скачать книгу бесплатно
– Каждый раз, когда крашу губы, чувствую себя так, будто мне снова десять и я таскаю вещи у мамы.
У нее в носу серебряное колечко. Как это я раньше не заметила? Хотя, может, она не носит его на работу, чтобы не показаться непрофессиональной.
– Я была без ума от фиолетовой подводки в старшей школе, – отвечаю ей. – Выглядела, как клоун.
Намыливая руки, Розмари поворачивается ко мне, и я затаиваю дыхание. Что, если она вспомнит меня в том кафе? Вдруг она что-то заподозрит? Она сбежит или накинется на меня?
Наши взгляды встречаются. У нее удивительно зеленые глаза.
– Всему виной те дурацкие советы из «Космо», – улыбается она.
– Точно! Все статьи там в стиле «Как подвести глаза, как у кошечки» или «Стань профессионалом в этих семи позициях для быстрого секса», – в ужасе застываю: я что, правда только что использовала словосочетание «быстрый секс» в разговоре с бывшей своего парня? О.Бо. Же. Мой.
Но Розмари только смеется и выглядит одновременно удивленной, радостной, уставшей и заинтригованной.
– Воистину цитадель искусства и изящной словесности, – говорит она. – И, бесспорно, лучший журнал, чтобы скоротать время в полете.
Спешно киваю:
– Абсолютно!
Повисает неловкая пауза, и слышно, как течет вода в раковине. Закончив мыть руки, Розмари закрывает кран, и я понимаю – наш разговор закончен, она вот-вот уйдет. У меня есть только одна попытка удержать ее.
– Рискую показаться сумасшедшей, – начинаю я, – но у меня такое ощущение, будто мы где-то виделись.
Она сминает бумажное полотенце в руках:
– Правда?
– Да, точно не скажу, но ты кажешься очень знакомой.
Мне хочется сказать: «У нас с тобой один парень на двоих. Когда-то он касался тебя. Сегодня он прикоснется ко мне».
– Знаешь, мне постоянно такое говорят, так что то ли у меня такая типичная внешность, то ли это проекция в чистом виде, и ты принимаешь меня за кого-то другого, – рассуждает Розмари, разглядывая себя в зеркало.
– Нет! – практически кричу, затем сдерживаюсь: я не ожидала, что она внезапно ударится в философствования. – Ничего типичного, то есть, прости, я работаю в книжном в Бруклине. Сотни людей в день, и обычно все лица сливаются в одно, но твое я откуда-то помню.
Розмари резко сужает глаза, и я тут же изображаю беззаботный смешок.
– Да уж, звучит как бред сумасшедшего.
– Немного, – кивает она. – Но я работаю в издательстве, так что точно побывала во всех книжных города. Ты из какого?
– «Лит-хаус».
Лицо Розмари светлеет.
– Люблю это место, кажется, у одного из моих авторов скоро там выступление.
Делаю мысленную пометку немедленно проверить наш календарь событий, чем я обычно не занимаюсь. Обычно Луна напоминает мне – часто утром того же дня, – кого мы ждем вечером.
Бумажное полотенце летит в мусорную корзину, и Розмари тянется к дверной ручке.
– Друзья, наверное, уже потеряли меня, так что мне пора.
– Ой, точно, мне тоже.
В глубине души надеюсь, что Даниэль ушла с тем качком, потому что я получила то, за чем пришла, и буду чувствовать себя менее виноватой, если повезет и ей.
– Тогда, наверное, скоро увидимся в книжном.
– Вполне возможно! Кстати, меня зовут Розмари.
Какое облегчение. Мне больше не нужно беспокоиться о том, что я случайно назову ее по имени, до того как она представится.
– А меня Наоми.
– Приятно познакомиться, Наоми. Отличного вечера!
– И тебе!
Дверь закрывается, и я стираю пальцем помаду с зубов.
Когда я выхожу из уборной, Розмари уже сидит на своем месте и не поднимает взгляда, когда я прохожу мимо. Две блондинки рядом с ней знакомы мне по фотографии в «Фейсбуке»: белое вино, крыша, багряный закат.
