скачать книгу бесплатно
Первый адвент пришёл совершенно неожиданно, вылез из густой ноябрьской мороси, как пьяный из кустов. Встречайте, хозяюшка, картину маслом под названием «Ist es wirklich schon so weit?» Что, уже приехали?
И я понеслась вместе со всеми, как бы не отстать. Решила испечь так много печенья (по-немецки – кексы), чтобы всем хватило, и выполнить все пожелания, накормить всех голодных и, самое главное, соседей и коллег не забыть. Представила себе, как прихожу я на работу, а в руках скромно поблёскивает жестяная коробочка с рождественским мотивом, а в ней нежно вздрагивает выпечка с ароматами ванили, кардамона, гвоздики и апельсиновой корочки.
И со всех сторон сразу же к тебе тянутся руки, поворачиваются головы и сверкают глаза, в одной общей молитве, потом только хруст и удовлетворённые покрякивания, и выражение осоловевшего восторга не сходит с обычно равнодушных и непроницаемых лиц, и это есть тот момент твоего личного торжества, к которому ты готовилась весь год. На минуточку тебе кажется, что наконец-то тебя полюбил весь мир. И эта минуточка дорогого стоит. Казалось бы, ничего особенно для этого не было нужно. Всего лишь два-три акробатических трюка, немного игры воображения и одна маленькая жестяная коробочка. Действительно, есть что-то ангельское в человеке, обсыпанном мукой и раздаривающем кексы!
Пока готовила, дети прибегали лакомиться сырым тестом. В детстве нам всем говорили: не ешь сырое тесто, живот заболит, кишки слипнутся. А удовольствие это запретное, ну согласитесь, ещё никто не отменял. Прокрасться на кухню, всунуть палец в ароматную липкую массу и облизать его, давясь смехом. И мама обязательно замахнётся на тебя мокрым полотенцем и скажет «Кыш!», но всё понарошку, всё играючи. И даже кастрюльку не сразу помоет, а даст выскрести ложкой остатки шоколада. Что это, как не самое лучшее доказательство того, что вся эта кухонная предрождественская хлопотня и возня кому-то нужна. Всё это незабываемое волнение неспроста – апофеоз сырого теста и никаких глистов.
«Такие мне столь же интересны в рассуждении любовном, как сырая женщина-друг». Ничего не могу с собой поделать, но в этих словах одного из героев Набокова я слышу сравнение женщины с сырым тестом. И вспоминаю о нём всякий раз, когда замешиваю тесто на кексы и защищаю его от нападения детей. Прямо наваждение какое-то – «сырая женщина-друг».
Так вот, набоковскому герою надо, чтоб скворчало, хрустела корочка приготовленного блюда, поблёскивала нежная розоватость мыска под шубкой из беличьего меха, чтобы твёрдость кожи подрагивала и таяла в сочном излиянии и «всё вокруг передвигалось в другое измерение тайной упругой трусцой», с ударением на слове «упругой». Чтобы голова, чёрт возьми, кружилась от тёплого пряничного аромата, от персиковых изгибов и от таинственных медовых испарений. Желанная женщина – готовая твёрдая выпечка. Нежеланная, впавшая в немилость, – сырое тесто. «Знакомая чёрная шапочка, пальто на руке… автомобиль. Женщина, которую мы никогда больше не увидим, махала яблоневой веточкой». Она уже давно неаппетитна, а всё еще стоит и машет яблоневой веточкой. Откуда эта веточка-то у неё?
– Представляешь, недавно разговаривал с Марком по телефону, – рассказывает мне Яцек.
– Что-то случилось?
– Да ничего особенного. Дачу купил, домик строит. А Терезе всё равно.
– Как это всё равно? Она разве ему не помогает?
– Нет. Он строит, а ей всё равно.
