скачать книгу бесплатно
На самолёте.
Вы любите самолёты?
Ольга очень любила самолёты.
Ольга любила Его. А самолёты поднимали её к нему…
Ольга любила летать.
Потом, когда в ней проснётся Женоль, она будет летать на Синем Троллейбусе, пить сиреневый сок из тонкого, высокого бокала, раскрывающегося сверху пятилистником, считать из окошка страны, выскальзывающие из-под облаков, и вглядываться в самую глубину…
А сейчас…
Ещё не помня, что троллейбусы тоже умеют летать в такие часы, когда те, кто находятся в троллейбусах, очень хотят летать; ещё не помня, что есть сила, способная поднять в небо даже поезд, – она летела на самолёте.
Когда-то Ольга летала быстрее скорости света. Потом она летела на реактивном летательном аппарате со скоростью света. Потом она летала на разных простых самолётах: «тушках», «илюшиках», «бойках». А однажды даже на трескучей, полуразвалившейся «кукурузе»: из тех, что пичкают будущие урожайные поля минеральными гранулами зловонных ядохимикатов, которые люди считают удобрениями и массово поедают в виде продуктовой корзины.
Но самолёт, на котором она летела сейчас, даже в сравнении с прогнившим «кукурузником», был из ряда вон выходящим. Да, что там! Он вообще не был похож на самолёт!
Изнутри, а Ольга видела его только изнутри (совершенно не помня, как в него попала, и почему находится именно в этом надземном транспорте-тарантасе), самолёт скорее напоминал старенький пригородный автобус: потрёпанный жизнью ПАЗик, курсирующий между городками и деревушками в глухомани богом и чёртом забытой земли.
Это был вытянутый летучий прямоугольный «гроб» с замызганными от пыли и копоти квадратными окнами на морде, сплющенном хвосте, дверном люке и по обеим сторонам туловища.
Ряды сдвоенных кресел, прилипшие к стенам вдоль узкого салона, оставляли посередине неширокий проход.
Посадочных мест оказалось гораздо меньше, чем желающих транспортироваться, и проход был набит стоящими пассажирами. Они теснились между сваленным прямо под ноги совершенно не самолётным багажом: мешками, корзинами, ящиками…
Переполненное тело воздушного судна, казалось, сейчас лопнет и развалится в районе брюха надвое, рассыпав в надземном фарватере внутриутробный мусор.
Самолёт летел: над полями и редкими рощами с залысинами овражков, над щербатой автодорогой, утыканной по обе стороны однобокими тополями, над покосившимися столбами электропередачи, над засаленными коробочками автозаправочных станций, над посёлками… Он летел так низко, что едва не задевал своим заржавленным плоским днищем обвислые плечи деревьев и покрывшиеся мхом крыши домишек.
Делал частые посадки на каких-то небольших полустанках, похожих на автобусные остановки, рассыпанные вдоль автотрассы, где освобождался от одних пассажиров и принимал других.
Видимо, на одной из таких остановок Ольга и поднялась по ступенькам этого странного воздухоплавательного аппарата. Однако дальше ступенек не продвинулась, потому что сейчас сидела на нулевом месте – одиночном откидном жёстком кресле над ступеньками: между дверью и кабиной пилота.
Впрочем, вряд ли тот отсек, который занимал пилот, можно было по праву назвать кабиной. От пассажирского салона его отделяла лишь тонкая бязевая шторка за спинкой невысокого и явно неудобного водительского кресла.
– На следующей – выходят? – не оборачиваясь, крикнул в пекло потеющего салона сонный пилот.
– А-х-х-х-а-а-а-х-х-х!.. – отозвалось одобрительным шумом в тугом брюхе самолёта.
Пилот хмыкнул что-то себе под нос, вытянул руку в отрытое окно, поправил зеркало заднего вида, дёрнул рычаг переключения скоростей и отпустил педаль газа.
Самолёт вздрогнул в мелкой тряске, грубо буркнул мотором и покряхтывая пошёл на спуск к очередной остановке.
Тотчас по салону вздыбилась суетливая волна пробивающихся к выходу; и единственное до сих пор относительно свободное пространство летательного аппарата (место между дверью и кабиной пилота, где находилось кресло Ольги) начало стремительно заполняться.
Расталкивая друг друга и жадно хватая с пола скарб, вперёд пробивались пассажиры: маленькие, оборванные, нечёсаные и грязные.
Они были похожи на презираемых и презренных детей: бесприютных, потерявших родную землю, заблудившихся и пытавшихся выживать воровством и подаянием во враждебном мире, – которых Ольга видела когда-то на вокзалах и рыночной площади.
Эти низкорослые существа были похожи на отверженных людей, но это были не люди…
У них была смуглая, закопчённая кожа и остренькие лица с недобрыми глазами, наполненными неутолимой жаждой жадности; их тела были слишком худы; тоненькие длинные руки выворачивались во все стороны, делая угловатые и резкие рывки; а непропорционально большие кисти (с цепкими растопыренными во все стороны пальцами) находились в постоянном движении, словно пытались одновременно: и схватить что-то, и оттолкнуть.
