ответил. Учитель старенький был, у него в глазах слёзы стояли. Так бывает, что глаза сами слезятся. А Лёхичу казалось, что это учителю его жалко, что он такой несуразный.
Лёхич и не объяснил бы, откуда видно, что они все другие, не такие, как он. Ребята из очереди на собеседование пришли из какой-то другой жизни, в которой – хошь в Англию, хошь – в Америку на каникулы, где никто не кричит на тебя из-за денег. Вообще никто никогда не кричит.
Все мальчики были в отглаженных строгих костюмах. И Лёхичу мама тоже отгладила пиджак и штаны, а сначала долго чистила щёткой и говорила: «Ты сам уже должен, я уже не должна прикасаться…» И он был в специально купленной белой рубашке, но отчего-то ему казалось, что и рубашка на нём другая, и это всем видно…
Пока Лёхич стоял в очереди, ему хотелось убежать вон отсюда по коридору. У выхода за конторкой охранник сидел. Лёхич и мимо охранника не хотел, чтобы у всех на виду. Он за какой-нибудь из дверей в пустом классе бы пересидел, пока все разойдутся.
Так нет, стой ни живой ни мёртвый в толпе, не подпирай стенку, не слушай, кто что выучил, а что нет. Не обращай внимания, как в тебя страх входит, как нижняя губа начинает прыгать. Она всегда так, когда Лёхич волнуется.
– Там же одни мажоры, в этом лицее, – пытался он втолковать маме.
Мама переспрашивала:
– Кто-кто?
– Ну, богатые буратинчики, или как это называлось в твоё время? – попробовал объяснить Лёхич.
– Когда, в моё время? – переспросила мама, и он понял, что сплоховал.
Мама любила зацепиться за какое-нибудь слово и свернуть от него куда-нибудь не туда, в совсем другой разговор. И теперь она опять повторила:
– В моё время, да. Было ведь и моё время.
В голосе её он услышал слёзы. Она не любила вспоминать себя в его возрасте и потом, позже, когда ещё шло её время, её, а не тех, кто моложе на десять, пятнадцать, двадцать пять лет. И она не могла понять, когда это время вдруг оборвалось.
Ей и сейчас по утрам иногда с недосыпу казалось, что из зеркала на неё глянет её настоящее лицо – курносое, гладкое, с ярко прорисованными скулами. А брови тогда делали ниточками, тонкими-тонкими. На себя такую посмотришь, проверишь, всё ли в порядке – и сразу руками всплеснуть хочется и закружиться, и упорхнуть на улицу, чтобы не слушать про то, как мать старается, убивается ради тебя… Ведь всё же с утра до вечера тогда скучным казалось. Вот как и ему, наверно, теперь!
Она глянула на сына, и он ссутулился перед ней в ожидании крика. И в чём он сейчас виноват, думал Лёхич? Ну, напомнил ей, что её время ушло! Как будто она сама об этом всё время не говорит? Что если бы кто-то направлял её правильно, если бы кто-то давил не неё, твердил, что надо учиться, если бы кто-то ломал её, она бы сейчас не мыкалась так с дурнем Лёшкой.
Тут она запинается, вспоминает: «Твердили же мне!» И тут же говорит себе: «А разве так надо было со мной?!» Мать с бабушкой должны были просто запирать её в комнате!
Но зато сына она, если надо, запрёт и не выпустит никуда. И он будет учиться там, где она скажет, а если что – и ремень в доме есть, из его же штанов. И он может засунуть свои «хочу-не хочу» в задний карман, потому что этим, как их там, буратинчикам, мама с папой всё купят, они уже на сто лет обеспечены, но и его мама добьётся, чтобы он получал элитное образование.
И он не знал, отчего ему хуже – от этих криков по вечерам или оттого, что утром он идёт в лицей. Старенького-то учителя он обманул, что он такой же, как остальные, а классуха, математичка, сходу его раскусила.
И в классе тоже раскусили его, эта же Кирка. Уже третьего или четвёртого сентября. Классуха искала его в журнале, чтобы «трояк» поставить. Путалась:
– Кто ты у нас? Ярдьжов?
– М… – растерялся он. – М-михайлов… Я Лёша Михайлов…
Ну, что б не запомнить, когда человек сам называет себя? А Кирка решила вдруг уточнить, как его зовут. Он только попробовал подойти к ребятам в коридоре, да так и не подошёл, остановился в метре, ждал, когда на него внимание обратят.
Кирка повернулась к нему, спросила:
– Как бишь звать тебя?
– Лёхич, – ответил он, стараясь говорить как можно фамильярней и бодрее.
Он уже знал – в классе кроме него два Лёши были. А он будет Лёхичем – и его сразу отличишь от других. Он займёт свою нишу! Но получилось у него «Лёхич» так жалко, что несколько человек рассмеялись. Кто-то переспросил:
– Как? Хич?
И Кирка определила:
– Хичик!
В старой школе, по правде говоря, он тоже был Хичей, но не для всех. Только для троих или четверых человек, про которых учителя говорили, что их как бы и нет в этом классе, и успеваемость надо считать без них. И что таких не то, что в старшие классы нельзя – их бы и вообще в школу для ненормальных. А для остальных он и Лёшей-вторым был, ну и Лёхичем тоже.
Но теперь это ничего не значило, все стали звать его одинаково – Хича. Он думал – назовись он просто Лёшей, как двое других одноклассников, может, никто не догадался бы, что его звали Хичей. А может, стоило назваться бы Алексеем… Но теперь нельзя было всё открутить назад.