Наши польские друзья Марек и Тереза прожили вместе много лет, почти всю жизнь, детей у них нет, но их отсутствие совместному счастью не мешает. Планов у Марека миллион: и дачу купил, и домик построил, и бесконечно что-то ремонтирует, а Терезу ничего не интересует, она машет яблоневой веточкой, живёт своей жизнью и ей там хорошо. И медленно, но верно, перемещается из области готовой выпечки в область сырого теста.
Когда тебе рассказывают чужие истории, особенно внутрисемейные споры, то хочешь не хочешь, а принимаешь чью-то сторону, при том что тебе по большому счету всё равно. Муж мой поддержал своего друга в его справедливом возмущении, а я как-то автоматически приняла сторону его жены. «Да дайте же женщине возможность стареть в собственное удовольствие, – подумала я. – Имейте совесть». А может быть, это было про меня? Не знаю. Имеет право на заслуженный отдых. Она или я? Чёрт ногу сломит с вашей психологией. С вашей или с моей? Не лезьте со своей активностью. Хотя бы это. Наверное, всё-таки больше про меня.
«А время уже стучалось, и было совершенно очевидно, что ему (маленькому Гулливеру) физически невозможно приступить к этому ширококостному, многостремнинному, в громоздком бархате, с бесформенными лодками и ужасной осинкой в строении тяжелого таза – не говоря о кислой духоте увядшей кожи и ещё неизвестных чудесах хирургии – тут воображение повисало на колючей проволоке». Это всё из того же Набокова. Правда? Всё будет так ужасно? Старая сырая женщина?
Придёт время, и мы тоже так заживём. Сырое тесто помашет маленькому Гулливеру большой яблоневой веточкой. Воображение повиснет на колючей проволоке. И из густой ноябрьской мороси вылезет пьяный из кустов. Встречайте, хозяюшка, картину маслом. Ist es wirklich so weit? Что, уже приехали?
ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ
Мой старший сын Филипп считает, что путешествовать нужно только с банковской картой. Мой муж Яцек считает, что путешествовать нужно с банковской картой и с зубной щёткой в кармане. Я считаю, что путешествовать нужно с банковской картой, зубной щёткой и парой сменных трусов. А про себя замечаю, что обязательно в этот раз, впрочем, как и всегда, нужно взять с собой пакет макарон и две банки тушёнки. На случай, если мы приедем и дети будут умирать от голода. Вечером, когда все уже спят, я с фонариком в руке подкрадываюсь к пластиковой корзинке и прячу там две банки тушёнки и пакет макарон. Сверху прикрываю их двумя цветными пакетиками, чтоб было незаметно. Каждый день прохожу мимо корзинки и смотрю украдкой, чтобы убедиться, что тушёнка всё еще там. Ласкаю контуры жестяных банок озабоченным взглядом. В один прекрасный день макарон и тушёнки больше нет. Мой муж их нашёл и спрятал где-то в чулане. А может, и выбросил. Макароны и тушёнка в путешествии не входят в его образ жизни. Он считает тушёнку остатком моего советского детства. Которое грозит перерасти в семейную драму.
Мой муж считает, что там, куда мы приедем, всё уже есть. Я считаю, что хоть он и прав, но пачку соли и сахар-рафинад нужно обязательно взять с собой. К ним, недолго думая, добавляю пакет чая из Гималаев, там точно такого нет, пакет ещё другого чая, вдруг захочется разнообразия, кукурузную кашу быстрого приготовления, в прошлый раз мы вместо каши ели кукурузную муку и гречку: на случай, если мне надоест есть устрицы. Мой муж считает, что машина не должна быть нагружена, и самый ценный груз – это мы сами. Я соглашаюсь на все сто процентов и беру с собой родную подушку. Без подушки у меня на новом месте не будет ощущения дома. А без ощущения дома я не могу спать.
Мой муж считает, что одежды надо брать по минимуму. Я тоже считаю – сколько могу взять. Потому как если не возьму, то весь отпуск буду мучиться и спрашивать себя: почему ты это платье с розочками не взяла, ни разу ненадёванное. Вот сейчас было бы самое время. Поэтому я беру с собой весь гардероб. Чтобы сократить страдания.
