скачать книгу бесплатно
– Кирилл мне вчера пенал сломал. Мне было очень обидно!
– Конечно! – понимающе поддержала его Катя. – Если ломают пенал, это безумно обидно! Ведь пенал тебе покупала любимая мама!
– Бабушка!
– Неважно! Пенал тебе купил очень близкий для тебя человек! Этот пенал тебе нравился и был дорог!
– Да. – кивнул Костик.
– Ну вот! Очень хотелось плакать?
– Да. – кивнул он.
– Как я тебя понимаю! У меня… – Катя осеклась, понимая, что её порванная туфелька тоже рвётся наружу, чтоб захлопнуть дверь перед глазами и не дать увидеть своей хозяйке разнесчастный пенал Костика.
– У вас тоже сломали пенал?
– О нет, я порвала себе обувь, но она была не такая важная как твой пенал! Хотя мне тоже было обидно и хотелось плакать.
– И вы плакали?
– Нет. Мне мама не разрешала плакать.
– Почему? Вы же не мальчик!
– Потому что, моя мама говорила, что девочкам нельзя плакать, иначе их глазки будут некрасивыми.
– У вас очень красивые глаза!
– Это потому что я всё равно плакала! Ты кстати знаешь, что слёзы, очень хорошо моют и чистят глаза?
– Нет. – мальчишка совсем успокоился и начинал проявлять интерес.
– Ну вот!!! Ты посмотри сколько полезного от плаканья!
– А ещё я недавно разозлился на Вальку! Я дёрнул её за косичку, и она ударила мне по голове учебником! – Костя решил пожаловаться понимающему человеку сразу на все свои горести и несчастья.
– А зачем ты дёрнул её за косичку?
– Ну она мне списать не дала.
– А разве это хорошо дёргать за волосы? – Катя быстрым движением руки, схватила пальцами короткие волосики на его голове и хорошенечко дёрнула.
– Ай, – в глазах ребёнка появилось разочарование в своём собеседнике. – больно!
– За волосы всегда больно! Разве твой папа дёргает маму, если она ужин не сделала?
– Нет.
– А ты зачем Вальку дёргаешь, за то, что списать не дала?
– А ей сложно что ли?
– А тебе? Разве тебе сложно самому сделать задание?
Костя задумался. Новая знакомая говорила понятные вещи, но как ей признаться, что ему было лень делать домашку, и вообще он про неё забыл. Однако, уже взрослая Екатерина Анатольевна, отлично помнила свои школьные годы, и предположила:
– Забыл сделать?
– Забыл. – вздохнул Костя.
– Ну вот, а Валя не забыла! Ещё и за волосы дёрнули её. – Катя нежно обняла мальчика за плечо и прошептала. – Представляешь, как ей было и обидно, и больно.
– Да. – вздохнул он ещё раз.
– Вот теперь. Когда ты тоже научился чувствовать и понимать боль и обиду, тебе стало понятно, как было обидно и больно ей.
Катюшкины коленка с туфелькой, далеко в подсознании, уныло вздохнули, сломали свои зеркальные двери и ушли. Всё. Нет двух дверей в её голове. Она облегчённо улыбнулась, чувствуя, как слёзы прошлого потихоньку исчезают.
– Проводить тебя до дома? – спросила она Костю.
– Ага. – кивнул он. – А скажете моей маме, что я случайно упал и замарал рубашку?
– На птичек или машинку засмотрелся?
– На машину! Представляете, она была такая длинная, как в кино, и ещё она была очень чёрная и…
Он почти всю дорогу рассказывал какая аховая была машина, и как он смотрел ей вслед, а Катя шла и мысленно прощалась со всеми своими дверями, понимая, что они ей нужны… как и салон красоты не очень нужен, ведь её глаза и вправду очень красивые… и вечерний ужин, так себе по важности, можно и дома остаться.
Она отчётливо понимала, что больше не нуждается в зеркалах и похвале, восхищении и желании всем нравиться! Ей теперь не интересно как она отражается в чужих глазах… ведь сегодня у неё в душе стало на несколько зеркальных дверей меньше и самовлюблённое эго больше не видит только себя, оно начало видеть других.
***
Мы живые! Именно поэтому мы кричим, плачем, смеёмся, сопереживаем и грустим…
Когда все эти чувства запрещают показывать, мы запираем их внутри себя, в отдельные комнатки, за стеклянные двери, чтоб не забыть их… запомнить отчего и почему было так тоскливо, и потом погрустить наедине с собой, когда никого нет рядом, когда никто не осудит.
