скачать книгу бесплатно
– Ты прав, – пробурчал он с нотками обреченности.
– Сочувствую, – понимающе отозвался Бублик. – Впрочем, человек предполагает, а бог располагает. Кто знает, может, сегодня удача на твоей стороне.
– А вот в этом я сомневаюсь. – Сергей взял листок с экспертизой и поплелся к кабинету начальницы.
Он робко постучал, прежде чем войти, и открыл дверь только тогда, когда услышал властный голос:
– Входите.
Еле передвигаясь от волнения, майор зашел в кабинет.
Анна Петровна, мельком взглянув на него, продолжала что-то писать, и он в который раз подумал, что женщина нарочно себя уродует.
Так считал не только он. Акулова всегда одевалась только в серое, светло-русые волосы затягивала на затылке в тугой хвост, а голубые глаза с длинными ресницами прятала за большими роговыми очками, в которых, наверное, ходила еще ее бабушка. Косметикой она тоже не пользовалась, как говорили, из принципа, и напоминала старую деву из «синих чулок», однако ее мужа, майора полиции запаса, вероятно, все устраивало. Уволившись из полиции по ранению, он взял на себя все домашние обязанности: готовил, стирал, водил в школу двух детей и приносил жене домашние тапочки, когда она приходила с работы.
Сергей иногда думал, что ее супруг вообще не имел в семье права голоса – иначе давно посоветовал бы жене купить что-нибудь модное из одежды.
Единственной дорогой и красивой вещью Акуловой был ее черный джип, но коллеги шутили, что подполковник купила его, чтобы скорее добираться до работы – для работы она не жалела ничего.
Посмотрев на начальницу, Сергей в который раз подумал, что Анне Петровне лучше бы распустить волосы до плеч, снять дурацкие очки и хотя бы немного подкрасить глаза и губы – возможно, преображение удивило бы даже ее мужа.
– Что случилось? – Начальница не отрывалась от бумаг. – Что ты хотел, Сергей?
– Анна Петровна, хочу попросить у вас разрешения на эксгумацию одного тела, – выдохнул Горбатов.
Акула взглянула на него поверх очков:
– Эксгумацию? Какого такого тела? Да ты присаживайся, в ногах правды нет.
Майор придвинул к себе стул и сел. Почему-то, оказываясь наедине с этой женщиной, он начинал заикаться.
Впрочем, так Акула действовала на многих, хотя, нужно отдать ей должное, была готова все сделать для подчиненных и никогда не кичилась своим папой-генералом: про него в отделе узнали не от нее.
– Ты что, язык проглотил? – Женщина сняла очки, сразу помолодев лет на пять, и заморгала бесцветными густыми ресницами. – Какое тело?
Сергей тяжело вздохнул – который раз за день – и принялся рассказывать, стараясь не упустить ни одной важной детали, однако убедить женщину ему не удалось – это он понял по насмешливому выражению ее худого лица.
– Товарищ майор, а вам не смешно? – фыркнула она. – Ну сам подумай, о чем ты просишь. Девушка похоронила подругу, причем присутствовала на ее похоронах, подходила к телу и ничего не заметила.
– Но она боится покойников, – перебил начальницу Горбатов, сам удивляясь своей смелости. – И притом, когда мы приходим на похороны, неужели в наших мыслях вертится мысль: «А того ли мы хороним?»
– Это все верно, – неожиданно согласилась Анна Петровна. – Только она там была не одна. Неужели ни у кого не возникло подозрений, что в гробу лежит другой человек?
– Бывают очень похожие люди, – пытался защититься майор. – Кроме того, Бубликов сравнил фотографии. Это действительно Марина Заломова. Разве нам не нужно знать, кто покоится в ее могиле?
Акула покачала головой:
– Не нужно. И вообще, я не верю в такие экспертизы. Нет, Горбатов, я ничего подписывать не буду.
Сергей встал и, растерянно улыбаясь, развел руками:
– Я как-то другого и не ожидал.
Анна Петровна надела очки:
– Ну, пойми ты, Горбатов, у меня каждый человек на вес золота. Впрочем, я не отказываю категорически, – добавила она. – Будут более весомые доказательства – приходи, подпишу.
– Есть, разрешите идти? – Горбатов щелкнул каблуками.
Подполковник махнула рукой:
– Иди.
Майор вернулся в свой кабинет. Кондиционер, работавший на последнем издыхании, продолжал извергать слабые струи, и у мужчины возникло желание швырнуть в него стаканом с водой, которая еще утром была прохладной и газированной. Теперь она превратилась в солоноватую субстанцию и не утоляла, а, наоборот, усиливала жажду.
Горбатов шумно уселся на стол и стукнул кулаком по листку бумаги, на котором записывал показания Ивановой:
– Черт, черт!
