скачать книгу бесплатно
***
Николай был неприятно удивлён увиденным и сейчас себя клял, что решил сегодня вечером приехать к Наде. Хотя, с другой стороны, он был ещё и рад, что смог убедиться…
«Хотя в чём он убедился?
В том, что к Наде приходил Моршанцев?
Ну и что?
Это ничего не значило!»
Но у Николая испортилось настроение, и он вернулся домой совершенно хмурым.
***
Николай сейчас никого не хотел видеть, но на лестнице он столкнулся со старшим братом. Увидев хмурого Николая, Андрей спросил его:
– Что-то случилось?
– Ничего.
– Ну, я же вижу по тебе! Ещё полчаса назад ты был в хорошем настроении, а приехал – и тебя как кто-то подменил! Ты куда ездил?
– Да так, недалеко отсюда.
– Поди к Наде?
– К ней… – признался Николай.
– И что, поссорились уже?
– Да с чего ты взял? Почему поссорились? Я её даже и не увидел…
– Ну и что тогда случилось?!
– А-а! – Николай махнул рукой и прошёл в свою комнату.
Андрей проследовал за ним.
– Ну что ещё? – раздражённо произнёс Николай.
Он ни с кем не хотел сейчас говорить. Однако Андрей от него не отставал.
– Говори! Что у тебя всё-таки произошло?
– К ней Моршанцев приходил!
– А ты не ошибся?
– Своими глазами я это видел!
– Ну и что с того?! Слу-у-ушай, – Андрей слегка усмехнулся, – а ведь ты, по-моему, её уже начинаешь ревновать. Ну, точно, ты её ревнуешь!
– Я?!
– Да!
– Да нисколько! Если на то пошло, Надя мне никто!
– Если бы была никто, то не ревновал бы! Значит так, голубчик! – Андрей встряхнул младшего брата за плечи. – Она пока что свободная женщина и может принимать у себя кого угодно и когда захочет! Это раз! Во-вторых, я уверен, что этот хлыщ сам к ней буром прёт, но она к нему равнодушна, потому что любит тебя, дурака! Это два! И, в-третьих… В-третьих, тебе уже твой покойный друг Костя переходил дорогу, смотри, чтобы то же самое не повторилось и с Моршанцевым! Намотай себе это на ус!
Уже выходя из комнаты младшего брата Андрей заметил:
– Пора бы тебе в этих вопросах хоть немного повзрослеть! Я не отец, но как старший брат тебе так скажу: пора тебе обзаводиться семьёй! И лучше Нади Гриднёвой ты всё равно никого не найдёшь!
После этого Андрей вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
Глава четвёртая
Наверное, у каждого из нас найдётся свой уголок на Земле, который близок ему по духу. И для Ефима Калистратовича, отца Чудинова-старшего, таким уголком оказалось не Приуралье, где он родился, а далёкий-предалёкий Семипалатинск.
С первого же взгляда он понял, что это то место, где ему хотелось бы прожить всю оставшуюся жизнь – широкий и полноводный Иртыш, величавые сосны, за рекой – привольная степь, чистый воздух, сухой и здоровый климат, снежная и в некоторые дни с бодрящим морозцем зима, и словно игрушечный Семипалатинск с его деревянными домиками, который тогда можно было обойти за пару часов, всё это настолько понравилось Ефиму Калистратовичу, что он для себя решил: всё, больше никуда он не поедет и именно здесь, в Семипалатинске, обоснуется. И вообще, в этом, казалось бы, тогда глухом и мало ещё освоенном крае, с достаточно редким населением, ему дышалось, как-то по-другому.
Так в середине XIX века Чудиновы и осели в этом городе на Иртыше.
Ефим Калистратович оказался предприимчивым человеком и уже к семидесятым годам XIX века построил в Семипалатинске на одной из его центральных улиц для своей семьи просторный каменный дом и завёл несколько торговых точек и лучшую кондитерскую, ну а его сын, Пётр Ефимович, продолжил дело отца.
***
Для Петра Ефимовича тем более Семипалатинск стал своим городом, потому что он провёл в нём всю сознательную жизнь, и здесь были похоронены его родные. И сколько бы не была величава и прекрасна Волга, и сколько бы не впечатляла Самара, но город на Иртыше всё-таки для него был своим и находясь вдали от него, отрываясь надолго от семьи, Чудинов-старший волей-неволей, а впадал в некоторые минуты в уныние.
Так что сейчас он немного захандрил.
– Что-то случилось? Нездоровится? – встревожено спросил Чудинова-старшего Суриков.