Оглядываю бар в поисках Даниэль, но ее нигде нет.
В телефоне обнаруживаются пропущенные сообщения.
Десять минут назад: «Ты где?»
Четыре минуты назад: «Не знаю, где ты, но этот парень позвал меня в другой бар. Извини, но он работает в кастинге. Ненавижу себя и этот дурацкий бизнес, но таковы правила игры. Мы ведь увидимся на вечеринке в выходные? Приходи пораньше! И ответь мне, чтобы я знала, что ты не валяешься в какой-то канаве».
«Прости, прости, я жива, просто мне стало немного дурно, – быстро печатаю я. – Удачи в охмурении! Не жалеешь, что я тебя вытащила?»
Выхожу из бара, перехожу улицу и встаю на противоположной стороне. Отсюда я могу наблюдать за размытыми силуэтами, которые движутся кругами в поисках чего-то.
Звонить Калебу, не сводя взгляда с затылка Розмари через окно, – рискованная затея. Мне нравится. Раздаются гудки, и темно-зеленая водолазка светится ярче, как неоновая вывеска за стеклом. Может быть, Розмари почувствует его; может быть, она повернется, посмотрит на меня и сразу все поймет. Его голос и ее тело, и я – где-то посередине.
Калеб отвечает на пятом гудке.
– Привет! Как дела?
Розмари выгибает спину, когда наклоняется ближе к друзьям, напряженно прислушиваясь к их словам. Проходит еще несколько секунд. Она не оборачивается.
– Только что вышла из отстойного бара. Музыка так грохотала, что мы с Даниэль практически орали друг на друга. Теперь еду домой.
– Хочешь, я приеду?
Иногда он точно знает, что мне нужно. Мой голос и плечи смягчаются.
– Да, пожалуйста.
В ожидании поезда на платформе я открываю «Инстаграм» Розмари и узнаю, что кольцо в носу появилось у нее спустя два месяца после их разрыва с Калебом. Открываю «Заметки» на телефоне и добавляю эту находку в документ, посвященный Розмари. «Интересно, что подтолкнуло ее сделать пирсинг, – печатаю я. – Отчаянное желание двигаться дальше или триумфальное осознание свежеобретенной свободы?»
Подходя к дому, первая замечаю Калеба – он сидит на крыльце с сигаретой в руке, безучастно глядя перед собой. Когда-то я поклялась, что не буду встречаться с курильщиком, но европейская культура другая, а его связь с континентом – одна из причин, почему я выбрала его в «Тиндере».
Прежде чем перейти улицу и подойти к нему, я любуюсь Калебом издалека, будто он не мой, а чей-то еще. Затем я окликаю его.
Увидев меня, он тут же тушит сигарету, а на его лице расплывается искренняя улыбка. Никто никогда так мне не радовался. Поднимаюсь по ступенькам и бросаюсь в его объятия, прижимаясь к его груди, пока он пытается удержать меня за плечи. Мы врезаемся в дверь.
– Ты пьяна?
– Нет, – смеюсь я, – просто счастлива.
Позже, после секса, он отстраняется и тянется к моей руке. Кто-то из нас должен что-то сказать, завести разговор, но мы этого не делаем. Я в панике представляю себе другую сцену: Калеб и Розмари ведут оживленную беседу, легко перескакивая с одной темы на другую, очарованные тем, как другой видит мир.
Чтобы вытеснить эти мысли, начинаю разговор: рассказываю о том, как в старших классах написала рассказ о похищении Дэниела Рэдклиффа. Он и вправду вышел забавным, и я строила планы, как заставить самого Дэниела прочитать его. Я была одержима им почти во всех его образах: обнаженным, жестоким и безумным на сцене в «Эквусе», поющим и танцующим в «Как преуспеть в бизнесе, ничего не делая» и, конечно же, его Гарри Поттером. Однажды я хотела даже попросить охранника у служебного входа театра, где ставили «Эквуса», передать Рэдклиффу мой рассказ, хотя, наверное, дело кончилось бы судебным запретом на приближение к нему.