Эмоции, запертые в нашем теле, очень отчаянно пытаются вырваться наружу… им тесно, они просятся в мир, чтоб их увидели, чтоб предприняли меры, чтоб услышали и поняли… Они бьются… бьются в эти стеклянные двери… и с каждым ударом оставляют на них, следы серебра наших невыплаканных слез… День, два, три, эмоции и обида затухают, они больше не стучат и не кричат внутри нас, вот только дверь становится серебряной… зеркальной, и мы перестаём видеть через неё мир… такой огромный… такой прекрасный, такой эмоциональный!!!
Ломайте своё: «… а у меня…», приглядитесь к «…тебе очень больно/грустно/обидно…».
Давайте обнимем того, кому плохо…
Да, да, да… вам было хуже… верю…
Глава 3. Дверной гамбит
Мы привыкли к тому что открываем входную дверь, и за ней… что-то определённое: квартира мамы, друга, офис, магазин… или что-то не определённое, но обязательно хорошее, приятное, доброе, ожидаемое.
Однако бывает так, что, открывая дверь, мы точно знаем, что за ней конец… конец жизни, конец надеждам, конец всему… но мы открываем её, и даже входим… или открываем её и выходим из чего-то надёжного и привычного, во что-то страшное и плохое.
Так могут очень смелые люди… или обречённые.
Татьяна вошла в такую дверь, не по своей воле.
В их скромной квартире, точнее в её скромной квартире, жили слишком много тех, кому нужен мир, покой и светлое будущее.
Она, её дочь с мужем, двое внучат ютились на двухкомнатной территории обычной «хрущевки» и по всем законам физики, психологии, морали и благоразумия, места для светлого будущего явно не хватало.
Зять Анатолий не выдержал первым, по убеждениям отчаянного инженера, мама жены была лишней, о чём он и намекал ей ежедневно, за вечерним ужином.
Дочь скромно молчала, когда муж мечтал при тёще о прелестях её жития с братом, великовозрастным старичком, где-то севернее Тюмени, в паре тысяч километров от этого уютного гнёздышка.
– Ну ведь всем будет только лучше! Вы увидитесь с братом! Мы оборудуем детям детскую в вашей комнате, и Марина будет лучше высыпаться в зале, после работы! – мечтал зять почти каждый вечер.
Когда Марина начала тихонько поддакивать любимому мужу, Татьяна поняла… да… пора, наверное, освобождать молодой семье заветные метры.
«Им без меня будет комфортнее… будут чувствовать себя свободнее», – подумала Таня, и в один прекрасный вечер, когда дочь ушла в ночную смену, собрала самое необходимое в небольшую сумку, и шагнула за дверь, из тёплой квартиры в холодный зимний подъезд.
Оглянувшись на такую любимую дверь, ведущую в её личный мирок счастья и покоя, она тяжело вздохнула. Сколько всего было пережито за ней, свадьба с любимым мужчиной, рождение Маришки, первые выходы на работу, и радостные возвращения в этот уютный мир теплоты и любви. Вот обивка на двери, она вспомнила, как Марина, ползая под ногами, мешала им с супругом наводить красотищу. Маленькая дочурка воровала красивые гвоздики и с улыбкой подавала папе, тяжеленный молоток.
Рука Татьяны невольно потянулась к ручке и словно по привычке, сжала её в руке. Сколько раз она открывала эту дверь неся в руках подарки, и вкусности… сколько раз её открывал муж, вежливо пропуская любимую вперёд, и потом на кухоньке, они вместе готовили вечерний ужин… сколько лет она стремилась скорее попасть домой, чтоб ворваться в мир взаимопонимания и тепла… сколько тысяч раз, она выходила за неё, зная, что вечером вернётся… и только за ней она могла отдохнуть и расслабиться.
Татьяна, выдохнув, сжала ручку двери в своей ладошке так сильно, что побелели костяшки пальцев.
Посмотрев на небритого зятя, она вздохнула:
– Пойду я… такси поди приехало.
Толик помог спустить небольшую сумку до первого этажа и аккуратно сложил все тёщины вещи в багажник такси.
– Мама, вы приезжайте на праздники! – равнодушно сказал он. – Дети по вам будут скучать!
– Конечно приеду! Вот обоснуюсь у брата, и сразу позвоню. Может приеду на следующий Новый год.