–Да всё хорошо, не волнуйся за меня! – откликнулся Пётр Ефимович. – Что-то по дому только заскучал, Алексей. По своим! А-а-а! Ла-а-адно,– махнул рукой Чудинов-старший,– нечего сейчас распускаться и киснуть. У нас с тобой, Алексей, ещё немало дел. Знаешь что, съезди ка ты на пристань и купи билеты на ближайший пароход, который будет идти до Нижнего. Причём сразу возьми в оба конца и на всех. Потом мне скажешь, во сколько это тебе обошлось, и я половину денег верну, за меня и за Марка. А я… Я тем временем съезжу и куплю какой-нибудь подарок гостеприимным хозяевам. Как думаешь, что подарить Георгию Иннокентьевичу?
Суриков пожал плечами:
– Я полковника не знаю…
– И всё же, посоветуй?
– Ну-у, мне кажется… На все случаи подходят часы.
– Ты думаешь?
– Их можно ему преподнести. Только какие-нибудь приличные…
– Какие всё-таки?
– Не наручные. Может вроде каких-нибудь напольных или каминных?..
– Я тоже об этом подумал. Ну так и быть, что-нибудь в этом духе присмотрю!
И уже через полчаса Суриков и Чудинов-старший выехали в город.
***
Георгий Иннокентьевич на кухню заглядывал редко, потому что старался не вмешиваться в «женские дела», но на этот раз он туда после полудня заявился, чем изрядно переполошил Фросю и Марию Фёдоровну.
– Так что на этот вечер у нас будет? – требовательно спросил Соколовский-старший у женщин.
– Дорогой, – Мария Фёдоровна всегда общалась с мужем, как гимназистка со своим преподавателем, то есть относилась к нему с подчёркнутым пиететом, – мы с Фросей решили сделать гуся в яблоках! Уже взяли на рынке семикилограммового, упитанного. Это будет главное блюдо на столе!
Георгий Иннокентьевич одобрительно кивнул головой .
– А ещё, – продолжила супруга полковника, – будут солянка, оладьи, голубцы и выпечка, а к чаю мы постарались и приготовили большой торт.
– Получается торт не покупной из кондитерской?
– Зачем?!
– Значит решили сами сделать?
– Ну на этот раз да.
– И какой он будет?
– Со сгущёнкой… и добавили туда орехов. Разумеется, выставим мёд, варенья и конфеты.
– Ну а кто делал торт?
– Фрося…
– Он не сильно сладкий?
– Я проследила!
– Ну, добро… Чтобы с ним не перестарались, как в прошлый раз! Не люблю слишком сладкие торты!
– Не беспокойся, дорогой!
– А вот что будем пить это я сам решу! Да-а-а, – уже выходя из кухни Георгий Иннокентьевич остановился, – девочкам я разрешу присутствовать на этом торжественном ужине при условии, что они будут сдержаны и поведут себя, как полагается воспитанным особам. Чтобы громко не разговаривали и не встревали в речи старших. Об этом позаботьтесь… – Георгий Иннокентьевич посмотрел на супругу, и та ему подтвердила, что за этим лично проследит.
***
В восемь вечера стол был накрыт и всех позвали в столовую. Георгий Иннокентьевич уже сидел во главе стола, когда появились гости.
Суриков пыхтел. Сгибаясь под весом подарка, он нёс тяжёлые каминные часы, на которых обнажённый юноша удерживал вздыбившегося и закусившего удила коня.
– Во-от, дорогой Георгий Иннокентьевич, не побрезгуйте, – переведя дыхание, произнёс Суриков.– Это от нас с Петром Ефимовичем… Мы приготовили вам презент!
– Да зачем?! – развёл руками Соколовский-старший. – Вам не стоило по этому поводу беспокоиться!
– Нет, нет! Примите этот подарок! – настойчиво произнёс Чудинов. – В знак нашего глубокого уважения! Ну и за ваше хлебосольное гостеприимство!
– А мы эти часы поставим тебе в кабинет, Георгий! – заметила Мария Фёдоровна. – Часы хорошие! И во-он, какие внушительные! Они будут прекрасно смотреться у тебя на камине в твоём кабинете.
– Антикварные! – произнёс со знанием дела Андрей, старший сын Георгия Иннокентьевича. – Я работу французских мастеров узнаю! Конец позапрошлого века! Не позже!
Все понимали, что подарок оказался достаточно дорогой (эти часы стоили не меньше ста пятидесяти рублей).