– Ух ты, иногда я не понимаю твоих предпочтений, мы совсем не похожи, – замечает Калеб, шутливо ущипнув меня за сосок. – Дашь почитать?
– Кажется, я его уничтожила, но кое-что помню до сих пор. – Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться. – «План прост: ты едешь в Лос-Анджелес, потому что на сайтах, где следят за каждым шагом Дэниела, обещали, что он будет на премьере одного фильма. Ты следишь за ним с дерева. Забраться на дерево – та еще морока, колени и голени расцарапаны в кровь. От бинокля вокруг глаз красноватые круги, как у бешеного енота. Твои волосы растрепались, и это грустно, ведь ты сделала укладку в модном салоне в предвкушении момента икс. А еще макияж. Довольно вызывающий, но ведь ты хочешь ослепить его». – Я делаю паузу в поисках насмешки на лице Калеба (ее нет) и все равно добавляю: – Знаю, написано немного по-детски, но мне было шестнадцать!
Возможно, таким образом я неосознанно пытаюсь выстроить защиту, оправдаться, что все мои навязчивые идеи всегда были и будут служить только искусству, поэтому…
– Ты чокнутая, – смеется Калеб, – но мне это нравится.
В награду за рассказ он водит ногтями по моей спине, пока все мое тело не обмякает. Не так давно я призналась, что мама в детстве чесала меня перед сном, и это расслабляет меня. Калеб, должно быть, усвоил это, поэтому теперь он массирует мне голову, руки и грудь. Это так странно и замечательно, и пусть это длится вечно. Между почесываниями я вспоминаю, что один из персонажей, которых Дэниел Рэдклифф играл на сцене, также был влюблен в женщину по имени Розмари.
Подумаешь. Романтическое имя для романтической героини. Переворачиваюсь и целую Калеба, пытаясь выкинуть ее из головы.
Но Розмари невозможно забыть. Каждый раз, когда она выкладывает новую историю в «Инстаграм» и кружок, обрамляющий ее фото профиля, становится розовым, я делаю несколько вздохов, уговаривая себя потерпеть несколько часов перед просмотром, но это бесполезно. Я корю себя за это нетерпение, за эту импульсивность: в конце концов, у меня есть двадцать четыре часа, пока публикация не исчезнет, и лучше выждать тринадцать-четырнадцать часов, чтобы она не обратила внимания на незнакомый аккаунт в списке просмотревших.
Замечает ли Розмари ту скорость, с которой «Книги и кофе» просматривает ее посты пятьдесят одну секунду спустя, или она привыкла к пристальному вниманию безобидных незнакомцев из книжного мира? Насколько вероятно, что она проведет расследование?
«Это всего лишь социальные сети, – успокаиваю себя. – Это не так уж навязчиво, да и вообще, она явно не особо разборчива, когда речь заходит о новых подписчиках».
И все же паранойя дает о себе знать пульсацией в пояснице. Вряд ли кто-то сможет выйти через поддельный аккаунт на меня – ведь я не писала там ничего личного, – но как знать. Я в этом не специалист.
* * *
Мы уже видели этот мюзикл с участием Ноа пять раз, но нам с семьей удалось достать билеты на последнее представление бродвейской программы. После спектакля будет вечеринка, и не где-то там, а в ночном клубе «Копакабана» на Таймс-сквер, и меня пригласили вместо наших родителей, потому что с ними, как выражается Ноа, было бы «феерически отстойно». На мне длинное небесно-голубое платье, на веках – золотые тени. Шею холодит серебряная подвеска.
