скачать книгу бесплатно
– Ты как, Джо? Не обижайся, но вид у тебя не очень.
– Толком не спала, – призналась я, моргая.
– Если хочешь, сбегай в «Старбакс». Я тебя прикрою, без проблем. От кофе взбодришься.
– Спасибо. – Слова с трудом проходили сквозь стиснутое горло. – Не надо, переживу.
* * *
Действительно ли я переживу, оставалось большим вопросом. Подкаст распространялся с пугающим упорством, проникал даже в коридоры книжного магазина – место, сугубо предназначенное для споров о том, можно ли приравнивать коммерческий успех к литературному достижению и кем был Хемингуэй, мизогинистом или мизантропом. Если даже литературные снобы ломали копья по поводу услышанного в Интернете, а не испытывали друг друга заумными литературными аллюзиями, то я пропала.[1 - Мизогинист – женоненавистник; мизантроп – человеконенавистник. – Здесь и далее примечания переводчика.]
По дороге домой я дрожала от недосыпания и все нарастающей паники. Шла, опустив голову, – была уверена, что каждый встречный слышал глупую болтовню Поппи и знал о моем горьком прошлом все. Я давно официально сменила имя и оставила Джозефину Бурман позади, но эта простая формальность не спасла бы меня от фанатов подкаста, решивших поискать изображения в Интернете. Фотография отца на сайте «Пересмотра» возбудила любопытство слушателей – значит, скоро они найдут и снимки остальных Бурманов. Или уже нашли? Я-то, наивная, убеждала себя, что подкаст – не более чем современное радио; слова, плывущие в эфире. На самом же деле они существовали в Интернете, по соседству с картинками «Гугл», и лишь ждали появления толпы увлеченных онлайн-ищеек.
Я зашла в винный магазин, но оставила выбранную бутылку – в очередь за мной встала девушка и принялась быстро набирать сообщение на телефоне. Меня охватило подозрение, что она меня узнала, и я опрометью выскочила из магазина. На улице заметила разноцветную витрину парикмахерской – и нырнула внутрь.
– Хочу постричься! – слишком громко оповестила я.
Во взгляде девушки-администратора мелькнуло беспокойство. Мне следовало бы приглушить голос, убрать из него истерические нотки, но это было выше моих сил, и я пошла ва-банк – наклонилась ближе и добавила:
– Побыстрее!
– Хорошо, – осторожно проговорила администратор, словно я помахала у нее перед лицом пистолетом. – Узнаю, есть ли свободные мастера.
Она опасливо выбралась из-за стола и пошла в конец салона, по пути дважды недоверчиво оглянулась. Шепотом посовещалась с тремя парикмахерами в черном. Одна из них, тщедушная платиновая блондинка, пожала плечами и шагнула вперед, звякнув тонкими браслетами на запястье.
– Я Эксл, – сообщила она. – Могу вами заняться.
– Обрежьте, – скомандовала я, усаживаясь в кресло. – Состригите все.
Меня вдруг обожгло воспоминание. Другой день, почти десять лет назад, дождливый майский день в Лондоне – и я в кресле дешевой парикмахерской. «Обрежьте, – сказала я, как мне думалось, смело. – Просто состригите». Мастер одним взглядом оценила мои красные опухшие глаза, размазанную по лицу косметику не первой свежести – и покачала головой. «Ты сейчас не в том настроении, чтобы принимать кардинальные решения насчет таких красивых волос, деточка. Давай я тебя лучше подровняю? Освежу?» Не в силах спорить, я безропотно кивнула и вышла из парикмахерской лишь чуть более ухоженной, чем вошла. Через несколько недель похожая история повторилась в Париже: пропахшая табаком женщина держала в руках мои волосы и сокрушалась, словно над разумным существом, которое я хотела бессердечно уничтожить. Мытье, ополаскивание – и то же самое в Амстердаме и Барселоне. В конце концов я уговорила кого-то в Риме сделать мне стрижку покороче, но ко времени нашей встречи с Калебом – спустя четыре года, пятнадцать стран и несчетное количество неофициальных работ официанткой – я уже перестала думать о сестре при каждом взгляде на себя в зеркало и позволила волосам отрасти. Это было давно. Я утратила навык ведения переговоров о стрижке и приготовилась к возражениям.
Однако Эксл лишь равнодушно пожала плечами.
– Как скажете.
– И покрасьте, – велела я, расхрабрившись. – Как у вас.
Губы, в помаде цвета фуксии, насмешливо изогнулись.
– Ваше слово – закон.
