Три женщины

скачать книгу бесплатно


В день свадьбы, стоял конец апреля, вдруг неожиданно пошёл мокрый снег и поднялся сильный ветер. Надя сразу отнесла это к тем самым случаем плохого, которое всё-таки произошло. Вдобавок к мерзкой погоде Леонид пришёл с ужасной стрижкой, которая подчёркивала его лопоухость и большой лоб, в руках он держал букет белых гвоздик. Нет, он, конечно, попытался купить розы, но не смог. Единственное, что примирило Надю с реальностью – чёрная «Чайка». Машина подъехала к подъезду, и её сразу же окружили ребята, гуляющие во дворе. Надя стояла у окна и переводила взгляд с лопоухого жениха на блестящий, чёрный, безумно красивый автомобиль.

Она не заметила, как в комнате появилась мама и тоже подошла к окну:

– Бедный парень, тяжело ему с нами придётся? Вот умный ведь, а дурак!

– Почему это? И вообще я из-за вас замуж за него выхожу. Посмотри только на его уши?

– Красавица выискалась, ну-ну. Счастье не в ушах и не в розах. У него сердце огромное, и тебя он любит. Ладно, давай помогу фату надеть, и иди, а то опоздаете. За Толиком присмотри, чтобы не напился там.

– А вы что, с папой не поедете, что ли?

– Чего мы там не видели?

* * *

Следующие семь лет своей жизни Надя помнила плохо. Считается, что человек одинаково хорошо запоминает и радостные, и печальные события, а хуже всего помнит рутину, те времена, когда ничего особо эмоционального в жизни не происходит. Мозг за ненужностью стирает такие воспоминания. Эти семь лет для Нади стали самой настоящей рутиной. Была просто обычная, повседневная жизнь.

Что-то покупали из одежды, но не замшевые сапоги на шпильке, ссорились иногда, но быстро мирились, болели, но не опасно. Правда, Надя никак не могла родить ребёнка. Три выкидыша за три года. Не судьба, решила тогда она, и для себя эту тему закрыла.

Жили то у родителей Леонида, то у Нади на Нагорной. Младший брат вернулся из армии и сразу развёлся с женой. В семье не любили вспоминать ту историю – неприятно, когда тебя обманывают и используют. Оказалось, что ребёнок был не от Андрея – он ещё в армии об этом от добрых людей узнал. Написал письмо Кате и попросил уйти из дома его родителей. Тихо, без скандала. Странно, но всё, действительно, так и прошло. Катя собрала вещи и уехала домой, в Красноярск.

Надя никак не могла вспомнить, как выглядела эта Катя, и кого она родила тогда – мальчика или девочку? Надо Андрея спросить как-нибудь, или, может, и не надо. Ни к чему старое ворошить.

Зато Надина комната освободилась, стало, где жить. В квартире родителей Леонида тоже появилась комната для них: бабушка Лиза переехала на время к своему второму сыну. Хотя вслух это никогда не произносилось, но было понятно, что все старались облегчить жить молодым. Как могли, как умели.

Надя вспомнила один вечер. Прошло где-то года четыре после свадьбы, жили тогда у Леонида. Она пришла после работы и сразу же закрылась в их с мужем комнате. Не хотелось идти на кухню и готовить ужин: придётся общаться со свекровью, а они плохо ладили в последнее время. Ждала Леонида – пусть сам готовит. Он пришёл где-то через час. Надя вышла в прихожую, чтобы открыть ему дверь, и конечно же столкнулась со свекровью:

– И не стыдно тебе, Надя? Муж с работы голодный пришёл, а тебе его и накормить нечем. Сынок, там навага жареная на сковородке, поешь.

– Мама, не начинай. Мы сейчас вместе что-нибудь приготовим и поедим. Отец дома? – Леонид попытался перевести тему разговора.