Существа говорили на непонятном языке. Иногда в их говоре мелькали слова, отдалённо напоминающие Ольге знакомую речь, возможно давно забытую; но чаще это было скорее неразборчивое хрипло-пискливое бормотание, перемежающееся визгливыми всхлипываниями.
Ольга понимала, что они – иные.
Сущности, стоящие на другой ступени лестницы эволюции.
Но кто?
Недозревшие или перебродившие?
Не доросшие до ступени человека или сброшенные с лестницы по делам их?
Не достигшие света или уже перегоревшие лампочки?
Успевшие запачкаться, но не научившиеся счищать с себя грязь? Способные запачкать других? Навредить по неразумению… Или…
Они спешили по домам. Они рвались домой!
Но где был их дом? На земле или где-то в параллельном мире, в который Ольга случайно попала?
И в какой дом они так торопились? В свой дом или в дом Ольги? И есть ли у них дом вообще?
Как Ольга могла оказаться здесь, в этом транспорте для пассажиров иного класса?..
Случайно ли?..
Неужели она тоже где-то запачкалась и не может счистить с себя грязь?.. Или здесь она должна чему-то научиться?.. Или у неё другая задача в этой точке времени, соединившей параллельные миры?.. Не пропустить грязь в дверь?..
Возбуждённые существа, размахивая тонкими ручками, толкаясь острыми локтями, пытаясь опередить друг друга, заспешили к двери. Каждый рвался поскорее выйти! Они уже почти упирались в Ольгу, а те, что были совсем близко, норовили ударить её в живот, чтобы пробить себе дорогу.
Ольга автоматически вжалась в кресло, стараясь занимать как можно меньше места, чтобы не прикоснуться к измазанным; тем самым, она неосознанно освободила им проход к двери; и толпа рванулась смять и снести своей массой: и Ольгу, и её кресло, и дверь самолёта, – но вдруг замерла, почувствовав опасность.
– Алх! – послышался чей-то всхлип в первых рядах.
– Хрест! – хрустнул голос в середине толпы.
– Упппиттттррр!.. – отозвалось на галёрке испуганным криком, перехоящим в дрожащий шёпот.
– Шшшвввваааа… Х… – хором зашипела немытая масса и отшатнулась от выхода.
В освободившемся пространстве перед Ольгой материализовался мужской торс.
Среди криков и шёпота Ольга смогла идентифицировать пока только одно слово: Юпитер. И было ясно, что тот, кого грязная толпа называла Юпитером, явно был кем-то важным и сильным, кого они предпочитали избегать на своём пути.
Юпитер возник перед Ольгой из ниоткуда: словно мощный ветер влетел сквозь запылённое лобовое стекло самолёта и собрался из атомов в человеческое тело.
В сравнении с грязными пассажирами самолёта, Юпитер казался великаном. Его человеческий рост превышал рост существ как минимум вдвое. Их макушки едва доходили до уровня ремня на его поясе. И Ольга была равной Юпитеру, и потому существа вначале показались ей детьми.
Юпитер не церемонился. Оказавшись между Ольгой и толпой, он резко оттолкнул тех, кто ещё секунду назад норовил ткнуть локтями в её живот. Он загородил своим телом Ольгу, и, раскинув руки в сторону, перекрыл все подступы к ней, к её животу и двери.
Она не видела: ни головы мужчины, ни его ног. Она смотрела прямо перед собой, а в этом ракурсе был виден только защитный крест: распахнутые крепкие руки и сильный торс, прикрытые белой льняной рубашкой с вкраплением цветной фактуры.
«Интересно, какого цвета его кожа? – отчего-то подумала Ольга, рассматривая рубашку. – Молочная ли она, как манная каша, или загорелая, как гречишный мёд?»
Она не сомневалась в том, что у Юпитера красивое тело. Но, чтобы увидеть его лицо, ей надо приподнять взгляд. И тогда она встретится с его глазами… И тогда…
Ольга продолжала смотреть на рубашку.
«Где я видела эту рубашку? – думала Ольга. – И почему эта материя такая родная?»
И вдруг обратилась к Юпитеру так, будто знала его всегда:
– Зачем ты так грубо с ними? Они же «дети».
– Они могли задеть тебя и навредить нашему сыну, – услышала Ольга в ответ.
Она опустила взгляд вниз и с удивлением обнаружила свой округлившийся шестимесячный живот:
«Шестая вода, – мелькнуло в голове. – Сын Юпитера».
Почему вода? Почему шестая? Откуда сын? Почему сын Юпитера? Неужели то, что сказал этот мужчина, чьего лица она даже не видела, и есть её реальность?..