Во время длинной сольной партии Ноа во втором акте я украдкой смотрю на маму. На ее лице – гордость и боль. В свои двадцать она прослушивалась для десятка бродвейских шоу, выстаивала очереди в шесть утра в непогоду, но, несмотря на талант и постоянное прохождение в следующие туры, ни одной роли ей так и не досталось. Подозреваю, именно поэтому она решила писать музыку, создать свою рок-группу и выступать с концертами по всему Нью-Йорку в качестве солистки. Она создала для себя другую жизнь. Но мама уже давно не сочиняет ничего нового. Теперь ее будни – пилатес, фермерские рынки и сплетни за чашечкой кофе с жительницами пригорода: она стала той женщиной, которую когда-то, возможно, несправедливо презирала. Иногда, правда, когда я приезжаю к родителям на праздники или длинные выходные, я слышу, как мама поет свои старые баллады. Ее голос под аккомпанемент фортепиано остается одним из моих любимых звуков, напоминающих о детстве, безопасности и тепле. Но я никогда не позволяю маме заметить, как я прячусь, подслушивая, за порогом, чтобы не нарушать столь редкое (и с каждым разом еще более редкое) единение с музыкой. Я могла бы спросить, почему так случилось, но лучше не знать. Боюсь, что этот самый паралич может перекинуться и на меня.
Ноа выходит на поклон, и мы с родителями бурно аплодируем, после чего, обняв их на прощание, я направляюсь к служебному входу и называю охраннику свое имя. Дую на ладони в попытке согреться, а за металлическими ограждениями, отделяющими фанатов от звезд, хихикающие шестнадцатилетки и взрослые поклонники выстраиваются в очередь, размахивая программками. Селфи, которое Ноа выложил в «Инстаграм» менее десяти минут назад в ознаменование «конца эпохи» (его цитата) – на фото он в гримерке, все еще в костюме, – уже набрало сотни лайков. Его двенадцать тысяч подписчиков очень разные, но одинаково преданные, обожают ставить эмодзи с сердечками в глазах и умоляют ответить им в личку. Фанатская база накапливалась годами: прорыв в карьере Ноа случился, когда в девять лет он спел партию героя из «Сорванцов в песочнице» – одного популярного среди детей и взрослых мультфильма, где последние наслаждались двусмысленными шутками, непонятными первым. Несомненно, скоро Ноа ждет еще больший прирост фанатов, учитывая, что недавно он получил яркую эпизодическую роль (два эпизода, восемь реплик) во втором сезоне подростковой драмы «Призраки среди нас».
Несмотря на полку, уставленную театральными наградами (премия «Внешнего общества критиков», «Драма Деск», даже «Грэмми» в составе труппы на Бродвее), Ноа провел последние несколько лет в поисках ускользающей роли в кино или на телевидении, отчаянно пытаясь доказать свою состоятельность снова, снова и снова. Но какое-то время его постоянно встречал поток быстрых и явных отказов. В индустрии развлечений соотношение всегда не в твою пользу, поэтому мы оба все время стремимся вперед, пусть даже я не достигла и нижней ступеньки воображаемой лестницы. За день до второго прослушивания для «Призраков среди нас» Ноа попросил меня помочь ему отрепетировать реплики. Мне всегда нравилось примерять на себя разные роли: прокурора, детектива, убийцы, матери. Благодаря чужим словам – чужой жизни – я ненадолго становилась кем-то еще.
На следующий день после повторного прослушивания его утвердили на роль. С тех пор это упражнение постоянно оттачивается: как радоваться за него, как улыбаться так широко, что челюсть ноет, как бурно аплодировать.
Охранник наконец-то пропускает меня через служебный вход, и мою спину сверлят десятки завистливых взглядов. Ноа, одетый в смокинг, устало машет мне рукой и просит помочь с вещами. Его гримерка находится в подвале. Здесь пахнет сыростью и затхлостью. К зеркалу прикреплены детальные карандашные рисунки, воспроизводящие сцены из мюзикла.
– Ух ты, как здорово. – Как ему все удается?
Кончики его ушей розовеют.
– Ничего особенного. Просто делать было нечего между выходами на сцену.
Пожав плечами, я собираю разбросанные вещи – грим, наушники, коробочка леденцов от горла – и прячу в свою сумочку. Несколько минут спустя он снимает рисунки с зеркала и аккуратно складывает их в рюкзак, а я притворяюсь, будто ничего не заметила.