– Спит твой отец. Пьяный, как всегда. И не надо мне зубы заговаривать, никудышная у тебя жена, а мы предупреждали…

Надя стояла и молча смотрела на то, как Леонид разговаривает с матерью. Не вслушивалась. Смысл? Вечно одно и то же – бедного сыночка жена не ценит. А за что ценить? Ну, да, добрый, умный, хороший. И всё. Не о такой жизни она мечтала. Не о такой. Даже квартиры своей и то у них нет. Откуда ей взяться, если не пробивной Леонид совсем, стесняется не то, чтобы потребовать, даже попросить. Давно бы уже начальником отдела стал, а он застрял на должности младшего научного сотрудника и торчит на ней который год. И ездят от одних родителей к другим – до первой ссоры. Здесь свекровь, там Надина мама. Надо было всё-таки ужин приготовить, наверное. Надоели эти склоки вечные.

Свекровь, видимо, выговорилась, развернулась и пошла в гостиную. Надя услышала, как она напоследок пробурчала себе под нос: «Ночная кукушка перекукует… Только толку-то, родить всё равно не может».

– Надя, спокойно, не надо, не заводись, – Леонид обнял её за плечи, – она – мать, её тоже понять можно. Вот когда у нас родится ребёнок…

– И ты туда же? Навагу иди ешь мамину. Я на диете. Не хочу ничего.

* * *

Когда Надя узнала о том, что снова беременна, она уже несколько лет как работала в Исполкоме, должность – маленькая и скромная, но в последний год её начали продвигать по политической линии. Появился и замшевый костюм, и немецкие сапоги на шпильке. Дела шли совсем неплохо, и перспективы виделись довольно радужными. Беременность, однозначно, оказалась некстати. Тем более что картина повторялась: угроза выкидыша уже со второго месяца, жуткий токсикоз. Необходимы полный покой и уколы магнезии. Надя просила сделать ей аборт – показаний хватало, но врачи отговаривали, повторяя, что это её последний шанс родить, не девочка уже – за тридцать. Надо лежать и терпеть. Она не хотела терпеть, и этого ребёнка не хотела, но Леонид не простит, если сделает аборт. Никогда не простит.

Родилась девочка. Слабенькая. Страшненькая. Надя назвала её Сашей. Так звали медсестру, которая принесла ей дочь на кормление.

III

Александра снова забыла перезвонить матери. Пришла с работы абсолютно выжатая, сил хватило только на то, чтобы сходить в душ и сделать себе овощной салат. Порезала остатки сыра и колбасы, открыла бутылку вина, включила телевизор. Наткнулась на какой-то старый советский фильм. Чёрно-белый. Что-то про счастливую жизнь, любовь и стабильность. Враньё, конечно. Хотя, почему враньё? Просто чья-то мечта, о которой сняли добрый фильм.

– Мам, можно я твою сумку возьму? Сиреневую.

– Можно, а ты куда?

– На свидание. Поздно буду, не жди меня, спать ложись. И не пей много, пожалуйста.

– Юль, я, наверное, сама разберусь, что мне делать. Аккуратнее там.

– Я, в принципе, тоже сама разберусь.

Александра подумала о том, что из Юльки получилась очень красивая девушка. И умная, и смелая. Упёртая, в хорошем смысле. Что она была очень сложным ребёнком, очень, но как-то справились, и всё обошлось.

– Мам проверь реферат, пожалуйста. Я тебе на почту скинула. Завтра сдать надо.

– Опять в последнюю минуту. Я устала, вина выпила…

– Всего-то полбокала. Тебе же ничего не стоит: работы минут на двадцать, – Юля отправила маме воздушный поцелуй. – Ну пожалуйста, пожалуйста.

– Иди уже, сделаю, конечно.

Александра не умела говорить «нет», особенно дочери. Честно говоря, она её немного побаивалась. Но плохой мир всё-таки лучше доброй ссоры. Пока он был жив, всё оставалось хорошо. Почти так же хорошо, как в старом советском фильме.

Александра так и не смогла до конца примириться со смертью своего отца.

* * *

– Почему так мало времени у нас было? Он же ещё совсем нестарый. Я не понимаю, почему именно он? Господи, он не может умереть, понимаешь? – Александра уткнулась лицом в плечо мужа и заплакала.

– Тише, тише, Юльку разбудишь. Мне тоже очень жаль твоего отца, но только если чудо произойдёт… Такое количество опухолей… Даже врачи удивились, – Влад говорил очень мягко, старательно подбирая слова, боялся причинить жене ещё большую боль. Если это возможно, конечно. Александра безумно любила своего отца. Влад тестя, конечно, уважал, ценил помощь, но тёплыми их отношения нельзя было назвать. Он замечал, что тот его недолюбливает, не видит в нём опору для дочери и внучки, а ещё – ревновал Александру к отцу: его она так никогда не любила.

