скачать книгу бесплатно
– Как это? – не понял ее слов Билл.
– Как, как, как у взрослых. Или у кошек с собаками. Кувыркаемся да лапаемся. С Диего здорово! Он ведь большой, и между ног у него тоже большой, не то, что у вас, мальцов. У меня прямо сердце заходится, когда он меня ТАМ тискает.
От откровенности Зябки у Билла вдруг заколотилось сердце.
– Что покраснел-то как барышня? – с вызовом сказала она. – Боишься, что не сможешь как он? Эх, ты соплячок-дурачок. Ладно, пойду-ка я поищу Диего. С тобой мне ловить нечего, – она встала. – Хотя если денег найдешь, то я с тобой тоже поиграюсь, – она вдруг задрала короткую юбку прямо перед его лицом и показала ему край трусов. – Хочешь поглазеть, что там у меня под трусами – тащи деньги, а так – фигушки.
Билл смутился снова и отвернулся, хотя ему сейчас больше всего на свете не хотелось этого делать.
Зябка оправила юбку и ушла, нарочито повиливая бедрами и насвистывая веселый мотивчик. Вскоре поблизости снова показался Диего.
– Диего! – окликнул Билл своего приятеля.
– Ну что, не видел мою кралю? – поинтересовался тот. – Как сквозь землю провалилась.
– Она здесь была недавно, – ответил Билл, показывая на траву рядом, где совсем недавно сидела Зябка.
– Вот черт! Ты хоть сказал ей, что я ее ищу?
– Сказал, но она все равно куда-то потопала.
– А я уж подумал, что она с тобой закрутила, – усмехнулся Диего, усаживаясь рядом с Биллом. – Ладно, подожду ее здесь. Надоело по поселку без толку мотаться. Ничего, найдется, никуда не денется, – проговорил он уверенным голосом и добавил с усмешкой: – особенно когда разденется.
Диего расхохотался, оголив белые ровные зубы. Посмеявшись, он добавил уже серьезно:
– Только ты особо губы на нее не раскатывай – у тебя с ней все равно ничего не выйдет.
– Почему это? – насупился Билл.
– Да потому что денег у тебя на нее не хватит. А без денег она с тобой не пойдет.
– Ага, а с тобой пойдет, – зло проговорил Билл.
– Со мной точно пойдет. И с другими мужиками, у кого кошелек деньжатами набит.
– Как это? – поразился Билл словам приятеля. – Она что, за деньги, что ли?!
– А ты папашу своего спроси, он тебе всё подробно расскажет.
– Ты что, сдурел?! – возмутился билл.
– Ничего я не сдурел. Точно тебе говорю: у них уже давно шуры-муры.
– Не может такого быть! – воскликнул Билл, все еще не веря своим ушам.
– Как не может, когда она чуть ли не со всем поселком живет? – криво усмехнулся Диего. – С кем за деньги, с кем так. Она тут у нас главная давалка из всех.
– Эй, Ди, ты меня искал? – раздался голос приближающейся к ним Зябки.
– Чего так долго-то?! – недовольно проговорил Диего.
– Че? – отозвалась та.
– Че, че… Обыскался я тебя. Все ноги отбил.
– Главное чтобы другое не отбил, – рассмеялась она. – Ну что, прогуляемся до старого пирса? – произнесла она, обращаясь к Диего.
– У тебя что-то было с моим отцом? – поинтересовался Билл, обращаясь к Зябке. – Говори сейчас же!
– Отстань от нее! – сиплым грубым голосом проговорил Диего. – Сказал, что было, значит было.
– Черт тебя дери, – не успокаивался Билл. – Ты не хочешь заткнуться?
– И не собираюсь, – Диего самодовольно улыбнулся.
Бил подошел к нему вплотную, протянул было руку, чтобы скрыть эту его самодовольную улыбку, но тут же передумал и съездил Диего по лицу. Тот не раздумывая ответил Биллу, ударив его в скулу, а потом в ухо.
От боли Билл охнул и присел.
– Ну его, пойдем лучше на пирс, – сказала Зябка, обращаясь к Диего, взяла его под руку и потащила прочь.
Придя в себя, Билл послонялся по опустевшему поселку, но потом не выдержал и все-таки отправился к старому заброшенному пирсу на дальней окраине бухты. Он почему-то чувствовал, что именно там, в таких хорошо знакомых ему прибрежных зарослях, которые до этого служили им местом для игр и развлечений, сейчас происходит что-то очень важное, совсем недетское и этим влекущее его к себе как магнит притягивает железные опилки.
Берег вокруг пирса был пуст. Да и как могло быть иначе? Все сейчас устремились в горд, где праздник ежегодного карнавала уже входил в свои права.
Едва Билл углубился в чащу, как вдруг услышал где-то в глубине её какие-то шорохи и приглушенные голоса. Песок делал его шаги неслышными, что позволило ему подобраться поближе. Сердце его стучало в предчувствии чего-то волнующе-необычного, и это предчувствие его не обмануло.
Укрывшись за стволом пальмы и осторожно, стараясь не шуметь, он раздвинул руками ветки кустарника и сразу же увидел Диего и Изабель, стоящих к нему боком. Диего прижался всем телом к спине девушки и без удержу и стеснения тискал её.
От этого зрелища у Билла закружилась голова. Не успели они дойти до самого главного, как Билл почувствовал, как его охватило уже знакомое ему сладкое волнение. От опьянившего его острого возбуждения вперемешку с болью стыда, он бросился прочь, спотыкаясь и размазывая льющиеся по щекам слезы. Всю дорогу домой он плакал, проклиная себя за то унизительное положение, которое, как ему казалось, он пережил, подло подглядывая за Диего и Зябкой, что как настоящие взрослые любили сейчас друг друга там, где никто не должен был их видеть. Он плакал и от ставшей такой острой зависти к ним, оставившим позади свое детство: ведь он, такой нескладный и глупый, все еще пребывал в нем, а потому сейчас стеснялся его. К тому же ему вдруг стало страшно от внезапно надвинувшейся на него взрослости.
Добравшись домой, он наткнулся на свою сестру Эмили, которая была на три года его старше и всегда понимала его больше, чем мать с отцом. Но сейчас ему было не до нее, ему хотелось поскорее проскользнуть к себе, чтобы скрыться от всего мира.
Эта его поспешность не ускользнула от Эмми, как называли его сестру все в доме, поэтому она последовала за ним в его комнату.
– Что с тобой, Болек? – мягко поинтересовалась она, взяв его за плечо, но он оттолкнул ее, что никогда раньше не делал, и упал на кровать, зарывшись лицом в подушку.
Эмми села рядом с ним, наклонилась и, щекоча его прядкой волос, тихо спросила:
– Болек, ты чего это, а?
Ее теплое, почти материнское участие растрогало его, размягчило, он всхлипнул и тяжело вздохнул.
– Тебя кто-нибудь обидел, малыш? – прошептала она, гладя его по голове. – Ты чего такой сегодня?
– Никакой я не малыш и никто меня не обидел! – мотнул он головой. – Просто я несчастный и глупый, и никому я не нужен, – вдруг произнес он сквозь слезы, почувствовав ужасную жалость к самому себе.
– Тогда что с тобой такое? – не унималась Эмми и стала гладить его по голове как маленького. – И что это у тебя ухо такое красное? И синяк на щеке. Подрался с кем-то, да?
– Оставь меня в покое! – вдруг неожиданно даже для себя самого огрызнулся он, отталкивая ее руку.
– Ну, как знаешь, – миролюбиво произнесла сестра, встала и вышла из комнаты.
Был уже поздний вечер, а они с Эмми все еще сидели на кухне и болтали о том, о сем.
– Ладно, братик, – сказала она, зевнув и прикрыв рот ладонью, – давай-ка помоги мне убрать со стола. А то мне еще посуду мыть. Прислуги сегодня нет, она вся на празднике, так что будем справляться сами.
– Иди, иди, – милостиво предложил Билл, – я сам всё уберу и помою.
– Какой ты милый, – проворковала сестра, чмокнула его в щеку и выпорхнула из столовой.