Ей так захотелось увидеть всё, что находится там, в животе…
Ольга ещё раз посмотрела на рубашку Юпитера, перевела взгляд на сирень своего платья с распускающимися бутонами, на округлившийся живот под мягкими складками цветочной материи и… провалилась… в живот…
Состояние III. Клетка
Глава 6. Нутро
Внутри живота оказалось тесно и темно.
Ольге ещё никогда не было так тесно и так темно!
В животе не было ничего цветочного: ни сиреневой ткани с рассыпанными цветами, ни Юпитера, защищающего её живот своим животом.
Ничего. Только темень и теснота.
Здесь, внутри, Ольга осознала себя маленьким комочком, наглухо зажатым в толстостенном мешке, плотную материю которого чувствовала всем телом. Мешок был влажным, тёплым и рыхлым, как губка.
Материя туго сжимала со всех сторон, сковывая движения и удерживая тело в свёрнутом положении: ноги Ольги были поджаты так, что колени упирались в живот, а ладони скрещенных на груди рук обнимали плечи.
Вначале это не особенно беспокоило. Но, чем дольше Ольга находилась внутри мешка, тем теснее ей становилось, тем сильнее хотелось движения!
Ольга попыталась высвободить руки, да и всё тело, занемевшее от долгого нахождения в неудобной позе.
Ничего не получилось. Сила мешка существенно превышала силу Ольги.
Тогда она собрала волю в кулак, пытаясь преодолеть себя. Движимая желанием движения, она напряглась, что есть мочи, и принялась толкаться и барахтаться, в надежде растянуть мешок и уменьшить давление.
По всей видимости, желание Ольги было услышано. После нескольких попыток развернуться, стенки мешка поддались и немного ослабли, дав чуточку дополнительного пространства для манёвров.
Теперь она свернулась в клубок и сделала неловкий кувырок.
Другой…
Третий…
С каждым новым кувырком мешок растягивался, телу становилось свободнее, и движения уже не требовали резкости и напора.
Ещё кувырок, и Ольга, наконец, смогла расправить тело в полный рост. Но именно теперь она и ощутила, что крепко-накрепко связана с мешком, пришита к нему прочным канатом, который тянулся от живота – вперёд и вверх.
Ольга предприняла попытку освободиться, рванула от себя канат, но вместо освобождения почувствовала боль.
Очаг боли пришёлся в самый центр её живота, однако боль мгновенно распространилась по всему телу и громким всхлипом ухнула в голову.
Тогда Ольга сделала первое, что пришло в голову вместе с этим всхлипом. Она оттолкнулась от каната руками, бултыхнулась, сделав сальто, и попробовала встать на канат; но чуть шатнулась, теряя равновесие, и тут же соскользнула вниз, утопая в размягчённой перине мешка.
Вторая попытка оказалась столь же неудачной.
Ольга сделала ещё пару-тройку попыток, и через время ей всё же удалось зафиксироваться на канате в вертикальном положении.
Никогда раньше Ольга не занималась гимнастикой. И сейчас ей предстояло научиться держать равновесие. На это потребовалось ещё некоторое время.
Вскоре она приноровилась, и уже не только стояла, но даже (пусть пока и неловко пошатываясь) медленно шла по натянутому канату.
С каждым новым шагом канат под ногами становился прочнее, твёрже и шире; идти было легче и удобнее; а для удержания равновесия теперь не требовалось: ни сил, ни концентрации внимания.
Ходьба приносила удовольствие и даже забавляла Ольгу настолько, что она так и норовила пуститься в бег, пританцовывая и кружась. И пустилась бы, но пока ещё боялась потерять равновесие.
Очень скоро Ольга почувствовала, что идёт уже не по канату, а по выстеленной плоским камнем тротуарной дорожке.
Тут и там стали зажигаться фонарики, осветившие доселе тёмное пространство живота, и Ольга наконец-то разглядела материю, в которой находилась.
Пространство внутри мешка оказалось бездной, засеянной светлячками. Одни фонари располагались ближе, и потому светили ярче, другие были чуть дальше и поменьше, но основная часть светлячков находилась так далеко, что до Ольги их свет долетал лишь крошечными искорками.
Звёзды! Сверху, по бокам, впереди, позади, и снизу… Они были повсюду!
Звёзды, рассыпанные внутри живота, складывались в геометрические фигуры и разворачивались в крупное эпическое полотно. В некоторых местах светлячки ускользали в туман, и тогда кофе ночного неба становилось слегка белёсым, будто в него плеснули молока. Млечная дорожка закручивалась спиралью вихря и постепенно размешивалась, вновь открывая глаза-огоньки.
Ольга шла по звёздам: считала их, сбивалась со счёта и вновь пересчитывала бесчисленное количество раз. За это время дорожка под ногами расширилась в автотрассу, сопровождаемую по обеим сторонам яркой иллюминацией.
Вскоре Ольга поняла, что движется по взлётной полосе, а через пару минут уже увидела самолёты.