– Я это понимаю, я не понимаю другого: за что это всё ему, мне, всем нам? Он же хороший.

– Хорошие всегда уходят первыми.

– Мама хочет отвезти его в Москву, там связи, врачи…Она не теряет надежды. Только я не уверена, что он дорогу перенесёт. Смотреть на него не могу. Жалость невыносимая внутри.

– Перенесёт. Пусть везёт, Надежде Михайловне так легче будет. Юлю возьмём на вокзал или не надо?

– Возьмём. Может, это последний раз, когда она его увидит.

Александра долго не могла уснуть этой ночью. Она вспоминала, вспоминала и вспоминала. Своё счастливое детство рядом с папой, его смех, забавно оттопыренные уши, большие и надежные руки. Как же она не заметила, что он болен, как пропустила? Ведь были же «звоночки», были. Он постарел. Стремительно и неожиданно. Плохо спал, всё время мёрз, быстро уставал. Постоянно ходил по дому в тёплой жилетке и меховых чунях… Нельзя всё это было списывать на переезд и ремонт в его новой квартире. Нельзя, но они списали. Если бы можно было отмотать жизнь на год назад, всё было бы по-другому. Или не было? Жизнь, в любом случае, не терпит сослагательного наклонения.

Отец являлся для Александры единственным авторитетом, почти духовным наставником, к нему она всегда прислушивалась, доверяла. А он предал. И вдруг Александра поняла, что отец просто очень устал: слишком многого все от него требовали. Дома, на работе. Родственники, друзья. Он думал обо всех, а о нём не думал никто.

* * *

Александра закончила проверять реферат дочери. Как обычно, всё оказалось не так просто – провозилась с ним больше часа вместо, обещанных Юлькой, двадцати минут. Зацепилась взглядом за папку с фотографиями на рабочем столе. Долго рассматривала старые, на которых Юлька ещё совсем маленькая. Хотела подлить себе в бокал ещё немного вина, оказалось, что в бутылке почти ничего не осталось и уже совсем поздно, давно за полночь. Завтра ей снова будет сложно заставить себя встать утром.

Александра прекрасно понимала, что надо перестать пить. Взять себя в руки. Собраться. Надо. Отцу бы очень не понравилось, если бы он увидел, как она существует последние несколько лет. Ведь уже проходила через всё это после его смерти. Тогда выбралась. Ради Юльки. А сейчас нет никого, ради кого хочется жить. Хочется исчезнуть, не быть.

Хлопнула входная дверь, Юля вернулась со свидания. Александра чертыхнулась: не успела лечь спать до её возвращения, теперь придётся слушать нотации по поводу и без. «Хотя, может быть, и всё обойдётся, – подумала Александра, – главное, подождать и не выходить из комнаты, пока дочь не уйдёт к себе».

Не обошлось.

Дочь приоткрыла дверь:

– Не спишь?

– Нет, фотографии смотрю. Реферат сделала. Вино опять всё выпила. Ещё вопросы есть?

– Ты чего такая злая? Я просто пришла тебе спокойной ночи пожелать, а ты… Ладно, я к себе. Можешь идти на кухню или куда там тебе нужно.

– Прости, Юль, я просто устала.

– Пить будешь меньше, тогда и уставать так не будешь.

– Сколько можно? Скажи мне, сколько можно, а? Я пью вино! Не водку, а вино. Сухое. Мне так легче. Хорошо, я алкоголик, если тебе так хочется. Только, пожалуйста, не мучай меня. Я прошу!

– Ненормальная. Мне просто хочется видеть тебя счастливой.

IV

Надя утром собралась сходить в церковь – поставить свечки. Родителям и мужу – за упокой, братьям и внучке с дочкой – за здравие. Долго решала, куда пойдёт: в ту, которая рядом с домом, или прогуляется немного. Раньше она много гуляла. Выходила, когда уже смеркалось, и шла пешком до Кремля. Замоскворечье ей очень нравилось. Маленькие, узкие улочки, небольшие дома. Мало современных, этих уродских коробок или несуразных небоскрёбов, чувствуется возраст, история. Иногда гуляла по Горького – так и не привыкла называть улицу Тверской – заходила в кафе, заказывала себе кофе и пирожное. Теперь на всё это совсем нет сил. Ходить долго тяжело.