Я пожалела о своем решении почти сразу. Перекись жгла и постепенно нагревалась; казалось, на голову мне постелили ковер из огненных муравьев. По щекам бежали слезы, и я мечтала попросить у Эксл пощады, но стискивала зубы и молча терпела боль. Моим предыдущим попыткам стереть Джозефину Бурман не хватало убедительности; нужно отчистить ее следы химией, чтобы ничего не осталось.
Перекись наконец смыли, локоны обкорнали, превратив в стрижку «под мальчика», и Эксл развернула меня в кресле к зеркалу.
– Ну как?
Перемена была ошеломительной. Волосы – точнее, их остатки – стали не платиновыми, как я хотела, а приобрели легкий желтоватый оттенок сливочного масла. Глаза на открытом лице выделились – огромные, темные, – а синеватые круги под ними стали заметнее. Брови, по-прежнему чернильно-черные, угрожающе нависали над глазами. Я выглядела как сумасшедшая. И чувствовала себя сумасшедшей.
– Брови, – выдавила я.
Эксл кивнула. Вскоре перекись уже выедала мои надбровные дуги, а я с ужасом ждала слепоты в результате химического ожога. Однако кратковременный ужас того стоил: когда меня вновь повернули к зеркалу, я выглядела гораздо адекватнее. Я изучила свое отражение и удовлетворенно кивнула – ни малейшего сходства с Джозефиной Бурман.
Пусть Эксл и не показала себя умелым колористом, я все равно оставила ей восемьдесят процентов чаевых и вышла на улицу. Теперь я не боялась чужих взглядов. По крайней мере, понимала, что они вызваны моей эпатажной прической, а не принадлежностью к про?клятому семейству Бурманов из Элм-Парка. Какая разница, что именно толкнуло меня на спонтанное преображение – паранойя или разумное желание замаскироваться? Главное, я наконец-то смогла несколько минут не думать о подкасте. Наконец-то вновь почувствовала себя тем человеком, которого взращивала в себе с большим трудом.
Пост из «Твиттера», опубликовано 18 сентября 2015
Глава 3
В понедельник вечером вернулся Калеб – лохматый и тощий, как в нашу первую встречу.
– Душа моя, я дома! – оповестил он, открыв дверь.
Шутку оборвал лающий кашель. Сердце у меня сжалось. В этом хриплом голосе я услышала все: и многонедельный прием противомалярийных лекарств, и периодические пищевые отравления, и восемнадцатичасовой рабочий день. Хотелось немедленно уложить Калеба в кровать и укутать чистым одеялом, которое я специально постирала к его приезду. Вернулся! От радости из головы вылетело, что я всю ночь не спала, – меня терзали мысли о подкасте и паника, ведь Калеб скоро обо всем узнает, это лишь вопрос времени.
– Расскажи ему о подкасте сама. – Эллен уже раздражали мои постоянные звонки среди ночи. – Теперь вряд ли удастся сохранить тайну.
– Я думала, Питер засудит эту Поппи. Уберет ее болтовню из Интернета. И что же?
– Все оказалось сложнее, чем я рассчитывала. В любом случае о подкасте знает куча народу. Его недавно разыгрывали в «Субботнем вечере», ты в курсе? До Калеба обязательно дойдут слухи. Лучше сама расскажи.[2 - Saturday Night Live («Субботним вечером в прямом эфире») – вечерняя музыкально-юмористическая программа американского телевидения. В ней комедийные актеры разыгрывают юмористические репризы.]
– Как?!
– Джози, ты взрослая девочка. Разберешься. Может, пора во всем признаться?
Эллен была права, но необходимость признаться во лжи пугала невероятно. При знакомстве с Калебом я сообщила, что мои родители умерли. Беспечная, невзначай брошенная фраза – я использовала ее, пока колесила автостопом по Европе, Юго-Восточной Азии, опять Европе и, наконец, Африке. Зачем портить отношения на одну ночь откровениями об убитом отце, безумной матери и презренной сестре? Однако Калеб оказался парнем не на одну ночь, моя ложь зажила отдельной жизнью и начала расти, а я так и не придумала, как рассказать правду.
Калеб вернулся в разгар ожесточенных дебатов, которые я вела сама с собой – признаваться ли, и если да, то как, – но стоило мне услышать его шаги, как все мои аргументы, все душевные терзания растаяли. Я хотела оказаться в его объятиях. Тени прошлого могли подождать.
Я вышла в прихожую. Калеб, нагнувшись, снимал с плеча грязную походную сумку. Сердце у меня стучало как бешеное.
– Привет, милый.