Мой старший сын берёт с собой пропахший потом пушистый плед и книгу по философии программирования. Я тоже её как-то полистала: невиданная штука с главами «Программирование, как терапия» и «Психология дибаггинга». Вот психология дибаггинга – поиска и устранения проблемы, меня очень заинтересовала. Здесь приведу только несколько поразивших меня с первого взгляда идей: «Не тратьте ни одного нейрона вашего мозга на производство мысли, которая начинается со слов „Ничего себе! Этого не может быть!“ Всё может быть. И с этим необходимо смириться. Но не всё может быть вашей проблемой. Всегда пытайтесь найти причину проблемы и никогда не реагируйте на её внешний вид». По-моему, это очень мудро и применимо во всех отраслях жизни и знаний.
Каждый день мы с мужем обсуждаем, что мы с собой возьмём в путешествие. Он настаивает на своей философии минимализма. Я настаиваю на своей философии чёрного дня. Мой старший сын крутит головой из стороны в сторону, наблюдая за подачами, как на матче по бадминтону, и применяет философию дибаггинга: поиск и идентификация проблемы.
Перед лицом всех этих разнообразных философий я стараюсь держать себя в руках. Потому как, когда дети взрослеют, на лбу у них загорается красная лампочка: «Осторожно, здесь рождаются воспоминания!» И это единственное, что может остановить два сорвавшихся с привязи локомотива, которые никак не могут решить, чья философия в данный момент важнее.
А воспоминания всегда должны быть добрыми и нежными. Именно они помогают нам решать проблемы. Как любимая подушка. Или пропахший потом пушистый плед. Или, на худой конец, философия дибаггинга, которая учит держать себя в руках, не впадать в истерику, не паниковать, не поддаваться эмоциям, не реагировать на внешние проявления и искать корень проблемы.
Поиск инвариантов вместо вариантов – тоже такой себе жизненный минимализм.
ПОНЯТНОЕ И НЕПОНЯТНОЕ
– Поехала я как-то в Дрезден на фестиваль хоровых коллективов. Ехали мы двумя автобусами. Томас тоже сидел в одном из автобусов, но я его не видела. А заметила я его уже во время завтрака. Он сидел за столом, улыбался и ел одну сосиску за другой. Позже он приехал ко мне в гости. Я тогда еще жила с родителями. Я ждала, а его всё не было и не было. А потом вдруг звонок: «Ты где?» – «Не знаю, кажется, я заблудился». – «Попробуй проехать дальше прямо по той же самой дороге». – «Куда дальше? Дальше ведь ничего нет». – «Нет, есть». Он поехал дальше, и действительно, за поворотом оказался мой дом.
Так Мартина и её будущий муж Томас встретились и полюбили друг друга, прожили вместе тридцать лет и родили троих детей.
«А где же здесь любовь? Не понимаю», – думала я по дороге во французскую булочную в Нормандии.
– Дайте мне один традиционный багет и один эксклюзивный, сильву пле. А к ним ещё булочку с изюмом и круассан.
Булочница, женщина средних лет, вдруг замерла на месте, потом дёрнула своим широким лицом, распухшим на сдобной выпечке, и сказала как отрезала:
– Я ничего не понимаю. Ни одного слова. Rien du tout.
В воздухе повис её тревожный взгляд, как дым от пистолетного выстрела. Я повторила почти что по слогам, ну как могла.
– Не понимаю, – продолжала настаивать она. И тут на помощь пришла старушка, стоявшая в очереди за мной. Старушка сказала всё то же самое, только своим голосом. После чего булочница тряхнула кудрями, швырнула на прилавок мой заказ, схватила деньги и громко поправила артикли в словах «булочка с изюмом». Поняла или не поняла?