– Ну не стоило та-ак уж тратиться! – заметил Соколовский-старший. – Право, как-то даже неудобно, господа!
– Нет, что вы! – продолжил настаивать Пётр Ефимович. – Этот подарок от всей души! Так что не обижайте нас, и примите их!
– Ну-у, ла-адно… – уступил напору гостей Георгий Иннокентьевич, – но тогда и я вам кое-что должен преподнести… – И Соколовский-старший подозвал к себе супругу и что-то ей прошептал. Она кивнула головой и молча удалилась. А вскоре вернулась с папкой. Георгий Иннокентьевич взял эту мышиного цвета папку у супруги и протянул её гостям:
– Не сочтите за труд и взгляните, господа!
Чудинов открыл её и увидел в ней кипу рисунков в карандаше, изображавших самые различные батальные сцены.
– Господа, – стал пояснять Соколовский-старший, – это графические работы, а точнее отдельные эскизы к картинам, посвящённым Русско-турецкой войне 1877-78 годов, которые писал сам Василий Верещагин, один из наиболее знаменитых наших художников-баталистов! На трёх из них присутствует и ваш покорный слуга! Эти эскизы мне подарил лично Верещагин, к которому я нашим командованием был на некоторое время приставлен в качестве помощника. Это было как раз тогда, когда он посещал передовую! Я сопровождал его больше месяца! И, кстати, когда мы с ним находились на борту миноносца «Шутка», который выставлял мины на Дунае, турки нас обстреляли, и шальная пуля пробила насквозь бедро Василия Васильевича. Случилось всё это прямо на моих глазах! Ранение у него оказалось тяжелым и первую помощь ему оказывал я. Но так как я не медик, то только сумел на время ему остановить кровь. Кое как нашего великого художника-баталиста переправили на берег, а вскоре у него едва не началось заражение крови, однако его спасли и не стали делать ему ампутацию ног. Ну а он мне после этого на память отдал часть своих набросков и рабочих эскизов. Так что выберите из них себе два и примите эти работы нашего знаменитого художника в качестве дара! Только вот эти три не могу подарить, потому что здесь Василий Васильевич и меня изобразил… Ещё совсем молодого. Видите, каким я был! Вот я! А из остальных уж выбирайте любые!
Пётр Ефимович и Суриков начали отказываться от такого чрезвычайно щедрого дара, но Георгий Иннокентьевич настоял.
Затем все сели за стол.
***
Чудинов-старший первым попросил слова. Ему налили охлаждённой смородиновки, и он встал со своего места и вдохновенно произнёс:
– Ну, прежде всего хочу сказать, что мы признательны хозяевам за столь радушный приём! Мы у вас чувствуем себя как дома! Правда, Алексей? – Пётр Ефимович посмотрел на Сурикова и тот закивал головой.
Чудинов помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:
– Георгий Иннокентьевич, мы рады, что сейчас сидим с вами за одним столом! Мы с вашим младшим сыном не встретились в Семипалатинске, хотя наш город и небольшой, но как-то нам не довелось в нём пересечься, а сошлись мы с ним лишь в дороге. И мне ваш сын – не буду этого скрывать – очень приглянулся! Мы пока плыли по Иртышу, а потом ехали на поезде по Транссибу, провели в пути без малого неделю, и за это время мы не просто познакомились, а можно сказать что сдружились, хотя и относимся к разным поколениям! Ну так бывает, когда людей объединяют общие взгляды на те или иные жизненные ценности! И вот мне захотелось после всего этого посмотреть на родителей Николая Георгиевича. Чтобы понять, кто же они такие и как им удалось столь правильно воспитать своего сына! А это меня привлекло отнюдь не из праздного любопытства! Я ведь, господа, тоже отец, и ещё при этом многодетный, так как со своей супругой воспитываю трёх дочерей и двух сыновей! Да, да! И для меня очень важно, чтобы и мои дети стали тоже хорошими людьми! Ну я тут, наверное, со своим тостом некоторых немного утомил и поэтому предлагаю уже выпить… А давайте-ка поднимем бокалы за главу семьи Соколовских, за Георгия Иннокентьевича! И за членов его семейства! Пусть в вашем доме царят покой и согласие! И пусть в нём всегда будет достаток! – и после этих слов Чудинов выпил смородиновку и сел на своё место.
Затем ответный тост произнёс Георгий Иннокентьевич, ещё высказались Суриков, Андрей и Николай. Ну а дальше завязалась застольная неторопливая беседа… И вскоре она как-то незаметно вылилась в воспоминания Соколовского-старшего о том, как он начинал службу, и о том, как ему пришлось повоевать с османами тридцать шесть лет тому назад.
***
Гости очень хотели послушать хозяина дома, они громогласно об этом объявили, но прежде Соколовский-старший выпроводил внучек из-за стола, сказав им, что то, о чём дальше пойдёт речь, это не для их нежных ушек. И девочки сделали книксены и послушно удалились, так как слово деда в доме было непререкаемым законом для всех.
– Вы, наверное, все знаете, из-за чего началась та война…– наконец-то предался воспоминаниям Георгий Иннокентьевич. – Но я всё-таки позволю себе некоторые события того времени напомнить. В семидесятых годах прошлого века Османская империя переживала острый кризис и её стали сотрясать восстания покорённых народов, и прежде всего христианских, самых угнетавшихся султанами. В 1875 году вспыхнуло восстание в Боснии, а в следующем году это восстание перекинулось и на другие провинции европейской части Османской державы. Но самая серьёзная заварушка охватила Болгарию. Болгары к тому времени уже почти пятьсот лет изнывали под османским игом. Турки болгар не считали за людей и всячески их третировали и низводили до самого жалкого положения. Зарезать болгарина или изнасиловать его малолетнюю дочь не считалось преступлением. И у болгар в конце концов лопнуло терпение, и они поголовно взялись за оружие. Но в этот момент в Великобритании премьер-министром являлся Бенджамин Дизраэли, правительство которого проводило откровенно про-турецкую политику. Однако турки настолько распоясались и так начали жестоко расправляться с восставшими христианами, что это вызвало бурю негодования в Англии, а затем и во всей остальной Европе. В поддержку восставших выступили самые видные учёные, деятели культуры и политики: Чарльз Дарвин, Оскар Уайльд, Виктор Гюго, Джузеппе Гарибальди и многие другие. Вся Европа была взбудоражена от тех известий, которые приходили с Балкан. В европейских газетах печатались десятки статей о чудовищных зверствах, творившихся турками. Особенно жестоко действовали иррегулярные части султана, так называемые башибузуки. Они входили в какой-нибудь населённый пункт и после себя никого не оставляли в живых, вырезали всех от мала до велика, вспарывали беременным женщинам животы, разбивали головы младенцам, резали даже собак. Османы творили такие чудовищные зверства, что невозможно было оставаться ко всему этому равнодушным. И общественное мнение в России тоже оказалось взбудораженным. Вмешаться в балканские дела призывали писатели Фёдор Михайлович Достоевский и Иван Сергеевич Тургенев, к этому же шагу, под давлением общественного мнения, начал склоняться и государь-император Александр II. А в 1876 году войну Османской империи объявили Сербия и Черногория. К тому времени в Англии на посту премьер-министра протурецкого Дизраэли сменил Гладстон, ну а он был гораздо более критично настроен к Константинополю. В конце июня того же года в Рейхштадте встретились тогдашний наш государь Александр II и австрийский император Франц-Иосиф, и они на этой встрече выработали общую политику по отношению к туркам. А уже спустя пару месяцев сербы и черногорцы потерпели несколько сокрушительных поражений от войск Мурада V и обратились за содействием к европейским державам. И те, включая даже Англию, потребовали, чтобы турки немедленно прекратили военные действия и сели бы за стол переговоров с восставшими. Переговоры велись не только между сербами и османами, но и между великими державами, которые попытались согласовать свои дальнейшие действия, однако в итоге все эти переговоры зашли в тупик и ни к чему не привели, и военные действия возобновились. А ещё следует сказать, что к тому моменту в Константинополе – или как турки его теперь величают, в Стамбуле, – недееспособного из-за хронической болезни Мурада V сменил Абдул-Хамид II, и он был гораздо менее склонен к каким-либо компромиссам. И вот тогда, в апреле 1877 года, Россия всё-таки объявила османам войну. Я как раз в то время, окончив кадетский корпус, в должности поручика проходил службу в Бессарабии, в Кишинёве, и был не только свидетелем, но и участником того парада и торжественного молебна, на котором епископ Кишинёвский и Хотинский Павел зачитал манифест Александра II об объявлении туркам войны. Наш IX корпус, которым командовал генерал-лейтенант Николай Павлович Криденер, был приписан к Дунайской армии, и уже вскоре выдвинулся в Румынию. Ему поставили задачу переправиться через Дунай и захватить на турецком берегу крепость Никополь.
– Извини, отец, – прервал Соколовского-старшего Андрей, – но ты кое-что упустил…