По дороге к служебному выходу мы пробираемся по узким лестницам, минуя парики и пышные платья с каркасом по моде девятнадцатого века, и в конце концов оказываемся на сцене. Тишина оглушает. Я подхожу к краю сцены и смотрю на тысячи красных бархатных кресел. Каково это – стоять в самом центре, убеждая всех, что ты достоин их безраздельного внимания?
– Эй, ну где ты? – зовет Ноа. – Мы уже опаздываем.
На выходе нас оглушает рев со стороны металлических ограждений. Я стараюсь убраться подальше с линии огня, чувствуя себя не в своей тарелке. Эти люди пришли не ради меня. Я жду в сторонке, пока Ноа раздает автографы, позирует на снимках и принимает комплименты и, наконец, добирается до меня.
– Да ты прямо звезда, – говорю я по дороге в «Копакабану». – Хештег «знаменитость». – Я никогда не планировала насмехаться, а вот поглядите-ка.
– Это не новость, – парирует он, но как-то без запала. Еще четыре квартала, и мы на месте, и я чувствую наше общее облегчение.
Внутри нас встречает красная ковровая дорожка и фотостенд. Ноа шипит на меня: оказывается, мы должны позировать вместе. Я кладу руку на бедро, а Ноа принимает нужную позу: губы сжаты, голубые глаза чуть сужены, одна ладонь в кармане брюк. Я видела, как он репетирует ее множество раз у зеркала, но все равно выглядит странно – по жизни он очень улыбчивый и открытый. Кто-то командует, чтобы я «прильнула» к нему, но Ноа обхватывает меня рукой за талию и шепчет: сестра.
Мы пробираемся сквозь разодетую и шумную толпу. То и дело останавливаемся перекинуться парой слов с людьми в роскошных нарядах. Я жмусь к локтю Ноа, и меня принимают то за его младшую сестру, то за девушку, то снова за сестру. Мы оба смеемся, счет сравнялся. Мама часто повторяет, что выглядеть моложе – это дар, и однажды я это оценю.
– Вы тоже актриса? – спрашивает меня стройная девушка с серебристыми волосами, в норковом манто.
– Я писатель, – резко чеканю я. То ли упрек, то ли защита, сама не знаю.
– Ох. – Она слегка, но заметно отшатывается. – Что же, нам, актерам, без писателей никуда.
– Я пишу не сценарии, а романы.
– Очень… очень мило, – неуверенно говорит она и уходит.
Ноа тут же набрасывается на меня:
– Боже, Наоми, что с тобой? Это очень грубо.
– Я не специально. – Мне уже и самой стыдно. – Просто ответила на ее вопрос. Узнав, что я не актриса, она тут же потеряла ко мне интерес.
– Грейс – легенда Бродвея! Она просто проявила вежливость.
– Ладно, не буду тебе мешать заводить знакомства. – Я ухожу к бару и слышу за спиной громкий усталый вздох Ноа. Извинюсь позже, пожалуй. Лавирую между актерами и их надоедливыми собеседниками, потягивая совиньон блан и жуя картошку фри, пока не сажусь в уголке для быстрой проверки «Инстаграма» и «Фейсбука». Снимки с вечеринки уже в сети. Я просматриваю их в поисках наших лиц. «Ноа Экерман и его спутница», – гласит подпись. Мы оба выглядим красиво и элегантно. Моя улыбка кажется настоящей, за ней не проглядывает зависть. Так мне нравится больше.
Я ныряю в толпу в поисках младшего брата. Я же его спутница. Мне нужно быть рядом. Вот он: окружен поклонниками – раскраснелся, глаза блестят, в своей стихии. Не хочу мешать ему, подожду.
В конце концов мы оказываемся в уголке, наблюдая за гостями и обмениваясь саркастичными замечаниями. Ноа, не привыкший к алкоголю, напивается с одного бокала виски.