Он боялся, что одноклассники проведают и другую его тайну – что мамка на рынке стоит, и дома у него надо переступать через баулы с колготками и прочей женской ерундой. И главное, что мама по вечерам кричит и ногой пинает баулы:
– Я сама ничего этого не вижу, я не могу себе позволить!
«Так позволила бы, кто тебе не разрешает?» – мысленно отвечал ей Лёхич.
Только в мыслях он и мог ей ответить.
Когда Лёхич видел учительниц в пенящихся лёгкой тканью блузках, в пиджачках в талию, у него мамка вставала перед глазами – квадратная, в застиранных лосинах, в немыслимо натянутой футболке. Гляди – треснет на груди… Стриглась мама коротко и из кудельков делала электрощипцами кольца, а потом, чтоб они стояли, сбрызгивала лаком. Лёхич выходил из дому – и ему чудилось, что сладкий запах лака выходит с ним, что он с ним поедет в лицей – и одноклассники по запаху поймут всё про его маму.
И что ещё странно было – вот только случалось Лёхичу поговорить отдельно с какой-нибудь учительницей… Например, как на той неделе с Марией Андреевной, химичкой.
Он никогда толком не разбирался в молярных массах, а слово «моль» и вообще ненавидел. Когда надо было решить задачку, он искал формулу и подставлял в неё всё, что нужно. И ему и в голову не приходило, что он когда-нибудь станет спрашивать у химички, откуда что взялось в этой формуле. Но так вышло само собой, он и не решался подойти – сразу подошёл, и Мария Андреевна всю перемену говорила ему про углеродные единицы. Он спрашивал:
– А почему выбрали именно углерод? Да ещё и решили поделить на двенадцать?
А она смотрела на него удивлёнными глазами – они вблизи тёмно-жёлтые были, янтарные. Он разглядел, что она хитро обвела их по контуру нежно-зелёным. И она говорила Лёхичу:
– Это же так удобно! Смотри, водород у нас весит одну двенадцатую от углерода. Считай, что люди договорились между собой, что основой для вычислений будет именно углерод…
И добавила:
– В науке не так уж редко люди договариваются между собой и устанавливают какое-нибудь общее число.
– Число Пи, например! – ляпнул невпопад Лёхич.
И она поглядела на него ещё удивлённее. Лёхич понял, что огорчил её.
– Что ты, Лёша. Пи – число постоянное, оно есть, и всё. Как горы, как воздух. И люди просто открыли его…
Он подумал тогда – вот ведь как, о чём-то договариваться нужно: «Адавайте придумаем то-то и то-то, чтоб легче было считать?» – а что-то надо просто открыть, потому что оно и так есть…
За столами рассаживался какой-то другой класс, а Лёхич с Марией Андреевной так и разговаривали до звонка. На алгебру он опоздал, влетел счастливый. Сидит и думает: «Выходит, со мной можно так говорить? Здесь, в лицее, вот так с учениками говорят…»
И вот после таких разговоров, или ещё после того, как его на уроке учителя хвалили – бывало и такое – мама по вечерам обрушивалась на него и попрекала базаром сильней обычного, точно хотела, чтоб он не забывал, как могут с ним дома разговаривать. Хотя он и не рассказывал ей, что сегодня в лицее было – откуда она знала?
Лёхич думал, что согласись он стать администратором сайта – ему придётся по вечерам сидеть за компьютером. И он будет как будто и не дома – вечерами вокруг него будет опять лицей. Он, может, освоит что-нибудь новое. Но позволит ли мама ему быть вечерами не дома? Она же привыкла, что может окликнуть его в любую минуту, что может отправить на кухню картошку чистить, или велит показывать, как у него рубашки в шкафу висят, как трусы сложены, всё ли в порядке. В уроках-то его она уже ничего не понимала, а контролировать детей надо, вот она и контролировала трусы.
Да и поймёт ли мама, что это у него хотя и не уроки, но тоже школьное, не станет ли опять попрекать его, точно он целый вечер играет в игру?
Алла Глебовна подбадривала всех, говорила: «Если вы что-то не умеете – учить будем!» И Лёхич уже совсем было надумал в следующий раз, когда предложат ему, согласиться. Но в следующий раз Алла Глебовна, ещё не дойдя до него, остановилась глазами на Мише Прокопьеве.
– Может быть, новенький будет у нас администратором сайта?
А новенький сразу и отозвался, сказал медленно:
– Д-да… Я – буду.
Кирка-то за глаза говорит про него «выскочка», а он подходит, как ни в чём не бывало, начинает рассказывать что-то. Лёхич сам себя считал отстающим, и он не сразу увидел, что и другие не понимают, о чём говорит новенький. А тот и сам не сразу почувствовал это. Оглянулся почему-то по сторонам, спросил:
– А что, здесь игры делать не учат?
Все даже заулыбались от неожиданности. Игры делать. Тут знай учи физику за два класса сразу, а дальше уже и вузовские учебники к программе добавятся. А по математике уже сейчас сколько всего дополнительного задают. В обычных школах такое никому и не снилось.
– Здесь учатся, чтобы поступить в крутой вуз, – как глупому, объяснил новенькому Лёша Ковригин.
– Я это знаю, – растерялся новенький.
И тут Кирка говорит ему:
– Слушай, я всё хочу понять, как тебя сюда приняли?
Он переспрашивает:
