скачать книгу бесплатно
– Если вы служили на передовой, то послужите и в ведомстве Мистелгарда, – сказал Кослен, – это самое большее, что я для вас могу сделать.
Вот так. Если она вступит в этот женский полк, то навсегда запятнает себя связью с запрещенным Узором. А если откажется, ее отошлют обратно к отцу как неудачницу. Причем неудачницу строптивую, если уж на то пошло. Два качества, которые так презирает ее отец.
– Как я могу стать пилотом, если никогда не прибегала… к другой магии?
– Если предпочтете отправиться домой, я распоряжусь, чтобы вас забрал ближайший транспорт.
Полковник повернулся к радио.
– Нет!
Внутри вспыхнула искра – настолько обжигающая, что Линне испугалась, как бы она не брызнула из ее сжатых кулаков и не прожгла в полу кабинета дымящуюся дыру. Домой ей дороги не было. Стать секретаршей она тоже не могла. Не могла бросить на фронте друзей, сражающихся с эльдами, и позволить отцу запереть ее в доме. Отцу, которому и дела никакого не было до ее способностей. Которого заботило только одно – как он будет выглядеть в свете ее действий и поступков.
Кослен повернулся и бросил на нее изучающий взгляд. Его палец поглаживал ручку радио.
В горло Линне запершило от нахлынувшей горечи, и она ухватилась за свою ярость. Если хоть на миг дать слабину, ее ждет крах – Кослен объявит ее негодной к службе даже в экспериментальном, не слишком легальном полку.
– Я почту за честь вступить в это подразделение, сэр.
Она сжала кулаки и не разжимала их, пока ногти не врезались в ладони, пока боль не загнала ее искры обратно. Несколько лет назад она дала себе зарок сражаться, как отец, – и сражаться вопреки отцу.
«И это обещание я сдержу, – подумала она, уткнувшись взглядом в макушку полковника, – сколько бы таких мужиков, как ты, ни встало на моем пути».
3
Не упусти свой шанс
Около полуночи на входной двери Ревны звякнула щеколда. Серым силуэтом вошла мама со спящей Лайфой на руках. Она надавила на дверь плечом, чтобы запереть ее, и вздохнула.
– Я дома, – прошептала Ревна, не вставая с кровати.
Мама тихо вскрикнула.
– О Гос…
Потом закрыла ладонью рот; от этого движения Лайфа ударилась головой о косяк и заплакала.
– Я здесь.
Ревна потянулась к ней, мама подошла и усадила Лайфу себе на колени.
Ее лицо было серым, почти как форма. Слой пыли и пепла покрывал волосы, окаймлял нос и припорошил губы. Слезы, покатившиеся из ее глаз, оставляли потеки, превращавшиеся в грязные полосы, когда она стирала их ладонью. Мама склонилась, обняла Ревну и с такой силой прижала к себе, что та почувствовала дрожь в ее теле. Между ними, ничего не понимая, устало плакала Лайфа, потирая ушибленную голову.
Пока Ревна держала сестренку на руках, укачивая ее, мама стащила с себя шинель.
– Лайфа, – прошептала она, и плач сестры тут же стал затихать.
К ней возвращался слух, хотя для того, чтобы это проверить, можно было придумать и способ получше.
– Какое у тебя любимое созвездие?
Лайфа шмыгнула носом.
– Сернобык Бренна, – произнесла она тихим голоском, все еще осипшим от слез.
Ей было четыре года и три месяца, но она знала названия звезд, о которых Ревна никогда не слышала.
– Какая же ты молодчина! – сказала она, крепче прижимая сестру.
Лайфа, когда вырастет, станет отличным астрономом. Если им будет суждено пережить войну. Если они смогут позволить себе накупить ей книг по физике, математике и астрономии. И если сумеют убедить зачислить ее в академию, куда принимают одних только мужчин. А как мама собирается все это сделать, если Ревну вот-вот арестуют за использование Узора?
Когда мама протерла лицо Лайфы влажным полотенцем и переодела ее в ночную рубашечку, Ревна стащила форму, взяла к себе сестренку и легла. Вверх по ноге по-прежнему змеились полосы боли. Ее протезы ударились о стену с утомительным, пугающим грохотом. Она сосредоточилась на дыхании сестры, пытаясь попасть с ней в ритм по мере того, как оно становилось все размереннее.
Мама тоже обтерла лицо влажным полотенцем и скользнула в кровать по другую сторону от Лайфы. Обычно она спала наверху, в постели, которую делила с папой, пока его не забрали. Но сегодня она легла с дочерьми, придвинула к себе Лайфу поближе и погладила волосы Ревны на затылке.
– Что случилось? – спросила мама.
– По дороге на нас сбросили бомбы… – осторожным шепотом принялась рассказывать свою историю Ревна, давясь словами от стыда.