Когда родители вернулись с праздника, отец поинтересовался, показывая на ухо Билла и на синяк на его щеке:
– Что это у тебя?
– Так, поцапался кое с кем, – уклонился от прямого ответа Билл.
– Надо учиться решать все дела мирно, – назидательно проговорил отец. – Терпеть не могу насилие. Оно аморально. Я вот никогда ни с кем не дрался. И тебе не советую.
– А все остальное в жизни ты тоже делал правильно и морально? – поинтересовался Билл, прямо глядя отцу в глаза.
– Ты про что это? – не понял его тот.
– А про то, что у тебя… что у тебя… – Билл не в силах был продолжить.
– Что у меня? Ты про что?
– Про то, что там у вас с Изабель Фуэнтес… – наконец решился Билл. – Или у тебя с ней ничего нет?
– Это просто никуда не годится, – сказал отец.
– Что не годится? – спросил Билл, заметив смущение отца. – Та-а-ак, значит всё это правда.
Отец был явно растерян от его слов. Наконец он совладал с собой и сказал, глядя куда-то в сторону мимо Билла:
– Понимаешь, некоторые женщины даны нам для души, как твоя мама, а другие – для боли. Потому что те, которые для души, к великому сожалению, не всегда удовлетворяют наше тело. Поэтому те, которые для боли, спасают наши души.
Билл вскочил с места и злобно выдохнул:
– И ты меня учишь морали?!
– Я… – отец осекся, не найдя подходящих слов.
– Значит, тебе нечего мне сказать? – спросил Билл и с вызовом посмотрел на отца.
– Не буду я ничего говорить, – отозвался тот, – легче все равно не станет. Ты еще мал, все равно не поймешь.
– Ничего я не мал! – огрызнулся Билл. – Мне уже шестнадцать, так что я всё могу понять.!
– Тогда попытайся понять и меня.
– Понять что?
– Пожить хочется, вот что, – отозвался отец. – Понимаешь? Хочется кроме работы хоть что-то еще в этой жизни видеть!
– То, что у Зябки между ног, да? – Билл посмотрел на отца с вызовом.
– Как ты смеешь так разговаривать со мной! – воскликнул его отец. – Кто тебе дал такое право? Ты спасибо должен мне сказать.
– За что?! – воскликнул Билл. – За что я тебе должен сказать спасибо?!
– За то хотя бы, что я тебя кормлю!
– Я сам себя прокормлю! – воскликнул Билл и бросился вон из дома.
Здесь, на улице уже снова кипела жизнь. Но это уже была не его жизнь. Сердце его билось как бешеное, а на грудь словно бы жаба села. Внутри него была пустота. А еще боль и разочарование. Он был в бешенстве, он был в горе. И не знал, что ему делать с собой и с этим миром вокруг.
Глава 2. Золотая индианка.
Он смутно помнил всё, что было с ним дальше. Очнулся он только тогда, когда добрался до знакомого ему убежища в кувтах напротив старого пирса. Вокруг не было ни души. Упав на землю, Билл застонал. Ему казалось, что жизнь его кончилась. Возвращаться домой он не хотел. Да и как он мог вернуться? Идти ему было некуда. И от этой безысходности горло сдавил комок, и брызнули слезы. Выплакавшись, он неожиданно для себя уснул, проснувшись только под утро от какого-то шума. Протерев глаза и зевнув, он прислушался. Вне всяких сомнений это был шум мотора, раздававшийся со стороны океана. Билл осторожно выглянул наружу из своего убежища, раздвинув ветки куста. Прямо перед ним буквально в двух десятках метров стояли трое незнакомцев. В руках одного из них, здоровенного верзилы, был револьвер. Вдалеке у края прибоя виднелась только что вытащенная на берег длинная лодка с мотором.
Не успел Билл понять что к чему, как стоящий к нему ближе всех незнакомец произнес, обращаясь к тому, что стоял с револьвером в руках:
– Не думай, Хуан, что тебе удастся провести меня на этот раз. Думаешь, я не знаю, сколько это стоит? – с этими словами он потряс рукой с каким-то свертком.