Он с улыбкой поднял голову – взгляд усталый, подглазины, – и улыбка тут же пропала.
– Вот черт, Джо! Что у тебя с волосами?
Я вздрогнула. Надо же, за размышлениями о том, как преподнести Калебу новости (фраза «Я должна тебе кое-что рассказать» звучала зловеще, будто дальше последует признание в измене, а вариант «Ты уже слышал о подкасте?» недостаточно серьезен), я начисто забыла о своем радикальном преображении.
– А! – Я неестественно засмеялась. – Увидела такую прическу и решила попробовать. Сам знаешь, я импульсивная.
Калеб растерянно моргал.
– Как-то… глаз режет.
– Так и было задумано, – не своим голосом ответила я.
Калеб слишком устал, поэтому кивнул. Заверил в том, что я все равно красивая, чмокнул в макушку и отправился спать на целых тринадцать часов.
* * *
Сестру я ненавидела не всегда. Первые пятнадцать лет жизни Лани была неотъемлемой частью меня самой; я существовала лишь как половина цельного комплекта. И искренне верила, что, если нас разлучат, я прекращу существовать.
Тогда, в далеком прошлом, сестра еще мною дорожила. Потом она променяла мои любовь и уважение на выпивку, наркотики и низкопробную вседозволенность. В те давние времена Лани была не бунтаркой, а просто лихой девчонкой – с косичками, разодранными коленками и жаждой приключений. Подбивала меня на бесчисленные вылазки по участку бабушки с дедушкой – от сеновала до пруда; тащила на задний двор, в домик для игр, и показывала дыру в стене за раковиной, где хранила свои преступные сокровища – леденец, стянутый из буфета, сломанную бижутерию, украденную у Эллен, второсортные любовные романы, позаимствованные с маминой тумбочки. (Именно последний трофей побудил маму обыскать нашу спальню и домик для игр и обнаружить тайник Лани. Книги и бижутерию вернули, леденец конфисковали.)
Да, Лани регулярно проказничала и часто пугала меня по ночам жуткими историями про людей с руками-крюками и про призраков-автостопщиков, однако именно она первой приходила мне на помощь и успокаивала в тяжелые минуты. Мы так наслаждались своим «близнецовством», что жалели маму, у которой сестра хоть и была (тетя А.), но не близнец, – и кузину Эллен, у которой вовсе не имелось братьев и сестер. Мы считали себя особенными, а нашу связь – нерушимой.
Потом папу убили, мама нас бросила, и Лани совершенно слетела с катушек. Я пыталась ее удержать, но спасаться она не желала. Это моя сестра-близнец дала понять очень четко.
Я не видела ее десять лет. Первое время после разрыва я только о ней и думала. Лани мерещилась мне повсюду: она разливала пиво в шумном пабе в центре Лондона, разглядывала Нику Самофракийскую в Лувре, закуривала сигарету на темной улочке в Риме. Я закрывала глаза – и Лани была тут как тут, со впалыми щеками, одичавшая… Она вела охоту за подсознанием и материализовывалась, как только мой разум хоть на долю секунды отключался.
Однако время шло, расстояние увеличивалось, и память о сестре блекла. Иногда я просыпалась среди ночи, вся в поту и в твердой уверенности – с Лани произошла беда. Остаток ночи ждала у телефона – сейчас позвонят с ужасной новостью; затем наступало утро, и жизнь возвращалась в нормальное русло.
После странного телефонного звонка в три часа ночи и последующих новостей о подкасте размытая фигура сестры вновь замаячила на краю моего сознания. Лани умела выбирать время, точно и безжалостно, и даже возвращение любимого человека не помогало выгнать ее из головы. Я вновь ощущала рядом худое долговязое тело Калеба, пыталась уснуть, однако даже с закрытыми глазами видела лицо сестры, в самом ужасном воплощении (размазанная подводка для глаз, пустой взгляд, кровоточащий нос).
Сон не шел, как бы отчаянно я о нем ни мечтала. Я тихонько поднялась, согрела в микроволновке чай, прихватила печенье, свернулась калачиком на диване и включила «Секретные материалы» на канале «Нетфликс». Просмотр фильмов о пришельцах и рыскающих по канализации червяках ростом с человека был высшей степенью бегства от реальности и безотказно успокаивал мои нервы. Однако сегодня я замирала каждые двадцать минут, отчетливо слыша звонок молчащего телефона. С годами моя связь с сестрой ослабла – сначала из-за наркотиков, потом из-за расстояния, – но тело настаивало, что Лани меня зовет. Я так и не решила, отвечать ли на ее зов.