Какой же она оказалась трусихой! Ну почему она подумала сначала об Узоре и только потом о семье? Что с ними будет, когда ее объявят изменницей? Однако Ревна обязана была сказать правду. Если ее арестуют, мама должна знать за что.
После того, как они чудом остались живы, скаровец проводил ее до двери дома и поспешно ушел, на прощанье сказав:
– Никуда не отлучайся.
Ревна ничего не понимала. Может, он ждал, когда появятся остальные члены ее семьи, чтобы арестовать всех вместе?
– Бедная ты моя, – сказала мама, когда она закончила.
Они с папой ругали Ревну за попытки использовать Узор, настаивая, чтобы она училась обращаться с искрами, единственной законной в Союзе магией. Однако забыть Узор она не смогла и по-прежнему пользовалась им, когда никто не видел. Научилась скользить по его нитям над землей, а однажды даже взлетела до второго этажа, где спали мама с папой. Но Узор таил в себе угрозу, и из любви к Союзу она себя останавливала.
– Прости, – сказала Ревна.
Ей следовало держать себя в руках, особенно сейчас, после ареста папы. И не надо было продолжать упражняться с Узором, даже понемногу и втайне ото всех. Сейчас, вероятно, ее уже не было бы в живых, но маму по причине траура хотя бы отпустили бы с работы на пару дней.
– Когда закрыли бункер, я так испугалась, что ты…
Мама сильнее прижала ладонь к затылку Ревны.
– Ладно, все хорошо, – произнесла она, придвигаясь ближе.
Нет, все было совсем не хорошо, все было хуже некуда, и они обе это знали, но что еще она могла сказать?
– А миссис Ачкева все ныла по поводу своей собаки, которую ей запретили взять с собой в убежище. Будто у нас там хватит воздуха для всех божьих тварей на земле…
– Мама, – тихо предостерегла ее Ревна.
– Да знаю я, знаю, – сказала мама, слегка шлепнув ее по руке.
Раньше она была религиозной и каждую неделю ходила в храм. Теперь больше не молилась, но упоминала бога чаще, чем стоило хорошей гражданке Союза.
– Но тебя с нами не было, и не только тебя, а эту женщину беспокоил только ее несчастный пес…
Она вздохнула.
Из груди Ревны тоже вырвался вздох. Им было уютно лежать в постели втроем. Ей очень хотелось испытать облегчение от того, что им удалось пережить налет, но она в это до конца не верила.
– Утром я напишу папе письмо, – сказала мама, – если хочешь, можешь добавить в него пару строк.
Ревна ничего не ответила. Ком у нее в горле разросся до запредельных размеров. Конечно, она хотела черкнуть папе пару слов. Ему самому писать не разрешалось, но они могли посылать ему письма, из которых наверняка многое вычеркивал какой-нибудь скучающий офицер из Контрразведывательного департамента на тюремном острове.
– Знаешь, а ведь он бы тобой гордился.
Ревна издала тихий звук – то ли смешок, то ли фырканье, то ли всхлип.
– Потому что я нарушила закон?
К кончику ее носа скользнула слеза.
– Потому что спасла человеку жизнь, – ответила мама.
– Даже если этот человек скаровец?
Мама смахнула большим пальцем слезы.
– В этом случае – особенно. Непросто заставить себя спасти того, кого ненавидишь.
Она задышала ровнее, и не успела Ревна придумать подходящий ответ, как мама уже спала.
* * *
К предрассудкам и бесполезным традициям Союз относился неодобрительно, но Ревна выросла среди подобных суеверий, а одно из них даже относилось непосредственно к ней самой. Она считала себя проклятием. И думала, что из-за нее проклята вся их семья. Каждый раз, когда в ее жизни происходило что-то хорошее, с близкими неизменно случалась беда. Когда папа воспользовался заводскими отходами производства, чтобы сделать ей новые протезы, она стала ходить даже быстрее, чем до того несчастного случая. А потом его арестовали. Если же у нее на заводе выпадал хороший день, мама с Лайфой приходили домой в слезах. А сегодня она пережила на улице налет, но ее поймали на использовании запрещенного Узора, и маму теперь все заклеймят как женщину, у которой в семье сразу два предателя.
Ревна думала, что не сможет уснуть, но водоворот ужасных мыслей все же сменился сновидениями, в которых мелькали пыль и серебристые шинели, и когда в дверь, наконец, постучали, сквозь плотные шторы светомаскировки уже пробивался свет. Мама проснулась, с тревогой посмотрела на нее, пригладила ладонью волосы и пошла открывать. Что-то прошептала тому, кто стоял на пороге, закрыла дверь и отдернула шторы. В комнату хлынул свет; Лайфа что-то пробормотала в полусне и глубже зарылась под одеяло. Ревна села.
– В чем дело? – спросила она хриплым со сна голосом.
Мама взяла свою форму и поскребла оранжевое пятно размером с ладонь.
– Заводы не остановились, – сказала она, – и если сегодня мы выйдем на работу, нам заплатят сверхурочные.