Он собирался добавить более крепкое словечко, но дверь неожиданно распахнулась, и в кабинет ввалился капитан Дима Громов, лучший оперативник отдела, бывший боксер, с кривым сломанным носом и крепкой фигурой. Насчет носа Дима комплексовал, считая поговорку «Мужчина чуть симпатичнее черта – красавец» не соответствовавшей истине. И ему действительно не везло с девушками, но, по мнению коллег Громова, сломанный нос, придававший приятному лицу оперативника мрачноватое выражение, не был в этом виноват.
– Привет, следователь! – заорал Дмитрий. – Как дела?
– Чего кричишь? – поморщился Сергей. – Так себе дела.
– Часик назад от тебя такая краля выходила. – Боксер причмокнул тонкими губами: он был чертовски неравнодушен к женской красоте. – Я ее еще в коридоре заприметил. Ежели ее кто обижает – ты мне скажи. Мы быстро наведем порядок.
– Да дело не в этом, – отмахнулся майор. – Тут все гораздо серьезнее. Да ты садись. – Он подумал, что совет опытного оперативника не будет лишним. – Девушка рассказала мне любопытную историю. – Горбатов вкратце поведал и о Марине Заломовой, и об экспертизе Бублика, и о репликах Акулы. – Вот теперь ума не приложу, что делать. Вряд ли смогу чем-нибудь помочь этой красотке.
Дима погладил очень короткие светлые волосы – он всегда стригся коротко, по-военному.
– Помочь – да, но познакомиться с ней ничего не мешает. Слушай, а что, если я к ней сегодня наведаюсь? Может быть, через часик даже. Кстати, ты записал ее адрес?
Сергей толкнул к нему листок:
– Вот, держи.
– Улица Суворова, – медленно прочитал капитан. – Это совсем недалеко отсюда. – Он встал и ухмыльнулся, блеснув голливудской улыбкой. – Наведаюсь, скажу, что меня послал ты, и спрошу, нет ли у нее новостей.
– Спроси, – кивнул майор. – Акула потребовала другие доказательства того, что у нас может быть преступление. В общем, ты действительно поможешь – ей и мне.
Громов хлопнул в ладоши – от этого звука у Сергея заложило в ушах – и выбежал из кабинета.
– Ненормальный, – усмехнулся майор, придвинул к себе папку со старым делом, которое никак не могли закрыть, и принялся читать в десятый раз показания свидетелей.
Когда запиликал телефон, он с неудовольствием поднес его к уху, даже не взглянув на дисплей:
– Слушаю.
– Слушай, – послышался бас Громова. – У меня грустные новости. Киру эту нашу кто-то возле ее дома по голове ударил. Врач «Скорой» – ее вызвали прохожие – в нашу дежурку сообщил.
Кулаки майора сжались сами собой.
– Жива? – выдохнул он.
– Жива, только без сознания, – пробурчал Димка. – Знаешь, возле ее дома такой парк небольшой. Сегодня день будний, так что народу там – раз, два – и обчелся. Короче, не сразу ее и нашли. Видимо, бандит выследил нашу красотку и расправился с ней. Мы с Буковым выезжаем…
– Давайте, – напутствовал майор. – По приезде отзвонитесь.
– Слушаюсь, – недовольно процедил Громов, словно во всем обвиняя Сергея, и отключился.
Майор резко встал.
– Посмотрим, как ты теперь не согласишься на эксгумацию, – бросил он и бодро зашагал в кабинет Акулы.
Глава 5
Варшава, 1873 г.
– Пан офицер, клянусь вам, это самая дорогая краска, которая была в Варшаве. – Маленький черномазый, похожий на грача, еврей Ицхак склонился перед корнетом в три погибели, держа руку на сильно бьющемся сердце.
Как в эту минуту он проклинал себя за то, что жажда наживы оказалась сильнее благоразумия. И ведь предупреждали же: с Савиным шутки плохи. Он сам способен так пошутить, что позабудешь обо всем на свете.
– Самая дорогая, говоришь? – Николай провел рукой по стене конюшни, которую недавно купил на крупный выигрыш и поручил Ицке, считавшемуся лучшим мастером, привести ее в порядок, прежде всего покрасить.
Еврею были даны немалые деньги, а он, по-видимому, присвоил себе добрую часть, потому что купил краску, которая не сохла. Стоило провести по стене рукой – и краска оставалась на коже, желтела, зеленела – словом, сияла всеми цветами радуги.
– Тогда что это? – Корнет поднес ладонь к испуганному лицу Ицки. – Это что?
Худые плечи мастера задергались.
– На базаре мне сказали, что это лучшая краска, – мямлил он. – Уверяю вас, пан офицер.
– Значит, лучшая. – Николай вошел в стойло к любимому коню Вихрю.
Тот, узнав хозяина, призывно заржал и положил морду ему на плечо.
Поручик, пришедший с Савиным и еще двумя офицерами, чтобы посмотреть на конюшню, дотронулся до рукава мундира:
– Смотрите, господин Савин, похоже, конь вас испачкал.