Солнце уже освещало бруклинские высотки, а мне так и не позвонили с известием о том, что Лани умерла, покалечилась сама или покалечила кого-то. Значит, я ошиблась. Нет у нас никакой связи; может, и не было никогда.
– Доброе утро, любимая, – пробормотал Калеб. Он неслышно выплыл из спальни, потер сонное лицо, пригладил непослушные каштановые кудри. – Давно не спишь?
– Давно, – призналась я и вручила ему приготовленный для себя тост с маслом.
Сунула в тостер новый кусочек хлеба.
Калеб быстро проглотил угощение и ухмыльнулся.
– Как же мне не хватало твоей стряпни, дорогая.
– Прекрати! – Я шутливо ткнула его в живот. – Можно подумать, ты в Конго деликатесами питался. Знаю я вас, гуманитарных работников. Все меню – каша-размазня, пиво да печенье в глазури.
Калеб перехватил мою руку, притянул к себе. Я облизнула губы и сунула пальцы за резинку его пижамных штанов. Раньше они сидели на нем плотнее. Едва подушечки пальцев ощутили жар кожи Калеба, внутри меня что-то разжалось. Все будет хорошо. Подкаст утратил значение; прошлое и ложь, которую я нагородила, больше не важны. Значение имели лишь наши сердца, наши тела.
Калеб опустил голову, коснулся губами моих губ. Ну и пусть он уже больше суток не чистил зубы, ерунда. Калеб дома, и в мире опять спокойно и тепло.
В спальне затрещал мой мобильный, резкий звук пробил окруживший нас уютный кокон. Внутри все оборвалось. «Лани».
– Ну его, – шепнул Калеб и снова привлек меня к себе.
Однако нарастающий ужас гнал к телефону, сердце готово было выпрыгнуть наружу, и, торопливо хватая трубку, я едва не поперхнулась.
– Джози, милая, держись. – От непривычно мягкого голоса Эллен мое тело словно пронзило множество игл.
– Что? – спросила я.
Не слово – слабый выдох.
– Тяжело такое сообщать. Она умерла. Прими мои соболезнования.
Я поднесла руку к груди, пальцы впились в кожу. Там, внутри, по-прежнему бился пульс сестры, я не ощущала ее мертвой.
– Ты уверена?
– Да, моя золотая, уверена. Я не видела… ее лично, если ты об этом. Но маме сегодня утром позвонил кто-то из «Общины жизненной силы».
Я молчала, слова Эллен медленно доходили до сознания. Звонок из «Жизненной силы». Лани не умерла.
Умерла мать.
– А. Понятно.
Собственный ровный голос вызвал удивление. Я представляла этот момент бессчетное число раз – и всегда ждала от себя слез, криков, безутешных сожалений об утраченных возможностях. Ждала опустошенности, отчаяния… а теперь не ощущала ничего.
Эллен отрывисто вздохнула.
– Да.
Я кивнула – она не могла этого видеть. Закрыла дверь спальни и спросила:
– Как это произошло?
– Она… Ох, милая, она повесилась.
Я вздрогнула, представила болтающееся в воздухе худое мамино тело, вывернутую под неестественным углом шею. К горлу подступил ком, я сглотнула его со странным удовлетворением. Может, не такая уж я и ледышка.
– Куда послать цветы? В похоронное бюро или к твоей маме?
– Выбрось цветы и доставь к маме себя!
– Эллен, я не приеду домой.
– Джози, ты должна. Ты ее дочь.
– Дочь, которую она бросила больше десяти лет назад! Ничего я не должна.
– Все равно она твоя мать.
– Она умерла. И не важно, приеду я или нет. Она будет мертва в любом случае – где бы я ни находилась.
– Притворюсь, что я этого не слышала. Ты прекрасно знаешь: похороны устраивают не ради умерших, их устраивают ради тех, кто остается жить. Ты нужна нам здесь. Нужна моей маме. Ей и так нелегко из-за подкаста – хотя ты ни разу не позвонила и не спросила, как она это переживает, – а станет еще хуже. Эта дрянь Парнелл будет ломиться в мамин дом, так что приезжай и помоги прогнать ее!
– Эллен, ты же знаешь, я сказала Калебу, что мои родители умерли. – Я понизила голос и покосилась на дверь спальни.
– Ты и правда думаешь, что тебе удастся сохранить этот секрет? Даже теперь? Особенно теперь? – Эллен помолчала в ожидании ответа и хмыкнула. – Замечательно. Скажи Калебу, что умерла моя мать. Проблема решена. Приезжай домой.
– Не могу. Прости.
– Черт возьми, Джози…