Она была поваром на одном из тамминских предприятий по производству взрывчатки и каждый вечер приносила с собой домой запах капусты и чеснока.
Ревна прислонилась спиной к передней спинке кровати и взяла на руки закутанную в одеяльце Лайфу.
– Эльды их не разгромили?
– Ни одного.
Мама положила в печку поленце и взяла почерневший чайник.
– Так что их Драконы дали маху.
Ревна вспомнила рушившиеся вокруг здания и дым, который поднимался над ними призрачной стеной, возвещая, что пришел конец ее жизни. Она уложила Лайфу обратно в постель и бросилась к краю кровати за своими ногами.
Мама стояла, склонившись над разгоравшимся в печке пламенем; услышав шум, она подняла глаза.
– Что ты делаешь?
– Если заводы не остановились, то мне тоже выплатят сверхурочные, – сказала Ревна.
– Ну уж нет, – замахнулась на нее чайником мама, – тебе не нужно привлекать к себе внимание. Каким бы чудом ты вчера ни спаслась, у меня нет никакого желания рисковать.
Чудо, проклятие. Она знала, что мама не захочет ничего такого слышать, поэтому лишь подняла с пола свою форму и сказала:
– Скаровец знает только где я живу. Но не где я работаю.
И с этими словами стала одеваться.
– Что ты холод напускаешь? – донесся из-под одеяла голосок Лайфы.
Ревна похлопала живой комок рядом с собой.
– Уже светло, Лайфа, пора вставать. Если хочешь, можешь помочь мне управиться с моими ногами.
Когда сестренка высунула из-под одеяла носик, Ревна уже застегнула на форме последнюю пуговицу и потянулась за протезами. Сначала натянула носки – две длинные трубы, сшитые из старых мешков для муки. Они служили защитой от тонкого листа из живого металла, который затем обхватывал ее ноги, плотно прилегая к икрам. В верхней части каждого листа была застежка, с помощью которой протезы крепились к ногам. Ревна позволила Лайфе туго затянуть ремешки на протезах, продев их в три пряжки на лодыжках и коленях. Все остальное сделал живой металл, заключив ее в свои крепкие объятия. Ноги после вчерашнего все еще болели, а протезы подрагивали от страха. Она потерла живой металл в районе застежек, стараясь мысленно его успокоить. Но все ее мысли занимал скаровец, а скаровцы никогда не приносили покоя.
Глядя на нее, мама недовольно поджала губы.
– Налет застиг тебя за пределами бункера. И если ты возьмешь выходной, ничего позорного в этом не будет.
– Если я не пойду, то двойную смену за меня отработает кто-нибудь другой.
Во славу Союза. Хуже того, у скаровцев появится еще один повод ее арестовать. Но и это не самое плохое. На заводе никто не осудит ее за то, что она осталась дома. «Бедняжка так быстро устает», – судачили у нее за спиной.
Мама вздохнула, втянув носом воздух. Затем закутала Лайфу в куртку, слишком большую для нее, и отвела к соседям. К тому времени, как она вернулась, Ревна уже успела встать и налить себе чашку чая. Ее спецовка задубела от пыли и при каждом движении похрустывала. От Ревны воняло дымом и гарью. Но пожарищем пропах весь город, так что ничего страшного.
– Я отвезу тебя перед работой, – сказала мама, – где твое кресло?
– Под каким-нибудь домом. Я вполне могу добраться и сама.
– Чтобы миссис Строгие Правила уволила тебя за то, что ты прибыла не в коляске?
Мама закатила глаза и вывезла из кладовки запасное кресло. В нем Ревна могла с грохотом двигаться только по ровной дороге, но его сделал папа, и она очень его любила.
Пока ее не сбила та телега, Ревна терпеть не могла сидеть на одном месте. Вечно где-то носилась, и угнаться за ней не удавалось даже папе. А потом случилась беда. Ей тогда было девять, и она, наслаждаясь полной свободой, ветром летела над землей. А пришла в себя уже в заводской больнице Таммина. Ноги ниже икр были объяты огнем.
Правую ей ампутировали чуть выше лодыжки, левую пониже колена. Поначалу ее ежедневно изводили фантомные боли, простреливая там, где у нее когда-то были лодыжки и ступни, словно они, уснув, требовали хорошей встряски. Когда она увидела топорные, похожие на ходули деревянные протезы, сделанные папой, ее затошнило. Но она научилась на них ходить, а когда они стали малы, папа сделал новые. С каждой новой версией они, по ее ощущениям, становились все лучше и лучше. Наконец он принес с завода достаточно обрезков, чтобы сделать ей ноги из живого металла. Когда она выросла окончательно, он их хорошенько подогнал, и теперь о ней, по-своему, уже заботился металл. Она могла ходить не хуже других, но у них в доме все равно хранились кресла-коляски, на тот случай, если она устанет. А теперь они нужны были и для ее работы.