И тут спрашивающий неожиданно ударил держащего револьвер по руке и, не дожидаясь, пока тот упадет на песок, бросился прочь в заросли, пробежав в каких-нибудь трех шагах от Билла и бросив в его сторону сверток. Через несколько секунд в том же направлении промчались и оставшиеся двое.
Едва все трое миновали Билла и скрылись в зарослях, как он подскочил к тому месту на земле, куда упал сверток, схватил его, ощутив странную для такого маленького предмета тяжесть, и со всех ног побежал прочь. Удалившись на достаточное расстояние от опасного места, Билл остановился перевести дух. Развернув материю, он увидел, что держит в руке необыкновенной красоты небольшую, сантиметров двадцать высотой, статуэтку, изображающую стройную нагую девушку. Без всякого сомнения, это было изображение индианки. Работа была такая искусная, что видны были самые мелкие детали, даже отдельные волосы, спускающиеся по ее плечам и перевязанные лентой или ремешком. Глаза девушки были полузакрыты, а по лицу ее блуждала странная улыбка. Статуэтка была глубокого желтого цвета и очень тяжелая. Присмотревшись внимательно, Билл понял, что она золотая…
В последний раз обернувшись в ту сторону, где едва виднелась вдали длинная лодка, в которой приплыли незнакомцы, и где осталось его теперь уже кончившееся детство, Билл вздохнул, завернул статуэтку обратно в материю и пошел прочь, все дальше и дальше уходя от родного крова.
Добравшись до города, он проскользнул в пустой товарный вагон и через сутки был уже далеко от дома, соскочив на какой-то незнакомой станции неподалеку от столицы. С тех пор он мотался по стране, перебиваясь случайными заработками и ночуя где придется. Наконец ему удалось устроиться в магазин продавцом. Его старательность, цепкую память и вежливую манеру обращения с сослуживцами и покупателями заметил хозяин магазина и предложил ему повышение, если Билл останется работать в магазине. Но Билл отказался. Его не прельщала мысль простоять всю жизнь за прилавком. К тому же ему никак не удавалось забыть прошлое. Несколько раз пытался он разузнать что-нибудь о своей семье, но все напрасно. Наконец он решился съездить туда сам. Накопив немного денег и получив расчет, он сел на поезд и отправился к себе домой.
С того самого дня, когда он покинул дом и поднял с земли золотую статуэтку, прошло больше трех лет. Теперь он из угловатого подростка превратился в сформировавшегося красивого юношу, который жаждал вернуться в родные места и одновременно боялся этого.
Он добрался до своего городка рано утром. С колотящимся от волнения сердцем он шел по знакомой улице к родному дому. Но едва свернув за угол, он остановился, замерев на месте. Его дома не было. Вместо него была груда поросшего травой мусора вперемешку с обуглившимися перекрытиями.
Заметив проходящую мимо пожилую женщину, он бросился к ней с расспросами. То, что она рассказала, повергло его в отчаяние. Их фабрика разорилась. Отец не выдержал и покончил жизнь самоубийством. Что стало с семьей женщина не знала, но долгие расспросы в округе помогли ему выяснить, что его мать и сестра перебрались в далекую деревню. Прибыв туда и найдя их новый адрес, Билл оказался перед заколоченным покосившимся домиком на самой окраине. Ничего не говорило о том, что здесь кто-то живет. Обшарив всё вокруг и расспрашивая буквально каждого встречного он, все-таки. узнал судьбу своих близких.
В деревне была единственная старая маленькая церковь и единственное такое же старое кладбище рядом с ней.
Билл все бродил и бродил по нему и, наконец, нашел то, что искал, и что надеялся не найти. Небольшой скромный крест и плита с двумя родными женскими именами и его собственной фамилией рассказали ему всё. Он долго стоял над ними, привыкая к мысли, что потерял всех, кто был ему дорог.
Он упал перед могилой на колени и произнес сквозь хлынувшие ручьем слезы:
– Я грешник… я страшный, ужасный грешник… страдания терзают меня… прости раба твоего за содеянное… Господи, прости!..
Погруженный в тяжелые думы, он не заметил, что рядом с ним стоит человек.