На лице корнета появился знакомый его приятелям звериный оскал. Он увидел, что гнедые бока любимого коня были вымазаны желтой краской.
– Дорогая, говоришь? – Этот оскал никогда не предвещал ничего хорошего. – Друзья, – обратился Николай к офицерам, ожидавшим веселой расправы над обнаглевшим мастером. – Вы все свидетели: этот человек взял у меня большие деньги, на которые должен был купить хорошую краску. Мне кажется, он прикарманил себе по меньшей мере половину, а за оставшиеся гроши приобрел самую что ни на есть дешевую. Я считаю, что за обман и воровство мастер должен быть наказан.
– Точно, точно, – заговорили офицеры, потирая руки. – Наказать его.
– И наказание будет справедливым, – провозгласил Николай. – Вешайте его на крюк на фонарном столбе.
Ицку, дергавшегося, как марионетка, и кричавшего, вынесли из конюшни и подвесили на столб. Он извивался, как уж на сковородке, но шутники зорко следили, чтобы Николай, аккуратно обмазывавший его краской со всех сторон, закончил работу.
– Ты сам виноват, – сказал он, отбросив кисть и любуясь размалеванной жертвой – так, наверное, да Винчи любовался «Джокондой».
Несчастный еврей напоминал желтого клоуна. Он громко зарыдал, понимая, что от этой краски, действительно самой дешевой, долго придется отмываться.
– Это вам даром не пройдет, – говорил он сквозь слезы. – Я пожалуюсь вашему начальству.
– Ах, он еще и угрожает! – Савин хотел добавить синего цвета на птичий нос Ицки, но его приятели решили, что с мастера хватит, и сняли несчастного с крюка.
Разрисованный Ицка побежал к командиру полка и полицмейстеру.
Николая посадили на гауптвахту, а когда он явился на службу, командир объявил ему, что, по его мнению, корнет должен покинуть его полк.
– Такой офицер мне не нужен, – твердо сказал он. – Вы позорите честь вверенного мне полка. Про вас постоянно ходят какие-то слухи, недостойные офицера. То вы шалите так, как не шалит и несмышленый ребенок, то не отдаете карточные долги, что необходимо для всякого порядочного человека. Пишите рапорт о переводе вас в другое место.
Он отвернулся, всем видом давая понять, что решение окончательное.
Николай вздохнул, вышел из кабинета полковника, немного подумал – и перевелся в Петербург.
Столица обещала, как казалось корнету, много приятных мгновений.
Глава 6
Санкт-Петербург, 1874 г.
Николай сидел в театре Берга, считавшемся самым модным в столице. Здесь постоянно давали оперетки – любимый жанр Савина еще с лицея. Хорошенькие француженки и не менее хорошенькие русские актрисы пели тоненькими слабыми голосками, зато щедро показывали другие достоинства – пышные груди и стройные ноги.
Савин наводил лорнет то на одну, то на другую, присматривая для себя подружку на короткое время, но сидевший рядом его новый приятель Александр Свешников толкнул его локтем:
– На этих глазеть бесполезно. Все они на содержании богатеньких старичков. Вот когда пройдет слух, что театр пополняется новенькими, у вас будет шанс.
– Зачем им старички? – удивился Николай, всегда считавший себя красивым. Впрочем, и другие говорили ему об этом. – А если найдется молодой, готовый тратить на них свои деньги?
– Если вы имеете в виду себя, то не надейтесь на взаимность с их стороны, – усмехнулся Свешников. – У старичков такие капиталы, которые нам с вами и не снились. Они покупают актрисам дома, экипажи, меховые манто и бриллианты. Порой эти певички с воробьиными голосишками сколачивают неплохой капиталец и переходят из разряда актрисулек в разряд директрис театров. Согласитесь, такой рост вы не в состоянии обеспечить ни одной из них.
Савин кивнул и дотронулся до ниточки пшеничных усов.
– Ну и черт с ними. Если им охота продавать свое молодое роскошное тело старым развратникам – милости прошу. А сейчас давай пройдем в буфет, промочим чем-нибудь горло.
Они подождали, пока опустится занавес, возвещая о конце первого действия, и неторопливо пошли в буфет.
– Николай! Савин! Ты ли это? – раздался оглушительный рев на весь коридор, и какой-то толстяк, круглый, как земной шар, подбежал к корнету и сгреб его в объятия. – Откуда, друг?
Савин поморщился от боли – объятия толстяка оказались довольно крепкими – и смог разглядеть его только тогда, когда тот оторвал Николая от своей широкой груди.
– Яшка? Хвостов? – Он узнал в необъятном толстяке старого приятеля Якова. – А ты здесь?
– Здесь, голубчик, – подтвердил Яков, – и мне неплохо, как видишь. Родители помогли купить собственный дом, так что я не жил и не живу на съемной квартире. Ты должен непременно прийти ко мне в гости. У меня огромная конюшня и манеж, ненамного меньше царского.