Всё-таки решила прогуляться до Полянки. Светило солнце, почти весь снег уже сошёл. Пахло весной и чем-то свежим. Подумала, что можно ещё зайти на рыбный рынок и побаловать себя красной рыбкой, дорого, конечно, но очень захотелось чего-нибудь вкусного. Даже почувствовала вкус во рту, представила, как достаёт из духовки запечённую форель, поливает её лимоном, выкладывает на тарелку и украшает веточкой розмарина. Наливает в бокал белое вино. У неё такие чудесные бокалы. Не хрустальные, конечно, но ножки у них витиеватые и очень красивые золотые ободки. Дочь, правда, их не любит, говорит, что они пошлые и совсем не для вина. Всегда достаёт другие. Ни разу не уступила, а Надя так мечтала, чтобы они хоть раз выпили из них – её любимых.

Когда выходила из церкви споткнулась на ступеньках и упала. Разбила лицо. К ней, конечно, сразу подбежали, помогли встать, вытереть кровь, посадили на скамеечку. Подождала немного, вроде бы только рука болит и губа распухла. Встала и пошла домой.

* * *

На второй день после родов у Нади поднялась температура, грудь стала каменной и жутко болела. Сашка родилась слабенькой, постоянно засыпала во время кормления. Тогда Надя легонько постукивала пальцем по носу дочки и плакала, глядя на неё: маленькие серенькие глазки, короткие светлые реснички, почти невидимые бровки и абсолютно лысая голова, даже пушка нет. Она мечтала о сыне, считала, что мужчинам в этом мире всегда легче, чем женщинам. Называла Сашку в записках, которые передавала мужу, просто ребёнком и всегда только в мужском роде. Писала о том, что в мире ещё на одну страдалицу стало больше, что опять всё плохо, и не стоило ей рожать, только хуже всем сделала. Леонид успокаивал, отвечал, что Сашка вырастет красавицей, так всегда бывает: из замухрышек вырастают самые обворожительные женщины. Писал, что дочь точно заполучила его ум и вырастет умницей, а как только Надя вернётся домой, то поймёт, какое это счастье – быть мамой.

Надю выписали на пятый день с температурой тридцать девять. Точнее, она выписалась сама по совету медсестры, которая ей очень симпатизировала из-за того, что Надя в честь неё назвала свою дочь. В роддоме нашли стафилококк – это опасно, а мастит можно лечить и дома.

А дома начался ад. Надя лежала и плакала, Сашка кричала и отказывалась брать грудь, Леонид не знал, что делать. Родителей мужа Надя к ребёнку не подпускала.

На следующий день Леонид догадался поехать в роддом и привезти медсестру к ним. Та немного расцедила грудь Нади, конечно, не обошлось без криков и слёз, научила Леонида, как ему отсасывать гной и отправила на молочную кухню за смесью.

* * *

Леонид очень уставал, но при этом чувствовал себя абсолютно счастливым. Он ощущал себя нужным и любимым этой маленькой крохой, которая полностью зависела от него, и верил, что никогда её не подведёт.

– Лёня, надо поговорить, – Надя вошла на кухню, где муж мыл детские бутылочки – двадцать четыре, они заполнили почти всю раковину. Вообще?то их требовалось в два раза меньше, но Надя зачем-то переливала смесь из бутылок с молочной кухни в свои, собственноручно ей простерилизованные, и только потом подогревала и кормила дочь. Смысл в её действиях отсутствовал, но и спорить с женой было бесполезно.

– Саша спит?

– Да, только что уснула. Я её укачиваю дольше, чем она спит. И этот запах…Он убивает. Рыбий жир и её рвота.

– Это отрыжка. Все дети срыгивают, просто она чуть больше других. Ерунда, скоро перестанет, потерпи ещё пару месяцев. И с головы почти все корочки сошли. Рыбий жир реально помогает – скоро у Сашки такая шевелюра вырастит, на зависть всем!