– Отлично!
Анатолий захлопнул дверь машины, и не дожидаясь пока водитель отъедет, пошёл домой.
– Будет внучатам подарок на Рождество! – тихо шепнула она, последний раз кинув взгляд на дом, где на пятом этаже горел свет, в окнах её маленького островка безопасности и любви.
Впереди ждало отсутствие безопасного убежища, непонимание, и полная неопределённость. Конечно, она тысячу раз соврала Толе, сказав, что поедет к своему брату. Кто её ждал? Брат?
Ох… он уже давно никого не ждал, его вполне устраивала жизнь бобылём в обшарпанном частном секторе, на краю Тюменской области.
– На вокзал? – таксист посмотрел на неё с вопросом.
– А, была-не была, поехали за город! На въезде, со стороны железнодорожного вокзала, есть дачи. Я там выйду.
– В Дзержинец? – уточнил удивлённый мужчина.
– Да, точно. Дзержинец! – Таня улыбнулась водителю и с грустью посмотрела на дорогу.
«По крайней мере», – думала она. – «там есть домики, некоторые даже с печкой. Обустроюсь в одном из них переждать зиму, а весной придумаю что-нибудь».
– Остановите у магазина. – попросила она шофёра. – Забегу за продуктами!
– Угу. – кивнул он, и следующие двадцать минут, пока ехал до дачных участков, откровенно завидовал Татьяне, без умолку говоря, как ей повезло, что они живут в частном секторе… и что это огромное счастье иметь свой собственный дом… и что это так романтично, топить печку и глядя на живой огонь, ужинать при свечах.
Таня думала о своём, сжимая в сумочке купленную в продуктовом, бутылку водки, она мечтала найти заброшенный дом, выпить горячительного успокоительного и забыться до весны, а ещё лучше навсегда.
Расплатившись с таксистом, она вошла в зимние сады, чувствуя себя изгоем этой жизни, а спустя час, блуждания по сугробам и холодным улицам, ей повезло найти более-менее приемлемый домик. Сломав замок, каким-то железным прутом, пройдя внутрь, и убедившись, что он однозначно не жилой, она устало села на стул. Ноги начинали замерзать.
Света не было. Да он и не нужен.
Печка была. Отлично, она нужна!
Дров, естественно, нигде не наблюдалось, но, есть забор! Он деревянный, а значит есть, чем растопить ту самую печь.
Снова выходя на улицу, чтобы отломать несколько штакетин, она уже чувствовала себя не только изгоем, но ещё грабителем, мародёром и разрушителем… но ни о чём не жалела! Ну разве только о спокойной пенсии. Как они ждали этих прекрасных зимних вечером с мужем! Как грезили о новогодней ёлке, о внучатах, рассказывающих стишки Деду Морозу и о сотнях разноцветных гирлянд, развешанных по дому.
Жаль, чти Саша так рано ушёл из жизни, что ж ему не сиделось спокойно, с их милой квартирке, без зимней рыбалки. Да и кто мог подумать, что льдина отколется, что искать его будут почти неделю, что он просто замёрзнет.
Таня остановилась и почувствовав, как слёзы обиды и горечи снова наполнили её глаза, проговорила со злостью:
– Скотина ты всё-таки, порядочная, Александр Иванович! Как ты мог бросить меня вот так по-глупому? Как-совесть-то твоя позволила! Как мне теперь одной, без твоей надёжной руки выживать в этом безумном, безумном мире?
Муж ничего не отвечал.
– Ещё бы ты ответил! Лежишь себе спокойненько, спишь! Не надо тебе думать о печке, о сломанном заборе у чужих людей! О морозах!
Она со злостью выломала пятую штакетину, и почувствовав облегчение, с лёгкостью оторвала ещё несколько штук. Занозы больно впивались ей в кожу, но сильно замершие руки этого уже не ощущали.
Затопив печурку, она пододвинула поближе к ней стол и стул, и глядя на огонь, открыла заветную бутылку водки.
– Не чокаясь! Из горла! – шепнула она и только хотела сделать глоточек побольше, как проснулся её внутренний голос:
– Ты алкоголик. – с пренебрежением сказал он.
– Да! – Таня не смущалась своего поведения.
– Кандидат технических наук! Педагог! Из горла! – голос не собирался сдаваться.
– Да!
– Ночью печка погаснет, и ты проснёшься без пальцев на руках и на ногах!
– С чего бы это?
